Я знаю тебя, а ты знаешь им цену — Ты, кажется, нашел достойную замену — Они танцевали, а ты им подпел, Мой дом сгорел, зато весь город цел. Суровая нитка, белёная кость, Седьмая попытка встать во весь рост — Приятно плакать под крики «ура», Но вспомнишь ли с утра то, что было вчера? Логический круг, нордический юг — Мой мальчик в плену очарованных сук, Я просто любила тебя целовать — Знай, это больше, чем стол и кровать. Где ставить свечу, если в храме сарай? — Так снимай с себя тело и голеньким — в рай! — Кто летает духом, кто летает в теле, Но все ли отдали всё, что имели? Цветы — волосам, паруса — кораблю, Я не ведаю слов, кроме слова «люблю», В моих небесах я заметила небо — Как жаль, что со мною ты больше там не был! Так будем считать, что пришел хэппи-энд — Главное — точно выбрать момент — Когда за дверями закроется ключ, Тогда за зверями затеплится луч. Реформа бессмертья — бесформенный мячик, Тебе станет легче, когда я заплачу, Я так не могу, чтобы всё невпопад, Но разве бывает, чтобы в небе был ад? Но я неподвластна ведьминским чарам — Я не отвечаю на выстрел ударом, Шекспир был героем, ты тоже поэт, Но я буду «да», даже если ты — «нет». Так играй, музыкант, торгуй, коммерсант, Ломай комедию, комедиант, Любовь — это птичка, любовь — это клетка, Любовь — это спичка, любовь — сигаретка. Ты вправе на то, что считаешь ты вправе — Я не претендую на место в оправе, Конечно, хотелось бы как-то не так, Но флаг тебе в руки, а в зубы — пятак! Я хотела плыть, но ты не был волной, Я дала тебе нить, но ты шёл не за мной, Я искала дождя, чтобы вызвать пожар, Я звала короля, а пришел мыловар…
Ольга Арефьева. Мыловар
Позавтракать ей так и не дали. Когда Санса вошла в калитку, она тут же наткнулась на возбужденного Томмена. — Санса, Санса, мама разрешила мне ехать на коне! — Привет, Томмен! На коне? А как же твой пони? — Я слишком большой для пони. Я из него вырос. Пони — для малышей, а я теперь взрослый. Тренер сказал маме, что я готов! — Ну, тогда я тебя поздравляю, большой мальчик! Прошу прощения, сэр, — взрослый мужчина! Я рада за вас! — Да, да я тоже ужасно счастлив! Мне надоел этот бочонок — нет, я все равно его люблю, но я слишком большой! — Постой, ты зовешь своего пони Бочонком? — Нет, на самом деле его зовут Милорд, но какой он милорд — ты же видела — он совсем похож на бочонок. И он толстый. Но он не обижается… Когда у вас с Джоффри будут дети, я подарю его им… — Что? Что у нас будет? — Так мама сказала, вы скоро поженитесь… А потом вы будете — ну как это — делать любовь — не помню точно, как это называется, мне в школе мальчишки рассказывали — и у вас родится малыш. Ну, или малышка. Это все равно. Мирцелла, вон, лучше меня ездит. Потому что у нее ноги длиннее. Но если я стану дядей — тогда я стану совсем большим! Так что, скорее уже женитесь! И делайте эту самую любовь. Или нет. Мама сказала, что вы вместе будете учиться в университете. Но как же тогда у вас дети будут родиться? Не понимаю… Надо будет нанять няньку. Вы можете забрать нашу — а то она меня ругает и не дает брать котенка в кровать. А малышу не нужен же котенок в кровать… Может, игрушечный? У меня было много игрушек, но Джофф их сжег в камине, сказал, что я дурак — и что они для сопляков. А мне они нравились. Надеюсь, он не будет сжигать игрушки вашего малыша, а? — Нет, конечно, не будет. А когда это тебе мама сказала? — Не помню, и она не сказала, она с папой по телефону разговаривала, ну, тут уже, а не дома, а я слышал… — Ага. По телефону… Спасибо, Томмен… — Только не говори ей, что я тебе сказал. А то, может, было нельзя рассказывать, а я тебе разболтал… Мама всегда ругает меня, что я много говорю, но у меня просто такой язык — я хочу его остановить, а не могу. Санса, с тобой все хорошо? Ты какая-то белая. А когда пришла, была розовая… — Да, Томмен, спасибо, все нормально. Это от солнца — оно слишком сильно светит. Сейчас пройдет. Мне надо в тень, прости. Я никому не скажу про… ну, то, что ты сказал. — Это будет секрет, да? — Да, настоящий, обещаю. — А ты умеешь хранить секреты? А то я умею, но у меня не всегда получается… — Я умею, да. — Тогда хорошо. Санса, а ты знаешь, где Сандор? — Что? — Ну, где Сандор? Я хотел рассказать ему про коня. Про то, что я теперь большой. — А-а… нет, не знаю. — Плохо. Я бы ему рассказал. Он бы понял. Он про меня все понимает. И не ругает, как мама. О, там мистер Бейлиш! Я пойду, расскажу ему, ладно? Ну, я побежал… И Томмен весело припустил к террасе, откуда показался Петир. Томмен прыгает, как мячик… Как толстенький, слишком сильно надутый мячик, в зеленую и белую клеточку… Они с Джоффри скоро поженятся… И будут делать любовь… «Что?!!!» Санса оперлась о забор. В голове был полнейший сумбур. Может, Томмен что-то перепутал? Хотя, что тут можно перепутать. Когда Сансу отправили на каникулы к родственникам, она и сама — что там скрывать? — думала, что, может быть, целью ее было, как раз, как мама сказала, «поближе сойтись» с кузенами. Или с кузеном? «Постойте, и мама тоже в курсе? Они все вместе это решили, что ли? И дядя Роберт тоже знает и согласен? Может, тогда и папа… Не может этого быть… Папа бы сказал ей… Но папы нет. А мама все время спрашивает: «Ну, как там ты с Джоффри ладишь?» Она ни разу не спросила, как я там с Мирцеллой. Или с Томменом. Значит, она тоже в этом участвует. Вот только меня забыли спросить, как смешно… Как в средние века — невесту в мешок — на коня — и под венец. Для этого они, что ли, конную прогулку устраивают?» Санса не выдержала и захохотала. Она сползла по забору вниз на траву, продолжая смеяться… У нее одежда, не подходящая для увоза невесты. Шлепки… Где это видано, чтобы невеста была в шлепках? Из глаз текли слезы, Санса уже сама начала понимать, что у нее — истерика… Бейлиш, что серьезно говорил с Томменом, с удивлением оглянулся на Сансу. Надо прекратить, а то сейчас они тут все соберутся — с серьезными такими лицами и станут на нее смотреть, покачивая головами. Боги, какой идиотизм… Замуж за Джоффри… И все этого хотят… Тетя, Мирцелла, Томмен, дядя, Бейлиш — тоже, небось, знает: все время намекает на что-то… Мама… Про маму все понятно: ей Санса только в тягость… а еще столица, хороший институт… все это они могли себе позволить раньше — а теперь… теперь, когда отца не стало, с деньгами стало заметно хуже. У матери не сильно получалось с делами, хотя она старалась. Но были какие-то долги, университет Робба, ее частная школа. Даже яхту пришлось заложить. Были, правда, какие-то отцовские бумаги, что приходились на их долю, какие-то участки на севере, что мать наотрез отказывалась продать после смерти папы, но истинное положение дел Санса не знала. Возможно, Серсея именно поэтому решила ее взять — из милости. Пристроить бедную родственницу. С нравом Джоффа, вероятно, невесту будет найти трудновато — а про нее было все известно. Только вот шлепки подкачали… А так — хоть завтра. Или нет — во вторник. После того, как ей стукнет шестнадцать. Как здорово-то! И все это было реально, кроме шуток. Особенно с согласия матери: одна бумажка — и дело сделано. У Сансы в школе была одна девочка, она, правда, умудрилась забеременеть в прошлом году, но в октябре этого года собиралась праздновать свадьбу со своим мальчиком, родители дали свое согласие, подписали какую-то бумажку, что они не против — Санса это бурно обсуждала с подружками — и все. Смело под венец… У Сансы заболел живот от смеха. Получается, весь дом знает то, что не знает она? Интересно, а горничные знают? Кухарки? Охранники? Охранники… Боги… Когда-то Санса на занятиях по плаванью неудачно прыгнула с невысокой вышки — их учили нырять вниз головой, но Санса плохо нагнулась и шлёпнулась, как лягушка, животом о поверхность воды. Ощущение было, как будто из легких разом выбили весь воздух — мышцы под ребрами сократились и словно замерли — ни туда, ни сюда. Она тогда даже не запомнила, как тогда выбралась из воды — кажется, ее вытащила тренер. Через несколько секунд дыхание восстановилось, но Санса так испугалась, что больше не хотела прыгать — ни вниз головой, ни как-то еще. Она так и слезала по стенке, дюйм за дюймом, пока не касалась ногами воды. Те давние ощущения от падения в воду точь-в-точь были подобны тому, что она почувствовала сейчас. А он знал? Про эту кретинскую идею? Нет, не может этого быть. Он не любит вранья — он сам говорил. Он сказал бы ей. Особенно про Джоффри. Особенно после вчера. Никогда бы он не стал ей врать. Не про такое. Значит, он не знает. И кто ему про это скажет? Она, Санса? «Знаешь дорогой, у меня есть новость — я выхожу замуж. За твоего хозяина, мерзкого извращенца, уж извини, так вышло. Наши семьи так решили. А ты тут постой в сторонке, свечку подержи… Пока мы делаем любовь…» Санса снова зарыдала — на этот раз без смеха. Беззвучно. Никогда она ему этого не сможет сказать. И сделать тоже ничего не сможет. Мама… особенно мама… братья, сестра… Санса сможет забрать их к себе — в гигантский дом Баратеонов в центре столицы, там был только один такой, старый особняк. Отец рассказывал ей, что он стоит, как старый одинокий дуб, среди новостроек и небоскребов, окруженный розовым садом, имеющий охранную грамоту как историческая ценность и памятник культуры. И она сможет стать его хозяйкой. Послушная Санса, скромная Санса, которая всегда вежлива со всеми. Как, наверное, ее возненавидят поклонницы Джоффри… Вместо матери у нее будет Серсея. Она станет учить ее, как правильно ходить в бутики, как принимать гостей, которых не хочешь видеть, как улыбаться, когда тебе хочется плакать. Это она, впрочем, уже умеет делать и без помощи. И сама кого хочешь научит… Ей надо позвонить маме. Сейчас. Но боги, где телефон? Ее глупый розовый аппарат остался в номере. Из-за Сандора она все забыла — какой там телефон? — странно, что она не вышла на улицу в его рубашке… Сандор, Сандор… Что же было ей делать? И куда он делся? Нет, это было хорошо, что он исчез — он не должен видеть ее в таком состоянии. И никто не должен. Ни один человек не должен заподозрить. Она позже это обдумает, когда позвонит матери и узнает все, как есть. Мать не станет ей врать, если Санса задаст вопрос напрямую. Да, так она и поступит. Санса вытерла щеки и мокрые глаза. «Подожду минутку, а то сразу увидят, что я плакала». Вот уже из дома вышла Серсея и идет к ней. Санса встала, отряхнулась от листьев акации, что уже начала осыпаться, покрывая траву вдоль забора словно мелкими жёлтыми рыбками — и пошла навстречу тетке. — Санса, ты что тут сидишь? Пойдем скорее, голубка, надо уже переодеваться. Мы сейчас выезжаем. — Хорошо, тётя. — А что-то у тебя голос хриплый такой? Это все еще вчерашняя простуда? И щеки красные… — Нет, тетя, это у меня аллергия на акацию. — Не обкуривал тебя этот паршивец Клиган? Как он мне надоел! Ты не знаешь, почему он не подходил все утро к телефону? Я так ему и не дозвонилась. Хотела сказать, чтобы он тебя привел побыстрее… А телефон — ни-ни. Твой, кстати тоже, заметь. Вы их в одну бутылку, что ли, уронили? — Мой за ночь разрядился, тетя, я оставила его на зарядке в номере. А про Клигана я ничего не знаю. Он ушел до того, как я встала. — Ну, и хрен с ним, Иные бы его забрали! Главное, ты здесь. — Да, меня Петир привел. — Про это я в курсе. Полезный человек. Всегда под рукой, когда надо. Не то, что этот Пес… Они дошли до Серсеиной спальни. Там уже был приготовлен для Сансы другой наряд. Блузка, впрочем, кажется, была та же, только выстиранная до белоснежного состояния и с заново пришитой пуговицей. Красные бриджи. Эти можно закапывать кровью, незаметно будет. Санса фыркнула. Тетка подозрительно на нее взглянула. — В чем дело, голубка? — Нет, ничего, в горле запершило. Видимо, не надо было сидеть под акацией. — А-а-а. Переодевайся скорее. — Хорошо. А где Джофф? — Он уже уехал со своими друзьями. Сказал, ему надоело ждать. Его приятель из города приехал на собственной машине. Растут мальчики… — Тетя, что это, шнуровка на бриджах? — Ах, да. Это страшно неудобные штаны, прости, но они, по-моему, единственные, что подойдут по размеру. Давай, я тебе помогу. Или, если хочешь, позову горничную. Но она такая корова, эта девчонка. Нет, пожалуй, я сама. Еще заденет твой синяк. Боги, да он огромный, жуть какая! — Это он уже зажил чуть-чуть. Эта мазь, что доктор дал — она отлично помогает. И от таблеток болит гораздо меньше… — Ну, я рада. Так, с бриджами все. Отлично сидят. Знаешь, Санса, а ты похорошела. Кроме шуток. За этот месяц ты словно расцвела… Пополнела, округлилась. Грудь тоже. Бейлиш прав, ты все больше становишься похожей на мать. — Спасибо тетя. Это все море… И ваши ужины. Я тут отлично провожу время… — Очень хорошо, голубка. Замечательно, что мы можем наконец побеседовать. Ты мне нравишься. Жаль, что мы не начали болтать с самого начала, когда ты приехала. Но теперь мы будем видеться гораздо чаще, надеюсь. Мы стали как одна семья за этот август. — И я тоже, тетя. Тоже так думаю. — Ну, все, теперь сапоги — и поехали. А то Томмен сейчас пойдет рассказывать по второму кругу свои новости, а я этого не выдержу. Ты слышала? — Про что, тетя? — Я разрешила Томмену поехать на коне. Не на этом его жирном пони. Инструктор клянется, что Томмену уже пора давно пересаживаться на нормальную лошадь. Ну, вот пусть и практикуется, пока каникулы. — Он замечательно скачет, тетя. Я так горжусь им. — Моя славная девочка. Ты будешь отличной матерью, уверена. Это сразу видно. — Вы думаете, тетя? Я никогда об этом не задумывалась… — А уже пора — большая стала. Во вторник твой день рожденья. Устроим праздник, хорошо? — Да, конечно, с удовольствием. Я буду рада. — Кстати, можешь надеть серебристое платье. Принеси его завтра, эта дуреха приведет его в норму. — Хорошо, спасибо, а то я подол захлопнула машиной, когда ехала в гостиницу. — Хоть не порвала? — Нет, только испачкала. — А этот безмозглый Пес куда глядел? Вот, опять. Надо найти другого телохранителя. И какого Иного Роберт его взял, никогда не могла понять… Не человек — помойка ходячая. И еще эта его рожа… А теперь он даже не делает, что просят. Телефон этот, вот платье. Небось, обкуривал тебя опять… — Нет-нет, он не курил почти. А когда курил, то на балконе. И не пил, как вы велели. — Какой образцово-показательный Пес. Ты его уже не боишься? — Нет. — Ну, и хорошо. А мне он, по совести сказать, осточертел. Все же надо его кем-то заменить. Вот осенью… Поговорю с Робертом по приезде. И надо его убрать на вторник — чтобы он тут не маячил своей обожжённой мордой на твой день рожденья. У него как раз выходной — вот и пускай катится в свою пивную или, как там, винную лавку. Не нужен он нам, верно? — Да тетя, верно. Не нужен. Они спустились с крыльца и сели в лимузин. Сегодня в нем было почти просторно. Санса сидела одна, напротив Серсеи и детей. Фотографа на этот раз не взяли. Бейлиш со своими людьми еще не уселся в машину. Петир курил очередную пахитоску на террасе, глядя, как Санса и дети усаживались в лимузин. Он помахал ей. Санса кокетливо улыбнулась — «не выдавай эмоций!», «никто не должен догадываться», «будь, как они» — и тоже помахала ему. Они наконец уселись, и машина тронулась с места. С капота от движения автомобиля в стороны посыпались желтые листочки-капельки — одни из них прилип снаружи к стеклу, возле которого сидела Санса. Акация сегодня была особенно плаксива… Приближалась осень… Когда они доехали до конюшен, Джоффа уже не было. Служащий поведал им, что юноши уже ускакали к дальнему лесу, где была широкая просека, выходящая к дюнам вдоль моря. У конюшен копошился только опоздавший фотограф. Возле него стояла лошадь, которую дали Сансе в прошлый раз. Трусиха Рона. Серсея занялась Томменом, что просто зашелся от восторга по поводу пересадки на «взрослого» коня — ему дали смирного маленького серого жеребчика. Мирцелла ушла к своей Искре. Санса, вздохнув, — «ну, хоть отвлечься от мыслей!» — пошла на конюшню, подбирать себе лошадь. Служащий — тот же самый, что и в прошлый раз, недоверчиво взглянул на Сансу, но говорить ничего не стал. Лошадей на этот раз было больше. Санса прошлась туда-сюда два раза. Заметила храпящего Неведомого, подошла к нему. Конь фыркнул, но, казалось, признал ее и даже дал себя погладить. — Вот чудеса, мисс, этот зверюга в первый раз не кусается, по-моему. Нам от него здорово достается. — А мы с ним уже знакомы. —А-а, вас на нем привез этот высокий мужчина, Клиган, помню. Он частенько навещает беднягу Неведомого. Выгуливает его. У этих двух полнейшее взаимопонимание. Странный тип, но животные ему доверяют. — Могу их понять. Я ему тоже доверяю. — Знаете, мисс, если вы не боитесь Неведомого, мне пришла в голову мысль. Есть тут одна кобылка, очень резвая, но с характером. Пойдите, попробуйте с ней познакомиться. Кто знает, может вы ей понравитесь. Чем черт не шутит? И она вам… Сансе было все равно. Если норовистый конь хорошенько лягнет ее, может, она упадет, умрет и тогда не надо будет выходить замуж… Может, стоило сразу сесть на Неведомого? Они подошли к последнему стойлу. Оттуда на Сансу смотрела серебряная лошадь. Такую Сансе еще видеть не приходилось. Темная спина и грива переходили в серый, отливающий металлом, оттенок к брюху и ногам. Лошадь покосилась на служащего, потом на Сансу, потом опять на служащего и повела ушами. — Вот вам яблоко, мисс. Попробуйте покормить эту упрямицу. Если возьмет — можете смело на ней ехать… — Какая красота… Откуда она? — У нее трагедия. У лошади. Девочка, ее хозяйка, упала с нее во время прыжка через поваленное дерево. Девочка погибла. Кобылу продали. С тех пор малютка стоит тут у нас и грустит. Похоже, она запомнила, что случилось. Часто не ест. Еду берет не у всех. Но если берет, то, значит, и дает себя выгуливать. — А как ее зовут? — Пташка. — Пташка? Санса грустно улыбнулась. — Тогда она мне точно подойдет. Смотрите, ест… Лошадь сжевала половинку яблока и теперь вопросительно смотрела на Сансу, ожидая следующую порцию лакомства. Санса засмеялась. — Оседлайте мне эту Пташку. По-моему, мы с ней друг друга поняли… — Хорошо, мисс. Подождите, я принесу седло и шлем. Служащий вышел из конюшни через служебный вход. Санса гладила Пташку по темной гриве. Та тихонько фыркала, раздувая ноздри. — Ты хорошая девочка, правда, Пташка? — Пташка? Санса обернулась. На конюшни зашел Сандор. У него было странное выражение лица, словно он что-то мучительно обдумывал, но делиться этим не хотел. Что ж, они были в равных условиях. Интересно, что у нее самой написано на лице? — Ты пришел? — Приехал. На хозяйкином треклятом кабриолете. — И что сказала тетя? — Ничего не сказала. Она меня еще не видела. Вон они, фотографируют Томмена на коне на лужайке. Когда это они успели его пересадить с этого бочонка? И то дело. В кои-то веки Серсея обратила внимание не только на старшенького… — Томмен очень гордился собой. Он хороший мальчик. Хотел тебе рассказать. По-моему, он тебя любит… Мы с ним поболтали и… — И? — Да ничего. Просто хороший славный мальчишка. Как мои братья… — Сколько у тебя их? — Трое. Старший и два младших. Я так по ним скучаю! — Понятно. — Послушай, Сандор… Нет, ничего. Можешь меня обнять? — Ты с ума сошла? Нас же увидят. Вон, там Серсея на лужке. И Бейлиш… Зачем, кстати, ты с ним таскалась по берегу? И ты что, купалась перед ним? Ты разве не видишь, как он на тебя смотрит? — Наплевать. Пусть видят. Пусть смотрит. Хоть бы и Бейлиш. Клала я на Бейлиша! Обними меня и все. Или я сама. — Ты сегодня какая-то бешеная. Такой ли я оставил тебя на берегу? Это все этот Мизинец… — Кто? — Ну, Бейлиш. Не ходи с ним больше. Он очень опасный, этот тип. — Зачем мне Бейлиш, если у меня есть ты? Он подошел к ней и неуверенно обнял ее за плечи. Нервно оглянулся. — Пташка, ну зачем?.. Так глупо. Ты представляешь себе, что будет, если нас тут застанут в таком виде? — Я тебе сказала, мне плевать. Застанут, может, и лучше будет. — Ты сумасшедшая. — Верно. Время слишком вплотную к нам подобралось. Я больше не хочу его тратить, понимаешь? Смотри… — Что это? Санса вытащила из узкого кармана бриджей что-то помятое. — Листок акации. Видишь, он пожелтел. Осень… — Ну, и что? Тоже мне, трагедия! Ну, акация. Ну, осень. — Я не хочу. — Что, осень? — Да. И еще. — Что еще? — Нет, ничего. Не болтай. На этот раз Пташка сама потянулась к нему, сама нашла его губы своим ртом. Дыхание ее заранее уже было неровным, словно она пробежала милю. Теплой ладонью она скользнула ему под воротник… Боги… — Прекрати… — Нет. Хочешь - останови меня. Но сама я не перестану. — Зачем? Зачем здесь, сейчас? — Мы слишком много думаем о других. Слишком мало — о себе. Просто молчи. Я тебе не нравлюсь? — Что ты несешь чушь? Я уже весь вспотел от твоих игр. — Тогда что же ты споришь? — Уж очень место неподходящее. Могут же прийти. — Я тебе уже в третий раз повторяю: мне — насрать. — Но мне не насрать. На тебя, в частности. — Тогда люби меня. Сейчас. Как можешь. — Не буду. Нельзя это делать по команде. Я же и забыл — я Пес. Должен, да? Санса отошла от него. — Ладно. Проехали. Мы поговорим об этом потом. Она вывела серебряную лошадь из конюшни. Во двор спешил служащий с седлом в руках. — Сейчас, мисс, мы все быстро наладим. — Да, поторопитесь. Я не хочу отстать, как в прошлый раз. Пташка, прищурившись, бросила на Сандора, все еще стоящего у пустого стойла, странный, печальный взгляд. — Вы ведь не хотите отстать, мистер Клиган? Если нет, то шевелитесь. Время не ждет никого. Оно просто уходит. Совсем. Пташка взяла из рук служащего шлем, напялила его на свою рыжую голову. Опять подул ветер, она вздрогнула, переступила с ноги на ногу, и вдруг птицей взлетела в седло, слегка стукнула лошадь по бокам, и та пустилась вскачь, с места уйдя в галоп. Пташка даже не обернулась. На его ладони все еще лежал желтый листочек. Сандор бросил его, но листочек повертелся в воздухе и прилип к его ботинку. Клиган вздохнул и побрел искать для Неведомого седло.