Децима

Брайан приветственно кивнул вахтерше, сушеной мымре с волевым лицом. Та в ответ растянула губы в идеально прямую линию. На улыбку это не было похоже, но первые годы Брайан и этого от неё не мог дождаться. Мойра Эванс проработала в театре лет 60, если не больше, пришла в него раньше Торки, и считала себя его хозяйкой. Возможно, она ей и была. Сама сенс, она относилась к Страже с презрением хорошо воспитанной дамы — слишком большим, чтобы его демонстрировать. — Филиппа у себя? — Она не покидала театр, — величаво изрекла билетная богиня. — Другой информацией я не располагаю. Брайан ещё раз кивнул, осмотрел фойе. Совершенно обычная суета перед большим выступлением. Много цветов и блестящих сумочек, нарядные женщины, неловко чувствующие себя мужчины, детей больше обычного, видимо, братья и сестры выпускников. Ни к одному зеркалу не подойти, за программками очередь. Брайан не чувствовал присутствия перерожденных, только суету и радостное волнение множества людей. Но предчувствие не отпускало. Он решил подняться на второй этаж, где располагались входы в зал, а потом на третий, административный. Мелодичный сигнал застал его на лестнице. — Это был второй звонок! — возвестил приятный женский голос и с недвусмысленным ехидством добавил: — Скоро третий... Брайан резко обернулся. Странное объявление. Конечно, может быть, это выпускники-актеры пытаются оригинальничать. Он нашел глазами Мойру Эванс, тоже замершую с самым возмущенным видом. Значит, выпускники надумали шутить самовольно. Звонки в театре - дело святое. Если тут кто-то шутит. Брайан поднялся в фойе второго этажа, где чудовищных размеров хрустальная люстра ослепительным спиральным каскадом стекала с потолка к бронзовому постаменту и продолжала кружение по полу. Работа именитого выпускника, давно покинувшего Питтсбург, но очень масштабно признательного своей альма-матер. Здесь сегодня были выставлены работы выпускников-художников, и людей было ещё больше, чем на первом этаже. Брайан по-прежнему не чувствовал ничего, кроме своего беспокойства. Заглянул в зал — все спокойно, бархатные портьеры, малиновые кресла. Примерно половина мест уже занята. Звякнул телефон. — Хейли, шестая бригада, патрон. Мы входим с черного входа, троих в штатском я отправил к центральному. — Я уже тут, на первом тихо, на втором тоже, — продолжая оглядывать зал, сообщил Брайан. — Иду на третий. — Вас понял, начнем с подвала и в стороны. Патрон, у меня распоряжение о запрете привлечения старших офицеров… — Вы меня и не привлекали, — раздраженно оборвал его Брайан. Проходившая мимо женщина с букетом багровых роз испуганно обернулась. — Покиньте место операции, патрон, — ровным, не допускающим возражений голосом приказал Хейли. Снова раздался мелодичный сигнал. — А вот и третий звонок! — злорадно сообщил приятный женский голос из динамиков. И грянула музыка. — Я на втором этаже! — бросил в трубку Брайан и захлопнул телефон. Люди спешили занять места в зале, все ещё оживленные и улыбающиеся, но уже несколько растерянные: музыка была слишком громкой, визгливой и рваной для торжественного мероприятия. Ещё не все успели войти, когда между лестницами распахнулись двери, и странная процессия двинулась через фойе к широкому входу в зрительный зал. Первыми ползли, извиваясь, узкие, затянутые в черное фигурки, следом ломко, остро танцующие балерины, и наконец мужская группа — как и прочие, в черном, плечом к плечу, они что-то несли на поднятых руках. Крест в виде огромной буквы Х. И на кресте был человек. Присутствие перерожденных было таким мощным, что набатом ударяло в грудь, сбивая с ритма сердце. Процессия величаво шествовала мимо Брайана, и он видел, как участники поворачивают к нему лица, прекрасно зная, кто он, и не испытывая ни малейшего страха. Они улыбались. Они знали о своем огромном превосходстве. И Брайан о нем знал. Он стоял каменным изваянием, пока в голове прокручивались варианты развития событий. При самом большом везении он успеет застрелить троих-четверых, после чего 23-й округ лишится руководителя, потому что перерожденных тут около двух десятков. К тому же основная толпа зрителей находится в зале, а он и процессия — снаружи, в фойе, откуда как минимум пять выходов во все стороны, и подоспевшая бригада не успеет их блокировать, у них просто не хватит стражей, зато ничто не помешает перерожденным перекрыть сотням пришедшим на праздник людей выход из ловушки, которой станет зрительный зал. Рука в кармане нажимала кнопку повтора последнего номера — и сбрасывала вызов. Раз за разом. Хейли опытный оперативник, должен понять. Процессия втекала в двустворчатые двери зала, и Брайан уже видел, кто на кресте. Филиппа Торка. — Пусть идут, — еле слышно прошептал кто-то за плечом. Брайан подавил в себе порыв обернуться, дождался, когда процессия скроется в зале и по центральному проходу двинется к сцене. Люди вскакивали с мест, изумленно глядя на происходящее, но не зная, как реагировать. Несомненно, это было представление, но представление странное… — Вон наша Лиззи, мам! — девочка в голубом платье вытянула ручку. Мать рассеянно кивнула, не сводя глаз с идущих по проходу. Брайан обернулся и увидел, как с двух сторон в фойе вбегают оперативники, а за спиной у него стоит Мойра Эванс, прямая и напряженная. — Пусть идут на сцену, — с нажимом произнесла она, глядя Брайану в глаза, для чего ей пришлось высоко задрать подбородок. — Кнопка пожарной сигнализации опускает металлический противопожарный занавес за 20 секунд. Она вон на той стене, за колонной. — Понял. — Дайте мне несколько человек, я покажу им, где можно разобрать стену зрительного зала, она там из гипсокартона. — Ковальски, бери двоих, иди с ней, — распорядился подошедший Хейли. Он заглянул в зрительный зал, оценивая ситуацию, повернулся к Брайану. — Я приказываю вам покинуть место операции, патрон. — Спасибо, Мойра, — сначала сказал Брайан вслед уже удаляющейся старухе, выгадывая время, чтобы удержать себя в руках и не сорваться, только потом посмотрел на стража. Он понимал, что обязан подчиниться, операцией руководил Хейли, нарушение приказа, тем более на глазах подчиненных, было совершенно недопустимо, но развернуться и уйти он был не способен. Сесть за руль и поехать в Управление? Да, нужно. Но невозможно. Он был слишком заведен. Он видел эти улыбающиеся лица. Приземистый и коренастый, как бульдог, Хейли не сводил с него глаз, ожидая ответа и всем своим подобравшимся видом показывая - не время и не место для препирательств. Процессия вползала на сцену. — Хорошо. Проверяю третий этаж и выхожу, — не давая возразить, Брайан продолжил. — У тебя нет людей для этого. — Лесли, с ним, головой отвечаешь, — коротко приказал Хейли и, пригнувшись, нырнул в зал. Брайан через две ступени помчался наверх, следом мельче, но громче топал Лесли, брат-близнец своего командира, такой же коротконогий и тяжеловесный. — Я по левой стороне, — распорядился Брайан. Проверяя по очереди все двери, они промчались полукруглым коридором, отправили на выход бухгалтерию, уборщицу и дизайнерский отдел, и уже почти добежали до лестницы на противоположном конце, когда завыла пожарная сигнализация. И почти сразу же раздался первый взрыв. Обитатели третьего этажа, спешно пытавшиеся что-то забрать и сохранить, бросили все и кинулись к лестнице, по которой уже полз вверх желтоватый дым. Пол под ногами загудел от сотен голосов. — Патрон, выводите, я последний! — проорал Лесли. Во главе небольшого отряда, щурясь и закрывая рот полой рубашки, Брайан прорвался через клубы дыма ко второму этажу, из фойе которого на лестницу непрерывным потоком лилась перепуганная толпа, так что даже реши он сейчас нарушить приказ и броситься обратно в зрительный зал, ничего бы не вышло. Брайан влез на широкий подоконник витражного окна и подобрал панику толпы, как натянутый канат, выбирая его, ослабляя… потихоньку… нельзя, чтобы одни остановились, другие продолжали напирать… Дым ел глаза, от напряжения звенело в ушах. — Брайан, на выход! — крикнул было Лесли, потом поморщился и запрыгнул на подоконник тоже, присоединяясь. Стало чуточку легче. Брайан видел, как забрасывают на плечи детей, огибают упавших, давая им возможность встать, перестают визжать. Давайте, вы люди, а не обезумевшая скотина, вы не корм… Если бы не проклятый дым... Брайан тяжело закашлялся, в надрыв, размазывая по лицу слезы, слюни — бестолку, он ничего не видел, казалось, его сейчас вырвет. На улице завыли сирены. Лесли стащил его с окна и поволок по лестнице вниз. На первом этаже дышалось легче, все двери вестибюля были распахнуты. Брайан не заметил, в какой момент Лесли исчез, посчитав задачу выполненной и оставив патрона приходить в себя перед самым выходом на улицу. Брайан выбрался из потока, привалился к стене гардероба, чтобы отдышаться. Черта с два он помчится впереди толпы, как обезумевший заяц, пусть он весь в соплях и слезах, но голова у него ясная. Судя по тому, сколько людей привел Хейли на второй этаж, подвал они не проверяли. Брайан не очень хорошо представлял себе устройство театров, но точно знал, что под сценой есть помещение. Что ж. Он вытер лицо рукавом и двинулся искать лестницу вниз. *** Джастин добежал до боковой двери театра, остановился отдышаться и осмотреться. Только сейчас, когда он уже почти вошел, ему вдруг показался странным собственный порыв: он же слышал взрыв, множество испуганных людей, толкаясь и крича, сбегали по ступенькам от дверей центрального входа, на площадь одна за другой влетали пожарные машины и скорые. Зачем же ему понадобилось войти? Он пытался вспомнить и не мог. Мимо него торопливо прошли двое мужчин и женщина в белом платье. Сосредоточенные, они открыли боковую дверь и скрылись внутри. Джастин проводил их взглядом. Кажется, эта женщина только что выбежала из театра. Зачем она развернулась и пошла в него снова? И почему у него какое-то знакомое ощущение, будто… Ну да, как тогда у Брайана, когда у него подкосились ноги и он упал. Джастина озарило — это Брайан! Ну конечно, это Брайан его зовет. Нужно войти! Мысль была простой и радостной, не раздумывая больше, Джастин бросился к двери, обогнал в коридоре тех мужчин и женщину, сбежал по лестнице вниз, там тоже был коридор, только покрашенный в желтый цвет и более узкий, он сворачивал то направо, то налево, разветвлялся, но Джастина ничего не смущало, он знал, куда ему нужно, и улыбался на бегу. Он продолжал улыбаться, когда раздались выстрелы — много, оглушительно громко, потом где-то раздался глухой хлопок, наверное, взрыв, задрожали стены, и мимо пробежала, хохоча, балерина в черном, узкая ладошка хлопнула Джастина по груди, будто осаливая, жесткая пачка шаркнула по животу. Девочка скрылась за поворотом, а Джастин почувствовал, как на него надвигается что-то страшное, огромное, смертельное… Не просто надвигается, несется! Он всхлипнул и бросился прочь, следом за балериной и её звонким смехом. Но ужас не отступал, он становился все больше, все ощутимей, слабели ноги, и от невозможности спастись лились слезы, Джастин бежал так, как не бегал никогда в жизни, задыхаясь, ударяясь плечами о стены при резких поворотах, сбивая локти, но шаги за спиной приближались и настал момент, когда чужая страшная сила отбросила его с дороги и промчалась мимо, а он забился в угол, задыхаясь и дрожа, сгибаясь от невыносимой рези в животе. Все прошло, шептал он себе. Оно гналось не за мной… не за мной... Меня не тронули. Он дополз до ниши с какими-то переключателями, втиснулся в неё, поджав колени к животу, и так сидел, зажмурившись. Мимо пробегали ещё люди, один раз снова было страшно, но уже не так. Очень сильно пахло дымом, и Джастин понимал, что нужно бежать отсюда, но просто не мог. Сердце никак не унималось, все так же противно трепыхалось под горлом, и болела голова. Наваливалось безразличие. Ничего страшного, если все закончится. Пускай. Он слишком устал бегать. Когда огромное страшное снова приблизилось к нему, он не сделал даже попытки встать. Чужие руки сделали это за него — встряхнули, подняли, но ноги болтались бесполезным грузом. Происходившее потом Джастин помнил смутно — толчками больно давило на живот, свисали руки, и лицо терлось о влажную ткань. Иногда его очень больно били по заднице, тогда он ненадолго приходил в себя. Потом он упал и кто-то упал вместе с ним. Лежалось неудобно, но наконец-то спокойно. Его никуда больше не тащили и не трясли, прямо перед лицом его была нога в тупоносой черной шелковой туфельке с лентой. Это пуанты, догадался он, закрывая глаза. Никогда раньше не видел их вблизи. На крошечной подошве была серебряная цифра 6. *** Он не пошел на похороны, его не было в процессии друзей и родственников Теда, которая прошла от крематория до Церкви Двуединства, неся по очереди два теплых ещё кирпича, созданных из глины и праха. Из чего ты создан был, в то вернешься… Кирпичи положили в стопку таких же неотличимых, безымянных у церковной стены. Их используют по мере надобности для ремонта и возведения храмов. Таков порядок — мертвые оставляют живым земное, но не память о себе, умершие должны уходить. Двери любой церкви открыты для тех, кому нужно справиться с горем, священники умеют помогать живым отпустить умершего с миром. В церковь же можно отдать вещи умершего, фотографии, игрушки, письма…. Мало кто рискует оставить себе что-то на память, слишком легко призвать умершего воспоминаниями. Брайан не оставил ничего, он дождался, когда все, кто хоронил Теда, уйдут, и отдал священнику несколько снимков, где он был снят с Тедом, диск, подаренный на день рождения, конспекты лекций по истории Децимы, которые он взял у Теда. — Я видел, что ты стоишь за оградой и ждешь, когда другие уйдут, — сказал священник, аккуратно складывая полученные от Брайана вещи к тем, что уже лежали в коробках после похорон. Любимое Тедом темно-синее поло с голубой полосой, его коллекция либретто и виниловых пластинок, сумка... — Могу я спросить, почему ты не пришел со всеми? — Меня попросили не приходить, — получилось сипло, Брайан прокашлялся. Немолодой сутулый священник кивнул, глядя на Брайана спокойно и светло. — Ты в чем-то виноват перед ним? Первым порывом Брайана было уйти, еще не хватало, чтобы его утешали. Он сделал все правильно! — Я принял решение о прекращении жизнеобеспечения, — все-таки выдавил он и развернулся, намереваясь уйти. — Правильное решение! — Но тебе тяжело, — уже в спину ему сказал священник. — Потому что ты остался с этим один. — Мне не тяжело, я знаю, что я прав, — Брайан вышел из церкви на крыльцо, достал сигареты, зажигалку — и чуть не выронил, когда услышал за спиной размеренный, безэмоциональный голос неслышно подошедшего священника: — От вины очень трудно избавиться, особенно, если она возложена несправедливо. Ты можешь прийти в любое время. Это не слабость. — У меня все в порядке, — Брайан закурил наконец и сбежал с крыльца. — Но спасибо. Больше он в эту церковь не ходил, благо это было не трудно: Двуединство как религия, с её святой водой и Старцем, ведущим за руку девочку, никогда не была ему близка.