Все лица Перси Джексона

Бывает такое ощущение после того, как крепко ударишь голову, когда сидишь, оглушённый и ослеплённый, и прислушиваешься к себе, чтобы понять – оправился или нет. Так вот сейчас, сидя на диване, я кусала губу и испытывала ровно такое ощущение, разве что удара не было, только телефонный разговор, и тот не мой. Хотела бы я сказать, что Перси принял новость с холодным спокойствием и чистым разумом, но это было бы ложью. Он сразу словно постарел на пару лет, и взгляд у него был как у зверя, загнанного в клетку. Ведь он был здесь, а его брат только что пережил взрыв, и оба были бессильными что-то изменить. - Он в порядке? – тихо спросила я с полным ощущением того, что я вижу нечто не предназначенное для моих глаз. - Для человека, чей дом нашпиговали тротилом – да, - он как-то вымученно усмехнулся и повалился на диван рядом со мной. – Я боюсь за Талию. Я сжала его плечо. Мы молчали. Без движений сидели, осмысливая произошедшее. Пытаться его утешить было бы попросту глупо, и я не знала, куда себя деть. Единственной помощью, которую я могла бы ему предложить – уехать к отцу в Лос Анджелес, чтобы дать ему свободу действий, но я даже не стала заикаться об этом, зная, какую бурную реакцию вызовут такие действия. Перси был из тех людей, которые любят держать всё свое при себе, и лучше он умрёт, защищая это, чем пустит на самотёк. Я не знала, насколько хорошее это качество, учитывая его жизнь, но оно было, как оно было. - Чёрт знает, сколько у нас времени, - вдруг проговорил он. – Всё может оставаться в таком подвешенном состоянии ещё год, а может, всего пару недель. И мне, действительно, очень жаль, что ты в это втянута, но… - он вздохнул и пропустил свои тёмные пряди сквозь пальцы. – Такой вот я. Иду в комплекте с вагоном и маленькой тележкой такого вот дерьма. Прости. Я просто отмахнулась и положила голову к нему на грудь. - Нам в «Эстейт» ведь сегодня, - едва шевеля губами, сказала я. – Понедельник. А как будто несколько недель прошло с пятницы. На часах было восемь утра, так что торопиться было ни к чему. В полной тишине, которую почти можно было почти физически ощутить, изредка раздавались сигналы проносящихся по улицам города автомобилей, но они существовали будто бы отдельно от нас и нашего молчания. Я не желала думать о том, что по-настоящему значит эта внезапно свалившаяся на голову новость. В детстве я очень любила и во всём старалась подражать Скарлетт из «Унесённых ветром». Я помню, что мама часто цитировала одно её коротенькое высказывание, несшее в себе смысл тем больший, чем ты взрослее. «Я подумаю об этом завтра». Так вот, я решила подумать обо всём том, что может не сложиться, потом. Я потянулась и невесомо дотронулась губами до твердой линии подбородка Перси. Тот вздрогнул, словно оторвавшись от вереницы тяжёлых мыслей, и рука его, прежде бездумно гладившая моё плечо, замерла. Возможно, я захлопнула мышеловку своим невинным движением, но в тот момент мне было без разницы – слишком уж велик был соблазн. Перси, кстати говоря, вёл себя поразительно примерно всё это время. В смысле, для парня, привыкшего к регулярному сексу и ни в чём не отказывающих ему девушкам. Даже целоваться особо не лез, и я ценила это, конечно же, но и самой хотелось кусочек того, что начало зарождаться между нами в той небольшой комнатке. И вот теперь, когда он, подобный большому, доброму бродячему коту, лежал, раскинувшись на диване, мне хотелось только целоваться, отчаянно и долго, пусть даже время было неподходящее. И вот теперь, когда он мягко, но по-мужски настойчиво притянул меня к себе и заглянул прямо в глаза, откинув волосы с моего лба, колебаться я не стала, ведь – к черту, правда же? Кто я такая, чтобы разбрасываться такими моментами? Я поцеловала его первая, впервые за всё время, и почувствовала, как он улыбнулся, заключая меня в тёплое кольцо твёрдых рук. Время словно растягивалось, в каждой минуте было уже не по шестьдесят жалких секунд, а необъятное множество мгновений, и сразу математика приобретала смысл. От 1 до 60 всего 60 единиц, это верно, но от 1 до 2 – целая бесконечность. Или несколько бесконечностей. И все они – здесь, в тёплых прикосновениях. Одной рукой я мягко ворошила его жёсткие пряди, второй – отчаянно хваталась за широкую жилистую шею, словно от этого зависела моя жизнь, и было так хорошо от этой неторопливой близости, как никогда раньше не было. Его руки крепко держали мою талию, гладили спину, саму по себе выгибающуюся дугой. В какой-то момент в моей помутнённом разуме проскочила одна мысль, которую я потом много раз вспоминала. Я ведь ради таких моментов пойду за ним куда угодно, и плевать мне будет на всё. Как давно я пыталась влюбиться? Довольно-таки, если честно, несмотря на все уверения самой себя, что любви не бывает и путь к счастью – в прагматизме и рациональности при выборе любовника. Теперь целовалась с худшим парнем из всех, что есть, и не видела без него ни завтрашнего дня, ни того, что будет через неделю – ничего, к чертям, не видела, кроме того, как расширяются зрачки зеленых глаз, и дело не в наркотиках. Когда мои руки, не контролируемые разумом ни в коей мере, уже начали стягивать футболку с Перси, пронзительно зазвонил телефон. Он вздрогнул, но потом сразу расслабился и выдохнул, когда понял, что звонят мне. Я же вскочила, как ошпаренная, и тут же залилась краской от одного осознания, что я веду себя как двенадцатилетняя девчонка, которая впервые услышала на биологии о том, что у парней в трусах. Перси по-доброму усмехался, глядя на меня. Звонила, конечно, Селена. Щебетала что-то о том, что надо встретиться перед парами и обязательно зайти за кофе, и что она принесёт забытый мной шнур для телефона, и вообще, что она успела по мне соскучиться, но половину я, не изменяя себе, благополучно пропустила мимо ушей. Я ценила то, как она пока придержала миллион вопросов про Перси, которые наверняка выжигали её изнутри, но заранее готовилась к ним. Пока я ходила, собирая сумку, периодически делая паузы на то, чтобы накрасить то глаза, то брови, Перси успел приготовить болтунью на нас двоих и теперь довольно мрачно ее созерцал, упершись в кухонную конторку. Дело, понятно, заключалось не в яичнице. В «Эстейте» всё было тихо и вяло. На меня всё ещё показывали пальцами в коридорах, но уже куда меньше, чем раньше, так что меня это не трогало совершенно. Пары тянулись как плавленый сыр, и мысли мои были слишком дроблёными, чтобы сосредоточиться на чём-то одном. Было ощущение, что я сижу на пороховой бочке, и вот-вот взлечу на воздух, но, почему-то все мои инстинкты самосохранения молчали и опасность казалась далёкой и какой-то нереальной, несмотря на то, насколько живы были в моей памяти недавние выстрелы. Однокурсники, раньше представлявшие интерес, сейчас играли роль какой-то тупой серой декорации, не стоящей внимания. Мы с другими факультетами не пересекались на перерывах – только на обеде, и у меня было ощущение, будто всё это не со мной – однокурсники, проектные руководители и неодобренные концепции. Мысли были далеко от фундаментов, образующих, каркасов, настолько далеко, насколько это вообще было возможно. Забавно, как быстро могут меняться приоритеты, моим потребовалось столкнуться лицом к лицу с влюблённостью, и всё, они - в щепки. И дело не в том, что с горизонта моего будущего исчезла блестящая архитектурная карьера, скорее ей пришлось чуть потесниться на пьедестале, и мне не казалось это чем-то дурным. Селена чуть ли не светилась от довольства и то и дело совершенно по-детски рисовала сердечки на полях моих тетрадок. Я взглянула на то, как солнце подсвечивает выгоревшие кончики её ресниц и тоже улыбнулась. - Я поговорила с ним, к слову, - вдруг вскинула голову я. – О Чарли. Сказал, что присмотрит, в случае чего. Селена на мгновение помрачнела и подняла на меня глаза. - Спасибо. Я правда боюсь за него, когда он долго не подходит к телефону. Но если Перси ещё и это на себя взвалит, я… Я подняла руку, прерывая ее на полуслове. - Он большой мальчик. К тому же, у них с Бекендорфом чуть ли не братская любовь, так что не думаю, что может вообще идти речь о том, чтобы он не заботился о Чарли. Она вздохнула и потёрла лоб. - Про Перси ходят чёрт знает какие слухи. Хочу верить, что всё ложь, но дыма без огня не бывает. Я к тому, что я не знаю, как ты остаёшься такой спокойной за него при том, что его основной заработок, ну… ты лучше меня знаешь, - её руки беспокойно теребили край тетрадки. - Я бы умерла от страха. Вообще вся эта непонятная жизнь, с тусовками, наркотиками, боями и прочим, она не для меня. Это, знаешь, как будто голову добровольно в улей сунуть и ждать, что произойдёт, будто и без того не знаешь. Я просто пожала плечами. Была ли она права? Была, конечно. Могла ли я что-то с этим сделать? Давно уже нет. Причём страшным было то, что всё происходящее подростковой влюблённостью не было, и это и пугало, и звало. Мисс Кикс, которая читала лекции по истории Китайской архитектуры, сейчас особенно монотонно что-то бубнила о деревянных каркасах времён династии Цин, так что я довольно скоро начала клевать носом. Справа от меня беспрестанно слышался шорох ручки Сьюзан, которая дословно и до абсурда по-тупому записывала всё, что могла записать, возможно, даже то, на какой именно минуте лекции мисс Кокс сморкалась или чихала. Сьюзан была зубрилкой, которая выживала исключительно за счёт потрясающей памяти, которая имела, однако, и обратную сторону: она понятия не имела о смысле того, что запоминает. На красавицу Селену она смотрела с пренебрежением, меня – просто боялась как человека, обладающего интеллектом. Окна в лектории были плотно занавешены, а свет – выключен, так что у меня просто не было шанса не заснуть. Сквозь полузакрытые глаза я видела, как Селена переписывается с Чарли, и как счастливо она улыбается, так что уголки моих губ сами собой поползли вверх. Мне снился океан. Я быстрым лучом света летела над ним, а он всё не кончался, синий, вечный и величественный. Не было ни материков, ни архипелагов – ничего, только я и вода. «Море несдержанно». И вот я уже на борту рыбацкой шхуны, которую мотало из стороны в сторону, как ореховую скорлупку. Команды нет, капитана – тоже. Палубу то и дело заливало огромными массами воды, так что мне оставалось лишь схватиться за и без того гнутую металлическую ограду и молиться богам, в которых я не верила. Где-то в отдалении я видела, как тонет огромный лайнер размером с небольшой остров. Шлюпки тонули так, будто сделаны были из чугуна, но моя шхуна отчего-то с боем прорывалась сквозь шторм, невредимая. Что-то незримое вело её сквозь бушующие неистовые волны, словно они расступались, снисходительно даруя мне путь, тогда как другие судёнышки крушило на части. Мгла нависала над морем, свинцовые тучи образовывали воронку, сквозь которую едва пробивался свет. Я понятия не имела, день сейчас вечер или, может, утро – возможно, понял бы человек, выросший на побережье, но мне было не под силу. Я скупо оглядывалась по сторонам, всё ещё стискивая в пальцах ограду, будто она могла меня от чего-то защитить. Судна вокруг так и шли ко дну, неизменно побеждаемые бушующим морем, которое будто злилось на кого-то, сокрушая всё, что есть на пути, но было поразительно благосклонно ко мне и моей жалкой шхуне. Наконец, когда я окончательно осмелела, осознав, что мне ничего не грозит, я медленно разжала успевшие онеметь пальцы и сделала пару несмелых шагов по палубе. Волны, будто подбадривая меня, чуть утихомирились, и шхуну стало качать ещё меньше. Море несдержанно, но оно на моей стороне. Я подбежала к краю площадки, уцепилась за мачту и вдохнула солёный горький воздух полной грудью. Мне, будто играючи, обдало брызгами лицо, и я рассмеялась, чувствуя себя полной идиоткой. Между облаками пробился луч солнца и осветил кусочек волны так, что от цвета глаз Перси получившийся оттенок было не отличить. Я снова улыбнулась, запустив в солёные влажные волосы пальцы. Перед глазами стояло лицо Перси. Он дерзко и как-то однобоко ухмылялся, как только он умел, и что-то говорил мне, но я не слышала: слишком громко гремели волны. Море несдержанно, но это его природа. Сдержанность величию не к лицу. - … МИСС ЧЕЙЗ!! Я так и подскочила на месте, резко распахнув глаза. Всё исчезло: и шторм, и шхуна, и луч света. На меня обрушилась душная действительность в лице мисс Кикс с раскрасневшимся лицом и перекрутившимся на тощей шее шёлковым платком. Жилка под её глазом билась так часто, что ей впору было предложить присесть и справиться о её здоровье, но я равнодушно глядела в её лицо, ожидая выговора. - Мисс Чейз, рекомендую вам произвести переоценку приоритетов, если заключительная лекция перед коллоквиумом вызывает у вас такую скуку. Я пожала плечами. Мысли мои шевелились слишком лениво, чтобы придумать хоть сколько-то достойный ответ, поэтому я изобразила пристыженность и молча достала ручку из кармана и взялась переписывать текст слайда, хотя толку в этом не было никакого. Лекторша ещё пару секунд постояла надо мной, потом разочарованно хмыкнула и продолжила рассказ ещё более недовольным тоном, чем раньше, хотя казалось, что это не возможно. О китайской архитектуре былых веков думать, откровенно говоря, не представлялось реальным. Аннабет Чейз, какой она была каких-то несколько месяцев назад, непременно бы залилась краской и извинилась, но сейчас мне было настолько наплевать на произошедшее, что хотелось рассмеяться самой себе в лицо. Я вообще стала относиться к людям, меня окружающим, куда проще, чем это было до знакомства с Перси. Возможно, это было обыкновенным взрослением – здесь не поймёшь, но новоприобретённый пофигизм нравился мне. После лекции я потащила Селену в Старбакс, вырвав её из лап стаи подружек, облепивших её с самого начала перерыва. По пути мы захватили Чарли, и мой день сразу стал в сто крат радостнее. Каким-то неведомым образом этому парню удавалось заставить улыбаться решительно всех вокруг себя. Представить хотя бы на мгновение, что этот парень, от души хохочущий над шуткой баристы в кофейне, может связаться с плохой компанией, мне возможным не представлялось. Селена так и светилась рядом с ним, и я верила, что они – это навсегда. О каких арестах может идти речь? О каких перестрелках, если Селена так счастлива, просто глядя на Чарли? У меня вдруг встало комом в горле осознание, что я до боли, до трясучки хочу к Перси. Не виделись часа четыре, если не меньше, а у меня уже ломка, иначе не скажешь. В голове, не переставая, вертелась мысль о взрыве в Италии, и я понимала, что скоро всё изменится, но пока ведь было время и место для часов, отведённых, просто чтобы смотреть друг на друга - друг в друга - так чего тратить их попусту? Рука сама собой потянулась к телефону, и вот я уже слушаю гудки. - Привет, - голос у него был отчего-то сиплый, но я точно знала, что он улыбается. - Ты как? - В порядке. А чего ты… - Я приду, можно? – оборвала я его на полуслове. - Ты где? - Курю у выхода со стороны парка. У тебя что-то случилось? Голос у него стал такой обеспокоенный, что я не могла не улыбнуться с, не буду врать, некой долей самодовольства. - Нет, нет. Буду минут через пять. Я кинула телефон в сумку, кивнула Селене и Чарли и чуть ли не бегом вылетела из Старбакса, схватив с бара свою мешанину из кофеина и сиропа и эспрессо для Перси. Я понятия не имела, что бывает такая ломка по человеку. Всегда прежде думалось, что это всё ненастоящее, и никакого восторга от встреч не бывает, но вот она я – несусь через две сплошные, стараясь не расплескать кофе и не умереть, причём именно в таком порядке. Полуденный Нью Йорк был под стать мне сейчас. Шум покрышек об асфальт, сигналящие такси и смех прохожих радостно подгоняли меня, и я наслаждалась этим редким моментом, когда в голове не было ни одной дурной мысли. Нужно вообще было скорее учиться ценить мелочи, такие, как спешка на встречу с человеком, в которого я влюблена по уши и без оглядки. Я поклялась себе, что научусь. Он стоял там, высматривая меня в толпе, и сердце моё сделало кульбит. Вроде виделись ещё пару часов назад, а счастья у меня было столько, будто неделя прошла, не меньше. Не знаю, что на меня нашло тогда, но я ни о чём не жалела, когда с разбега впечаталась в его грудь и поцеловала с жадностью, которой сама от себя не ожидала. Перси издал какой-то неопределённый утробный звук, и, оправившись от охватившего было его удивления, подхватил меня, крепко к себе прижав. Я тут же обхватила его шею руками, в каждой из которых всё ещё довольно нелепо сжимала по стакану, и углубила поцелуй. Он усмехнулся мне в губы, как только он, наверное, умел, и разум окончательно меня оставил. Мне было решительно наплевать, что кто-то может нас увидеть, и что кто подумает – потому что чёрт с ними. Когда твои ноги обвиты вокруг талии Перси Джексона, властно прижимающего тебя к себе, мнение однокурсников мало волнует. Я бы никогда не призналась себе в этом, но возможно – возможно – мне хотелось бы, чтобы нас увидела какая-нибудь местная сплетница, чтобы новость о том, что Перси со мной, долетела до ушей каждой из его бывших. Это глупо и довольно эгоцентрично, но также глупо не признавать, что периодически чисто женская натура выступает на свет в любой влюблённой девушке. Когда он наконец опустил меня на землю, ноги меня не держали, и я прислонилась к ограде, пытаясь выровнять дыхание. Губы у Перси были припухшими, а взгляд – рассеянным, и я не сомневалась, что сама выгляжу также. Он смахнул чёлку с глаз и посмотрел на меня долгим взглядом. - Ты, наверное, хочешь, чтобы я окончательно свихнулся, - смеясь, проговорил он. – Делай так почаще. Я рассмеялась и пихнула его в плечо. Мне хотелось сказать ему миллион слов, но выходило только молчать и улыбаться. Я никогда не была особенно хороша в том, чтобы говорить близким о том, как дороги они мне, но сейчас был тот момент, когда желание сказать это Перси выжигало мне грудь. - Если ты меня сейчас бросишь, то мне будет грустно, понял? – наконец выпалила я, чувствуя, как щёки заливает краской. Сердце в груди стучало так, что казалось, будто слышит это весь Манхэттен. Перси расхохотался и сгрёб меня в медвежьи объятия, снова отрывая мои ноги от земли. Я тоже позволила себе улыбку, но только совсем маленькую и очень тихую. На душе было легко впервые за долгое время. ▼▼▼ Всегда, абсолютно всегда после звонков отца я тихо плакала, сжавшись на покрывале. Не важно, о чём мы беседовали и какими были новости – слёзы наворачивались всегда. Я вспоминала запах пирога, вечное солнце и старую школу. Мамину фотографию на каминной полке, где она напоминает Коко Шанель, и сырость в день её похорон. Может, поэтому я и уехала – не выдержала. Бедный мой отец даже не подозревал, во что ввязалась его дочь, и не надо ему этого знать. Он не был силён духом и не был наделён каким-то сверхинтеллектом – был просто человеком, и это я в нём и ценила. Когда мать связалась с теми людьми, по вине которых её жизнь и оборвалась так рано, отец не подозревал ничего до самого конца. Она сама ему рассказала, когда поняла, что зашла слишком далеко, чтобы выйти сухой из воды. Он отреагировал как самый обычный человек – устроил скандал, грозил разводом и разбил пару тарелок, это я хорошо помнила. Я помнила выражение маминых глаз в тот момент – в них была вселенская грусть, но не любовь. Я поражалась, что моя мама вообще способна на проявление искренних чувств и не понимала, отчего она решила заводить семью. Она была слишком умна, настолько, что общаться с ней на равных не представлялось реальным, ведь серые глаза видели насквозь. Мой отец, недалёкий и абсолютно земной, рядом с ней выглядел почти нелепо, и в их счастье мало кто верил, но счастливы они были, это точно. Он-то её любил. Я хотела раньше жить как она – в царстве собственного разума, но теперь поняла: я другая. И это не значит, что я считаю себя глупее или умнее – просто другая. Она завела семью, потому что пришло время, а я заведу семью, потому что я хочу семью. Будь моя мать на моём месте – она бы сбежала от Перси ещё в тот момент, когда впервые его увидела бы. Впрочем, так сделал бы любой человек, обладающий хотя бы крупицей самосохранения, но сейчас суть не в этом. Я всё чаще и чаще замечала, что иду на поводу у чувств, задвигая холодный рациональный расчёт куда подальше; стала человеком с возом проблем, но зато человеком более счастливым. Я ни о чём не жалела и сомневалась, что вообще когда-либо пожалею. Людьми не раскидываются как козырями при удачной раздаче. Наконец, я поняла, что если пролежу на этом диване ещё хотя бы минуту, то попросту сойду с ума. Телефон угрожающе молчал, на экране только назойливо мигало сообщение от старосты. Перси ушёл часов в девять с хмурым лицом, ничего особо не объясняя, и было понятно, что он идёт в Эдем. Я молча тогда смотрела, как он собирается, даже не заикаясь о том, чтобы пойти с ним: после сегодняшнего утра он не то чтобы переживал – он места себе не находил, всё время оглядывался и держал меня на расстоянии вытянутой руки, даром, что не привязал. Старая я вспылила бы и устроила разборки с тирадами о том, как сама могу за себя постоять и всё такое, но новая я была мудрее и понимала: нет, не могу. И если терпеть опеку было ценой спокойствия Перси, я готова была её терпеть вечно. Такое случается, когда переживаешь за кого-то больше, чем за себя и стараешься облегчить ему жизнь хоть как-то. Я знала, что с ним всё будет в порядке. Вообще я довольно быстро выяснила, каким образом ему удаётся выживать в Кровавом Эдеме: он делал это только из-за денег. Решение загадки пришло только после того, как я узнала его достаточно хорошо, чтобы рассуждать о логике его поступков (хотя чаще всего этой логики, конечно, не прослеживалось). Перси не ловил с этого кайф, или как там принято говорить; он не впадал в эйфорию от вида чужой крови и не входил в тупой раж от того, что его бьют. Вообще я готова была поставить на то, что он кого хочешь обставил бы в шахматы при том, насколько холодным разумом он обладал в момент принятия решений, когда в нас стреляли. Я была в ужасе – он же не повёл бровью и чётко знал, что делать, чтобы не умереть. Вообще он был умным, но таким раздражающе бестолковым в каких-то вещах, что хотелось взвыть и полезть на стенку. Весь его пытливый разум и стратегии испарялись при виде синей еды, например. Он понятия не имел о скоростном режиме на дорогах и о том, что алкоголь и сигареты не продлят ему жизнь. Я же умудрилась привязаться к нему так, что даже эта бестолковость не могла ничего испортить. Было два после полуночи, когда я, босая и без штанов, в одной из огромных толстовок Перси проложила себе путь до винного шкафа. Не церемонясь, я вскрыла бутылку просекко и, подумав, всё же взяла бокал тонкого стекла. В квартире стоял полумрак, из гостевой спальни тихо доносилась какая-то музыка, которую я забыла выключить. Я пила медленно, перекатывая пузырьки на языке. Потом – не знаю, что на меня нашло – схватила телефон и положила перед собой. За эту бутылку я изучила его весь: и трещинку в уголке экрана, и чуть западающую кнопку громкости, и потёртости на задней панели. Позвонить значило бы проиграть самой себе, а я проигрывать не любила. Под конец я всё же забылась тревожным сном на диване, изредка вздрагивая и дёргаясь, как от удара. Плед сбился где-то в районе поясницы, толстовка перекрутилась и вся измялась. Распитая бутылка просекко одиноко стояла на барной стойке. Перси пришел ближе к утру, усталый и измотанный. Я сквозь дрёму смотрела на то, как он стягивает с себя куртку, потом с омерзением смотрит на майку, пропитавшуюся маслянистым кремом от растяжений, и срывает её с себя почти со злостью. На стол полетел увесистый пакет с деньгами. Мне так захотелось его обнять, что всякий сон сошёл на нет. Я обхватила его руками со спины, и сперва он вздрогнул, а после обернулся и зарылся носом в мои спутанные волосы. Кто знает, сколько мы так простояли – может, пять минут, а может, час. Сейчас он был просто парнем, уставшим и нуждающимся в ком-то, кто был бы рядом. - Ты как? – спросила я чуть слышно. Он вымученно усмехнулся и потянул меня в сторону дивана. – Я вот пьяная. - Распивала мой элитный алкоголь, воспользовавшись положением? Как меркантильно с вашей стороны, мисс Чейз. Голос у него сейчас был особенно прокуренным. - Да, мне ведь только это от тебя и нужно, конечно же. Ещё виллу, Гуччи и бриллиантов мне, да скорее. Мои слова так и сочились сарказмом, но я почувствовала, как его руки у меня на талии напряглись. Я заглянула ему в глаза и встретилась с долгим тоскливым взглядом. - Клянусь, однажды у тебя будет бриллиантов столько, что девать станет некуда. Нельзя же так вечно жить, Аннабет, - он обвёл широким жестом гостиную, но я поняла, что в виду он имеет далеко не квартиру. – Я рассказывал, что отец подарил мне на двенадцатилетние остров? Я покачала головой. - Так вот он подарил. Он до смешного миниатюрен, но зато там есть просторный дом с высокими потолками и причалом. И я научу тебя серфингу, слышишь? Мы устроим гонки на яхтах между островов, увидим китов и скатов. Он резко сел на диван и запустил пальцы в волосы. В его глазах я видела такую тоску по прошлому, полному, видимо, потрясающих вещей, что сердце непроизвольно сжалось, а по позвоночнику прошёл холодок. Я, выросшая в обычной семье с достатком, позволяющим отдыхать в Европе пару раз в год, никогда в числе нуждающихся не была, но он – он был другим делом. Каково это, задумалась я, упасть с такой высоты? Я вообще редко думала о том, кем Перси был – всё больше о том, кем стал, и когда его история с погонями, покушениями и наследством оживала, мне всё ещё порой казалось, что происходящее – часть какой-то странной постановки. - Всё в любом случае будет хорошо, - проговорила я, садясь рядом с ним. – И с островом, и без. - Но ты всё же держи серфинг в голове. У него был взгляд человека, страстно жаждущего перемен, и я не могла его винить. Перси по праву принадлежало всё то, что было отобрано, и его желание восстановить справедливость было абсолютно оправданным. Что станет со мной? Я понятия не имела, но одно я в тот момент решила точно: я пойду с ним, и плевать мне, куда это приведёт. Я видела в нём что-то, что заставляло безоговорочно верить в него, как в надежду, до последнего вздоха. И я верила. Этой ночью мне снилась яхта.