***
У нее было такое чувство, будто через минуту придется выступать перед большой публикой. Ненужное волнение все стучало в ушах. Она так сосредоточилась на своих странных ощущениях, что совсем не замечала бормочущего Дебба и молчаливого каменного отца рядом. Единственное, что она уловила из потока разговоров – ей все также ничего нельзя. В какой-то момент беспощадный Дебб все же сжалился и разрешил ей «очень аккуратно тренировать ментальные метания». Кажется, он имел ввиду флер. Все ее вещи из лазарета тащили клокеры, Василиса плелась рядом, отец шел тут же – не ясно, зачем. Ей стало так тоскливо от обстановки, что волнение превращалось чуть ли не в панику. Вопросы о подарке так и витали в воздухе. Когда клокеры спешно растащили вещи по углам комнаты и с равнодушным металлическим лязганьем удалились, отец уходить не спешил. А Василиса очень жалела, что родилась не со способностью проваливаться сквозь землю. – Подарок матери? – спросил он. Медальон словно стал в несколько раз тяжелее – Василиса дотронулась до него, ругая себя, что не спрятала украшение под футболку. Она старалась не смотреть на отца – тот старалась не смотреть куда-то еще. – Да, – тихо ответила. – Символичный подарок, – протянул отец. – Она полжизни его не снимала. Василиса все же скосила взгляд на отца – тот ничего больше не сказал и вышел из комнаты.***
На воскресном завтраке за столом Василиса встретила только Захарру и Диану, таких спокойных, словно заранее знавших, что подругу сегодня выпишут. – Ну слава богу, – вздыхала Захарра, – в этом лазарете уже дышать нечем! Василиса словно попала в Дом в первый раз: она и забыла, какие удобные здесь стулья, огромные прозрачные стены и колкие взгляды бродящих по первому этажу людей. Она так хотела на «свободу», что совсем забыла, что на «свободе» еще и Резникова с Дейлой сидят за соседним столом, недалеко от них о разговаривает Мортинова с Фалькором Ляхтичем и… – Секс, – отчеканила Захарра. Василиса лишь на секунду отвлеклась от разговора с девочками. Куда их занесло? Но судя по оторопевшему лицу Дианы, занесло тут только Захарру. – Ты к чему? – выдержав паузу, спросила Диана. – Какого это? – Ты хочешь обсудить это за столом? – выгнула бровь она, копируя манеру Драгоциев. – Ты уже доела, – гнула свое Захарра. – А при пацанах мы ничего такого не обсудим. – Ну почему же: вам точно стоит обсудить это с Мааром, – ляпнула Василиса. Диана, как ни старалась, смех сдержать не смогла. Василисе аж стыдно стало – так сильно насупилась Захарра. – То же мне, эксперт нашелся, – буркнула она, – да че ты плечами пожимаешь? – Сама же сказала. Эксперт тут только Диана. Диана замахала руками: – Я заказала десерт и не хочу портить себе аппетит. И вообще, не поверю что у Василисы с Фэшем… Василиса хлопнула Диану по руке. Захарра откинулась на спинке стула и сложила руки на груди – приготовилась слушать. – А-а, – протянула Диана, хитро улыбаясь, – было. – Считай, не было, – покраснела Василиса. – Значит, один раз. – Реально? – удивилась Захарра, довольная тем, что увела тему с Маара. – Всего-то? – Вы же парочка, – продолжала улыбаться Диана, переглядываясь с Захаррой. – И чт… парочка здесь только вы с Ником! – разозлилась такой проницательности и наглости Василиса. – Ну-ну, – протянула Диана, пряча улыбку в кружке чая. – А чего не парочка? «Считай, не было» не повторялось, что ли? – хмыкнула Захарра. У Василисы аж зубы заскрежетали. Отвратительно язвительные ответы еле удерживались на языке стоп-мыслью о том, что грубить друзьям нельзя. Поэтому Василиса, вся пунцовая от злости, молча уставилась на столешницу. – Или потому, что «считай, не было» не понравилось? – Захарра! – встрепенулась и Диана. – Перегибаешь. – Полностью согласна с Дианой, – выдавила из себя Василиса. – Воу-воу, я просто шучу! – замахала руками Захарра. – Мне же интересно! Просто интересно! – Так что именно? – постаралась увести тему Диана. – Я не знаю! – снова всплеснула руками Захарра. – Ну, типа… секс – это прикольно? Василиса хмыкнула: прикольно… Наверное. Понять она действительно не успела. – Смотря с кем, – уклончиво ответила Диана. – Вот с Мааром у вас в целом много приколов, так что… Василиса не поняла, от чего она так рассмеялась: от слов Дианы, захаррьиного недовольного взвизга или от изумительного стечения обстоятельств – Маар как раз спускался с лестницы. За ним плелись сонные Ник с Фэшем, и теперь от такого стечения обстоятельств Василиса стушевалась. – Чего хохочите? – приветливо улыбнулся Маар, по очереди обнимая девочек. – Как-нибудь узнаешь, – злорадно хмыкнула Василиса, наблюдая за Захаррой, которой стратегически невыгодно стало толкаться, хлопать по рукам и язвить. – Огнева, а ты что тут забыла? – спросил подошедший Фэш. – Отпустили погулять? – улыбнулся Ник. – Ага, на совсем. – Ну, слава богу! – обрадовался Маар. – А то в этом лазарете уже дышать нечем. Василиса с Дианой переглянулись. И снова захохотали.***
Будни Василисы… вообще-то, почти никак не изменились. Она даже в лазарет заходила каждый день, чтобы Дебб ее осматривал, пересматривал, перепроверял и вообще четко за всем следил. Но изо дня в день рана не регрессировала, ведь Василиса не нарушила ни одного его запрета. К огромному счастью, теперь она снова вернулась к практическим занятиям, но пока только с мамой. Они тренировали флер дальше: за время внепланового отпуска Василиса совсем разучилась вызывать голубые искры. Мать с дочерью нагоняли этот навык и снова по долгу и по многу медитировали. По крайней мере, более приемлемого слова Василиса и подобрать не могла: снова началась канитель из попыток понять свои чувства. Только теперь ощущать тепло лета кончиками пальцев, понимать, в какой части тела рождается эмоция, и отвлекаться от безобразного потока мыслей Василиса не могла от слова совсем. В практике флера она откатилась назад так сильно, что не могла вызвать даже одну непослушную искорку. О тренировках телепортации и о развитии других способностей и думать было нечего – «состояние раны пока не позволяет». Но Василиса не злилась. Она пристыжено опускала голову, видя, как мама пытается ободряюще ей улыбнуться, но выходило криво. Она замолкала, когда бабушка пыталась расспросить о флере. Она уводила тему способностей, когда ее заводили друзья, и чувствовала такую стыдливую слабость каждый раз, когда ребята хвастались своими успехами. Маар освоил перевоплощение в мутировавших животных, Ник теперь мог «застревать» в любом твердом предмете по полчаса, Захарра делала успехи в создании воды из ничего, а Диана научилась менять скорость ветра на площадях, соизмеримых с размером Дома. Что до успехов Фэша? Чуть ли не каждый день новые. Даже Дейла научилась делать невидимыми по несколько человек за раз – без громкого и хвастливого голоса Марка за обедом никто бы и не обратил на это внимание. А Василиса забывала, какие нужны компоненты для осуществления телепортации. От глухого отчаяния было два выхода: не прекращать попытки и иногда плакать перед сном. Оба она активно использовала. Состояние полной безысходности, такое знакомое в поместье отца после возвращения из прошлого, вернулось с громкими хлопушками и претензиями остаться на подольше. Но все же «свобода» оказалась в разы прекраснее обездвиживающего лазарета. На свободе был ежедневный доступ к комнате Дианы, где ребята собирались смотреть фильмы; к бассейну, из которого не вылезали Ник, Маар и Захарра; к столовой, где напротив всегда садился Фэш. И к урокам Елены, которую, похоже, кто-то осадил, и теперь Мортинова не плевалась ядом в Василису каждую минуту. Интервал увеличился до оскорблений аж каждые десять минут урока. Поэтому Василиса занимала свои будни учебниками и конспектами – назло высокомерной Елене. Правда, уроков было немного, но ей нужно было экстренно нагонять пропущенный материал, и к каждому занятию Василиса готовилась так усердно, словно собиралась защищать докторскую по продвинутым навыкам мутанта. И ни Елена, ни Фалькор, ни Фариэлла не могли не заметить ее стараний. Фэш экстренно заменил «темноту» на «заучку». В один день уроки вел человек, который уже целый год оставался неразгаданной загадкой для Василисы, – Родион Хардиус. На предмете по астральным проекциям и аурам он загадывал еще и свои загадки: сегодня они бились над задачкой о количестве иллюзорного поля, которое способен создать мутант средней силы в бою с мутировавшими животными. В задаче было множество переменных, которые ломали все ответы, а Родион Хардиус не забывал еще и хихикать над тяжко вздыхающими учениками. По окончанию урока все недовольно кидали листы на стол учителя – Марк еще и не забыл нарочно хлопнуть дверью кабинета, за которую как раз собирался выйти расстроенный Ник. Один Фэш стоял довольный у двери, да Василиса была уверена в своем ответе. Она сдала листок и с самой надменной улыбкой подошла к ожидавшему ее Фэшу. – Что с твоим лицом? – серьезно спросил он. – А что с моим лицом? – испугалась Василиса. – Почему на нем написано «я ужасная заучка»? Василиса мягко толкнула его: – Потому же, почему на твоем: «не могу поверить, что Огнева умнее меня». Фэш расхохотался, чем получил вечно недовольно взгляд Дейлы, которой они мешали пройти. – Я просто рад, что тебя выписали, – много тише сказал он. – Меня выписали неделю назад. – А, тогда больше радоваться не буду. Ни за что и ничему. Если бы можно было посчитать, как часто Василиса засматривалась на его улыбку, миру не хватило бы бумаги задокументировать такого огромное число. А если учитывать, что в последние дни Фэш улыбался еще и чаще… попытки сосчитать точно пришлось бы оставить. Они дождались, пока последней из кабинета выскочит злая Захарра и, смеясь ее насупленности, поплелись за подругой. – Василиса! – окликнул ее прадед, стоило только ступить за порог кабинета. – Чуть не забыл попросить тебя остаться. Фэш с Василисой обменялись обеспокоенными взглядами. – Я тебя подожду. – Не надо, иди лучше на обед. – Уверена? – Думаешь, меня ждет что-то ужасное? – Скорее меня, – пожал плечами Фэш, – Захарра будет срывать злость на всех несчастных столовых приборах. – Уверена, ты выдержишь, – улыбнулась ему Василиса и вернулась в кабинет. Родион Хардиус не отрывал носа от вороха бумаг на столе. Он был так похож на отца в этот момент – те же нахмуренные брови, та же манера переворачивать все ненужные листки, и та же привычка никого вокруг не замечать. Василиса так погрузилась в это иллюзорное сравнение, что не успела подумать, по какой причине она за всем этим наблюдала. Прадед в момент перестал быть похожим на отца: он вдруг хлопнул в ладоши, хохотнул и с интересом уставился на замершую Василису. – Ну что, правнучка. Прогуляемся?***
С Родионом Хардиусом за стенами учебных кабинетов она общалась очень редко. Он постоянно исчезал, а когда вдруг ненадолго объявлялся, говорил «здравствуй, правнучка» и снова исчезал. Они пару раз общались еще в далеком начале учебного года и еще несколько раз после возвращения Василисы из прошлого. За эти несчастные секунды выстраивания их семейных отношений, Василиса сделала вывод, что прадед не принадлежит этому миру. Он задавал странные вопросы, давал плавающие ответы и много шутил в любой ситуации. Иногда он пускался рассказывать какие-то истории из прошлого, но тут же замолкал, стоило Василисе ими заинтересоваться. Сейчас прадед был в своем обычном состоянии – расслабленном. Он неторопливо брел по двору Дома, заглядывался на случайно проросшие ромашки и бессистемно останавливался, чтобы разглядеть облака над головой. – Любишь дождь? – вдруг спросил он. – Не очень. А вы? – Очень, очень люблю. Особенно летом, – он особо внимательно вгляделся в какое-то облако и снова пошел. – Но погода на твоей стороне – еще несколько недель не обещается ни капли с неба. – Как вы это поняли? Прадед глянул на нее своими большими карими глазами. В них всегда был донельзя озорной блеск, больше свойственный детям. Но ребячество как будто бы таилось еще и в складках его улыбки, и в сеточках морщин у глаз, и даже в медленном почесывании седой бороды. Он словно был соткан из насмешек, полуулыбок и риторических вопросов – из совсем из другой материи. Прадед даже одевался как-то иначе – в темно-фиолетовый костюм, носил галстуки с причудливыми узорами, и иногда таскал еще и шляпу. – Очень-очень просто, – засмеялся он. Задавать дальнейшие вопросы бесполезно. Проще ждать новых поворотов его неясной мыли. – Так же просто, как и понять, что ты очень отчаялась. Часто плачешь? Василиса опешила, но прадед не выглядел и в половину таким же серьезным, какой была тема, которую он затронул. Она неосознанно коснулась щек, словно сейчас они были такими же красными и опухшими, как по утрам. – Как… нет. Совсем не часто. – Плакать очень полезно. Я и сам стараюсь иногда плакать. Ради профилактики. Получается не очень, но я не сдаюсь. Они добрели до пруда, в который наконец вернули уточек. Они смешно крякали и медленно нарезали круги по воде. Прадед загляделся на птиц, и Василиса постаралась последовать его примеру. – Хорошо, что вы не сдаетесь. – А чего сдаваться? Все можно преодолеть. – Даже Астрагора? – не выдержала она. – Тем более Астрагора. – Но почему вы так уверены? Василиса задала вопрос слишком серьезно и даже зло. Для прадеда такая реакция могла быть встречена только смехом. – Ох, правнучка, ты даже не представляешь, как часто Астрагор пытался меня убить. Раньше было страшно, а сейчас – ничуть. Теперь это не больше, чем игра, обмен любезностями, – он замолчал на какое-то время, занятый почесыванием бороды и разглядыванием пруда. – Я думаю, он сублимирует. Да, точно сублимирует. Василиса так старалась сформулировать емкий вопросы, от которого прадед не смог бы отвертеться, что произнесла только: – Но… – Вот именно, правнучка, но. Сейчас он очень долго пытается убить много человек, а они все почему-то не убиваются. Василиса вдруг уловила нотки печали в его голосе. Прадед уже слишком долго не отрывал взгляда от пруда, что совсем не было в его стиле… – Это значит, что они сами смогут его, хм, убить? – аккуратно спросила Василиса. – Это значит, что в игре стало слишком много игроков. И кому-то пора из нее выбывать, – он сорвал ромашку и стал медленно срывать с нее лепестки. – Поэтому мне стоит быть уверенной в его «выбывании»? Кажется, вопрос прозвучал все же слишком откровенно. В голосе прадеда не осталось и толики той задумчивости и грусти, что была минуту назад. – Тебе особенно. Ты же обладательница флера. Эту фразу Василиса слышала чаще, чем свое имя. И прадед, должно быть, на то и рассчитывал. Она мысленно зафиксировала в голове его ответ с предчувствием, что эта информация будет иметь какую-то ценность. Или, может, не так уж он хитер, и Василиса все себе надумала? Нет, точно нет. Как бы она его не понимала, Василиса четко знала одно: ее прадед – самый хитрый человек на свете. – Можно вопрос? – также задумчиво пролепетала она. – Угу, – Родион Хардиус опустился на траву, и Василиса последовала его примеру. – А сколько вам лет? – Хороший, очень хороший вопрос. Как раз на днях пытался вспомнить точное число. Получилось пока примерное. Василиса ахнула: – Вам так много лет? Прадед наконец-то перевел на нее взгляд. Но он смотрел словно сквозь Василису – так, будто той тут и не было. – Понимаешь, правнучка, долголетие… оно жутко затягивает. Работает как ленивый наркотик, – он откинул стебелек изодранной ромашки и сорвал новую. – Сначала, конечно, пробуешь ради интереса, почему нет? Через пару десятков лет думаешь, ай, бесполезная вещь. Вот сейчас только еще это сделаю, и то… А потом вдруг раз – проходит уже пару сотен лет, и понимаешь: совсем не можешь от этих дел отказаться. – Что же, получается, – пробормотала Василиса, игнорируя «пару сотен лет», – и Астрагора на самом деле просто… затянуло? – О да… мне уж можешь поверить. Василиса тоже сорвала цветок: возможно, если она станет копировать поведение прадедушки, он больше ей откроется? Был, кажется, такой прием в психологии – побыть зеркалом для человека, дабы заполучить его расположение. Недалеко от них прошли Дейла и Николь, чей смех, кажется, привел Родиона Хардиуса в чувство. – Но когда много живешь, хочешь не хочешь, забываешь какие-то вещи. Сначала мелочи, типа бабкиного рецепта оладий. Потом становится страшнее – начинаешь забывать других людей. Даже если они еще рядом. И в первую очередь забываешь, что они за много лет накопили на тебя обиды. – Как вы на Астрагора? Прадед рассмеялся: – Всего лишь за то, что он хотел меня убить? Конечно, нет. Такие мелочи и вовсе в памяти хранить не нужно. Есть более серьезные обиды, – он сложил руки на груди. – Например, измены и предательства... Они такие едкие, что не стираются и силой времени. – Как у кого? – тихо спросила Василиса. Родион Хардиус вдруг отбросил стебелек, развернулся к ней и уставился так, словно Василиса тут все-таки была – прямо, угрюмо и чересчур серьезно. Как если бы в солнечный день вдруг захлестал ливень. – Как у Хронимары Столетт. Василиса, послушай, – он подсел ближе и заговорил уже слишком тихо. – Это невероятно важно: тебе нужно запомнить это имя, знать его лучше, чем имена собственных родителей. – А… Прадед вдруг схватил ее за плечи: – Хронимара Столетт. Запомнила? – Я… – Повтори. – Но… – Без «но». – Хронимара Столетт, – отчаянно выдохнула Василиса. Она жутко испугалась даже не внезапной перемены настроения собеседника. Так пугаются, когда прогуливаются по улице и вдруг обнаруживают у своего дома чье-то тело. Василиса так старательно пыталась нащупать хоть какие-то ответы, что и не ожидала, что у прадеда они могли быть. – Отлично, – улыбнулся он. – Повторяй его желательно и перед сном, и каждое утро. Поняла, правнучка? Все книги с упоминанием Хронимары Столетт она соберет по всей библиотеке. Сегодня же. – Поняла. Прадед снова от нее отвернулся, словно не закинул удочку с какой-то жуткой тайной. Василиса бездумно пялилась на родственника, лихорадочно вспоминания все слова Фэша и Захарры о загадочной жительнице Драголиса. Родион Хардиус вдруг лениво махнул рукой – Василиса проследила за его взглядом – и одна уточка торопливо заползла на берег. Он тут же махнул еще раз, и за первой птичкой заползла вторая. Родион Хардиус поводил пальцами по воздуху, и обе уточки друг за другом вернулись на воду. – Как? – выдохнула совсем уж перенервничавшая Василиса. – Говорили по телеку. – Что? – Что дождя не будет.***
В библиотеке нашлось одно единственное упоминание Хронимары Столетт, причем в книге про удивительный лес Драголис, в котором жили только мутировавшие животные. Половина Драголиса испокон веков принадлежала семье Столетт, чьей главой уже долгое время является Хронимара, «мать» леса. В принципе содержание этого несчастного абзаца Василиса знала и без библиотек. Оставался единственный вариант выяснить связь Хронимары и Астрагора – расспросить Фэша и Захарру. Но Василиса тянула: может, ее прадедушка немного сошел с ума? Эта мысль защищала ее психику до того момента, пока на следующий день Василиса не столкнулась с ним же в коридоре. – Кота больше не видела? – загадочно прошептал Родион Хардиус. Василиса тяжело сглотнула, обескураженная таким огромным запасом ее секретов в руках прадеда. Неужели это бабушка ее сдала?... – Нет… но что бы он мог значить? – Не знаю. Пока не понял. Этот короткий, абсолютно не информативный диалог, срикошетил по совести Василисы. Всякие тайны уже толстым слоем покрыли ее – казалось, еще пару секретов, и Василиса под ними задохнется. Тогда она приняла твердое решение рассказать о загадочном треугле друзьям, которые не меньше ее родственников заслуживали право знать. Эту мысль она проносила в голове весь день, но так и не смогла подобрать подходящий момент в разговоре. Или просто струсила. Так никому не рассказав ни о Хронимаре, ни о треугле, Василиса погрузилась в мысли самостоятельно. Воспоминания о коте вернули ее в анализ прошлого: в испытания Астрагора, в темницу и во временную смерть. Все время в комнате перед сном Василиса нарезала круги, словно гналась за какой-то очевидной мыслью, которую все никак не могла уловить. Ответ на ее метания лежал где-то на поверхности – так явно и вызывающе, что становилось смешно от такой дерзости. Но достать его самостоятельно не было шанса. Телик обманул: пошел даже не просто дождь, а лупящий по крыше ливень. В комнату через открытое окно ломанулся поток ледяного влажного воздуха вместе с раскатами грома. Василиса всю жизнь иррационально побаивалась грозы – Марта Михайловна маленькую ее сильно этим пугала. Закрыть окно было сложно – слишком дрожала рука, и взгляд приковался к длинной линии охранников у леса. Лица их размывались в косом потоке дождя, видны были только черные очертания фигур – обезличенных, неподвижных и безмолвных. Они создавали наваждение подобно фильму ужасов, где герой вглядывается в далекую фигуру без лица и неосознанно ожидает опасности. Ливень заполз в комнату и хлестнул по руке, треск грома раздался слишком близко – Василиса испуганно отскочила от окна. Туман, состоящий из бескрайней толщи убившей ее воды, острого клинка Шакла и воспоминаний о голосе, нашептывающим картины смерти, заполнил голову Василисы. Она непозволительно надолго осталась в темной комнате наедине со своими мыслями. Открытое окно делало ее беззащитной перед границей леса – казалось, вот-вот через него проползет рука с клинком и… Василиса выбежала из комнаты, слишком сильно хлопнув дверью. Каждый день она боролась с наваждениями и дурманящими мыслями о скрытой опасности за каждым шорохом. Но в лазарете ее спасало постоянное присутствие Дебба и частые визиты друзей и семьи. В комнате она была совсем одна. В точно такой же комнате в поместье отца она тоже была одна и без конца вспоминала собственную смерть – и сильный дождь вновь воскресил все воспоминания. Василиса глубоко дышала, пытаясь вернуть разум в устойчивое состояние и не сойти с ума уже окончательно. Таких «приступов» с ней не случалось никогда – борьбу с наваждениями Василиса проигрывала. Скрип открывающейся соседней двери вернул ее в реальность – из комнаты «11» выглянула макушка Фэша. Увидев Василису, он облегченно вздохнул и распахнул дверь шире. До нее снова донеслись раскаты грома. – Это ты тут дверями хлопаешь? Фэш стоял в футболке и шортах и, видимо, уже собирался лечь спать. Ей вдруг бросились в глаза все изменения, произошедшие с ним за последние месяцы. Фэш быстро набрал потерянный в прошлом вес, фигура его стала шире и подтянутее – постоянные тренировки давали о себе знать. Его руки и ноги, кажется, состояли исключительно из плотных мышц. Даже лицо стало грубее в чертах, уходила подростковая мягкость в линиях скул и подбородка. Фэш казался гораздо старше и мужественнее, чем был даже несколько месяцев назад. Только взгляд все был таким же и не поддавался ни одному физическому изменению. – Да. Фэш с хитрым прищуром осмотрел еще подрагивающую Василису с головы до ног: – Все-таки грозы боишься. – Иногда, – уклончиво ответила Василиса. Фэша ответ не устроил: – Так и будешь торчать в коридоре посреди ночи? Его насмешливый тон задел: – Да. Фэш лишь хмыкнул. Он вдруг прошел вглубь комнаты, закрыл окно и слегка задернул штору. – Хорошо, можешь стоять тут. А можешь зайти. Они встретились взглядами, и Василиса уловила подтекст. Она слишком долго молчала, пытаясь понять, почему ей хочется согласиться. И наконец-то шагнула за ним. Фэш сел на уже расстеленную кровать и похлопал по месту рядом с собой. Василиса еле разбирала его движения в темноте, и в этой темноте она почувствовала себя абсолютно незащищенной – она почти ничего не видела, не знала, зачем пришла, и не понимала, что творится в голове после произошедшего. Но села рядом. – Ни на секунду не поверил в боязнь грозы. Василиса аж дернулась от неожиданности – все ее чувства словно вывернулись наружу – Фэш как будто бы сам все понял. А тело стало оголенным нервом, к которому и прикоснуться нельзя. Василиса не была готова к разговору, никогда бы к нему не подготовилась, да и не знала, о чем говорить. Словно она себе выдумала проблему сама, поверила в нее, а теперь должна была убедить остальных в ее существовании. – Но я действительно боюсь грозы…. Иногда…. Вместе со смехом Фэша Василиса слышала стук собственного сердца и тяжелых капель, ударяющихся о стекло. Видела очертания профиля Фэша и улавливала вспышки молнии за окном. Гроза никуда не делась, страх тоже – он так же маячил рядом. Но ближе был Фэш. Его расслабленная поза, пальцы, перебирающие край одеяла, и тихое дыхание. Так вот он – ответ на ее метания. – Знаешь, – протянула она, глядя перед собой, – мне так… спокойно с тобой. С тобой я чувствую себя в безопасности, даже когда мне страшно. Впервые, говоря с ним откровенно, Василиса не почувствовала волн стыда, обычно разливающихся по телу после таких слов. Она впервые не чувствовала себя обязанной что-либо сказать, а просто говорила от души. Фэша словно поставили на паузу. Он замер и пялился куда-то в пространство перед собой. Василиса подсела к нему ближе, коснулась руки – и сама вздрогнула от прикосновения. Как оголенный нерв. – Спасибо тебе за это. Фэш медленно выдохнул и посмотрел на Василису. Глаза все еще не привыкли к темноте, она никак не могла понять по его лицу, что тот думает или чувствует. Ясно было только одно – Фэш абсолютно не ожидал всего этого услышать. Василиса накрыла его ладонь своею. Приятный холод его рук отрезвлял. Василиса не хотела отпускать – боялась, что тогда станет четче слышать шум ливня, грозы и собственных мыслей. А может, просто хотелось быть к нему ближе. – Не за что, – выдохнул Фэш. Василиса сжала его руку сильнее. И не решилась сказать большего. – Помнишь, – через какое-то время прошептал он, – после первого нападения монстров на Дом, мы случайно встретились на той лавочке… ты обещала ставить свечки за мое благополучие, а я читал твои мысли? – Конечно, помню, – хмыкнула она, – и знаю, что ты хочешь сказать. – Да? Что же? – Что я все еще теряю всякую осторожность рядом с тобой. Теперь на паузу поставили Василису. Фэш мягко коснулся ее подбородка, поднимая ее голову так, чтобы смотреть Василисе прямо в глаза. – Да, – неслышно прошептал он, – и я очень этому рад. И поцеловал ее. Василиса словно утонула где-то в темноте, прикосновениях и тепле его тела. Момент стал мягким и податливым, словно облако. Но тут сильнее, чем следовало бы, Фэш сжал ее руку. И она позволила поцелую стать грубее. Мысли вернулись в голову только тогда, когда Василиса обнаружила свои руки вцепившимися в край футболки Фэша. «Или потому, что "считай, не было" не повторялось?» Где-то в животе эти мысли упрямо стянулись в узел, дышать стало сложнее, не дрожать – тоже. Фэш заметил замешательство и остановился. – Уверена? – шепнул он. Нет. Василиса не знала. Казалось, повторить – значит, ступить туда, где Василиса понятия не имела, что ей делать. Она скользнула рукой ему под футболку и нащупала шрам на солнечном сплетении – у нее точно такой же. Щеки все-таки предательски покраснели. – Это «да»? – выдохнул он. В тот раз Фэш так же сначала добивался момента, когда Василиса точно согласится. Но проблема в том, что добиваться начинал на том этапе, когда свернуть уже было невозможно. Рука уже лежала на его торсе, щеки уже заалели, и она уже была уверена. – Да. Они еще с секунду смотрели друг на друга. Поцелуи стали другими – более уверенными и настойчивыми. Движения Фэша тоже – он, цепко схватив Василису за талию, подтянул ее еще ближе, хотя, казалось, ближе уже было некуда. – Тебе не больно? Василиса не сразу услышала и не сразу поняла, о чем он. Все мысли ушли в кончики пальцев, блуждающих у Фэша на спине под футболкой. – Нет. Она резко потянула ткань вверх. Такая уверенность смутила даже Фэша – но вот он уже стянул свою футболку и потянулся к василисиной. Тут у нее уверенности поубавилась в разы. Фэш в какой-то момент нащупал и ее шрам тоже. Он был гораздо больше и уродливее, чем его. Фэш мягко опустил Василису на подушки и, то ли ее выдала мелкая дрожь, то ли она снова перестала контролировать свои мысли – что совсем неудивительно – но он прошептал где-то между долгими поцелуями ее груди и живота: – Я хочу тебя.***
С утра Василисе пришлось экстренно будить Фэша, потому что они проспали пол завтрака, а он еще, кажется, планировал проспать и уроки. – Фэш, нам все еще нужно получать образование. – Не нужно, – отвечал он, даже не открывая глаза. – Нужно. – Нет! – Самый умный, что ли? – Да. – Так и порываюсь ответить в рифму. – Огнева, ты в курсе, что самое полезное для мозгов – сон? Будешь плохо спать, будешь плохо думать. А я не выспался, и тупеть не хочу. В отличие от тебя, кажется. Василиса попыталась столкнуть его с кровати, но это было не так просто сделать одной рукой, пока другой натягиваешь одеяло чуть ли не до самой макушки. К тому же Фэш успешно перехватил ее руку и даже не сдвинулся с места. – Ну что же ты такая неаккуратная. Тебе врач что говорил? – сетовал он на Василису. – Без резких движений. – Может, тебе тоже следует к врачу сходить? Мечтаю, чтобы тебе прописали не умничать. Все-таки вредно для здоровья. – Вот именно, Огнева, – он повернулся к ней, – вредно для здоровья. Фэш продолжать держать ее запястье. Он внимательно разглядывал кольцо, которое Василиса не снимала с самого дня рождения. Василиса же разглядывала его – довольного, задумчивого и улыбающегося. Редкие блики солнца, которым удалось прорваться через закрытые шторы, играли в его волосах, до которых Василиса… вообще-то, могла дотронуться. Она могла смело взять его за руку, лечь ему на плечо, поцеловать в лоб и запустить руку в его мягкие спутанные волосы. Она могла прийти сюда любым вечером и оставаться сколько угодно. Она могла сделать все, что так хотела, и Фэш был бы с этим согласен. Потому что он мягко потянул ее к себе. Василиса легла совсем рядом, Фэш продолжал крутить кольцо на ее пальце. Захарра ошиблась в понятиях: секс не может быть прикольным. После него ты либо хочешь проснуться с этим человеком, либо нет. И никакой категорией тут не определишь. «Вот бы просыпаться так каждое утро», подумала Василиса. Но вместо этого сказала: – Мы уже очень сильно опаздываем. – Ну, опоздаем и опоздаем, никто нам ничего не сделает. Или ты боишься, что если мы опоздаем вместе, кто-то что-то подумает? – Василиса не видела, но чувствовала, что он улыбается. – Не боюсь, – честно ответила она, – пускай кто-то что-то думает. – Вот и все. Как твоя рана, кстати? Не болит после… после вчерашнего? Василиса смело посмотрела ему в глаза. Они были настолько близко, что можно было разглядеть темно-синее кольцо радужки и мелкие серые крапинки у зрачка. – Нет, ничего не болит, – смущенно улыбнулась она. Вчера он спросил то же самое раз пятьсот. – У тебя очень красивые глаза. Забавно, что в сложившейся ситуации, когда всю ночь они провели вместе, а сейчас лежали рядом без одежды, Фэша жутко смутил внезапный комплимент. – Спасибо, – порозовел он. – Василиса, я могу тебя кое о чем спросить? – Можешь. – Ты ведь постоянно думаешь о том вечере, да? – Да, – выдохнула она. – Я тоже, – неожиданно признался Фэш. – Каждый раз, когда тебя вижу. – Ужасные ассоциации, – невесело хмыкнула Василиса. Разговор все-таки наставал. Кажется, наконец-то она была к нему готова. Фэш вдруг весь подобрался и сел на кровати. Одеяло сползло ему прямо до пояса, и Василиса поспешила отвести глаза. – Как это у тебя проявляется? – серьезно спросил он. – Просто мысли. Думаю, что вот прямо сейчас Шакл объявится. Когда слышу резкие громкие звуки. Когда смотрю на охранников у леса. Когда вижу отца. – И как… как ты с этим борешься? Василиса неосознанно схватилась за кольцо. Такими же мыслями. – Иду к тебе. Бедному Фэшу приходилось краснеть аж второй раз за утро. Василиса вдруг улыбнулась: он мог решиться на разговор о любви, но говорить о чувствах чаще раза в год было для него чересчур. – Фэш, – она тоже попыталась сесть, но была очень ограничена одеялом, которое не могла опустить на лишний сантиметр. – Почему ты постоянно вспоминаешь тот вечер? Что тебя так тревожит? Фэш, который не привык говорить о любых своих чувствах и страхах, надолго задумался. Василису уже достало, что все их откровенные разговоры сводились к исповеди о том, как ей страшно. Всем страшно. Все в опасности. А Фэш слишком старательно это отрицал. – Я как будто разучился бояться, – вдруг протянул он, не глядя на Василису. – За восемнадцать лет в Змиулане это неудивительно. Я даже научился не боятся за Захарру. Она всегда была рядом, и я всегда мог защитить ее. Но за последние… полгода я был до ужаса напуган дважды. Когда Шакл добрался до Захарры. И я еле успокоился, только когда снова стал жить рядом с ней. А потом когда Шакл добрался до тебя. Меня тошнит от мысли, что я боюсь его. Но я… – он вздохнул так тяжело, словно слова из него тянули щипцами, – я ничего не могу с собой поделать. Я хожу на эти военные советы, потому что начинает казаться, что я что-то контролирую. Но когда я остаюсь один, я понимаю, что ничего не контролирую. И никогда не смогу. И боюсь еще больше. Я не хочу… – Фэш наконец-то повернулся к Василисе. Его глаза как будто стали больше и светлее, губы на момент сжались в тонкую линию. Кажется, он даже побелел. – Я не хочу терять… все это. «Все это». Слова, как попрыгунчик, ударились о голову изнутри. Фэш был для Василисы гарантом спокойствия, она для него – с точностью наоборот. «Я не хочу терять все это». Василиса подвинулась ближе и обняла его за шею. – Я тоже не хочу. И я сделаю все, чтобы мы все это не потеряли. Фэш хмыкнул, но ничего не ответил. Она сама знала, как глупо звучали эти слова. – Я знаю, что не могу помочь тебе не чувствовать этот страх, – зашептала она. – Но я хочу тебя слушать. Знать, что происходит у тебя на душе. Хочу быть… тут, когда тебе тяжело. И когда хорошо. Давай я попробую… дарить тебе ощущение безопасности. Так, как ты этого хочешь. Кажется, Василиса очень путано и сбивчиво призналась в любви. Фэш мягко отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза. Василиса тут же спешно натянула одеяло как можно выше, чем вызвала у него, конечно, только смех. Момент был безнадежно испорчен. – Давай. Хочу, чтобы ты перестала так хвататься за это одеяло. – Ну, это уже перебор.***
Они опоздали на урок слишком сильно. Как назло, именно сегодня вела Елена, которая не поскупилась потратить еще примерно десять минут на унижения и обвинения их в «непослушании, разгильдяйстве и безалаберности». Василиса смотрела только на смеющуюся Захарру. Елена валила вопросами про виды мутации их обоих. Как на зло, Фэш много знал, а Василиса отлично готовилась к каждому уроку. Поэтому Елена потратила еще очень много времени на то, чтобы в красках расписать, как она все расскажет Нортону Огневу и какое наказание он им назначит. В конце урока Мортинова внепланово дала контрольную, и Василиса бы не удивилась, узнав, что у нее более сложный вариант. Причем настолько, что когда все уже закончили, Василиса корпела над листком. Диана и Фэш предприняли попытки что-то подсказать ей, но Елена была ох как остра на глаз в такие моменты и выгнала их обоих за дверь. Да и мысли Василисы были заняты только утренним разговором с Фэшем, и она уже успела смириться с плохой оценкой. Когда Елена прогнала уже вообще всех из класса и зорко следила за каждым движением ручки Василисы, в кабинет вернулся Марк, бросив на одноклассницу насмешливый взгляд. – Госпожа Мортинова, – защебетал он, – я хотел у вас кое-что спросить… Василиса мысленно поблагодарила Ляхтича: думать без ужасно цепкого взгляда Мортиновой было гораздо проще. Но полет мысли продлился недолго. Свет резанул по глазам – ее словно оглушили. Сознание безбожно выкинуло Василису из реальности и погрузило обратно в пытки Змиуалана. В ту их часть, которую она никак не могла вспомнить раньше. В ту их часть, которая была смутно связана с Марком. То, что Василиса увидела и почувствовала, было ужаснее любого кошмара. Наваждение схлынуло так же резко, как и появилось, и оставило после себе ощущение жуткого стыда и презрения. К себе в первую очередь. Потом к Марку. Василиса неосознанно вцепилась за край парты и так сильно понадеялась, что это просто чья-то шутка, что даже где-то в легких закололо. Но она все же подняла взгляд на Ляхтича. И тот смотрел на нее так же пораженно, как и она на него. И сейчас начиналась самая страшная змиуалановская пытка. Василиса на трясущихся ногах поднялась, подцепив листок. Она так и не решила последнее задание. Елена победно вскинула нос, увидев пустоту на половине листка. Но Василисе было все равно: она не могла отвести взгляд с Марка, и ненавидела себя за это. Она готова была биться головой о стенку, чтобы забыть все, что пришлось вспомнить. Василиса не смогла отойти далеко от кабинета, потому что был шанс наткнуться на кого угодно из друзей, которым либо все рассказывай, либо делай вид, что все нормально. Ничего из этого не казалось возможным. Почти сразу же за ней вышли и Елена с Марком. Мортинова, на ее счастье, быстро удалилась, громко цокая каблуками. Звук ее шагов в наступившей тишине казался иррационально громким. Марк остался испепелять Василису взглядом. – Ты же тоже это видела, – наконец сказал он. Ляхтич выглядел еще более ошарашенным, чем чувствовала себя Василиса: его небольшие глаза словно стали в несколько раз шире, по скулам ходили жевалки, а лицо принимало какие-то странные серые оттенки. – Да. Видела. И как это объяснить? – О-о, – посмеялся Ляхтич, – у меня есть варианты. Она в секунду вскипела от такой наглости. Мало ей осознания этого ужаса, теперь этот идиот будет озвучивать свои не менее идиотские и унизительные мысли! – Ляхтич. Слушай сюда, – проскрежетала Василиса, – я никогда и ни за что не стала бы инициатором того, что произошло. Это был туман, наваждение, чья-то тупая шутка, я не знаю, но точно не я! Я просто мечтаю снова ничего этого не помнить. И я надеюсь, что тебе хватит мозгов не распускать язык об этом противном… – Успокойся, истеричка, – осадил ее Марк. – Я сам сверну тебе шею, если хоть кто-то узнает, что я целовался с тобой. Поняла?