Это было у моря

Ты снимаешь вечернее платье, Стоя лицом к стене, И я вижу свежие шрамы На гладкой как бархат спине. Мне хочется плакать от боли Или забыться во сне, Где твои крылья, которые Так нравились мне? Где твои крылья, Которые нравились мне? Где твои крылья, Которые нравились мне? Когда-то у нас было время, - Теперь у нас есть дела, Доказывать, что сильный жрёт слабых, Доказывать, что сажа бела. Мы все потеряли что-то На этой безумной войне, Кстати, где твои крылья, Которые нравились мне? Где твои крылья, Которые нравились мне? Где твои крылья, Которые нравились мне? Я не спрашиваю сколько у тебя денег, Не спрашиваю сколько мужей, Я вижу, ты боишься открытых окон И верхних этажей. И если завтра начнётся пожар, И всё здание будет в огне, Мы погибнем без этих крыльев, Которые нравились мне. Где твои крылья, Которые нравились мне? Где твои крылья, Которые нравились мне? Наутилус Помпилиус. Крылья

Надо было срочно что-то решать по поводу машины. Из-за бесконечных непрекращающихся дождей они сидели на одном месте уже третий день. Сандору уже все вокруг казалось подозрительным: от мальчишки, что помогал с чемоданами старухам, приехавшим сюда подышать горным воздухом, до горничной, которую он уже второй день подряд отсылал прочь, когда она стучалась в дверь на предмет уборки, перегораживая холл страшенной конструкцией, состоящей из множества ведер, швабр, мусорных мешков и невыносимо воняющих хлоркой таинственных синих флаконов. Пташка либо спала, либо ела то, что он приносил ей из ресторана внизу — на автомате, не глядя в тарелку — просто тыкала вилкой в тарелку и запихивала в рот то, что ей попадалось. Иногда Сандор, глядя на эту безрадостную картину, думал, что надо в следующий раз взять что-нибудь сильно острое или самому засыпать блюдо солью — или сахаром. Что она будет делать тогда? Вообще не станет есть? Скорее всего, просто не заметит. Он вспоминал про свою попытку вытащить ее на променад пять дней назад и отказывался от идеи. На прошлой неделе они доехали до невысокой поросшей осиновым леском возвышенности — скорее, это был холм — гордое слово «гора» никак не подходила для этого похожего на небрежно брошенную вдаль подушку с двумя острыми уголками, торчащими, как рожки с проплешины на вершине, образования. Остановились под утро в маленькой семейной гостинице — тут даже не стали спрашивать их имен, просто два путника, приехавших понаслаждаться пронзительными осенними пейзажами. На беду, номер был еще не готов и аскетичная строгая седовласая хозяйка безапелляционным тоном спровадила их «погулять и оценить виды». Сандор пожал плечами — ему было, в сущности, все равно, убран ли номер и вычищены ли сортиры — лишь бы была койка, куда упасть. Но скандалить тоже не хотелось, поэтому он взял за под локоть Пташку (у моей сестры проблемы с речью — последствия детской травмы и потеря родителей — ах, бедняжка, такая красивая девочка — дай боги, все у нее наладится…) и, бросив в мелкой гостиной, увешанной изображениям горных видов и котиков, сумки (пистолет — на дно под тряпки, конверт с деньгами всегда с собой), отправился наружу. Топтаться возле гостиницы ему показалось глупой идеей — поэтому, все так же придерживая Пташку за руку(было ощущение, что он тащит за собой умеющую кое-как шагать большую куклу) он побрел в гору, по широкой, засыпанной гравием, обсаженной по обочинам кустами жасмина, все время петляющей дорожке. Пташка не упиралась, но и не помогала ничем, просто двигалась туда, куда ее вели, но Сандор не сомневался: отпусти он ее — дальше не пойдет, просто встанет на дороге, глядя в никуда. Красота вокруг и впрямь была потрясающая. Здесь осень потрудилась куда тщательнее, чем на юге: осины уже начали терять золотистые листья, и они покрывали ярко-желтым ковром влажную траву, еще не тронутые тлением — а те, выжившие в битве с ветром и временем, тревожно обсуждали свою участь, трепыхаясь на красноватых ветках. Были здесь и кровавые клены, пронзительностью и какой-то бездомностью резко выделяющиеся на фоне всех прочих деревьев. Несколько багряных «звезд» уже лежали под кривыми стволами, но в основном они по-прежнему тянули свои тоскливые ладошки к густо-синему небу. Они прошли примерно милю по петляющей ровной тропинке  — по пути, к счастью, никого не попадалось. От любых встреч Сандор нервничал, по большей части из-за лунатического вида Пташки — отличная картина: здоровый мужик тащит почти насильно девочку с отсутствующим взглядом неизвестно куда. Если бы она хотя бы шла сама… Пташка продолжала двигаться, глядя иногда себе под ноги, но по большей части перед собой немигающим взглядом — Сандор периодически смотрел на нее и видел, что рыжие ресницы не опускаются — как это у нее получается, седьмое пекло? Наконец они дошли до гладкого плато с которого открывалось то самое, что обычно называют «вид»: внизу, как на ладони, лежали осенних цветов леса, упорядоченные ряды виноградников, похожие на армию коричневых пауков и белые домишки редких местных поселенцев. Сандор отпустил Пташкин рукав  - куртку, что ли, ей застегнуть, а тут здорово дует — и достал сигареты. Кому свежий воздух, а ему — хорошая доза никотина и смол — а то уже башка начала кружиться с недосыпу и от возвышенностей. Он закурил — она так и стояла в той же позе — может, надо ее посадить? Ну что, в самом деле, такое… Смотреть на нее в таком виде было невыносимо… Он отвернулся. Его персональная ходячая восковая фигура… Когда-то давно — в другой жизни — извращенец-учитель истории вывез их в совершенно идиотский музей натуральной истории, где Сандору, помимо унылых чучел животных, запомнились залы, полные восковых муляжей с вскрытыми животами и рассечёнными конечностями — то были пособия не то для художников, не то для гинекологов, сделанные каким-то монстром-виртуозом с воспаленным воображением на излете средних веков и возрождения. Ужас заключался даже не в натуральности вскрытых утроб и расправленных вен, но в том, что все эти пособия были изображены в виде молодых красивых женщин с распущенными, рассыпавшимися по атласным подушкам волосами, с искусно раскрашенными лицами, с нежными улыбками на полураскрытых губах. Лицо любви, а ниже — аккуратно препарированная плоть. Сандор простоял в одном из залов довольно долго, завороженный увиденным — а потом еще пару месяцев мучился кошмарами, в которых порывы сладострастия сочетались со смертельным ужасом от ощущения непосредственной близости смерти, разрушения, разложения. К чему он об этом сейчас подумал? Пташка напомнила ему, совершенно некстати, одну из тех барышень из музея — странная, словно замороженная красота — а изнутри словно проглядывала смерть… Шорох заставил его обернуться. Она стояла на самом краю обрыва — из-под ботинок сыпались мелкие камушки, падая вниз. В руке у нее были пунцовые звезды клена — одни листок упал, кружась, запорхал вниз…  — Так, девочка, стой, где стоишь… Только не делать резких движений — на любой его бросок она может сделать то же самое… Она уронила еще одну кленовую ладошку, заворожённо наблюдая, как та кружится над пропастью. Еще шаг — стой, пожалуйста, стой — до нее можно было уже дотянуться рукой, Но Сандор предпочёл не рисковать, действуя наверняка. Еще один шаг — он схватил ее за плечи, оттащил от обрыва — она не сопротивлялась, но как-то обмякла, словно все кости внутри нее вдруг начали таять. Сандор усадил девчонку на землю, на травяную кочку, сам рухнул рядом, закрыв ладонью глаза — от всей этой неземной красоты вдруг сделалось тошно, Иные бы ее побрали…  — И какого хрена ты там делала, можешь сказать? Решила полетать? Ну да, ты же со мной не разговариваешь… Я и забыл… Она искоса взглянула на него, пожала плечами и протянула Сандору последний оставшийся у нее листочек клена. Он поражал своей хрупкой стрельчатостью, почти идеальной формы, похожий на странную багряную снежинку. Посредине была овальная коричневая дырочка, проеденная гусеницей или спровоцированная какой-нибудь лиственной болезнью, хрен его знает… Сандор положил листок в карман, встал.  — По-моему, нам уже пора возвращаться. Хватит уже, погуляли… С того дня он стал следить за ней, за каждым ее движением. Боялся, что этот последующий шаг может быть опять направленным в сторону какой-нибудь бездны. Боги — он даже стал перекладывать пистолет, пока она была в душе. Не то чтобы Пташка проявляла какие-то поползновения завладеть оружием или что-то подобное, но Сандор, как животное, чувствовал опасность для нее — и старался даже особо не отлучаться. С собой он ее тоже не хотел водить — уж слишком приметная была девчонка — скорбная, но прекрасная: трудно не запомнить. А что на их след если еще не вышли, то вскоре выйдут — Сандор не сомневался. Это был всего лишь вопрос времени. Итак, машина. Надо было ехать. Тем более, перед ними лежали горы, а они все ближе были к северу — да, зима была не за горами. Может статься, она настигнет их как раз там… Но для того, чтобы присмотреть машину, нужно было выбраться из этого медвежьего угла и вернуться назад, где расположился небольшой, но все же город. Для этого нужно было оставить Пташку одну больше чем на час. Ну не тащить же ее с собой… Кто знает, что ей там придёт в эту сумбурную голову… Дождь слегка поутих — надо было отправляться сейчас. Пташка взяла моду что-то строчить в своей книжечке, что везла с собой всю дорогу. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось… Вот и сейчас: сидит, скрючившись, на кровати — в позе лотоса, вся такая невинная, в белой майке и шортах… Сандора на минуту затопило чувство щемящей нежности и тоски по прошлому — она была почти такой, как там, на море — до того, как он уцапал ее в свои лапы и все испортил. Он вышел, хлопнув дверью, но не стал ее запирать. Он ей не тюремщик. Он — ее перевозчик. А перевозчику было положено добывать правильное транспортное средство для того, чтобы Пташки не мерзли под холодным осенним дождем. Мотоцикл, оставленный перед окном весь залило дождем, но он не стал заморачиваться и вытирать сиденье. Какая разница, все равно промокнет. Это же только вода… Через полчаса он добрался до города, проехал его насквозь — на окружной обнаружилась станция техобслуживания, заодно приторговывающая подержанными автомобилями. Сандор доехал дотуда, спешился, оставил мотоцикл под неширокой крышей над парковкой и прошел по рядам, глядя на выставленные на продажу машины. Им нужен был фургон — чтобы можно было взгромоздить на площадку позади заслуженную «малютку» Харлей. Были тут и подходящие варианты — пара Фордов, какая-то сомнительная ржавая Тойота и стальной Шевви Сильверадо. Денег у него хватило бы, чтобы купить все четыре, вопрос был в том, продадут ли ему хотя бы одну. Стоило попытаться. Он зашел в вылизанный магазинчик — за прилавком тупил в телефон неопределенного возраста мужчина с карандашом за ухом. Итак, попытка номер один…  — Здравствуйте!  — Чем могу вам помочь, сэр? (Этот хоть от телефона отлепляется. Неизвестно, впрочем, хорошо это или плохо…)  — Я подыскиваю себе машину. Видел у вас пару таких, какте я ищу. Мне нужен фургон.  — Под ваш мотоцикл, полагаю?  — Вот именно.  — Ну что же, как вы уже сами успели увидеть, у нас есть несколько подходящих моделей. Какой уровень цен вас интересует?  — Это без разницы. Лишь бы машина была на ходу и сразу. Я тороплюсь.  — На ходу у нас Форд, Тойота и Шевроле. У Форда, правда, слегка барахлит нагреватель, но за пару дней мы можем это устранить.  — Нет, пары дней у меня нет. Шевви вполне сгодится. Какой у него пробег?  — Тридцать тысяч миль. Но он в отличном состоянии. Сам бы купил, если бы собирался менять машину. Даже встроенный навигатор есть и Bluetooth.  — Это еще зачем? — Чтобы телефон подключать и говорить в машине по громкой связи.  — Это мне без надобности. Звонить некому. Печка в машине работает?  — Да, и кондиционер тоже.  — Ну и прекрасно. Тогда оформляйте, что там надо.  — Мне понадобятся ваши права, сэр. И номер социального страхования.  — А без этого никак?  — Нет. — Ну, хорошо. Оформляйте на имя Роберта Баратеона (какое счастье, что он почти помнил на память глупые права и номер долбаного страхования Роберта — после тех трех случаев, когда вытаскивал его из участка за дебоширство, где каждый раз его заставляли заполнять кипу бумажек).  — А сами документы? — Так. Вот генеральная доверенность на вождение автомобилей владельца Роберта Баратеона. А права… Сандор полез в карман за документами, выложил на прилавок конверт с деньгами и пистолет — идиотская карточка опять куда-то завалилась…  — Сэр, я все понял. Будет достаточно, если вы сами впишете в эту графу свой номер прав — если желаете. У вас есть доверенность — большего не требуется.  — Ну и отлично. Надбавлю вам пять сотен сверху — за сговорчивость… Владелец автосервиса помог ему затащить мотоцикл в фургон и накрыть его от дождя попоной. Теперь заправиться — и за Пташкой. Да побыстрее, а то с нее станется…  — Удачи, сэр. Машина — зверь, не подведет. Особенно на горных дорогах. — Спасибо. Это и вправду важно… Тачка шла легко — хотя после маневренного мотоцикла управлять такой дурой было слегка не с руки. Зато дождь не мочит. И Bluetooth есть. Может, позвонить Пташке? Хорошо разговаривать по телефону с человеком, который тебе не отвечает. Это как разговаривать с самим собой — только за деньги. Хренов моральный онанизм… Сандор остановился для заправки — на бензоколонку Пташку лучше не возить, а то — кто ее знает. Тут со шлангами бегали мальчишки — что было непривычно после сотен заправок самообслуживания. Ну и ладно, в машине суше. Пока малец суетился, запихивая шланг высоченной Шевви в бок, Сандор решил подсчитать, сколько денег у него осталось после покупки автомобиля. Две трети еще были в целости и сохранности. А это еще что? На дне конверта, под смявшейся двадцаткой, обнаружился здоровенный ключ. Как он его раньше не заметил? Сандор извлек железяку из-под пачки с купюрами и внимательно изучил. Где-то он уже этот ключ видел. И даже держал в руках… Прошлой весной Роберт, вернувшись из очередной заграничной деловой поездки, решил свалить от Серсеи на несколько дней («чтобы отдохнуть от ее треклятого укоризненного мурлыканья») и сбежать в принадлежащий семье охотничий домик в горах. Собирался ли он там охотиться или нет, было неясно, тем более, Сандор вообще сомневался, что Роберт умеет держать на мушке что-то, кроме того, что стоит на столе, уже пожаренное. Но явно предполагалась выпивка и бабы. Роберт улетел с одной из своих недавних приобретений, а Сандор привез ему ключ от дома прямо к рейсу — хозяин не желал встречаться с супругой лично и две ночи после возвращения из командировки проторчал в дорогущем отеле в аэропорту. Тот самый ключ. Даже место ему было известно. Не очень далеко от города, где они сейчас находились— примерно в паре дней пути. Оставалось только гадать, зачем у Серсеи оказался этот ключ, и что она, собственно, имела в виду. Вероятно, предполагала, что им может понадобиться какое-то убежище, где можно перевести дух. И это было донельзя кстати. Мерзкая баба, но в практичности ей не откажешь… Ну что ж, теперь у них был план, была цель. Он доехал до гостиницы — на душе скребли кошки — проклятая Пташка, как же она его измотала… Надо было везти ее дальше. Сандору почему-то казалось, что чем дольше они прозябают на месте, тем глубже она увязает в своем безумии, словно от него можно было убежать, укатить на мотоцикле или на новом сером монстре. Но ощущение оставалось — и за неимением других рецептов Сандор решил следовать чутью. Он толкнул дверь — она была открыта. Пташки на кровати не оказалось, не было ее и на балконе. Ну почему он не взял ее с собой, проклятый тупица? Ушла сама — или кто-то уже навестил ее? Этот мерзкий мальчишка, что подносит чемоданы — он так смотрел на них, когда они въезжали. Наверняка, какой-нибудь друг Бейлиша — у того повсюду натыканы соглядатаи… Сандор в отчаянии уставился в окно. Ну, и что теперь? Где ее теперь искать? За спиной скрипнула дверь… Ванная — там он не посмотрел. Он обернулся. На пороге ванной стояла девушка — Пташка, и вместе с тем незнакомка, с чернющими, как смоль, влажными волосами. Брови она тоже покрасила, и от этого лицо стало строже и старше, а светлые глаза сверкали, как драгоценные камни. На шее и на руках остались синеватые разводы от краски.  — Матерь всеблагая, что ты сделала? И на хрен это было нужно? Она легко улыбнулась — первая улыбка после того дурацкого сумбурного вечера на бензоколонке — и, наклонившись над узким столиком — с волос капали чернильные капли — написала на салфетке мелким почерком. «Если ты все равно выдаешь меня за свою сестру, стоит прибавить чуть-чуть больше сходства — хотя бы мастью».  — А что, мне нравится. Хотя так у тебя вид ну совсем дикий. Впору опять лезть на байк. А я как раз отоварился более надежным и сухим средством передвижения. И у нас теперь есть цель. Он продемонстрировал ей ключ. Она вопросительно подняла брови: «Что это?»  — Это наше временное убежище. Ключ от охотничьего Баратеоновского дома. Ехать туда пару дней. Зато можно будет отдохнуть и собраться с мыслями. Поспать — ночью, для разнообразия. Насколько мне известно, там есть интернет — можно поискать телефоны твоих родственников… Она помотала головой, показала на безымянный палец, на котором не было кольца: все же она была окольцованной Пташкой, и не на секунду об этом не забывала.  — Мы же уже говорили, что все равно надо позвонить твоим и попытаться им объяснить, что и как. Заодно потренируешься в восстановлении речи. Она нахмурилась, показала своим чернильным пальцем на него самого.  — Ну нет, голубушка, с сестрой будешь говорить сама. Я могу работать тебе шофером и нянькой, но толмачом с русалочьего — не стану. Вот из принципа. Ты же тоже из принципиальных соображений со мной не говоришь, ну, и я с тебя беру пример. Она опять покрутила головой: «Не из принципа».  — Мне все едино. Я скоро начну говорить и за тебя, и за себя. Как загребучий чревовещатель. Лучше подумай, как начать хоть что-то произносить. А то тяжко — слушать только себя. Тебе молчать еще не надоело? Хватит, не крути так своей крашеной головой, брызги летят на пол. Хочешь — молчи, но учти: еще пара дней и я, чтобы как-то отвлечься, начну петь. Тогда ты точно онемеешь и еще заодно оглохнешь… От ужаса… Она легко улыбнулась — этой своей новой скользящей улыбкой, что не касалась глаз. Пожалуй, ее черные волосы были не так плохи. Так ему будет проще. Эта девушка была ему пока незнакома — меньше привязок, никаких воспоминаний. Это как начать с начала. С чистого листа. Или не начать.  — А что ты будешь делать с ресницами? Они-то у тебя как были, так и остались рыжие… Выдают тебя с головой… Она достала из кармана черную тушь. Какая предприимчивая, просто сил нет.  — Прекрасно. Раз ты такая сообразительная, то собирайся. Поедем уже. Не хочу больше тут задерживаться — обрыдло это место. Дождь нам теперь не страшен. И есть Bluetooth. Пташка — нет, теперь уже Санса — или кто-то еще, он пока не знал — метнула на него очередной вопросительный взгляд.  — Беспроводная связь. Чтобы по телефону говорить без всяких там шнуров и кабелей. Девушка пожала плечами — и вправду, с кем им говорить — и стала собираться. Чиркнула ему на бумажке. «Не зови меня Пташкой — мало ли что. Теперь я — Алейна»  — Почему Алейна? «Просто пришло в голову имя. Какая разница?»  — Пусть так. Я согласен — на пташку ты уже мало похожа. Скорее, на черного ворона… Она показала ему средний палец и демонстративно отвернулась. Где она набралась таких жестов? Сандор стал собирать свое барахло. Ему подумалось, что его Пташка все же в тот день слетела вниз — или вверх — с того обрыва. Вслед за красными кленовыми листьями. Порхнула в спешащую в лицо осень, чтобы остаться в ней навсегда. Теперь ее место заняла черноволосая Алейна. Что это был за зверь — Сандору предстояло узнать в дальнейшем. Там видно будет…