***
Если бы тишина имела форму, то она была бы тонкой. Полупрозрачной и обтекаемой материей, которая бы глушила все сигналы космоса. Тишина сплеталась бы из разных звуков, по принципу белого цвета в спектре. Самое интересное в тишине то, что под её покрывалом начинаешь слышать свои мысли. Они эхом отдаются в голове. Таким противным и с монотонным писком в висках. Начинаешь теряться в паутине своих же догадок, теорий и слов. Бросаешь вызов душе и сердцу, сводишь на нет эмоции и чувства, сходишь с ума и перестаешь ощущать землю под ногами. Однако, жизнь не останавливается на давящей тишине. Человек продолжает жить, не смотря на обстоятельства. Он не может выполнить обязанности Бога и обрезать свою же линию жизни. Для этого надо быть либо очень глупым, либо очень сильным. Без оглядки сделать шаг к обрыву - сложно. Человеческая натура такова, что в первую очередь заботится о своей заднице. Однако в этом случае мои рассуждения заходят в тупик. О чьей заднице забочусь я? Могут ли мои слова заставить человека жить или так же скоропостижно скончаться в узлах судьбы? Будет ли самоубийство правильным решением? Слишком много вопросов и ни одного ответа. Недавно я перечитал «Дориана Грея». Знаете, я пришел к выводу, что душа человека - скоропортящийся продукт. Чем больше времени проходит, тем больше ран на душе, хочешь ты этого или нет. И если ран станет слишком много, то душа станет похожа на измотанный временем гнилой кусок мяса. Дориан понял это. Понял, что тело не соответствует содержанию, что он попросту прогнил изнутри. И, возможно, этот сладковатый запах гнили дошел до его ноздрей. По крайней мере ему хватило храбрости вернуть себе тот облик, которого он заслуживает. На улице вот уже неделю шел дождь. Холодный и такой бодрящий. Именно бодрящий, потому что до него было пекло. Я чувствовал, что меня жарят в духовке, как курицу, покрытую майонезом. Отвратительное чувство. За эти дни, что лил дождь, я мог полностью уйти в себя. Бекхен не приходил, но его присутствие никак не помешало бы моей внутренней борьбе с демоном, который ранил раз за разом мою душу. Кромсал её в первосортный фарш, и ломал кости, словно они были обычными спичками. Боли не было, но была тянущая и слегка дрожащая нега. В один из дней я задумался над тем, что вижу перед собой. Здания, машины, огни ночного города, звезды, луну, солнце, небо, капли дождя на покатых крышах, радужные блики через окно в моменты просвета и сырые тучи. Я видел все, но не видел людей. Шесть часов назад мне позвонили из морга. Это был срочный вызов. И пока ехал, как обычно с пересадками, я вновь и вновь перебирал варианты способов вскрытия и причин смерти. Все оказалось намного проще. На цокольном никого не было. Лаборант ушел не дождавшись меня, и я смог спокойно выдохнуть. На рабочем столе вновь порядок, но не хватало растворителя. Я начал запись на диктофон. - 23 июля. 21:43. Труп найден на перекрестке в трехстах метрах от места ДТП. Смерть зафиксирована в период между 18:00 и 19:00. Тело было в мешке словно в желудке чудища из старых сказок. Я не торопился, стараясь оттягивать раскрытие тайны. - По данным некий Пак Чанёль в состоянии алкогольного опьянения врезался в столб на скорости 100 километров в час и умер мгновенно. Причина смерти - множественные переломы не совместимые с жизнью. Первая стадия трупного окоченения. Это имя мне что-то напоминало, но я не мог вспомнить, где его слышал. Ответ нашел меня с той же скоростью, с которой я открывал мешок с телом и, можно сказать, с тем же глухим звуком. Я почти задохнулся, почти умер и воскрес. На меня с плеч смотрел тот самый дракон, которого я видел в клубе на диджее. Того самого, который пытался катать яйца к моей скромной персоне. Гадкая улыбка расцвета на моем лице, а глаза заискрились радостью. Чанёль был восхитительным. - Ты прекрасен. Опустившись на колени перед ним, я рыдал во весь голос и в то же время смеялся. Это помешательство не позволяло мне вздохнуть. Я много раз обещал не смотреть трупам в лицо, но тут меня словно подставили и одновременно подменили. Я снял перчатки, в которых обязан был работать. Снял халат, чтобы быть более приземленным. Стянул кардиган, рубашку, и кожу обожгло безумным холодом, но внутри все пылало огнем. Нарушая правило за правилом я пытался убрать все, что мне мешало узнать Чанёля ближе. Еще ближе. И еще ближе. Свет лампы никогда мне не казался настолько красным, а замороженный стол настолько горячим. Я слышал, как пульсирует кровь в ушах, и как она приливает к щекам, к рукам, к ...***
Бекхён булькающе выдавил из себя поминальный ужин и чашку кофе в придачу. Рвотные позывы не прекращались до тех пор, пока в желудке не осталось ничего, кроме желудочного сока. Парень кривил гримасу отвращения и печали от того, что не смог помочь своему другу вовремя. И от того, что не может остановить себя в чтении личного. Это, как вдоль скрывать пережатую жгутом с двух сторон вену. Кровь все равно брызнет, так или иначе. - Твою мать... - Бен плеснул себе холодной воды в лицо. Бекхён умылся и грустно посмотрел на свое отражение в зеркале. - Почему же ты молчал, идиот...***
Я чувствовал себя живым настолько, насколько был мертв Чанёль. Я был словно летописец, только вот я не записывал историю, а творил свою. Пак был мягким и податливым, словно подтаявшее масло. Разрезы на его теле выглядели, словно искусная резьба на темном дереве. Еще немного и я бы не сдержался, и оставил свою метку на этой коже. Линия за линией выражали всю мою любовь, всю страсть и искаженные эмоции. Скальпель дрожал в моих рука от возбуждения, но я не мог себя остановить. В конечном итоге Чанёль раскрылся мне и я готов был закричать в голос о том, каким прекрасным он был внутри. Ровный ряд белых обтянутых сеткой вен ребер, под которым покоилась пара зловонных, прокуренных легких, а между ними застывшее сердце, которое никогда не догонит ритм жизни. Темная глубина и очаровательная вязь тонкого и толстого кишечника. Я задыхался его ароматом, не заметив того, как почти полностью утыкался носом в то, что называли печенью. Неповторимый аромат вел меня дальше по алым линиям к сладким чертогам. Губы раскрывались в немом крике восхищения, а во рту кислила желчь. И я позволил на секунду забыться и кончиком языка коснуться запретного. - Вкусно. Я никогда не чувствовал ничего запретнее и интимнее, чем близость с Чанёлем. Его прозрачный взгляд и мягкие губы с железным привкусом. Его тепло и моё болезненное возбуждение. Я с остервенением кусал свои губы и царапал его бедра. И с каждым толчком мое сердце набирало обороты, как если бы двигатель заводили в ручную. Нашу близость можно было назвать волшебной, за одним лишь исключением. Чанёль был настоящим и настолько живым для меня, насколько мертвым для обычных людей.***
Три страницы оставались пустыми...***