Это было у моря

Девочка или песня? Голос почти охрип. Глупо и неуместно, Как я в балладу влип. Ты — моя горькая радость, Терпкая, как вино. Времени не осталось. Времени — все равно. Как бы мы ни старались, — Кто-то решит за нас. Дети не наигрались С отзвуком от проказ… Ты — моя первая нота, Чистая, как ручей. Песню придумал кто-то, Но инструмент — ничей. Я, как всегда, снаружи. В башне ты не одна. Истину обнаружив, Выпью ее до дна. Ты — моя невозможность, Нить из других миров… Слышу огонь по коже И не страшусь костров.

      Уходить от нее было тяжело, хуже, чем раньше. Сандор открыл калитку. Во дворе опять была суматоха. Седьмое пекло, неужели опять проклятущая конная прогулка? «Хоть бы меня не взяли», — тоскливо подумал Пес. Ну, должно же и ему когда-то повезти.       «Тебе уже повезло, — напомнил он себе, — вчера… И не смей ныть… Радуйся, что у тебя еще есть время, когда можно пробыть с ней наедине. Мало времени — но оно есть». Три вечера — и три ночи, восхитительно длинные. Слишком короткие, чтобы тратить их на сон. Была бы его воля, Сандор не спал бы совсем. Сидел бы и смотрел на это свое персональное чудо, иногда дотрагиваясь до кончиков ее волос или вдыхая ее запах — даже этого уже хватало, чтобы переполнить его сознанье невообразимой смесью эйфории и горечи, и зависти к самому себе.       Сандор даже не мечтал о чем-то большем. Крамольные мысли наползали почему-то с утра — видимо, после сна определенные, расчерченные им границы, стирались под мощным напором подсознания, и рассудку еще нужно было какое-то время, чтобы водвориться обратно, в привычные рамки. В моменты пробуждения, вот как сегодня, Сандору виделись картины — проклятая голова, провалиться тебе к Иным за все эти иллюзии, столь точные, в деталях стоящие перед глазами, что хоть вой! — как могло бы быть, если бы не… Если бы они родились в иное время, если бы обстоятельства, окружающие их жизни, сложились по-другому… Если бы он… Если бы она…       «Знаешь что, дружок, бери, что есть — пока вообще дают». И откуда можно было знать, как бы оно сложилось в другое время и в иных условиях? Учитывая его везение, да и Пташкино, между прочим, тоже — скорее всего, было бы только хуже.       Но как чертовски неправильно все же было оставлять ее там, на берегу! Сандор со злости пнул камень, что лежал возле песчаной дорожки, ведущей к дому — камень откатился прямо к ногам Серсеи, только что спустившейся с террасы.       — Ты что это себе позволяешь? Совсем умом тронулся? Ну-ка, поднял все быстро и положил на место!       Сандор, не спеша, подошел к хозяйке вплотную, отодвигая носком ботинка камень более-менее на прежнее место. Серсея уставилась ему в лицо, слегка прищурившись — зеленые глаза сверкают, как обычно — готовится к атаке, адская кошка! Он выдержал ее тяжелый взгляд и даже не стал отводить глаза, по поводу чего немедленно себя и поздравил: «На хрена ты ее провоцируешь?».       — Так-так, что у нас тут? Где ты оставил телефон, глупая образина? Я тебе уже в десятый раз звоню. Это уже прямое нарушение условий твоей работы. Ты должен быть доступен. Всегда. Помнишь? Не боишься, что я тебя выгоню прочь, как поганого пса, коим, ты, впрочем, и являешься?       — Воля ваша. А что случилось?       — Если бы что-нибудь случилось, я бы тебя уже убила, тварь! Ничего не случилось. Как всегда, я теряю из-за тебя время. Если бы ты держал свой гребаный телефон там, где ему полагается — в кармане — и был начеку, а не тонул бы в своих неразделенных мерзких воздыханиях по этой мелкой рыжей дуре, то мы могли уже ехать туда, куда было запланировано, а не торчать тут, ожидая, пока жара нас всех задушит.       — Я не…       — Как всегда, ничего не понимаешь, знаю. Мысли — это не про тебя. У тебя — одни инстинкты, да и те, похоже, притупились — жуть, что делает с мужиками похоть! Джоффри вздумалось устроить еще одну конную прогулку, пока погода не испортилась. Он пожелал, чтобы твоя подопечная тоже присутствовала, хотя, ума не приложу, зачем. Она так славно себя показала в прошлый раз, что в этот все вполне может кончиться летальным для нее исходом. А мне это слегка невыгодно. Ну да ладно. Ты должен был подойти к телефону — тогда бы ты все это узнал вовремя и захватил Сансу с собой. Однако я ее здесь не вижу. Почему? Правильно, потому что ты запихал свой идиотский телефон в какую-то задницу! Ты его, часом не пропил, а? Кстати, должна отдать тебе должное — перегаром от тебя воняет не так сильно, как обычно. Что, тебе уже хватает присутствия девчонки, чтобы впасть в это тупое забытьё, за которым ты гоняешься каждый вечер? Если так, то поздравляю! Так, авось, накопишь на новую трубку. Или на пластическую операцию — может, твоя мечта перестанет от тебя шарахаться. Нет, постой, придется тебе искать другую зазнобу — эта достанется моему сыну, как я могла забыть…       Губы Серсеи тронула легкая усмешка, она внимательно смотрела на Клигана.       — Ишь, как ты морщишься, значит, задело. Мелочь — а приятно. Вот и славно, знай свое место. И найди мне эту маленькую дрянь. Не позже, чем через полчаса нам надо выехать.       Сандору ничего не оставалось, как взять в доме ключ от Серсеиного дурацкого кабриолета. Пока он выводил машину из ворот, столкнулся с выходящим из калитки Бейлишем.       — А, Клиган, куда это ты собрался с утра пораньше на этой симпатичной машинке? Кататься? Очень она тебе не идет.       — Вам-то что за дело? Хозяйка послала по делам.       — Ах, по делам. Ну-ну. Тогда не медли…       Сандор рванул послушную машину, обдав проклятущего Бейлиша клубами пыли. Боги, как же не нравился ему этот человек! Прямо внутри все холодело от ненависти. Сандор и сам толком не понимал, чем его так бесит Мизинец.       Когда-то он здорово помог ему с рекомендацией на эту работу. У Бейлиша были связи везде, а Пес в тот момент был на мели, и то была очень унылая и затяжная мель — денег хватало только на еду и на съем койки в весьма неприятном притоне на окраине столицы. Тогда Пес вспомнил про Бейлиша — тот подвизался, насколько ему было известно, с его треклятым братом, который, кстати, тоже был в столице и, по слухам, шел на очередное повышение. Сталкиваться с братом Сандору хотелось еще меньше, чем с Бейлишем, поэтому выбора у него не было — пришлось тащиться на поклон к Мизинцу. Тот принял его вполне радушно — насколько понятие радушия может быть применимо к Мизинцу, с этой его ухмылкой и пахитосками.       Не прошло и трех дней, как Сандор попал на должность телохранителя к довольно хорошо известному в узких кругах владельцу сети частных клубов закрытого типа в столице. Тот искал охранника для сына-подростка. Пес был страшно доволен, особенно учитывая, что ему не придется теперь возвращаться в свою кошмарную комнату, где порой попадались такие тараканы, которых можно было принять за небольших крыс. А уж запахи…       Новая должность предполагала, что он будет находиться при мальчишке почти круглосуточно. Все было прекрасно, пока Пес не встретился со своим новым подопечным и не понял, на какой ад он себя обрек, подписав этот загребучий контракт. Бейлиш, конечно, знал, что представлял из себя уже тогда, в свои тринадцать, восходящая звезда эстрады Джоффри Баратеон. Полгода ушло у Пса на то, чтобы привыкнуть не реагировать на непрерывные подковырки злобного мальчишки. Потом тому надоело: Пес выбрал правильную тактику — больше всего Джоффри радовался, когда видел, что его шутки попадают в цель. Пес же с каменным лицом вообще не реагировал ни на что, кроме конкретных указаний, и Джоффри с неохотой оставил его в покое, переключившись на более доступные жертвы — одноклассников, младшего брата и все в таком духе.       Пес с большей радостью охранял бы самого Роберта, но тот не любил, когда за ним таскаются: считал это ниже своего достоинства, полагая — и тут его мнение полностью совпадало с мнением самого Пса — что уж, коль скоро родился мужчиной, то хотя бы будь в состоянии защитить себя сам. Для своего возраста и комплекции Роберт был вполне ничего — он частенько и с большим удовольствием ввязывался в пьяные разборки в кабаках, которые посещал по вечерам в надежде сбежать от ненавистной супруги и тоскливых мыслей. Пить Роберт предпочитал в обычных барах, а за эксклюзивом ходил в дорогие бордели, не свои, конечно. Это было слишком скучно. Пса он брал с собой на тот случай — а это происходило регулярно — если его придется тащить тушкой в машину после попойки. Пес с шофером с трудом справлялись вдвоем — Роберт был отнюдь не миниатюрен. Впрочем, чем дальше, тем больше Роберту осточертевало все, что его окружало, включая вино и шлюх.       Около года тому назад его друг Старк (Пес видел его мельком пару раз — обычно Роберт сам ездил к Старкам на несколько дней, оставляя возмущенную Серсею с детьми на откуп слугам и Псу) внезапно свалился с сердечным приступом прямо на переходе в центре города, спеша на очередное деловое совещание. Роберт был в тот момент за границей по каким-то делам, связанным с важным слиянием компании с более крупной, на котором очень настаивала Серсея. Узнав о смерти друга, Роберт немедленно выехал домой. Он не успел даже на похороны, к тому времени тело Старка уже отправилось в свой последний путь — на его родной север. Роберт ушел в жесточайший запой (Сандор сам таскал ему вино) и не просыхал месяц или около того.       Слияние сорвалось. Серсея в бешенстве пригрозила Роберту натравить на него соответствующих врачей, если он не прекратит безвылазно сидеть и квасить в своем кабинете красного дерева, который за месяц запоя превратился в подобие той комнаты, что Сандор снимал в трущобах до того, как устроился к Баратеонам. Крыс и тараканов в кабинете у Роберта, конечно, не встречалось, но вот запах стоял почище трущобного. А еще хозяин порой начинал крушить дорогую мебель и лампы — все, что попадалось ему под руку и еще не было сломано.       Дом достался Баратеону от покойного тестя — по завещанию, частью наследства Серсеи. Кабинет в прошлом тоже принадлежал тестю, очень крупному специалисту по добыче угля и нефти на севере. Все его состояние, в основном, было поделено между двумя сыновьями — братьями хозяйки — карликом и красавцем. Серсее досталось от отцовского наследия очень мало, в основном, подачки, вроде этой, и она винила в этом мужа. А он пил, мрачнел, ломал кабинет ее отца — и не шел ни на какие сделки ни с супругой, ни с окружающим миром. Правда, после угрозы жены запихать его в закрытую лечебницу и заставить проходить освидетельствование на вменяемость, Роберт несколько умерил свой пыл по части пития, но дела уже покатились под откос с такой скоростью, что даже Пес понимал — развязка не за горами.       Теперь Роберт безуспешно пытался привести хоть в какой-то порядок загнивающий бизнес — надо сказать, что получалось это у него лучше, когда Серсея не дышала ему в затылок, и Пес вполне мог понять, почему. Интересно, на что это все будет похоже, когда они вернутся осенью в столицу? Ланнистерша с головой ушла в дела сына, стараясь наладить его собственный доход. Пес поначалу восхищался ее воистину неуемной любовью к собственным детям, особенно к Джоффри, но, поближе узнав и Серсею, и ее старшего отпрыска, пришел к выводу, что, вероятно, и змея будет до последнего защищать своего драгоценного змееныша — особенно, если будет считать, что весь мир ополчился против них.       А теперь Серсея затеяла какую-то игру, в которую была замешана ничего не подозревающая Пташка. Тут хозяйке и понадобился Бейлиш. Если на горизонте замаячил Мизинец - жди беды. Пес уныло надеялся, что Серсея просто хочет наложить лапу на девчонкино будущее наследство. Пташка была родом из той самой северной дыры, где когда-то отец Серсеи налаживал из столицы свои дела. Его конкурентом в поле был именно Старк. Обоих уже нет на свете, проекты Ланнистера остались не доведенными до ума, дела Старка были заморожены до достижения наследниками нужного возраста и положения. Пес краем уха слышал, как нелепое завещание северного бизнесмена обсуждалось Робертом и Серсеей. Разменной же монетой стала она, Санса Старк, его Пташка. И она достанется мерзавцу Джоффри из-за каких-то там активов мертвеца!       Боги, если бы можно было отрезать от нее все это наследство, взять ее такой, какая она есть — какой он оставил там, на берегу — лучом света, в слишком тесной майке и забрызганных морской водой шортах! Отдать всем этим шакалам их драгоценные бумажки, увезти ее куда-нибудь подальше, остаться с нею там, навсегда…       Сандор безжалостно вжал почти до предела педаль газа, и послушный зверь взревел еще сильнее, разгоняясь до немыслимой скорости на узкой дороге. Клубы пыли заволокли обочину, скрывая от Сандора море, берег и даже небо.       Что за идиотские мысли! Пожалуй, Пташке будет лучше с Джоффри. Так, хотя бы, она сохранит свой статус, будет жить соответствующе, получит хорошее образование, и, авось, набравшись ума в одном из этих престижных колледжей, куда берут только гениев или детей толстосумов, бросит своего супруга через пару лет.       Девочке надо растить крылья, а он, Сандор — только эпизод в ее жизни, никчемный балласт, что помешает ей взлететь. Все, что он может — это сжать зубы и продолжать верно служить Джоффри. И заодно оберегать от него, по возможности, Пташку. Если не он — то кто же тогда? Так хоть есть шанс, что она в относительном достатке и покое доживет до вступления в наследство. А там, может, найдется кто-то, достойный ее — и по положению, и по сути. И тогда у нее будет возможность выбора…       Его удел — стоять за ее спиной в тени, отгоняя шакалов, пока она не окрылится и не улетит от них всех, оставив этот взбесившийся бестиарий позади — светлым росчерком затерявшись в том небе, что доступно только Пташкам. У него была только эта мечта — она вела его вперед, не давая послать все к Иным и исчезнуть, затеряться тенью в придорожных норах, темных лесах, в небытии. Но он не имел на это права — пока там, впереди, была Пташка. И их три дня…       Сандор поставил запылившуюся от гонки машину на прежнее место возле гостиницы, заглушил мотор и пошел к уже починенной двери. Она, наверное, завтракает. Или уже позавтракала. И сидит на балконе. «Не курит, надеюсь», — Сандор невесело усмехнулся…       Он заглянул в буфет — там было пусто, за стойкой тоже никого, придется ехать наверх, в номер. Треклятый лифт. Сандор не любил закрытых пространств — они навевали на него мысли о гробах, заколоченных ящиках. О черных пластиковых мешках, что застегиваются на молнию, навечно пряча тебя от света. Прямо как этот скрипучий лифт.       Ключей от номера было два: один был у Сандора в кармане, другой утром повесила себе на шею Пташка. Он подергал ручку: вроде, заперто. Тогда Сандор достал ключ, отпер дверь — наверное, она сидит с ногами в плетеном кресле, задрав коленки к подбородку, и нежится на солнце. Сандор до того уверовал в эту мысль, что, войдя в номер, почти что разглядел тонкий девичий силуэт на балконе. Но нет, то был лишь солнечный луч, падающий наискось через стекло в комнату, ложась ярким квадратом на ворсистую поверхность бледно-розового ковра. В свете луча лениво плавали пылинки, как неведомые рыбки плещутся в пространстве, ограниченном стенками аквариума — подбираются к стенкам, выглядывают наружу, словно пытаясь понять, что там за параллельный мир, такой темный и непонятный, не похожий на их обиталище — и оттого еще более манящий.       Сандор для верности окликнул Пташку, заглянул в темные ванные, даже шкаф открыл. Никого. Он взял свой злополучный телефон с десятком пропущенных звонков от Серсеи. На всякий случай, захватил еще и Пташкин — блестящую коробочку в розовом чехле, на котором зависла в бесконечном полете над цветком зеленая, как лавровый лист, колибри. Что за глупость эти создания — не то птица, не то пчела…       Сандор вздохнул и вышел из номера. Куда теперь? Поискать ее на берегу? Может, решила искупаться — с нее станется, вечные причуды… Сандор поймал себя на совершенно идиотской улыбке… В холле никого не было. В буфете тоже.       — Так-так, молодой человек, ищете свою подопечную, полагаю?       Сандор обернулся. За спиной стояла та гадкая старуха, мумия из бывшего Пташкиного номера. Ну, или соседка. Она смотрела на него критическим взглядом, поджав свой черепаший рот.       — Да, ищу. А вы не видели ее, случайно?       — Случайно, видела. Очень случайно. И не одну.       — Что? А с кем…       — Сначала я видела ее с вами, молодой человек. Когда вы выходили из гостиницы сегодня утром. Я, видите ли, люблю утренние прогулки — раз уж все равно не спится, почему бы не прогуляться до завтрака? Там, под деревьями, в глубине, есть отличная скамейка — с нее открывается великолепный вид на море, а если обернуться — менее великолепный вид на эту крысиную дыру. Вот оттуда я вас и приметила. А вот вы меня, кажется, нет. Судя по всему, вы были крайне увлечены друг другом. Кстати, с почином вас, молодой человек.       — Прошу прощения?       — Ой, не просите. Я вам его не дам. Где ты потерял девочку, олух? Если женщина смотрит так, как эта малютка смотрела на вас этим утром, юноша, надо класть ко всем Иным на эту вашу работу и идти вслед за ней, куда бы она вас ни повела. А вы, кажется, после недолгих смущенных объятий, оставили ее одну. Уверю вас, в одиночестве она там пробыла недолго. А вы потащились, как телок на заклание, к этой вашей холеной змее Серсее. Не похоже, кстати, что вас там хорошо приняли. Да у нее это и не в ходу. Это даже я знаю, а я — всего лишь выжившая из ума старуха.       — Кто там был еще, на берегу?       — Кто был на берегу? А вот это и вправду хороший вопрос. На миллион. Такой незаметный тип. С ароматными сигаретами. Вишневый табак, если я не ошибаюсь, да еще с какими-то добавками. Из дорогих. Ваша девочка полезла искупаться — прямо русалка во плоти — а он за ней наблюдал. Потом они поговорили, и он увел ее. По дороге. Она его под руку взяла. Знаете, почему я вам все это рассказываю? Вы мне почему-то симпатичны, юноша, и эта ваша малютка — тоже. В ней есть чистота, которой нынче не сыскать днем с огнем. Да и вы, полагаю, способны ее оценить по достоинству. Если мозги включите.       — И давно это все было?       — Да вот только что. Сначала вы устроили пыльную бурю этим вашим выпендрежным кабриолетом, а потом, пока парковались, они почти сразу вышли на дорогу и пошли в ту сторону, откуда до этого примчались вы, как адов пес. Не подними вы столько пыли, юноша, возможно, и сами бы их заметили. Но вы с печальной думой на лице предпочли унылые мысли тому, что творилось вокруг вас. Так вы ее не удержите, молодой человек, эту вашу пташку. Найдутся и другие — ловчее, скрытнее, хитрее. А вы будете тем временем щелкать клювом, скулить о воде, что давно ушла в песок, и жалеть себя. Это у вас, по-моему, получается лучше всего. Может, тогда лучше все бросить, а? Вам и так до этой малышки — как до звезды небесной, но если вместо того, чтобы смотреть на нее, вы будете разглядывать ее отражение в луже, боюсь, ничего у вас не выйдет. Оставьте тогда это сразу — и уступите дорогу тем, кто готов рискнуть и не боится проиграть. Страх в таких делах — худший союзник. Кого вы так опасаетесь — себя или ее? Или того, что может получиться? Вас пугает перспектива вылезти из своего маленького, персонального лимба? Чем он вас так прельщает? Если вы-таки упустите птичку, всегда можете туда и вернуться. Куда он от вас денется, этот ваш адок? Пожалуй, я пошла завтракать. А вас, вероятно, ждут ваши сугубо профессиональные обязанности на побегушках у Серсеи. Или не только на побегушках? Молодой человек, у вас все на лбу написано огромными буквами. Умеющий читать — прочтет, вы уж не беспокойтесь. И это тоже, кстати, имейте в виду. Когда вы таращитесь на свою девочку — помните, что за вами могут и наблюдать. Я с утра увидела достаточно, чтобы сделать выводы. Но мне хватило бы и одного вашего обмена взглядами. И другим, полагаю, тоже. Не можете смотреть на нее по-другому — не глядите вообще в ее сторону. На солнышко любуйтесь, на море, там, да на что угодно. Все эти ваши томные взоры оставьте до вечера, до закрытой двери. Так будет надежнее. Прощайте, молодой человек, беседовать с вами, конечно, приятно, но не настолько, чтобы рискнуть из-за этого моим завтраком.       И старуха величественной королевой поплыла в сторону буфета.       Сандор, поразмыслив с минуту, развернулся и пошел к машине. Похоже, на этот раз Мизинец тоже вступил в игру.       Седьмое пекло! Почему он такой идиот? И все, как всегда, было против него, даже эта кретинская тачка! Сандор от души пнул машину по колесу. Она немедленно заорала — хренова дрянь, он же сам поставил ее на сигнализацию! Вот бред! Похоже, он теряет хватку, как, впрочем, и рассудок. Сандор отключил орущую машину, сел в нее, и, разогнавшись до предела — чего уж теперь? — поехал обратно в усадьбу.