Это было у моря

Ми­мо прой­дешь — не гля­ди, Ис­ко­са — че­рез раз. Ра­ны не бе­реди, — Я ис­полнял при­каз. Не для те­бя тот лес, — Каж­дая тень здесь — зверь. Был я — да вы­шел весь Че­рез дру­гую дверь. На­доб­ности ис­кать Не воз­ни­кало ввек. Су­мер­ки, ночь, тос­ка… Спря­чет­ся че­ловек. И бес­ти­арий вновь Топ­чется под ок­ном, Сли­зывая, слов­но кровь, Про­литое ви­но. Клет­ку свою зап­ри, — Я не один здесь ль­ну К пло­ти тво­ей две­ри На ого­нек взгля­нуть. Те­ни спле­лись вок­руг, Толь­ко мо­тив — иной. И ни один — не друг, Чу­дищем дет­ских снов. Храб­ростью не сме­ши, — Бу­дет еще боль­ней. Бу­дет еще страш­ней В клет­ке од­ной, в глу­ши. Как в за­зер­калье, здесь Всё на­пере­косяк. Це­лый взи­ра­ет лес, К пруть­ям приль­нув­ши всяк. На ого­нек-цве­ток Рву­щий­ся че­рез ть­му… Но­вый судь­бы ви­ток, — Ес­ли сго­ришь, — пой­му. Ес­ли взле­тишь — про­щу, Скрю­чив­шись в тем­но­те, Во­ющий по меч­те, Пти­цею — от­пу­щу.

      Сандор притормозил возле открывающихся ворот и, не наклоняясь к Сансе, не глядя в ее сторону, сказал полушепотом:       — А теперь - самое главное. Слушай и запоминай. В лесу, когда ты упала с лошади, я нашел тебя сразу после этого, на полянке, где ты оставила шлем и перчатки. Там я посмотрел твой синяк. И отвез тебя на конюшню.       — Ага. И по дороге я задремала, потому что очень перенервничала и испугалась. А ты отвез меня в гостиницу.       — Вот именно. Где я отнес тебя в номер — это все видели — и оставил там спать. И больше я тебя вчера не видел.       — Вот как интересно, оказывается! И до какого времени ты меня «не видел»?       — До сегодняшнего утра. Я встретил тебя… дай подумать… в коридоре, возле лифта.       — Ага, я вышла купить в автомате бутылку воды, чтобы запить таблетку.       — Да, именно так. И тогда ты рассказала мне о своих страхах. Что боишься ночевать в номере одна. Кстати, вот твои лекарства, забыл. Можешь показать их врачу и спросить, правильные ли они.       — В пекло тебя, и врача вместе с тобой. Тетке ты рассказал эту сказку?       — Тише, ты. Тут хорошая слышимость. Да.       — И что она решила? Мне нужно паковать вещи?       — В каком-то смысле. Узнаешь. И это твой последний шанс переиграть события. Советую тебе им воспользоваться.       — Что ты имеешь в виду? Что она решила?       — Очень скоро узнаешь. Она тебе сама все скажет. Вот, уже пожаловала…       Серсея и вправду вышла на террасу, улыбаясь самой неискренней и лучезарной из своих улыбок. Сандор загнал машину в ворота, которые тут же начали закрываться за их спинами.       — Вот и вы. Врач уже приехал. Вылезай, голубка. О да, я вижу, у тебя и впрямь кончились все вещи, если уж тебе пришло на ум с утра надевать вечернее платье. Или был какой-то другой повод?       — Нет, что вы, тетя. Просто вообще не осталось вещей. Я собиралась нести их в прачечную в гостинице…       — Это все чепуха! Тебе их отлично постирают тут. Пес, забери из машины мешок Сансы и отдай его горничной. Надо полагать, она уже закончила чистить ковер в комнате Джоффри. Чего ради, не поняла, вы не подняли крышу в машине? Дождь же идет. А у Сансы нарядное платье.       — Дождь совсем мелкий. Когда едешь, не замечаешь его.       — Это ты не замечаешь, а платье — думаю, да. Ты толстокожий, как бегемот. Это платье стоит, как твоя месячная зарплата. Если оно испортится — я из нее вычту, уж будь уверен! Я тебе, кажется, велела следить за Сансой. Что-то ты как-то плохо справляешься…       — Нет, что вы, тетя, Сандор отлично справляется! Это я попросила не поднимать крышу. Хотелось свежего воздуха.       — Да? Ну что же, пусть… э-э-э… Сандор продолжает в том же духе. Полагаю, у него будет шанс себя проявить… Пойдем, голубка, врач ждет. Мы с твоей мамой все обговорили и решили, что надо сделать полный осмотр. Ну, как ты к своему врачу домашнему ходишь на ежегодный визит.       — Полный, тетя?       «Полный? Боги! Лучше умереть прямо тут. По крайней мере, не замечу, когда меня будут осматривать…» Санса бросила на виноватого Клигана полный ненависти взгляд. Серсея, подметив это, язвительно улыбнулась.       — Да, детка,  полный. Мы же не знаем, чем именно ты ударилась, что могла повредить. Лучше удостовериться, что везде все в порядке.       — Хорошо, тетя. Если вы считаете, что это необходимо…       — Однозначно. Врач даже привез переносной аппарат для этого ультразвукового исследования. Чтобы проверить все твои внутренние органы. Пойдем же.       Сандор уныло посмотрел им вслед. Теперь Пташка точно возненавидит его на весь остаток лета. Он же этого хотел, правда? Вот оно само получилось. Может, этой ночью он все же выспится…       Он вытащил дурацкий Пташкин мешок, отнес его горничной в подвальное помещение, собрал в большой пакет те из своих вещей, что могли ему понадобиться на ближайшие несколько дней. Что ж, по крайней мере, он будет сходить с ума, чисто одетый.       Через полчаса двери маленькой гостиной, где расположился врач, открылись, выпустив пылающую, как кумач, Пташку, которая тут же рванула в ближайшую ванную. Сандор сидел на террасе и слышал, как врач прошел в большую гостиную, где Серсея ругала горничную за то, что та поставила в напольные вазы не те цветы.       — Эти — в комнату Джоффри, непонятливое ты создание! Сюда — фрезии! Да побыстрее, скоро уже надо сервировать стол! Джоффри и Бейлиш уже выехали из города. Поди прочь, мне надо поговорить с доктором!       — Да, мэм. Извините, мэм. Я все сейчас переделаю.       — Иди уже, вот глупая корова! Ну, что у нас там, доктор? Как дела у моей племянницы?       — Ваша племянница совершенно здорова, мадам. У нее все в порядке. Синяк, конечно, очень большой, полагаю, он пройдет не раньше, чем через неделю. Я оставлю вам другую мазь. Девочка уже мазалась более слабым аналогом, а то, что рекомендую я, снимет отек быстрее. И еще таблетки — можно пить дважды в день, с утра и вечером, перед сном. Снимут боль и нервное возбуждение — девочка очень нервная, дерганая.       — У нее был тяжелый год. Смерть отца, полуневменяемость матери — ей сильно досталось… Я надеялась, что пребывание на морском курорте пойдет ей на пользу. А тут это падение…       — Да все будет хорошо. Физически она совершенно здорова. Просто легковозбудимая нервная система — это нормально в ее возрасте. И то, что вы еще спрашивали — я сделал полный осмотр. Она в том виде, в каком вышла из чрева своей матери. Никаких… м-м-м… повреждений я не заметил.       — Да? Ну, отлично! Спасибо, доктор.       — И вот еще что. От девочки сильно пахнет табаком. Вы уверены, что она не курит? Подростки часто скрывают это в таком возрасте. Для ее нервной системы это совсем не полезно. Вы уж последите, чтобы сейчас не выработалась эта дурная привычка.       — Да что вы говорите? Пахнет табаком? Как странно. Я ничего такого за Сансой не замечала. Она очень хорошая, послушная девочка — не из тех, которые вылезают из окна по ночам и смолят сигареты…       — Мне тоже так показалось. Но, как врач, я был обязан вас предупредить…       — Спасибо, доктор. Вероятно, это от того, что она ехала в машине с моим телохранителем. Он все время курит, безостановочно. Я решила, что раз Санса так все переживает, на время приставить к ней кого-то, кто сможет следить за ней и оберегать ее. Она такая ранимая…       — Да, это отличная идея, мадам. Девочке нужно успокоиться. Да и лишний присмотр не помешает. Предупредите вашего человека, что пассивное курение почти так же вредно, как и активное. Пусть старается курить на улице, что ли.       — Вы совершенно правы, доктор, обязательно. Сколько я вам должна за визит?       Серсея увела доктора в свой кабинет. Сандор, замерший на террасе, как статуя, на все время разговора, облегченно вздохнул, слез с перил и спустился в сад.       Зачем, седьмое пекло, Серсее понадобилось проверять Пташку по полной программе? Удостовериться, что он, Пес, сказал правду о том, что не трогал ее? Как же все это надоело, тошно и противно. Неужели Пташка все же достанется Джоффри? Интересно, в курсе ли ее мать о грандиозных планах Серсеи? Видимо, они уже все и запланировали… В богатых семьях так часто бывает — чем выше ты сидишь, тем меньше тебе позволено. Что за радость от такой жизни?       Взять хоть Серсею и Роберта. Серсея кажется довольной своим положением — но и в ее глазах мелькает зависть, когда она видит в своем кругу счастливые семейные пары. А про Роберта и говорить не приходится: он готов в любой момент поведать всему миру, что его двадцатилетней давности брак с богатой наследницей, выбранной ему опекуном — самое большое несчастье в его жизни. Помимо, конечно, того, что вино не течет из водопроводных кранов. Насчет вина Сандор был с ним, впрочем, вполне согласен.       Боги, о чем он думает!  Если Пташку выдадут замуж за Джоффри (а формально, это может случиться и через неделю, когда ей стукнет шестнадцать — и она достигнет возраста согласия, с соответствующим разрешением от матери), она же будет вечно мозолить ему глаза! Она станет его хозяйкой. Как Серсея. Пес и так принадлежал ей, но тут он станет ее вещью, будет сопровождать ее на все идиотские мероприятия, концерты, стоять за ее спиной, пока она в стоящем, как чугунный мост, наряде будет наслаждаться из мягкого кресла для особо важных персон тошнотворной музыкой своего супруга. Он будет стоять под дверью их спальни, когда Джоффри  — седьмое распроклятое пекло! — задумает разделить супружеское ложе!       Нет, все это точно — слишком. И это уже будет навсегда… Разве что и Пташку, и Джоффри ушлют в колледж. Серсея что-то говорила об этом. Интересно, его самого тоже пошлют с юной четой? Должен же кто-то охранять их от злых студентов…       Нет, пора менять работу. По крайней мере, клиента. Уехать куда-нибудь подальше от столицы (на север — хватит с него югов), найти какого-нибудь богатея — хорошие телохранители нужны всегда и везде… Может, если он сделает все правильно — опять это треклятое словечко! — Серсея даст ему рекомендацию? Сандор горько усмехнулся. «Отдам в добрые руки цепного Пса. Не кусается, послушен, готов сидеть под твоей дверью денно и нощно или греть тебе постель холодными зимними вечерами. Уродливость компенсируется преданностью…»       А вот и доктор, уже загрузил свои адские машинки. Белый микроавтобус выезжал в уже открывшиеся ворота. А за воротами стоял лимузин Джоффри. Обед, стало быть.       Джоффри был явно доволен поездкой. Весь взлохмаченный, глаза горят гаденьким огнем.       — Как поиграли, милый?       — Поиграли? А, замечательно, мам! Очень увлекательное занятие этот теннис!       — Да ну? Я предпочитаю все же верховую езду. Кто же выиграл?       — Одно другому не мешает, мама. Ты еще спрашиваешь? Я, конечно!       — Хорошо, мое солнце. Переоденься к обеду. И ты бы помылся, а то весь потный.       — Пожалуй. А где Пес?       — Мотается где-то в саду. Я приставила его к Сансе. После падения с лошади она стала всего бояться. Пока Бейлиш у нас гостит, Пес будет при ней в гостинице. А с понедельника она поселится у нас.       — Хорошо. Я хочу научить ее играть в теннис. Коль скоро ты говоришь, что я должен на ней жениться, хотя я предпочел бы что-нибудь другое — она такая дура, и худая, как смерть, вдобавок - надо, чтобы у нас были общие точки соприкосновения, занятия.       — Я рада, что ты так решил. Это очень, очень хорошо. Если вы с ней договоритесь с самого начала — она будет тебе хорошей женой, я уверена. Может, она и глупа, но зато, по-моему, послушна и красива. И ты знаешь про ее активы.       — Знаю-знаю, надоело уже! Но она не так уж и послушна. Иногда она спорит со мной, говорит мне гадости. Но я ее быстро от этого отучу. И, наверное, ее можно слегка раскормить. И сделать ей большую грудь. А то это какое-то убожество.       — Не сомневаюсь, что, как только вы поженитесь, ей не захочется больше с тобой спорить. Касаемо груди — это мы обсудим. Санса еще растет, так же, как и ты. Думаю, стоит подождать,  пока природа с ней не закончит.       — Я не желаю ждать! Это так скучно! А скоро нам надо жениться?       — Я хочу, чтобы вы поженились до того, как ты уедешь в колледж. Она закончит школу в столице, и поедет в тот же колледж, что и ты.       — А это обязательно — в один и тот же? Я не хочу, чтобы она торчала у меня перед носом и мешала мне развлекаться. Она такая зануда.       — Уверена, что обязательно. Вы будете ходить на разные занятия, посещать разные компании. Только жить будете вместе. Мы с отцом купим вам дом где-нибудь в кампусе, как только ты определишься с выбором колледжа. Не беспокойся обо всем этом, милый. Пока у тебя еще год школы — и куча времени, чтобы привыкнуть к мысли о том, что ты уже взрослый. Ты почти уже мужчина, пора начинать вести себя соответствующе.       — Что я и делаю, мама. Однако, хочется есть. Я пошел переодеваться.       — Ждем тебя внизу, без тебя не начнем, обещаю.       Серсея поспешила в столовую — проверить сервировку и цветы. Фрезии уже поставили в вазы. А что тут делает эта орхидея? Ох и дура же эта горничная! Гнать ее в шею!       В комнату вошла бледная Санса, оглаживая платье.       — Что случилось, дорогая? У тебя больной вид.       Джофф прав, худая, как вешалка. И эти рыжие космы, что торчат во все стороны… Зачем, ради всего святого, она отрезала себе волосы?       Серсея видела ее фотографию, что привез Роберт из своей очередной поездки к Старкам. Сунул ей ее под нос, словно гордился чем-то, жирный дурак! «Смотри, какой цветочек вырос у Неда в саду! В самый раз для Джоффа, а?» В кои-то веки Серсея была согласна с мужем. Да, красивая, милая девочка. А та часть активов, что причитается ей по воле отца (тот, как водилось у них в кругу, составил завещание заранее, на всякий случай  — а у Серсеи и на севере были свои осведомители) делает малышку еще более привлекательной.       Хорошо, что Джоффри перестал сопротивляться этому союзу. Вообще, он сегодня в удивительно хорошем настроении, которое резко улучшилось после его поездки на теннисный корт. Когда он утром садился в машину, то ныл и брюзжал на тему горничной: что ее надо выкинуть вон без единой копейки прямо сейчас. Насчет горничной Серсея была согласна с сыном, но она никогда раньше не замечала, чтобы он так быстро забывал о том, что его раздражало. После возвращения из города он и словом не обмолвился о девчонке — и это при том, что она уже дважды попалась ему на глаза. Он только фыркнул, показывая на свою спортивную сумку: «Разбери это и выстирай!». Чудеса…       Санса, меж тем, мялась на пороге. Боги, когда эта девочка краснеет — а делает она это постоянно — то становится похожей на морковный взрыв.       — Так что же, дорогая? Может, ты сядешь?       — Я… мне стало нехорошо после врача. Да и сейчас неважно. Спасибо.       — Боги, детка, сядь уже где-нибудь! Я распоряжусь, чтобы тебе принесли куриного бульона из кухни.       Что за овца, честное слово! Из-за какого-то врача ее вывернуло. Никакой стойкости. Как же она потом рожать-то будет? А рожать она будет. Обязательно. Хотя бы одного — Джоффри нужен наследник.       Серсея раздраженно повела плечом.       — Садись, отдыхай.  Тебе надо подкрепиться. Сейчас принесут бульон.       Серсея ушла, а Санса села на маленький диванчик у окна. Голова еще кружилась, желудок то и дело сводило спазмами. Впрочем, мысль о бульоне Сансу не расстроила. И зачем она столько съела за завтраком? Санса всегда ненавидела врачей. В кабинет врача, на ежегодный осмотр, ее, обычно послушную, (такие шутки были свойственны, скорее, Арье) папа с мамой затаскивали вдвоем, а вся амбулатория звенела от отчаянных детских криков.       С годами она перестала плакать, но организм реагировал по-своему, и это было совершенно вне ее контроля. Уже третий раз — с того момента, как ей начали делать полный женский осмотр — после того, как похолодевшая от страха и смущения Санса слезала с койки, ее неизменно выворачивало. В этот раз она хоть успела добежать до ванной.       Серсея вернулась с чашкой бульона — горничная была занята раскладыванием блюд по сервировочным тарелкам и блюдцам.       — Вот твой бульон, голубка. И потом можешь отдохнуть в моей спальне, если хочешь…       — Большое спасибо, тетя. Мне уже лучше. Я, пожалуй, лучше пройдусь после обеда, а то голова болит.       — Как скажешь. Я бы, на твоем месте, поспала. Или ты хочешь, чтобы тебя отвезли в гостиницу? Кстати, насчет гостиницы — я уже сказала это Клигану. С понедельника, когда уедет Бейлиш, ты переедешь к нам — это не обсуждается. Пока же поживешь в гостинице под присмотром. Я уже распорядилась насчет номера. Ты переедешь в двойной люкс, и во второй комнате при тебе будет дежурить наш Пес. Так тебе будет спокойнее.       — Нет, тетя, пожалуйста, не надо!       Боги, нет, нет — еще и это! — что за извращенное наказание валилось на их несчастные головы? За что?       — Боги, детка, ты все еще боишься Пса? Уверяю тебя, он совершенно не опасен. Воспринимай его, как вещь. Уродливую, но полезную. Вот и доктор сказал, что у тебя нервы, как струны, и что присутствие взрослого тебе сейчас необходимо. Так что это решено. Если он будет надоедать, или, к примеру, пить по вечерам, можешь звонить мне, я приму меры. Однако, пей свой бульон, а то он совсем остыл… Пойду проверю, что там Джофф…       Санса отставила свою кружку на мраморный столик и зарыдала, облокотившись на белую спинку дивана. Почему все так сложно? Так горько? Почему никто ничего не понимает? Самое неловкое и страшное, что могла себе представить Санса, была еще одна такая ночь. А тут — до понедельника! Это пять ночей! Пять, седьмое пекло!!! Что же им теперь придумать — чтобы выдержать этот кошмар?       С другой стороны — она сама виновата со своими фобиями.  Держала бы рот на замке, авось, и обошлось бы. И Сандор тоже хорош - ну, к чему понадобилось выкладывать все это тетке? А теперь — на тебе! — сама будет мучиться, и его, не Пса — Сандора — тоже мучить… Ему, пожалуй, будет еще хуже, чем ей. Хотя Санса с трудом представляла, куда еще может быть хуже.       Рядом кто-то сел.       — Что случилось, дитя? О чем ты так горько плачешь?       — Извините, сэр. То есть, Петир, я все время забываю… Очень болит голова…       — Сочувствую тебе. Но не позволяй плоти брать над собой верх. Ты командуешь ей, а не она — тобой. Помни это всегда. У меня никогда не болит голова — я ей просто этого не разрешаю…       — А как у вас это получается?       — Практика, дорогая моя, практика. И еще здоровый организм. К врачам я тоже не хожу. Ненавижу врачей. Ненавижу, когда они ко мне прикасается своими вечно холодными руками, пока я лежу и не имею никакого контроля над тем, что происходит. Контроль — это все, дорогая. Кто держит в руках ситуацию — и себя самого, естественно, — не может проиграть. Да, а еще у врачей в кабинете так мерзко пахнет! От тебя тоже сейчас тот же аромат — после визита доктора. Хотя, платье у тебя — что-то выдающееся. Ты даже не принцесса — ты королева. Даже с заплаканными глазами.       — Спасибо, Петир. Я уже затаскала это платье — то слезы, то… А про врачебный запах я с вами согласна. До сих пор горло сводит. Кстати, сэр…       — Петир, моя прелесть.       — Да, простите. От вас всегда такой необычный аромат, я все не могу понять, что это. Что-то очень знакомое…       — Это мята. Мой любимый запах.       За обедом Джоффри был до неприличия весел и возбужден. Он накладывал матери еду, которой она не просила. Наливал Мирцелле сок в бокал — Мирцелла бросала на него испуганный взгляд и вжималась в стул. Он даже взлохматил младшему брату волосы и поправил ему съехавшую на бок салфетку — Томмен вечно заляпывал едой одежду. Санса, уткнувшись в свою чашку с остывшим уже бульоном, уныло грызла сухарик и настороженно смотрела на троюродного брата, искрящегося весельем, словно он все утро провел за любимыми занятиями, топя котят в ведре и обрывая живым бабочкам крылья. Чем он, собственно, занимался в городе?       Бейлиш, лукаво улыбаясь, смотрел на Джоффа из своего угла. Сандора за столом не было. На его месте сидел узколицый, с совершенно белыми волосами и бровями охранник Бейлиша. Когда он смотрел на тебя в фас, казалось, что его невыразительное лицо состоит из склеенных неровной линией, небрежно сведенных вместе профилей.       — Мама, а где Сандор? — словно поймав ее мысли, пропищал Томмен.       После того, как Клиган научил его стрелять из лука, мальчик испытывал к охраннику искреннее восхищение, порой переходящее в преклонение. На Томмена вечно не обращали внимания — вся любовь матери доставалась первенцу, а дядя Роберт вообще не замечал сыновей: когда он гостил у них дома, он рассказывал только про успехи и красоту Мирцеллы.       — Пес? На что он тебе? Я услала его в кухню, поест с прислугой, где ему и место. А то он что-то совсем распустился. Возомнил себя членом семьи. Его физиономия портит мне аппетит.       — Мама, так нечестно! Он всегда ел с нами.       — Томмен, не позорь меня! Ты видишь, у нас гости! Для прислуги нет места за столом.       — Мне нет дела до гостей! Сандор — не прислуга, мам. Он нас охраняет. И он научил меня стрелять из лука…       — Томмен, я полагаю, что ты доешь свой обед в детской. Эй, милочка, проводи Томмена в детскую и скажи няне, что он наказан.       — Хорошо, мэм. Пойдемте, сэр.       — Я не хочу, мама! Я пойду есть на кухню, к Сандору… Мама, что я сделал? Почему ты всегда на меня злишься?       Горничная увела сопротивляющегося Томмена. У Сансы на глаза навернулись слезы, и она вспомнила утреннюю сцену в буфете. Почему женщины так хотят стать матерями — а потом так тяготятся наличием детей? Их мать никогда так с ними не разговаривала, даже с непокорной, упрямой Арьей…       Есть ей совсем расхотелось. Она отставила свой ледяной бульон и коротко попросила разрешения выйти из-за стола. Серсея, разговаривающая с одним из людей Бейлиша о какой-то художественной выставке, не глядя на нее, кивнула. Джофф, напротив, запротестовал.       — Нет, куда же ты, сестренка? Я еще не спросил тебя про теннис. Ты умеешь играть?       — Да, умею. Я два года занималась в секции. Даже выиграла один турнир.       — Вот как, — Джоффри надулся — Здесь, на этой площадке, измененные правила. Ты бы могла поехать со мной в следующий раз. Что вы думаете, Бейлиш?       — Боюсь, что не разделяю вашего энтузиазма, юноша. Санса только что получила серьезную травму. Ей не стоит напрягаться, и врач, как я понимаю, сказал то же самое. Подождите с месяцок.       — Но она же уедет домой в конце лета!       — Ну хоть дождитесь ее дня рождения. Я так понимаю, юная леди, ваш день рождения будет через неделю? За мной — подарок! А вы могли бы подарить вашей сестре новую теннисную ракетку, Джоффри.       — Хорошая мысль, Бейлиш. Я обдумаю ее. Спасибо за совет.       — Всегда пожалуйста, юноша. Я к вашим услугам.       Санса выскользнула из-за стола, решительно не понимая, что они обсуждают. Казалось бы, совершенно невинная тема спорта вдруг начала казаться чем-то запретным, почти неприличным. Как же она устала!       Санса, подбирая подол платья, пробралась через заросли можжевельника на мокрый пляж. Идти по дорожке было лень. Она села на камень, наполовину обросший снизу зелеными пахучими водорослями и волнистыми шапочками ракушек. Скинула надоевшие туфли, опустила натертые жесткими кожаными краями туфель ноги в прохладную воду. Дождь давно перестал, парило чуть меньше, и порой в воздухе чувствовался намек на прохладный ветерок, который принес на неприютный сейчас пляж горький привкус осеннего костра, что жгли где-то далеко, и опавших листьев. Море отливало перламутром, а небо странного бело-желтого цвета было до горизонта затянуто сине-фиолетовыми длинными облаками.       — Ну, и что мы будем теперь делать, Пташка, а?       Санса обернулась. Клиган черным призраком возник на том же месте, где в прошлый раз она заметила его, вылезая из воды. Лицо его казалось странно беспристрастным, но в серых глазах Санса прочла то же, что ощущала сама — безысходную тоску и отчаяние человека, попавшего по своей же глупости в западню, из которой не было выхода.       — А что нам еще остается? Жить дальше.       — Отличное предложение, седьмое распроклятое пекло! Пить в твоем присутствии мне не разрешили. Курить — только на улице. Я, знаешь ли, тоже не железный. И не могу не спать пять ночей подряд. Я уже и так подыхаю от усталости.       — Простите.       — Опять ты мне выкаешь? И как тебе не надоест?       — Прости. Не буду.       — Вот и славно! Давай так. Заключим сделку. Станем ну, друзьями, что ли. У тебя же есть старший брат, верно? Ну, представь себе, что говоришь с ним. И никаких физических контактов. Никаких провокаций. Я, со своей стороны, постараюсь держать себя в руках. Меньше тебя обкуривать. Пить я, конечно, буду все равно, но не так нарочито, и уменьшу дозу. А ты будешь вести себя прилично, как хорошая маленькая девочка.       — Я не маленькая девочка.       — Я знаю, седьмое пекло! Это будет как игра.       — Я думала, что вам не нравятся игры. Что вы предпочитаете правду.       — Опять ты выкаешь? Да, я не люблю игр, не люблю притворства. Но сейчас, в этой ситуации… Считай, что я изменил мнение.       — А что мы будем делать? Ну, когда не будем… спать…       — А что бы ты делала со своим братом?       — Мы всегда разговаривали.       — О чем?       — Да обо всем на свете! О наших общих воспоминаниях — он помнит вещи иначе, чем я. Я помню картинки, а он — факты, названия, имена…       — Да, общих воспоминаний у нас с тобой нет, тут ничего не поделаешь. А те, что есть, лучше не вытаскивать, для общего же блага.       — Ну, всегда можно что-нибудь придумывать… Иногда мы с братом говорили о том, что хотим делать, когда станем взрослыми. Куда поедем, чем бы там можно было заняться… Сравнивали вещи, что нам нравятся: музыку, книги, места…       — Я в этом ничего не понимаю, но готов попробовать. Если ты мне поможешь начать.       — Очень хорошо. Я согласна.       — Значит, по рукам.       Он подошел к ней, протянул свою огромную ладонь. Ее рука, прохладная от сырого камня, была почти в два раза меньше. Они пожали руки, и оба одновременно вздрогнули от прикосновения.       Сандор вскинул здоровую бровь.       — Так, все. Больше никаких контактов. Только разговоры.       — Только разговоры, да. Обещаю. Отвези меня обратно, в гостиницу. Я устала.       — Не знаю, надо спросить у Серсеи. Отпустит ли?       — Спроси.       Сандор развернулся, оставляя на влажном песке четкие следы, и ушел на террасу, где, судя по звукам беседы, сидели Серсея и Петир Бейлиш. На Сансу пахнуло уже знакомым ароматом вишневых самокруток. Все же, приятный запах.       Она слышала, как Сандор задает Серсее короткие вопросы. Ее ехидный смех: «Что, уже хочешь утащить свою добычу в нору, Пес? Торжествуй — можешь таращиться на нее всю ночь напролет. Только глазами дырку в ней не прожги, а то станет таким же чудищем, как и ты». Зачем она так? Это звучало так… так жестоко! Так отвратительно пошло! Санса поморщилась от боли — внутри было так, словно ей заехали по самому больному месту, шлепнули жесткой ладонью по поврежденному боку… Ей захотелось перенестись отсюда за тысячу миль. И забрать его с собой. В какое-нибудь такое место, где их наконец оставят в покое.       С террасы раздался веселый смех, и голос Серсеи прокричал:       — Мешок с бельем своей принцессе не забудь, рыцарь! Машину можешь мою взять. Как отвезешь Сансу в номера, поезжай на мойку и вымой машину, коль скоро увиливаешь от работы. С утра пригонишь ее к восьми — я еду в город. И возьми на столе моего кабинета лекарства для девчонки — таблетки два раза в день, с утра и вечером, перед сном. Еще мазь. Будь хорошей сиделкой и напоминай ей о приеме лекарства. И не забудь о колыбельной. Чтобы уж она точно мучилась кошмарами всю ночь! Удачно вам провести время!       Санса сползла с камня, взяла в руки туфли. Она было решила забежать на террасу, поблагодарить тетку за врача, но вдруг поняла, что ей этого совсем не хочется. Особенно в связи с тем, что она только что услышала. Она осознала, что то, что для них с Сандором было невыносимо тяжело — все это завуалированное болезненное притяжение-отталкивание — для давно заметившей все Серсеи было лишь веселым действом, развлекухой, экспериментом с неизвестной пока концовкой. И идея поселить их в один номер — еще одна фаза этого эксперимента. Как посадить жуков в банку. Одно Сансе было непонятно — для чего это вообще было Серсее нужно? В отличие от Джоффри, Серсея ничего не делала просто так — любая ее жестокость несла в себе скрытый смысл, вела к конкретной цели. Что же это было сейчас? В какой игре Санса была лишь разменной фигурой? Ни на один из этих вопросов ответа она не находила.       «Контроль, дорогая, контроль. Кто контролирует себя и ситуацию — проиграть не может». Санса тяжело вздохнула и побрела, касаясь кончиками пальцев влажных ветвей кипарисов, к калитке.  Ей предстояла хорошая тренировка самоконтроля.