Добрые мертвецы приходят перед рассветом

Здесь даже песок другой. Он светлее, мельче и настырно забивается в каждую складку одежды и кожи. Все время дует холодный и одновременно горячий ветер. Однообразные выкрики часовых на вышках похожи на клекот хищных птиц. Щенки постарше рассказывали Фуриосе, что Свинцовую ферму пытаются взять штурмом примерно раз в триста дней. Черепа этих храбрецов прибиты прямо вывеске «Добро пожаловать» над воротами. На песок упала длинная тень. Человек за ее спиной остановился и закурил. — Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд, И руки особенно тонки, колени обняв… — нараспев сказал он. Фуриоса обернулась. Глаза Калашникова опять были скрыты за стеклами очков, только глупая желтая наклейка улыбалась во весь рот. За плечом висел длинный чехол. — Намекаешь, что я унылая слабачка? — сердито спросила она. Он улыбнулся не разжимая губ и ответил: — Нет, обмираю от нежности. Ну что с тобой? Она раздраженно дернула плечом. — Ничего. Думаю о рабах, которые пашут тут от зари до зари. Их схватили и силой заставили работать. Она сидела на большом нагретом солнце камне сразу за воротами и уныло глядела на свои новые ботинки. Вместе с другими щенками Фуриоса каждый день ходила на стрельбы, а потом делала патроны и набалдашники для гарпунов. И это ей ужасно нравилось. Она сама не понимала с чего ей так тошно. С одной стороны, ей никогда не было лучше, чем сейчас.Она была счастлива. У нее было все. Даже то, о чем она никогда не осмеливалась мечтать. С другой… Не замечать того, что творилось на ферме, она не могла. — Скажите пожалуйста, какая цаца! — он уловил ее настроение и сменил тон, — А не хочешь отправиться в карьер и как следует помахать там мотыгой? — Может, и хочу, — насупилась Фуриоса. — Ну и зря! Ты способна на большее. И ты гораздо лучше их, просто потому что тебе не все равно. Вот им плевать на все, кроме своей задницы. Думаешь, хоть кто-то из карьера стал бы тебя защищать? Тупые, равнодушные, убогие… И вообще они не готовы хоть что-то решать самостоятельно. — А кто дал тебе право решать, чем им заниматься? — Право сильного, — просто ответил Калашников, — Просто право, к сожалению, умерло вместе с моим миром. Но кроме права есть и ответственность сильного. Я о них забочусь. Если бы рабочие правда работали тут от зари до зари, они все давно были бы мертвы. А так через двадцать дней поедут полоть капусту в огородах. — Все равно! — Мне как-то одна симпатичная дурочка, пытавшаяся казаться циничной, заявила, что жизнь несправедлива. Это не так. В жизни каждый получает только то, что заслужил. Вот например Ухо какое-нибудь…. — Да причем тут вообще Ухо?! — возмутилась Фуриоса, — Что ты все время ко мне с ним цепляешься? Калашников ехидно захихикал. — Притом. Ухо туповато от природы. Вот скажи, справедливо, чтобы Ухо лопало тушенку, а ты голодная сидела? Мне кажется, нет. Фуриоса сердито молчала, а Калашников уселся рядом с ней на камень, как всегда бесцеремонно потеснив бедром и продолжил: — Конечно, гонять по пустыне на старой колымаге и жрать одну варанятину, а может, чего и похуже, куда интереснее, чем делать что-то полезное: полоть капусту или добывать свинец. — Так не должно быть, — упрямо повторила она. — Конечно, милая моя! — покивал он с елейной улыбочкой, — Все люди должны быть сыты и счастливы. И никто не должен гнуть спину на другого. Так только в Вальхалле бывает. Вдруг он вздрогнул и внимательно посмотрел на небольшой скальный уступ, выпиравший из песка. На острой макушке камня отчаянно цеплялся за жизнь клок пожелтевшей травы. Фуриоса тоже бросила туда любопытный взгляд, но не увидела ничего примечательного. Ветер трепал это хохол, как будто собирался выдрать с корнем. — Расскажешь, как вы это сделали? — Сделали что? — она снова могла видеть в зеркальных стеклах свое отражение. — Как Джо остался жив? Я не понимаю. Калашников тонко улыбнулся. — А никак. Он не живой и не мертвый. Я же тебе говорил. Мы с ним не люди. Фуриоса закатила глаза и несильно ткнула его локтем в бок. — Может хватит уже?! Я видела, как Помпей выпустил ему в спину целую обойму. — Ты такая умная, радость моя. — серьезно сказал он. А потом переменился в лице, вскочил и выстрелил в пустоту. Фуриоса, взвизгнула от неожиданности и зажала ухо здоровой рукой. Калашников сорвал с лица очки и яростно пялился на что-то или кого-то. Мурашки пробежали у Фуриосы по хребту. Он явно видел на камне что-то, чего не видела она. — Что там? — спросила она шепотом. — Так… Показалось, — ответил он сипло. Дрожащими руками он бесконечно долго пытался выбить из пачки новую сигарету. От него в этот момент остро пахнуло безумием. Так сильно, что Фуриосе захотелось вскочить и убежать прочь. Говорил ведь ей Эйс: «Не связывайся с Калашниковым!» Но, может, Эйс просто чего-то не понимает? — А про Джо попробуй догадаться, — щелкнув зажигалкой, он глубоко затянулся, — С твоими мозгами — это просто. Фуриоса присмотрелась к нему. Вроде бы он снова в порядке. Может, он опять над ней подшутил? — Вы, наверное, подменили ему пули, и он стрелял холостыми. — Не-а, — он покачал головой, — ствол Помпей всегда носил при себе. А у меня не было своего человека, который мог бы подменить патроны. Но идея ничего. Давай дальше. — Тогда он что-то сделал, чтобы пули ему не повредили. Подложил в фильтр что-то и на спину. Что-то что не сможет пробить пуля. Стальной лист? — Есть такая штука — бронежилет. Приедем в Цитадель — покажу. Калашников расстегнул чехол и положил ей на колени винтовку, нежно проведя худой ладонью по прикладу. Сразу после происшествия на балконе он поклялся сделать из нее меткого стрелка. Правда, теперь он утверждал, что легче научить варана бить чечетку. — Она совершенство, правда? Фуриоса повторила его жест и кивнула. — В боковом кармане прицел, крепи, — ухмыльнулся Калашников, заметив, как загорелись ее глаза. — Настреляем варанов на ужин, будешь на них тренироваться. Собрав и зарядив винтовку, Фуриоса легла на песок и посмотрела в прицел. На соседнем бархане сидел крупный варан. Ей нравилось, как винтовка легла ей в руку. Правда, протезом действовать было немного неловко. Она прицелилась и выстрелила. Варан взметнул песок хвостом и скрылся за барханом. Калашников присел рядом. — Ну что ты в нее вцепилась?! Держи крепко, но нежно, — сказал он ей в самое ухо. — И приклад у тебя гуляет, выбери удобное положение — одно. И всегда стреляй из него. Ну, и наконец, классика: стреляешь всегда на выдохе. Глубоко вдохни, задержи дыхание и стреляй. Нашла цель? — Угу, — Фуриоса поискала в прицел еще пустынной живности, — вон он на гребне. — Тогда не торопись, дыши глубже. Чувствуешь, что когда ты вдыхаешь, прицел приподнимается? — Да, — варана подбросило выстрелом, и он остался лежать на бархане. — Неплохо. Чтобы до вечера была таких связка, — он поднялся. — Эй! Откуда я их тебе столько возьму! — возмутилась Фуриоса. — Ничего, посидишь в засаде, — он нахлобучил ей на голову свою шляпу. — Это чтобы башку не напекло. До вечера-то еще долго. Фуриоса поправила шляпу и посмотрела ему вслед. Стриженный Калашников, по ее мнению, выглядел очень забавно и мило. Уши просвечивали розовым на солнце. — Эй, а это правда, что ты застрелил свою женщину? Он чуть замедлил шаг. Худые плечи напряглись словно в ожидании удара. Ничего не ответив, он скрылся за воротами. Когда через двадцать дней прибыли новые рабочие, пришла пора возвращаться в Цитадель. Фуриоса очень соскучилась по Девочке и немного беспокоилась, не разобрал ли там ее Гарпун на запчасти. Калашников к удивлению многих тоже собрался обратно. — Я с тобой! — Фуриоса запрыгнула в кабину. — Хочу показать одну штуку. Он попытался сохранить недовольное выражение лица, но Фуриоса видела, что он до смерти рад ей. Она взяла маленькую дохлую ящерицу, к лапам которой были прикручена тонкая проволока, закрепленная на перекрестье из двух гаечных ключей. Фуриоса потянула за проволоку, и ящерица начала дергать лапами, стуча коготками по обшивке сиденья. — Неплохо танцует, а? Калашников фыркнул: — Лучше б суп из нее сварила, чем фигней страдать! Фуриоса отцепила и выкинула ящерицу в окно, а ключи и проволоку спрятала в карман. Бойцы хохотали так, что чуть не попадали с машины. Калашников смеялся, отвернувшись от нее и прикрыв рот рукой. Но если ему охота притворяться — на здоровье. То назовет розаном, то — кривобокой слепой на оба глаза козой. Она втянулась в его игру. Этот старомодный способ приударить за девушкой стал ей очень нравиться. Она придвинулась к нему поближе и спросила: — Я тут вспомнила одну вещь… Когда я подслушивала Помпея, они говорили о ком-то, кто хотел убить Джо. — Неужели? — У него было какое-то странное имя, — Фуриоса наморщила лоб, — что-то типа Скробус или Скрокус. Они рассказывали, что он может вернуться. Калашников глянул на нее вмиг остекленевшими глазами. — Скротус… — повторил он за ней почти без выражения. — Кто это? Он правда вернется? Калашников долго молчал, глядя перед собой. Потом тихо ответил: — Это никто. Он не вернется. Никогда. До самой цитадели он не проронил больше ни слова, ощенитившись мрачным молчанием. И только на подъезде смгячился и бросил на притишую Фуриосу пару-тройку виноватых взглядов. Солнечные лучи окрашивали скалы в розовый цвет. Трупы Помпея и его незадачливых соратников убрали. С парапета свешивалось огромное кровавого цвета полотнище, которое вяло шевелил вечерний ветер. — Эй, что это?! — Эгей! Красный флаг! Мы выкинули красный флаг! — он рассмеялся, сорвал с головы шляпу и помахал ей бойцам на подъемнике: — Девятьсот дней не было красного флага! Ну пойдет потеха! Скучно не будет!