***
Они частенько устраивали показательные бои на глазах у толпы, развлекая себя и остальных. Сколько бы раз они не сходились, исход поединка всегда был одинаков: Аоваль выходил из него победителем. Его уважали славные мужи королевства, которые были наслышаны о его невероятной силе и ловкости, но стоило им увидеть его вне поединка — и все разочаровывались в нём, считая Аоваля всего лишь самовлюблённым лентяем, который тщетно пытается держаться на плаву за счёт старой славы былых побед. Женщины же тем более недолюбливали его, считая грубым и неотёсанным мужланом, далёким от романтики. Так что все дамы были повально влюблены в Кивейна, и их нисколько не смущало, что он каждый раз оказывался проигравшим. Даже напротив — за это они всё более ненавидели Аоваля, придумывая и распространяя глупые и очевидно нелепые слухи о том, что он использует какие-то запрещённые заклинания и грязные приёмы, дабы сломить прекрасного, мужественного, доброго, чуткого и (на самом деле этот список можно продолжать бесконечно) благочестивого сэра Кивейна. Среди его обожательниц была она — леди Мэй, по которой тайно вздыхал Аоваль. Кивейн искренне понять не мог, чего он в ней нашёл, но пытался поддерживать его насколько хватало сил и даже передарил ему кулон с огромным топазом, вручённым ему самому той самой леди Мэй. Кулон этот был жизненно необходим Аовалю. И дело было даже не в его желаниях, а в силе магической связи с покровителем. Чародей Харальтер в качестве эдакого мостика, позволяющего перекачивать силы в рыцаря, должен был использовать «предмет, принадлежавший любимому человеку», и после того, как случайно (или намеренно) обронённый леди Мэй платочек вконец изорвался и пал смертью храбрых, Аоваль катастрофически нуждался в новом «переходнике». Сейчас их связь со своими волшебниками была притуплена, но не снята полностью. Вообще, рыцарь без покровителя — никто. Можно иметь покровителя и не быть при этом рыцарем, но получить титул, не обладая ни с кем магической связью никогда не получится. Покровителей можно менять с течением жизни, но никогда не стоит забывать, что у каждого из волшебников может быть своя специфика, свой «переходник» и особенности передачи и проявления сил. Такие могущественные архимаги, как Ниджимерлин, могут единовременно контролировать до нескольких десятков рыцарей, не особенно нагружая своё тело. Но рождаются они раз в поколение…***
Но вернёмся к битве Аоваля и Кивейна. Неужели на этот раз Кивейн и правда сможет одержать победу? «Да, в этот раз…» — успел подумать он за полсекунды до того, как Аоваль выбил из его рук меч. Тот отлетел и с громким лязгом ударился о каменную стену. — Это была плохая идея, Кивейн. Неудачная атака. Ты думал только обо мне и совсем забыл о защите, — Аоваль подобрал меч и подал его Кивейну. Тот сжал кулаки и стиснул зубы настолько, что стало видно, как дрожат его скулы. — Не желаю выслушивать советы от победителя… — он выхватил свой меч из его рук и, повернувшись, добавил чуть тише: — Я устрою вам свидание, положись на меня. Аоваль кивнул, впрочем, не будучи уверенным в том, что Кивейн это увидел. Он хотел было добавить: «Ты славно бился сегодня», но слова застряли в его горле. Он не может сказать это. Потому что он победитель. У победителя нет слов утешения для проигравшего.***
— Ты правда это сделаешь? Кивейн подпрыгнул на месте и забегал взглядом в поисках источника звука. Тот был, оказывается, прямо перед его носом. — Гарокушка!.. Напугал! — Не уходи от ответа, сэр рыцарь. Ты познакомишь его с леди Мэй? — по Гароко трудно было сказать, правда ли он волнуется о своём друге или спрашивает такое только из любопытства. По правде сказать, глаза его не выражали ничего — ни участия, ни интереса. — Так ты всё слышал?.. — Кивейн вымученно улыбнулся и потёр затылок. Затем пожал плечами, пытаясь изображать безразличие. — Ну, я ведь дал своё слово. Значит, познакомлю. Гароко какое-то время молчал, смотря куда-то перед собой, вдаль, словно проникая сквозь пространство и время в некий потусторонний мир, доступный только ему одному. Ходили слухи, что он общается с духами. — Ты чересчур порядочный и недалёкий, — Гароко улыбнулся искренне и нежно, не с таким выражением лица пристало говорить обидные вещи. Кивейн и не обиделся, но картинно надулся и пошёл прочь. — Но именно за это тебя и любят… — добавил Гароко, зная, что его уже не услышат.