Дымом изъеденный

      Сердце снова надсадно стучало. Даже больно было.       Оно начало припадочно колотиться, ещё когда они спускались в метро. Фран почему-то вечно оказывался позади Бельфегора и на одну эскалаторную ступеньку выше, так что примерно сравнивался с ним ростом, или же, когда они поднимались на поверхность, становился ещё ниже. Безликий поток людей по обе стороны от них скользил вместе с эскалаторной дорожкой, но юноше казалось, что вокруг них двоих нет ни души.       Тонкий, несколько приглушённый аромат чужих духов сбивал мысли, ладони от волнения покрылись испариной — и Франу пришлось вцепиться в лямку сумки, переброшенной через плечо, чтобы удержать себя от искушения. Они не виделись около двух недель, и желание прикасаться было до жаркого и сумасшедшего болезненным, невыносимым, личное наваждение, которое юноша не мог поощрить. Хотелось положить руки на чужие плечи. Дотронуться сзади до волос. Ласково провести пальцами по ладони, отдыхавшей на поручне эскалатора. Что угодно, лишь бы украсть несколько драгоценных мгновений близости.       Каждая такая поездка на медленно ползущей лестнице — личная вечность для Франа, и сегодняшний день — не исключение. Потому что в висках шумит, дыхание сбивается, а в голове сталкиваются друг с другом несуразные мысли: они стоят так близко друг к другу, что он мог бы обнять своего спутника, и за этим объятием не пришлось бы даже тянуться, потому что их разделяли считанные сантиметры. Он мог бы положить руки ему на талию, притиснуть к себе, ткнуться куда-нибудь в плечо непомерно горячим лбом и проделать оставшийся путь запредельно счастливым. Или развернуть Бельфегора лицом к себе и коснуться пальцами его щеки, дёрнуть того на себя и жадно поцеловать       (я скучал, скучал, скучал по тебе),       и тогда бы вечность поездки на эскалаторе превратилась в несколько ослепительно прекрасных секунд блаженства. Серьёзно, как мало ему требовалось для того, чтобы стать безоговорочно, запредельно счастливым.       Но, конечно же, они — Вария, Бельфегор — Вария, до мозга костей чёрствый, и ему плевать на чью-либо заботу, ведь ему ни она, ни любовь не нужны, ему нет дела до того, чтобы разделить с кем-то жизнь на двоих, и из-за этого Фран никогда не сможет позволить себе роскошь прикосновения или ласкового слова. Когда они сходят с эскалатора, приходит облегчение вкупе с разочарованием: можно наконец увеличить дистанцию, хотя руки ещё трясутся, сердце всё так же сходит с ума и бьётся где-то в районе горла, и так хочется сказать, действительно сказать, глядя в глаза, такое простое «Я скучал по тебе», но Фран будто бы равнодушно прячет стиснутые в кулаки руки в карманах, закусывает губу       и молчит.