"Hidden Ways to Valhalla"

"And I lived so much life, lived so much life I think that God is gonna have to kill me twice Kill me twice like my name was Nikki Sixx I woke up in my shoes again but somewhere you exist singing Oops I, did it again, I forgot what I was losing my mind about Oh, I only wrote this down to make you press rewind And send a message that I was young and a menace" "Я прожил эту жизнь сполна, вкусил все ее прелести, Кажется, Богу придется убить меня дважды, Убить меня дважды, как будто я Никки Сикс. Я проснулся обутым в том месте, где существуешь лишь ты, и я пел... Упс, я снова это сделал, я забыл, из-за чего я потерял рассудок. О, я записал эту песню только для того, чтобы ты не переставала нажимать на "повтор" И чтобы дать тебе знать, что я молод и опасен" Fall Out Boy - "Young & Menace"

      Вселенная не может быть настолько ленивой. Не могут все совпадения быть случайными, скелеты не сами вылезают из уютных шкафов. Верить в фатализм изначально намного легче, поскольку он освобождает от личной ответственности, но за эту веру приходится платить порой слишком высокую цену. События имеют свойство развиваться непредсказуемо, но несколько совпадений это уже, если верить статистике, закономерность. В случае с Гифальди же это был божественный промысел. Только богини оказались намного ближе, чем хотелось бы. И пришли они точно не с миром.       Сида будто окатили ледяной водой, но он не сдвинулся с места, продолжая невидящим взглядом смотреть на знакомую, встретиться с которой в школе он хотел бы в последнюю очередь. Если бы за последние несколько дней на его долю не выпало столько разных злоключений, закаливших нервы и пошатнувших здоровье, у Гифальди определенно бы появился нервный тик.       — Мистер Гифальди, — голос миссис Графф вновь вернул его к паскудной реальности, — надеюсь, вы доберетесь до своего места без сопровождения?       Сид нарочно тряхнул головой, дабы сделать вид, что зазевался по причине банальной рассеянности, и, буркнув невнятное «конечно», поплелся к своему месту. Напряжение, едва начинавшее стихать после вчерашнего вечера, нарастало с новой силой.       Гифальди подумалось, что это, должно быть, чья-то злая шутка. Но смешно не было. На расстоянии нескольких сантиметров от него чинно восседала Хельга, всем своим видом выражавшая пренебрежение и легкую степень раздражения происходящим. Она выглядела значительно бодрее, чем сам Сидни, и при тщательном рассмотрении казалась на удивление отдохнувшей.       Девица не набросилась на него. Подспудно Гифальди ожидал от нее нападок, шпилек, оплеух и бог весть чего, но она сидела тихо и не демонстрировала никаких признаков агрессии. В кои-то веки.       Она не глядела в его сторону, вероятнее всего намеренно, вместо того раскрыв рабочий журнал, обернутый в пеструю обложку, где, как Сид краем глаза заметил, имелись даже какие-то записи. Это поразило его ничуть не меньше, чем явка валькирии на школьные занятия. Никаких записей у нее быть не могло, потому что стерва появилась в их мире только вчера, а прошлая лабораторная работа проводилась около двух недель назад.       Названная мисс Патаки вела себя даже слишком уверенно для той, кто впервые оказался в школе. Сид чувствовал себя в этих стенах неуверенно на протяжение многих лет, а Хельга с невыносимой легкостью выполняла рутинные дела обычного школьника-подростка, коим она, определенно, не являлась. Это смущало Гифальди, но он предпочитал всячески скрывать неловкость, которая витала в воздухе и мешала сделать хоть один действительно глубокий вздох.       Графф что-то писала на белой доске скрипучим черным маркером, попутно раздавая указания ученикам, но Гифальди не слушал ее. Он был предельно сосредоточен на своей новой проблеме, появившейся так спонтанно.        «Проблема» же безо всякого смущения и заминки принялась настраивать микроскоп и проверять этикетки реактивов в маленьких бутылочках с капельницами. Казалось, что это ей далеко не в новинку. Казалось, будто бы она нормальная девчонка-подросток, но Сид ни в коем случае не позволил бы себя одурачить.       — Эй, может, выйдешь из анабиоза, Гифальди? Ты работаешь с усердием корзинки яблок, а я не хочу из-за тебя завалить экзамен у Графф.       Сид медленно повернул голову в ее сторону и столкнулся с насмешливым взглядом, который он с неохотой мог уже назвать для себя привычным. Эта колкость в ее глазах каким-то образом сочеталась с плохо скрываемой усталостью человека, хлебнувшего лиха. Что-то не сходилось, что-то было таким неправильным. Хельга была худой и высокой, но ее лицо казалось скорее детским. Легкая припухлость губ, чистота кожи, нетронутой подростковыми высыпаниями, практически незаметный пушок на висках и блеск светлых мягких волос – все это выглядело непривычно свежо после лиц сверстниц, начавших пользоваться косметикой и накладывать макияж. Во время прошлых встреч у Сида не было возможности, да и, по правде говоря, желания заметить этого за нарочито грозным выражением лица, но сейчас, посреди лабораторной работы это бросалось в глаза.       — Обычно мы неплохо справляемся вместе, — с мрачной ухмылкой сообщила Хельга.       Гифальди бесстрашно уставился на нее, но промолчал. Она протянула ему предметное стекло с закрепленным на нем кусочком заспиртованной ткани, от одного запаха которой ему почему-то сделалось дурно, а затем подтолкнула к нему микроскоп.       Уроки биологии Сид предпочитал прогуливать, но с устройством аппарата и техникой работы с ним был знаком с тех времен, когда еще интересовался разнообразной живностью, проживающей в стоячих водах прудов Хиллвуда. Фактически, его интерес к флоре и фауне болот прошел тогда же, когда он, еще мальчишкой, открыл для себя потусторонний мир. Копаться в водоемах, чтобы познакомиться с еще парочкой утопленников, Сидни не хотелось, да и уроки Лайлы оказались значительно полезнее. Но руки помнили.       Не меняя выражения лица, Гифальди взял стеклышко большим и указательным пальцами. Последний, который выглядел едва ли не хуже, чем заспиртованный препарат сразу же дрогнул от боли, и стекло, звякнув, упало на столешницу.       Сид машинально спрятал руку под стол, а девица устало закатила глаза.       — Удивительно, насколько ты сегодня бесполезен. Тяжелая ночка? — с насмешкой спросила она.       Гифальди ощутил, что внутри него поднимается волна праведного гнева. Мало того, что эта стервозина стала косвенной причиной его травм, так еще теперь его жалкий вид доставляет ей удовольствие.       — Не твое собачье дело, — процедил он, незаметно потирая под столом ушибленный палец и отмечая, что это действие за несколько часов стало для него новой дурной привычкой.       В целом, чувствовал он себя прескверно. Каждое движение головой вызывало легкое головокружение, а если парень имел неосторожность кивнуть чуть сильнее, о себе давала знать тошнота. Помимо этого, ушибленное колено пульсировало болью и припухло, что делало концентрацию внимания на чем-либо стороннем практически невозможным.       Сид с досадой подумал, что ему стоило прогуливать меньше в прошлом. Тогда он не обязан был бы плестись в школу в таком плачевном состоянии и, возможно, не увидел бы валькирию еще несколько дней. Он мог бы набраться сил и отоспаться в своей постели, а если хватило бы сил – даже доковылял к дому Сойер и перекусил пирогом или запеканкой, которые у нее выходят такими вкусными, что тают на языке.       А вместо этого он был вынужден сидеть на занятиях в странной компании подозрительно улыбчивой Хельги, которая тоном, достойным снобов вроде Ллойд, сказала:       — Действительно, не мое. Но знаешь, люди такие любопытные. За тем они, наверное, и читают утренние газеты или смотрят новости по телевизору… Так можно узнать, например, о взломе в местном музее.       Гифальди точно током прошибло, и Хельга это заметила. Однако, ему удалось сохранить лицо и даже вернуть ей ее издевательскую ухмылку.       — Как интересно, — протянул он так сладко, что ему самому стало тошно. Пусть, губы и растягивались в улыбке, глаза его остались холодными.       Сид подумал, что ему в пору воскликнуть «Touché» - лицо девчонки стало каменным и надменным, как обычно. Она стала похожа на себя в момент их первой встречи, и это окончательно убедило Гифальди в том, что ошибки быть не могло. Надменная валькирия могла сколь угодно прикидываться его одноклассницей, но он не верил ее словам и ухмылкам.       — Я займусь микроскопом, а ты запиши наблюдения. С этим справишься, надеюсь? — ровным тоном поинтересовалась она.       Вместо ответа Сид молча стащил с соседнего стола учебник по биологии, чего занятые тихой болтовней одноклассники даже не заметили. Он раскрыл книгу на разделе, который казался ему наиболее подходящим к теме, и, немного поколебавшись, стал записывать в подсунутый ему Патаки журнал «наблюдения». Графф бы это, конечно, не понравилось, но никому не было дело до недовольства старой карги.       Между напарниками по лабораторной повисла тишина. Гифальди сделал вид, что чрезвычайно заинтересован в том, чтобы заполнить все поля в журнале, а Патаки, в свою очередь, глядела либо в окуляр микроскопа, куда пристроила-таки стекло с препаратом, либо в окно, за которым из тумана выплывало мерзкое апрельское утро.       Хоть весна, пришедшая в Хиллвуд, и была ранней, она принесла с собой пронизывающие ветра. Ветви, на которых набухали и сочились почки, стучали по стеклам окон и успокаивающе покачивались.       Еще никогда Сид так не радовался звонку с урока. Его совершенно не заботило, что он еще не успел до конца скопировать записи в свой собственный журнал, тем более, что в целом, его успеваемости по биологии это повредить уже не могло: дела и так были хуже некуда. Гифальди зашагал к выходу бодрым шагом, проигнорировав Лайлу, которая изо всех сил старалась привлечь его внимание. Она точно потребует объяснений за его внешний вид, а ему отчитываться перед давней подругой было некогда. Сейчас больше всего на свете ему хотелось сигарету, а может даже и парочку сигарет подряд.       В коридоре Гифальди почти сразу столкнулся со Стинки, неторопливо топавшим по коридору к своему шкафчику, который еще со средних классов размещался по соседству со шкафчиком Сида. Это было весьма кстати, учитывая, что на уроках в старшей школе они виделись все реже и реже.       — Я не буду спрашивать, что случилось. Не хочу слушать очередную байку о банановой шкурке или падении в ванной, — вместо приветствия высказался Стинки. Скрытность Гифальди относительно травм, что появлялись у того время от времени, он уже давно принимал как должное, хотя иногда его действительно пугали расплывающиеся под кожей синяки и сочащиеся кровью порезы.       — Вот и отлично, — заметил Сид, роясь в шкафчике в поисках новой пачки сигарет, которую он забросил туда еще на прошлой неделе. — Утро выдалось тоже так себе.       Гифальди невольно поморщился, вспоминая о колючих фразочках, которыми они обменивалась с Хельгой добрую половину лабораторной.       — Эта новенькая просто пиздец.       — Новенькая? — Петерсон мгновенно оживился. — Симпатичная?       Ну кто бы сомневался. Прошло чуть больше двух недель с тех пор, как Стинки бросила последняя девушка, а новой пассией он до сих пор не обзавелся. Еще неделя, и он побьет свой собственный антирекорд нахождения в «свободном плаванье», что ему вовсе не улыбалось. Обычно Петерсон легко находил себе предмет для восхищения, но его интрижки не длились долго: в лучшем случае терпения одной девчонки хватало на пару месяцев, а после она уходила, аргументируя это тем, что Стинки не желал отказываться от таких милых сердцу посиделок в дурной компании, вроде самого Гифальди и их старого-доброго Гарольда Бермана.       Сид с удовольствием бы привычно подколол друга, но его разум заняли размышления о том, можно ли считать эту Хельгу симпатичной, и каждая доля мозга, задействованная в этом процессе, громко кричала: «Нет!»       — Остынь, Казанова, — хмыкнул Гифальди, — к этой ведьме лучше не приближаться, если, конечно, не хочешь, чтобы она откусила тебе башку.       Стинки тут же расплылся в снисходительной улыбке, которая могла означать только одно — превосходство над менее опытным товарищем. Сида это мало задевало — подсчет подружек Петерсона был для него лишь небольшим развлечением, а не поводом для зависти. К тому же количество в случае Стинки не означало качество. Лишь то, что у друга было чуть больше манер.       — Уверен, я смогу подобрать к ней ключик, только скажи мне имя.       Сид закатил глаза. Пять минут перемены уже истекли, и он не хотел тратить на этот разговор больше ни единой драгоценной секунды. Если Стинки так хотелось нажить проблем на свою драгоценную задницу, то вряд ли он, Гифальди, мог как-то этому воспрепятствовать.       — Хельга Патаки. Могу продиктовать по слогам, если хочешь, — иронично произнес Сид, захлопывая шкафчик и нащупывая в кармане куртки зажигалку.       Стинки вытаращился на Гифальди, но это длилось не дольше пары секунд, а затем сделал то, чего он от того совсем не ждал. Друг рассмеялся, натянуто и театрально, и хлопнул его по плечу.       — Ну ты и шутник, братан, — сказал Петерсон, продолжая смеяться, а затем умолк, и его лицо приняло обычное апатичное выражение. — Хотя нет, это было нихуя не смешно. Потренируйся перед зеркалом в следующий раз.       — Чего? Какие, блядь, шутки? — если уж кто-то тут и был жертвой розыгрыша, то это мог быть только сам Гифальди.       — Хельга Патаки — новенькая? Мы разве что не с пеленок знакомы, ты бы еще про Сойер такое сморозил, — внимание Стинки переключилось на кого-то, стоящего в конце коридора, и теперь уже он потерял интерес к разговору. — Тебе лучше поспешить, а то если Патаки не выкурит с тобой сигарету после первого урока, то и в самом деле может откусить кому-то голову.       — Со мной? — тупо переспросил Сид.       Стинки устало вздохнул.       — Ну, это вы же с ней, типа, скорешились. Завязывай уже с этим, не смешно, бро.       Петерсон отвлекся от друга и, воскликнув «Оу» зашагал по коридору. Ошарашенный Гифальди подметил, что его приятель спешит к девчонке (он не помнил ее имени), учащейся на год младше.       — Вероника, Вероника!       Но Вероника, именно так звали прелестницу из десятого, похоже, не выражала восторга от встречи с местным ловеласом и попятилась назад. Несмотря на возможность упустить девушку, Стинки все же повернулся и окликнул друга.       — Эй, помнишь про тусовку у Бермана? В следующую пятницу?       — Ага, я буду, - бросил Сид, невидящим взглядом смотря на стройный ряд железных шкафчиков, окрашенных в мерзкий болотно-зеленый.       Петерсон кивнул и пошел дальше.       — Если, конечно, не окажусь к тому времени в комнате с мягкими стенами, — пробормотал себе под нос Гифальди. Курить ему захотелось еще сильнее.       В курилке, весьма иронично размещавшейся почти под самым кабинетом директора, но фактически за территорией школы, в этот ранний час не было никого. Сиду всегда нравились перекуры после первого урока, потому что малолетки не рисковали соваться сюда так рано и приходили обычно стайками, а старшеклассники, как показывали наблюдения, были куда ответственнее самого Сида и предпочитали тратить время перерывов на повторение материала и прочую поебень. Они готовились к выпускным экзаменам и обсуждали, в какие университеты планируют подавать документы, лгали друг другу, что останутся друзьями навеки и обещали себе, что всего через пару лет их жизнь будет насыщенной и яркой. Но, похоже, теперь в планировании какого бы ни было будущего не было смысла. Если верить словам Лайлы, грядет война.       После первой затяжки, которая по утру всегда была самой сладкой, Гифальди пришел к выводу, что он не мог сойти с ума. Если уж он не лишился рассудка за все то время, что его изводили мертвецы, которых никто больше не видел, то разве это могло случиться теперь? Определенно, это было кознями Хельги, существа из другого мира, о котором вскользь упоминала его подруга, и из которого, по всей видимости, пришла его непутевая мамаша. Это мифическое существо каким-то образом сумело, как паразит, встроится в его жизнь, и, если исходить из того, что сказал ему Стинки, никто не знает, что она самозванка.       Сигарета не истлела и до половины, когда рядом раздались тяжелые шаги. Особа, что занимала его мысли последний час шла прямо к нему. Хельга остановилась у облупленных ступеней, что вели вниз на узкий тротуар. Сид поежился и затянулся снова, стягивая шапку на затылок. Сегодня Патаки была одета не менее необычно для современности, хоть и более повседневно. Заправленные в армейские ботинки ливайсы устаревшей модели — это еще куда ни шло, а вот потрепанная лётная куртка больше напоминала экспонат музея.       Хельга подчеркнуто не обращала на него внимания, но ее движения были нервными, точно торчать рядом с ним здесь было чем-то сродни отбыванию повинности, хотя на деле все было как раз наоборот.       — Не только прокляты насмерть, так для меня еще уготован отдельный котел? — ехидно спросил Сид, стряхивая пепел.       Патаки слегка повернула голову, но уставилась не на него, а на пустующий школьный стадион. Она вытащила из кармана потускневший серебряный портсигар, раскрыла его и взяла оттуда одну коротенькую самокрутку. Повертев ее тонкими узловатыми пальцами, Хельга нахмурилась.       — Ты будешь в порядке, если не будешь чересчур любопытным.       От нервного верчения меж пальцев самодельная сигарета расклеилась и развалилась, засыпав крупными табачными листьями все вокруг.       — Твою мать, — выругалась Хельга, отряхивая одежду и злобно сверкая глазами в его сторону. Гифальди усмехнулся уголком губ и, пошуршав ветровкой, достал из кармана свою пачку Pall Mall. Без лишних слов он выдвинул сигарету и протянул ей. Она оторвалась от своих действий и замерла на несколько мгновений, разглядывая то, что было в протянутой руке.       — Сигареты с фильтром, — прокомментировал Сид, — блестящее изобретение.       После его слов ее недоумение сразу же сошло на нет. Не успел Гифальди и глазом моргнуть, в другой ее руке появилась зажигалка — дешевая и простая, точно купленная на ближайшей заправке, — и язычок пламени лизнул кончик сигареты. Сид же вернулся к своей излюбленной тактике, которую практиковал почти в любой опасной ситуации — пассивной агрессии.       — Если уж вы решили присосаться ко мне как пиявки, могли бы хоть разрешения спросить. Ощущение, будто меня нагнули с авторскими правами на собственную жизнь.       Хельга выпустила изо рта струю дыма, который во влажном воздухе выглядел особенно густым и светлым.       — А ты что-то обсуждаешь с комаром перед тем как прихлопнуть его? Или ты вообразил, что твоя жалкая жизнь значит больше жизни какой-нибудь букашки?       Патаки растянула губы в мерзкой улыбке, хоть это и выглядело натянуто, Сид все равно ощутил, что в нем начинала закипать злость, и сучка сразу же почувствовала перемену его настроения.       — Не советую бросаться на меня с кулаками. Удивительно, но ты, кажется, помнишь, чем наша дружеская ссора закончилась в прошлый раз.       Гифальди свел брови на переносице и резко выдохнул, но с места не сдвинулся. Из-за туч ненадолго выглянуло солнце и осветило Хельгино бледное лицо. Она выглядела такой хрупкой, но Сид прекрасно знал, как обманчиво это впечатление. Он помнил силу, с которой ее пальцы сжимались на его коже, помнил скорость Хельгиной реакции и ее технику, отточенную до совершенства.       Затянувшись напоследок, Патаки уронила окурок и растоптала его своим тяжелым ботинком.       — Я знаю, что у тебя на уме, полукровка. Я знаю о тебе без преувеличения все. С моей стороны — это большое одолжение, но я предупреждаю тебя в последний раз: сунешь нос в наши дела – и ты покойник.       Она развернулась на каблуках и зашагала прочь, быстро переставляя тощие ноги. Когда Хельга скрылась из виду, Гифальди, сам того не ведая облегченно вздохнул. Его сигарета успела догореть до фильтра и потухнуть, он только заметил, что продолжает сжимать ее в болящей руке. Со всей возможной силой парень зашвырнул окурок подальше.       — Еще посмотрим, — проговорил он, вытаскивая из кармана испещренную рунами монету. При других обстоятельствах это могло прозвучать даже зловеще.       Раздался звонок.       Превозмогая боль, Гифальди поплелся в класс. Как оказалось, ходить с таким сильным ушибом колена со временем становилось только сложнее. Сид старался делать шаги аккуратными, но это мало помогало горе-грабителю. Дойдя до нужной двери, он сел в одиночестве в самом углу и положил голову на скрещенные на парте руки.       Он сам не заметил, как задремал посреди литературы, и на счастье Сидни, преподавательница этого даже не заметила. Краем уха, сквозь сон, он слышал, как Фиби Хейердал читает монотонным голосом какой-то сонет, но он не разобрал ни слова из того, что она сказала. Голоса сменяли друг друга, иногда даже раздавались смешки, но Гифальди проваливался в сон все глубже, ровно до тех пор, пока его плеча не коснулась чья-то теплая ладонь.       — Эй?       С трудом открыв глаза, Сид проснулся и увидел Лайлу, стоящую перед ним со стопкой учебников в обнимку. Как оказалось, все остальные уже ушли на ланч, и лишь они вдвоем остались в опустевшем кабинете.       Гифальди промычал что-то нечленораздельное и потянулся. Ему стало немного лучше, но спать все еще очень хотелось. Пытаясь улыбнуться Сойер, он смог выжать из себя лишь слабую ухмылку, выглядящую со стороны весьма неубедительно.       — Хорошо, что ты пришел на занятия, — сказала Лайла, присев на краешек соседней парты, — Но если будешь спать, то ничему новому не научишься.       Сойер выглядела точно так же, как и обычно: старые скинни-джинсы, толстовка на искусственном меху, рыжие волосы, струящиеся по плечам и щекочущие лоб и щеки, стоптанные, но начищенные до блеска кроссовки. Будто бы все было как обычно, будто бы они продолжали жить своей скучной и размеренной жизнью, но при взгляде на Лайлу, Сид чувствовал, как на него медленно, но уверенно накатывает дурное предчувствие. Ему казалось, что они падают в пропасть, но это происходит так быстро, что осознание трагедии их еще не настигло. И он всячески пытался отмахнуться от предчувствия, списывая его на то, что его меньше суток назад знатно приложило ударной волной о ступени.       — Не больно-то и хотелось, — съязвил Гифальди, проведя рукой по волосам. Лицо Лайлы на мгновение озарила улыбка, хоть в глазах и было немного упрека, — Пойдем обедать?       Она кивнула, и вместе друзья отправились в кафетерий. Поскольку Сойер ела то, что принесла с собой, она заняла им место. Гифальди же с тоской посмотрел на огромную очередь и решил, что сможет обойтись банкой соды из автомата.       Присев напротив подруги, он придвинул одну банку подруге, а вторую открыл сам. Он знал, что Лайле нравилась вишнева кола, и поэтому угощал ее при случае.       Сойер же протянула Сиду завернутый в пищевую пленку сандвич с курицей, который сделала еще в «Джонс кафе», когда отрабатывала свою смену. Согласно правилам, вся продукция, которая не распродавалась за два дня, подлежала утилизации, но Лайле было жаль выбрасывать не успевшие испортиться продукты. Она с Сарой уже давно договорилась о том, кто и что именно забирает с собой, и это было одним из немногочисленных бонусов их работы.       — Бери, у меня есть еще один, — девушка достала другой сверток из коробки для ланча. Она никогда не знала, придет ли Гифальди на занятия, но на всякий случай приносила с собой чуть больше, чем ела сама. И в такие дни она всегда радовалась собственной предусмотрительности, когда видела, с каким аппетитом ест ее друг.       Сид действительно был голоден настолько, что практически не жевал. Кто бы мог подумать, что простой бутерброд будет ощущаться пищей богов после таких сумасшедших суток, какие выпали на долю Гифальди. Мелкие радости жизни, вроде сна и еды, определенно были недооценены.       Нога болела, и с каждым часом это ощущалось все сильнее. Сид пытался устроить ее под столом с максимальным комфортом, но в любом положении она напоминала о себе. Он держался лишь на собственном упрямстве, из последних сил, и это состояние было чрезвычайно шатким и хрупким.       Лайла всегда была проницательной девочкой. И поэтому, сделав глоток вишневой колы, она с привычной мягкостью в голосе спросила:       — Что случилось, Сидни?       Он замер, обдумывая ответ. Он доверял Лайле больше, чем себе самому, но поскольку наблюдения показали, что кроме него никто не знает о пришествии валькирий, он решил не рассказывать ей о том, что было стерто из ее памяти. Сид решил, что, находясь в неведении, его подруга будет в безопасности, поскольку сам он твердо намерился узнать, какого черта Хельге и Хильде понадобилось в их мире, и это было опасной авантюрой. Он ценил Сойер как проверенного верного союзника, но, видимо, настали те времена, когда он должен был справиться с потусторонними делами самостоятельно, не прячась за чужую юбку. Поэтому все, что оставалось Гифальди — это ложь во спасение, о которой, возможно, он когда-нибудь пожалеет.       — Порядок, Лайла. Честно. Я немного наебнулся вчера по пьянке, а в остальном все круто.       Смерив его неверящим взглядом, Сойер отвернулась, глядя куда-то в сторону. И, как оказалось, не без причины.       Хельга приближалась к ним с подносом, и, судя по всему, она знала, что делает. Совсем не грациозно поставив свой обед на стол, она подсела к друзьям, молча наблюдавшим за происходящим.       — Секретничаете? — улыбнулась валькирия, подхватив губами трубочку и сделав глоток яблочного сока. Гифальди предпочел отмалчиваться до последнего, а воспитание Сойер не позволяло ей грубить в ответ на такое бесцеремонное вторжение.       — Вовсе нет, Хельга. Мы с Сидом просто болтали о классах по литературе. Нам задали написать сочинение к следующей неделе, вот, теперь голову ломаем, как успеть все к сроку.       Для правильной девочки лгала Лайла складно, и может быть, Патаки на это и купилась. В голове пронеслась шальная мысль о том, что это его, Сида, дурное влияние, но стыдно ему за это нисколечко не было.       — На месте этого придурка я бы больше волновалась о биологии. С такими успехами недалеко и до вылета из школы.       Конечно же, Лайла не была бы собой, не вступись она за своего давнего приятеля, но каждый раз ее скромные попытки защитить его терпели сокрушительное фиаско перед острыми, как бритва, фразочками Патаки, остающейся по-прежнему язвительной и временами даже чересчур жесткой. Гифальди раздражало, что его скромную персону обсуждали так, будто он сам был где-то еще и не мог слышать разговора девчонок, но он осознанно сохранял молчание и буравил валькирию взглядом. Хельга же до поры делала вид, что не замечала такой мелочи, но, когда ей надоело трепаться с Сойер о пустяках, она решила уделить Сиду немного внимания.       — Приятель, а ты уже сказал Лайле о вечеринке у Гарольда? Там должно быть весело. Жду не дождусь.       И это был удар ниже пояса. Обычно Гифальди звал подругу с собой на вечеринки, которые организовывали Берман или Петерсон, потому что знал, что даже если она не будет работать в вечернюю смену, то вероятнее всего не пойдет: чаще всего они просто заваливались к кому-то, заказывали пиццу и играли в приставку до глубокой ночи, попутно успевая напиваться и заполнить до краев все пепельницы в доме. В этот же раз он совсем забыл о том, что стоило бы пригласить Лайлу, да и с навалившимися на него проблемами, и вовсе забыл о вечеринке вплоть до тех пор, пока ему не напомнил Стинки. Чертова стерва подставила Гифальди, и после ее, казалось бы, брошенной невзначай реплики, со стороны казалось, что он не хотел брать Лайлу с собой.       Рокировка в стиле Ронды оказалась на удивление эффективной. И Хельга продолжила как ни в чем не бывало:       — Ты же зайдешь за мной, да? Нужно будет заскочить к Джолли-Уолли за выпивкой, не хочу весь вечер пить кислое вино Гарольдовой мамаши.       Чудесно. Валькирия усложнила все еще больше: из ее слов можно было сделать вывод, что Гифальди предпочел провести вечер с ней, а не с девушкой, которая уже много лет как была его близким другом и всегда поддерживала в трудную минуту. Просто блестяще.       Наблюдая за Лайлой, Сид понял, что война действительно грядет. Он намеревался лично задушить валькирию голыми руками во что бы то ни стало, поскольку каждое ее слово заставляло Сойер в непонимании хмуриться и безуспешно пытаться изображать спокойствие. Он не хотел лгать единственному в мире человеку, которому он доверял, но в результате, благодаря длинному языку Хельги, он выглядел предателем.       Лайла попыталась улыбнуться, но вышло очевидно натянуто.       — Нет, Сидни ничего мне не говорил. К тому же у меня все равно не получилось бы прийти, много работы, — взглянув на часы на своем запястье, девушка деланно удивилась, — Извините, ребята, но перерыв вот-вот закончится, а у меня сейчас занятия по испанскому. Не хочу опаздывать. Пока!       Молниеносно собравшись, Лайла, как ошпаренная, выскочила из кафетерия, оставив Гифальди и Патаки наедине. Разорвать повисшую между ними гробовую тишину решился многострадальный Сид, которому не оставалось ничего, кроме как устало потереть переносицу и окончательно охренеть от происходящего.       — Ну что, довольна?       Поднеся ко рту дольку картофеля по-деревенски, Хельга смерила смертного ехидным взглядом.       — Более чем. У тебя будет меньше шансов сболтнуть мисс Совершенство что-нибудь лишнее. Вы настолько неразлучные, что от этого аж подташнивает. Может быть, найдет кого получше тебя.       Забрав у Патаки тарелку с картошкой, Гифальди из самой настоящей вредности начал есть ее гарнир без зазрения совести. Этот жест был тем еще ребячеством, и Сид осознавал это так же, как и валькирия, но маленькая месть все равно была сладка.       — Что за херню ты несешь? Зачем вообще прицепилась ко мне? Да, я пытался надрать твой тощий зад, да, вместо этого сам попал под раздачу, но может быть хватит рыскать за мной по пятам и лезть в мою жизнь?       Вид у валькирии был самый что ни на есть снисходительный. Может быть, его мучения доставляли ей особое удовольствие, а может быть у нее просто был сучной характер, не знал никто. Однако сидя с ней в кафетерии, с тарелкой ее картошки в руках, Сид впервые чувствовал себя настолько беспомощным и жалким. Что бы он ни пытался сделать, как бы не мухлевал, Хельге было плевать, потому что она была хитрее, сильнее, опаснее. Она обвела вокруг пальца всех вокруг, и он остался последним, кто знал о ней правду, но это знание нисколько не помогало Гифальди. Он уже успел убедиться, что валькирия способна на многое, но понятия не имел, на что еще, и в сочетании с ее снисходительной усмешкой неизвестность убивала Сида изнутри.       — Забудь ты о том, кто мы с Хильдой такие, я бы и на расстояние пушечного выстрела не подошла, но раз уж ты — одна большая ходячая проблема, то мне придется приглядывать за тобой и следить, чтобы ты еще что-нибудь не натворил. Кто бы мог подумать, что полукровка вроде тебя может быть такой костью в горле? — всплеснула руками Патаки. Она возмущалась почти так же, как Лана, когда ее обвесили на рынке на пять баксов — с искренним негодованием, как о неприятной, но все же мелочи жизни.       Действительно, какое дело ей было до возни обыкновенных смертных? Как успел заметить Сид, никакие условности их мира валькирию не волновали. Она выделялась на фоне остальных так сильно, что в двадцать первом веке это даже считалось благом. Ни ее откровенно странные наряды, ни отсутствие макияжа, ни старомодные словечки, которые она иногда бросала вскользь, ни даже винтажный портсигар с самокрутками не вызывали ни у кого вопросов, закономерных и бестактных по меркам этого времени. Может быть, Хельге было лень мимикрировать в этом обществе, а может — она не знала, как это делать правильно, но быть фриком у нее получалось блестяще.       Если бы Сид увидел ее на улице, идущую мимо, он бы принял ее за одну из тех девчонок, что ходят на митинги и требуют равноправия. За блоггера с радикальными взглядами, за угрюмую нон-конформистку, которая находится на стыке нескольких субкультур и слушает откровенно странную музыку на кассетном плеере, потому что так больше никто не делает, и это напоминает ей о гранжевых девяностых. За активистку, которая одевается в секонд-хенде, поскольку считает, что мульти-корпорации мечтают о мировом господстве и неумолимо к нему идут. За анорексичку, которая начиталась в интернете о красоте дистрофии и дошла до такой степени истощения, что любая одежда велика ей на несколько размеров. За простую школьницу со своими заскоками, но ни в коем случае за деву-воительницу, которой по меньшей мере несколько сотен лет.       Гифальди видел десятки похожих, и ни одна из них и близко не была Хельгой. В ней было что-то особенное, ускользающее от осознания, но такое очевидно выдающееся, что неспособность догадаться, что же это было, вызывала раздражение и дискомфорт. Разлет ее темных бровей и пристальный взгляд далеко не глупых глаз, вздернутый носик совсем девчонки и не по возрасту жесткая линия тонких губ, высокий лоб, скрытый челкой, и скулы, на которые идеально ложится свет — Патаки обладала не красотой в ее классическом понимании, а какой-то холодной эффектностью. Сид на секунду задумался о том, что она одинаково правильно смотрелась бы и закованная в доспехи, и одетая в современную военную форму. Она была бойцом, это было ее естеством. Она была органична в роли богини войн и сражений. И это невольно завораживало.       — Ты же такая крутая цыпочка в бронелифчике, как я вообще могу тебе помешать? — спросил Гифальди, окуная картофельную дольку в соус. Все его раздражение сошло на нет, поскольку слова Хельги помогли родиться в его голове очередной блестящей идее. И для воплощения его замысла, Сидни предстояло сыграть на публику безропотную покорность, — С этой вашей абракадаброй, которая стирает людям память, с формулами, которые чертит твоя малявка в своей книжище, с твоим сумасшедшим кунг-фу вы все еще боитесь меня? Видимо, не такой уж я бесполезный, Хельга.       Обратиться к ней по имени впервые было так странно. Раньше Гифальди демонизировал валькирий и предпочитал думать о них как о стихийном бедствии. Однако признать, что неприятности имеют лицо и имя, оказалось на удивление легко. Хель — кончик язык касается неба, скользя по восходящей, га — горловой звук, идущий глубоко изнутри. Оказалось, что смотреть в лицо опасности было интересно, и Сид расплылся в улыбке, понимая, что своим молчанием валькирия отвесила ему шикарный комплимент.       — Было не то, чтобы очень приятно с тобой поболтать, но занятия не ждут, — уже встав из-за стола с рюкзаком, Гифальди поднял указательный палец, — И да, куколка, если ты так хочешь, чтобы я заскочил за тобой перед вечеринкой, советую принарядиться во что-нибудь сексуальное.       Услышав такой несказанно дерзкий комментарий, Патаки покрылась румянцем и возмущенно втянула воздух носом. Она уже открыла рот, чтобы что-то ответить, но Гифальди с великолепным настроением уже ушел на урок английского.       Первую маленькую победу над валькирией не смогло омрачить ни то, что за опоздание Сид получил выговор от мистера Бриджеса, ни отсутствие свободных мест за последней партой, ни даже тот факт, что, оказывается, уже наступил последний день сдачи эссе на триста слов, о котором горе-воришка и знать не знал. Все это казалось такой мелочью, что он не обратил на это внимание и занял единственное свободное место в классе, которое волей судьбы оказалось рядом с Арнольдом Шотменом.       Давным-давно, в те времена, когда неупокоенные души еще не вылезали изо всех мыслимых и немыслимых мест, Сид даже был приятелем Арнольда, и они часто зависали вместе, но после череды мистических событий и неудачной истории влюбленности Шотмена в Лайлу, они практически не говорили. Вероятно, святоше было неловко начинать разговор, а Гифальди было нечего ему сказать. Они переходили из одного класса в другой вместе, хотя многих бывших одноклассников распределили по параллели так, что о части этих людей можно было благополучно забыть. Они иногда пререкались, когда Сид не мог сдержать свой язык за зубами и откалывал какую-нибудь скабрёзную шуточку. У Шотмена и без того были друзья, такие же сладкие, как и он сам, но сегодня Джоханссен, кажется, сказался больным и пропустил последний урок с лысым, как колено, и занудным, как ведущий прогноза погоды, мистером Бриджесом. "Счастливый сукин сын",- думал про себя Гифальди, достав общую тетрадь, в которой можно было отыскать все, от уравнений с логарифмами до кратких сведений из биографии Фитцджеральда, и посмотрев в записи соседа, чтобы понять, много ли он пропустил.       Как оказалось, мимо Гифальди прошли чуть ли не все занятия в этом семестре, поскольку самые свежие записи в его видавшей виды тетради датировались кануном Рождества. В целом, это нисколько не волновало злостного прогульщика, но вот одно из упражнений домашнего задания, было коварной ловушкой вредного преподавателя.       — Мистер Гифальди, раз уж вы почтили нас своим присутствием, не могли бы вы выйти к доске и написать на ней все то, что вы, конечно же, подготовили заранее дома? — голос Бриджеса был скрипуч и полон неприкрытого сарказма. Он готов был дать руку на отсечение, что Сид облажается, и предвкушал, что пожурит его за дело. Так уж вышло, что практически все учителя школы не жаловали Сидни, и у многих были на это причины, — Кто знает, когда вы придете еще, а баллы за посещаемость и творческий рейтинг не упадут на вас с неба, словно манна небесная.       Закатив глаза, Гифальди сделал глубокий вдох. Действительно, с неба на него свалились только две валькирии и куча проблем в довесок, и это наталкивало на мысль, что хорошего от светил ждать не приходится. Он уже собирался неторопливо встать и направиться на эшафот, когда движение слева привлекло его внимание.       — Держи, — шепнул Шотмен, пододвигая свои записи и даже не глядя на одноклассника.       Акт милосердия со стороны святоши был настоящим сюрпризом, но Гифальди не привык отказываться от помощи из гордости. Незаметно забрав тетрадь Арнольда, он вышел к доске, переписал все размашистым почерком и отошел в сторону, позволяя классу полюбоваться результатом.       Лицо Бриджеса сначала побелело, а затем пошло красными пятнами. Сидни бился об заклад, что этот старый пердун был вне себя от бешенства, однако сказать ему было нечего –задание было выполнено безупречно, и весь класс был тому свидетелями.       — Садитесь, мистер Гифальди. Рад знать, что вы еще помните что-то из курса школьной программы, — выдавил из себя учитель, ставя балл в свою таблицу.       Второй успех за пятнадцать минут окрылил Сида, прошедшего к своему месту с торжествующей ухмылкой. У него давненько не было такого удачного дня в школе: с тех пор, как родители Стинки уехали в отпуск в Мексику, оставив дом в распоряжении сына, и они проторчали вдвоем всю ночь, смотря всякую чушь по телевизору, куря травку и заказав в четвертом часу ночи доставку пиццы, которую они поедали словно дикие голодные звери. Когда друзья явились на занятия следующим утром, их все еще не отпустило (боже, спасибо Гарольду за телефон филиппинца, подогнавшего такой убойный стафф), и они сдерживали себя, чтобы не смеяться на теме «Многочлены» на математике.       То были славные дела давно минувших дней, и о них оставалось лишь вспоминать с ностальгией.       — Спасибо, приятель. Если бы не ты, он бы меня с дерьмом сожрал, — шепнул Гифальди Шотмену, возвращая записи их законному владельцу.       — Эм… Пустяки? Мы знакомы тысячу лет, ничего особенного, — пожал плечами Арнольд, постукивая кончиком ручки по столу. Он перевел взгляд на доску, списал оттуда пару слов и обратился к Сиду, который уже думал, что их коротенькая беседа подошла к концу, — Ты выглядишь неважно. Что-то случилось?       Такой заботы и внимания к своей скромной, а может, и не слишком, персоне, Гифальди не ожидал. Они вообще не должны были сидеть вместе, и лишь отсутствие Джеральда привело к тому, что они делили стол. Однако, за услугу, которую ему оказали, Сид сдержался и не ответил на вопросы сарказмом.       — Да, забей. У меня немного не сложилось с одной лестницей прошлой ночью, бывает.       Шотмен сделал вид, что понимает, о чем сказал Сид, но выглядело это недостаточно убедительно.       — Вы веселились где-то с Хельгой вчера вечером?       А вот это уже было очень любопытно. Вопрос звучал так неоднозначно, что Гифальди аж поперхнулся воздухом и зашелся сухим кашлем. От этого ушибленные ребра стали противно ныть, но даже боль не помогла справиться с удивлением.       Неужели святоша имеет виды на сучку-воительницу? Вот это поворот, которого Сид точно не ожидал. Ему стало любопытно, вызвала ли валькирия интерес Шотмена своими формулами или это было случайностью. А потом на него накатило понимание всей ситуации: Арнольд таким образом пытался узнать, нет ли между ним и Хельги интрижки, а может быть — даже ревновал.       Это оказалось настолько смешной теорией, что Сидни не сдержался и расхохотался в голос, за что получил строгий взгляд от мистера Бриджеса и громкий удар учебником по преподавательскому столу, после которого на мгновение воцарилась абсолютная тишина. Подождав, когда все займутся своими делами, Гифальди шепотом ответил:       — Вчера мне было не до нее. Но мы вроде договорились пойти вместе на вечеринку в пятницу.       По факту, ни слова, сказанного Шотмену не было ложью, но Сиду очень нравилось отвечать на его вопросы, оставляя некоторую недосказанность. Если уж Патаки позволяет себе рассказывать Лайле всякие глупости, то он подыграет и примерит на себя амплуа ее без пяти минут любовника. Пусть вся школа думает, что они вместе, если это будет причиной новых проблем для Хельги. Пусть ее ненавидят все девчонки, которым так нравится святоша-Шотмен, пусть злые языки их школы не щадят ее, пусть сплетни, которые расходятся со скоростью молний, звучат тут и там, то в женском туалете, то в курилке, то в коридоре, то у кого-то на том конце провода по мобильному. Никакой пощады для Хельги Патаки. Она любит войны, а значит — она их получит.       — Вы настолько близкие друзья… — неуверенно завел Шотмен, на что Гифальди не сказал ни слова, но подарил ему хитрую усмешку. Недосказанность волнует сильнее всего, она подогревает интерес и помогает добиваться желаемого. Такие игры нравились юному воришке намного больше простого мордобоя, и кажется, ему еще предстояло в них поднатореть.       Если уж по легенде, созданной валькириями, Хельга и Сид были приятелями не разлей вода, то было бы глупо не использовать это по максимуму. Гифальди достался карт-бланш для мелких пакостей, и это ощущалось преступно хорошо. Почти так же хорошо, как мелкие кражи, легкие наркотики и секс с милой девчонкой на чьей-то вечеринке, когда никому уже нет дела, в какой из комнат прячутся полураздетые парочки.       Жаль, что вечеринка у Гарольда планировалась тихая, лишь для своих. Иногда Гифальди хотелось быть таким же легким на подъем и острым на язык, как Петерсон, чтобы играючи заигрывать с девчонками. Или встречаться изредка с кем-то без головной боли, связанной с нормальными отношениями, как Берман, который просто чудом умудрился закрутить интрижку с Рондой Ллойд и не огрести от Лоренцо, знающего, кажется, все секреты Хиллвуда, кроме этого, самого очевидного.       Сам же Сид на трезвую голову к девушкам не лез, предпочитая смотреть, а не трогать. Хотя, пару раз его пьяные подкаты сработали по одному лишь Богу известной причине, а потому он мог не беспокоиться о своей драгоценной невинности, которая была безбожно проебана где-то в кладовке дома на бульваре Венус в доме бывшей Стинки с одной из ее подружек, горячей, пусть и не согласившейся оставить свой телефон.       Возможно, Гифальди стоило бы больше думать о девчонках и меньше — о волшебной чертовщине, происходящей вокруг. Но пока единственной, кто его поимел, была Хельга Патаки, а посему парню не оставалось ничего иного, кроме как отложить дела сердечные в долгий ящик и разобраться с валькириями.       За этими мыслями Сид и встретил звонок с урока. Достаточно быстро собрав все свои нехитрые пожитки, он закинул рюкзак на одно плечо, и направился в сторону выхода, стараясь не хромать.       — Эй, Сид, стой! — за спиной раздался голос Святоши Шотмена, — Ты куда сейчас?       Неопределенно пожав плечами, Гифальди пытался разглядеть в толпе Хельгу и проследить за ней. Арнольд оказался достаточно проницательным, чтобы догадаться, кого ищет взглядом его старый знакомый.       — Если ты собирался заскочить к Хельге, то пошли со мной, это все равно по пути к Сансет-Армс?       Улыбнувшись, Гифальди подумал, что Вселенная не может быть такой ленивой. Шансы выведать что-то новенькое о валькириях сами шли в руки, и Сид был бы последним кретином, откажись он от них так быстро. А потому, дождавшись, пока Шотмен нагонит его в дверях, он расслаблено запустил руку в карман и потрогал сквозь ткань джинс теплую золотую монету.       Становилось все интереснее.