Это было у моря

Певчая птица, ангел попавший в силки, Радужный пленник коварной и ловкой руки, Посланница неба, прости, что я Поймал тебя, что ты моя. Клетка твоя встанет вблизи окна. Песня твоя птицам другим слышна. Кто-то в ней слышит смех, Кто-то в ней слышит плач, А кто-то в ней слышит шаги у дверей. Это пришел палач. И птица поет пока жив птицелов И жив птицелов пока птица поет. Птица и птицелов понимают без слов, Когда обсуждают грядущий полет, Совместный полет. Радуйся крыльям, за то, что крепки. Радуйся прутьям, за то, что в груди. Старуха приходит в начале весны, Ее веки красны. Она выпускает из клеток на волю Вещие сны. И птица поет пока жив птицелов. И жив птицелов пока птица поет. Кто из нас птица, а кто птицелов? Знающим слово не надобно слов, не надобно слов.

Наутилус Помпилиус.<i> Клетка </i> Дождь перестал на второй час ее вахты. У Алейны уже давно начали слипаться глаза, но она упорно не желала сдаваться — надо было доехать до какой-нибудь гостиницы, мотеля, пансиона — да хоть до хижины, если там была бы кровать. Две они уже проехали — в одной не было места, а другая показалась ей чересчур роскошной — там было казино, а на парковке топтались какие-то мужики. Санса по другую сторону зеркала решительно запротестовала и Алейна, неохотно и в сомнениях на тему того, поступает ли правильно, повела Шевви дальше. Сандору лучше не становилось. В какой-то момент она остановила машину на обочине, за аварийной полосой, выключив фонари — делать это на шоссе не полагалось, более того, было опасно и глупо, и вдобавок она нарывались на риск привлечь внимание копов, но ей нужно было проверить, что там с его температурой — сейчас. Поэтому Шевви темным силуэтом замер на краю дороге, пока Алейна трясла Сандора и щупала ему лоб. Просыпаться он не захотел, только забормотал что-то невнятное на тему что еще рано, что до занятий еще добрых два часа, и чтобы «этот сукин сын» дал ему поспать. Алейна с отчаянья бросила эти бесплодные попытки и, отпустив плечо Сандора, коснулась по-прежнему пылающего лба. Он дернулся «…нет, ты не восковая, уйди, живи…» Боги, что это за бред, что это за болезнь, когда температура не спадает? Что делать — искать врача, звонить в скорую помощь — с шоссе, по сотовому? И что она им скажет? Кто они? Кто он ей, кто она ему? Расспросы, выясняловка — все это было совершенно неуместно. Алейна вновь тронула послушную тачку — она уже поднаторела в вождении — понадобится — что угодно сделаешь — а сейчас был этот самый случай. Странным образом, вся эта бредовая ситуация отвлекала Алейну от унылых размышлений о собственной судьбе, после всего того, что натворила глупая Санса Старк. В ушах стояло только шуршание «дворников», равномерный шум дороги за стеклом и неровное дыхание Сандора, на которое ее ухо было настроено, как камертон. Сейчас она имела на это право — сейчас он был ее. Где же ты, треклятая гостиница? Алейна тихо про себя кляла непогоду и заполненность по этому поводу всех этих придорожных дыр — и только в глубине души — там, где еще осталось место для заброшенной Пташки — радовалась их бесконечному пути, надеясь, что он продлится еще дольше. Но вот они доехали до предместий какого-то города, дождь перестал, и на очередном указателе пути мокрым отблеском мелькнула надпись — к мотелю — на следующем выезде. Алейна вела машину по средней полосе — там меньше перестраивались, и было в целом спокойнее — теперь надо было съехать направо, уйти с шоссе в петлю, уводящую прочь, в сторону подступающего города, на окружную — и тащиться потихоньку, ища глазами обещанный мотель. Алейна не без дрожи в руках — руль опять стал липким и влажным, и она периодически вытирала потные ладони о колени — приступила к осуществлению этого маневра. Кое-как перестроилась, резко дергая машину и включая не те поворотники, от чего следующий обогнавший ее покрутил пальцем у виска — сбавила скорость — ноги уже одеревенели и замерзли, а как тут включать подачу обогрева в нижнюю часть салона, Алейна не знала, поэтому оставила ту опцию, что настроил Сандор — не сделать бы хуже. К тому же ей было не до кручения ручек — час назад, когда Алейна пыталась настроить радио, чтобы ее перестало клонить в сон, машина начала вдруг вилять — когда она не смотрела на дорогу, все выходило из-под контроля. Так же, как если она не вслушивалась в дыхание спящего рядом с ней, на минуту уходя в свои невесёлые мысли, тот сразу же начинал метаться и беспокоиться, словно чувствовал, что его оставили наедине с его кошмарами. Алейна увела машину вправо, сбавила скорость — резко, неумело, отчего самой ей ремень врезался в грудь, а Сандор рядом недовольно заворочался. Еще, еще — петля съезда была крутая — а ещё мокрая дорога — еще не хватало сейчас потерять управление — после двух с половиной часов Алейна чувствовала себя практически профессиональным гонщиком. Она выехала на окружную — сердце все еще колотилось — и вот он, мотель, прямо по правую руку, чуть в глубине: небольшое длинное здание — центральный вход освещен, на вывеске вроде не указано, что мест нет. Придётся идти спрашивать лично. Санса бы, наверное, покрылась пятнами от смущения, а Алейна только глотнула воды для храбрости, бросила взгляд на Сандора — он спал, похоже, видел сны — темные ресницы трепетали — вот еще не хватало, надо его уже уложить — и вышла из машины, решительно направившись к слегка освещенному центральному входу. Тут на нее словно накатило дежа-вю. Стеклянные двери, вазоны у дверей — даже окурки, казалось, перекочевали с южного берега в этот забытый богом уголок. Только цветы были другие — в рыжих горшках пышным цветом желтели недавно высаженные хризантемы. Двери знакомо чавкнули — Алейна вошла внутрь. Стойка тоже была у левой стены. За ней стоял пожилой мужчина, с интересом на нее взирая — перед ним лежал журнал, а маленький телевизор в глубине стойки демонстрировал какой-то спортивный канал, где шел турнир по теннису.  — Добрый вечер, мисс! Чем могу быть полезным?  — Добрый вечер! У вас есть свободная комната?  — На сколько человек? По совести, есть только одна. Такая непогода. Давно не было такого массового заселения. Никому не хочется колесить в ночи под подобным ливнем…  — На двоих. Мне и моему отцу.  — Хм. В комнате, что у меня осталась, только одна кровать. Могу, впрочем, найти для вас раскладушку. Вы с отцом, сказали?  — Да. Мы ехали домой, на юг, из столицы, но в дороге отец сильно простудился, и мне пришлось садиться за руль.  — Очень мужественно, мисс. Иным представителям молодежи только дай упихаться в родительскую машину — тут же ее и отделают. Как мой отпрыск на прошлой неделе. До сих пор не знаю, во сколько мне встанет его эскапада в город. Но видно, что вы, мисс, из другой породы. Ваш отец, наверное, гордится вами.  — Не знаю. Он себя неважно чувствует, можно мне ключ поскорее?  — Да, конечно. Платить будете наличными или карточкой?  — Наличными и могу даже заплатить вперед.  — Это не обязательно. Ваша фамилия?  — Клиган  — Хм. Ваш отец, случайно, не полицейский? Слышал эту фамилию в новостях намедни. Был репортаж об убийствах на морском курорте… Говорили, что туда вызвали столичного следователя… — Извините, сэр, отец не велит мне рассказывать о своих делах…  — Да, конечно, секретность, я понимаю. Простите. Я принесу вам в номер раскладушку. И располагайтесь. Вы останетесь до завтра, или как?  — Пока отцу не станет лучше. А где, кстати, здесь самая ближайшая аптека? — В городе, в двух милях езды. Очень хорошая аптека, мисс, вы там найдете все, что надо. Я сам там закупаюсь. У меня пожилая мать — без комиссий редкий день обходится…  — Спасибо большое. Тогда подождем, пока вы принесете раскладушку, ладно? Я пока вытащу вещи и помогу отцу добраться до номера. И можно попросить, чтобы с утра нас не беспокоили? Мне бы хотелось, чтобы он, по возможности, выспался…  — Конечно, конечно, никаких проблем. Если вы сами захотите, завтрак в столовой вон там, за углом, будет накрыт в девять.  — Обязательно, спасибо.  — Доброй ночи, мисс, вот ваш ключ Алейна торопливо забрала ключ-карточку и выскользнула в радостно распахнувшуюся дверь. Дождь опять начал накрапывать — стоило поторопиться, вытащить вещи и как-то доволочь «отца» до койки. Видимо, придется его будить — хоть Алейна — и особенно Санса где-то в глубине — совершенно не считала, что это целесообразно. Ну, зато потом в кровать. Гостиница стояла на краю небольшого поля, где была посажена кукуруза, и сейчас ветер зловеще трепал сухие уже стебли, напоминая о бесприютных призраках, бродящих в осенних полях, ждущих случайную жертву. Алейна поморщилась и открыла машину. Так, сумки — сначала. Сандор все еще спал, хотя опять начал беспокойно метаться. Она вытащила свой и его баулы из-под попоны, где тускло поблёскивал Харлей, оттащила их к двери номера, поднялась по низкой лесенке на общую площадку перед номерами. Где-то еще смотрели телевизор, из одного открытого окна лилась не самая приятная музыка — боги, это же Джофф поет — что за мерзость! В основном же окна были темны — уже шел второй час ночи. Алейна с третьей попытки, дважды уронив карточку на влажный пол, открыла дверь. У стены уже стояла раскладушка с дополнительным комплектом белья, белой шапкой нахлобученным сверху. Алейна не была уверена, что все это вообще ей понадобится. Спать она не собиралась. Пока Сандор в таком состоянии, ей надо за ним следить, чтобы уж в самом крайнем случае все же вызвать скорую. Теперь надо было притащить сюда самого Сандора. Алейна открыла окно, отвернула многочисленные покрывала на широкой кровати. Вот так. Еще включить лампу — дальнюю, чтобы ему не бил в лицо свет. Она вышла в усиливающийся дождь, открыла пассажирскую дверцу, тихонько отстегнула ремень. Сандор все же заметил ее движения, даже в забытьи, накрыл ее ладонь своей. Хотя бы уже не такая холодная.  — Пташка, ты? Где мы?  — Нигде, милый. Просто в гостинице. Сможешь дойти до комнаты?  — Не знаю. Наверное. Что-то голова кружится, я, верно, перебрал… Прости…  — Ты не пил, ты болен. Не помнишь? Ну, пойдем, а то там хозяин в окно выглядывал уже. Ни к чему это.  — Хорошо. Помоги мне отсюда вылезти. Что это за машина?  — Наша.  — А кто был за рулем? Вообще не помню. — Да не беспокойся, все в порядке. Давай, а то дождь опять припустил, тебе не стоит ещё переохлаждаться… Я и так не смогла сбить жар. Сейчас еще попробую тебя накормить лекарствами…  — Ненавижу лекарства. Ненавижу болеть… Еще с детства… С больницы — после той шашлычницы… Боги, она и забыла про ожог. Бедный. Глупышка Санса всегда любила болеть — лежи себе, пей таблетки, что мама заботливо разводила сладким кленовым сиропом, и читай сказки — ни тебе школы, ни обязанностей — чувствуешь себя принцессой…. Сейчас Алейна совершенно не чувствовала себя ничем таким — таща на себе тяжелющего мужчину, что хоть и пытался идти сам, но все же в какие-то моменты ей начинало казаться, что у нее сейчас хрустнут плечи или переломится позвоночник. Как сильно отличается здоровый, контролирующий свое тело человек, от обмякшего, с трудом стоящего на ногах. Алейна помнила это по своему детству, когда она таскала на руках младших, что не хотели идти куда-то и валились мешком на пол — казалось, даже маленькое детское тельце становилось в два раза тяжелее... Ну вот, они наконец преодолели ступеньки и зашли в приоткрытую дверь номера. Алейна осторожно посадила Сандора на край кровати.  — Ну, как ты?  — Ничего. Но, пожалуй, надо лечь. Нет, постой. Надо бы в сортир…  — Ну, давай я тебя доведу до двери, хочешь?  — Ладно. Очень благодарен. Прости.  — Не выдумывай. Мне еще надо будет потом машину закрыть. Нет, лучше сейчас. Посиди так. Алейна метнулась наружу — дождь хлестал ее по щекам, бросая мокрые пряди на глаза. Она отвела их рукой, захлопнула дверцу, заперла машину дистанционно, попутно проверив, не забыла ли выключить фары — еще не хватало посадить аккумулятор — и вернулась обратно в номер. Упрямый Сандор сам ушел в туалет. Боги, как же с ним тяжело! Ну почему надо сказать одно — а сделать другое, по-своему? Мужчины не любят быть зависимыми, их это как-то оскорбляет, что ли. В отличие от женщин. Сансе нравилось, когда о ней заботятся. А вот Алейна предпочитала заботиться о себе сама: никому не доверяешь — меньше нарвешься… Сандор, пошатываясь, вышел из сортира. Вот все же упертый хрен! А если бы он там свалился? Ну, не могла же она, с другой стороны идти с ним? Тут уж даже неробкую Алейну пробила краска. Нет, сходил сам, и хорошо. Завтра ему станет лучше, и она забудет обо всем этом, как о страшном сне. Завтра он сядет за руль, и ее ночное путешествие растает вдали, затеряется в сотнях миль, что остались позади них. А пока — надо было его уложить и дать ему лекарство. Сандор плюхнулся на кровать. Алейна села рядом, стала расстегивать на нем рубашку. — Что ты еще делаешь, Пташка? Не стоит. Я и так.  — Что еще за дурь? Кто это спит в рубашке? Ты что, меня стесняешься?  — Нет, но я же вижу — тебе неприятно, когда я до тебя дотрагиваюсь. Все последние недели…  — Оставь это. Забудь. И потом, сейчас я до тебя дотрагиваюсь. Тебе тоже неприятно? Он взглянул на нее. Глаза блестели все тем же лихорадочным, пугающим блеском  — Ты с ума сошла? Для этого я готов сто раз заболеть. Боги, иной раз мне кажется, я и сдохнуть готов, лишь бы вернуть то, что у нас отняли.  — Не дергайся. Я почти закончила с пуговицами. Майку оставим. И еще джинсы надо снять.  — Я сам. — В пекло это твое «сам». Нашелся, тоже мне, самостоятельный. Чего я там не видела? Он усмехнулся.  — И вправду. Рад, что ты еще не забыла. Смотри-ка, Пташка, ты еще не разучилась краснеть, оказывается. Боги, как мне этого недоставало… Он вдруг обнял ее, прижал к себе. Сил сопротивляться не было. Алейне показалось, что она сейчас растает — стало жарко и от его горячечных объятий, и от того, что сейчас творилось внутри нее самой…  — Прости меня, я не должен. Эти твои волосы, брови… Но пахнешь ты, как раньше… В темноте ты все та же. Моя девочка… Она была все та же. И не та. Алейна боялась любви еще больше Сансы. Больше Пташки. Она была сделана изо льда — а этот лед сейчас начинал стремительно таять — ее саму уже сносили вешние его ручьи… Надо было срочно что-то делать…  — Погоди, потом. Надо тебе выпить лекарство. Ты весь — ну как печка, просто страшно становится. Снимай эти свои штаны и марш в постель. А я принесу воду и таблетку — похоже, на такого грозного воина не действуют обычные средства… Придется применять тяжелую артиллерию… — То есть?  — Мама запасла мне целый ворох лекарств. Одни — от простуды, другие — от гриппа. Ну, видимо, тебе нужны последние.  — Что мне нужно, так это чтобы ты залезла под это дурацкое бесконечное одеяло вместе со мной. Но ты этого не сделаешь, ты меня боишься, поэтому давай свое лекарство, ворожея.  — Погоди тогда. Я не смогу тебе его принести, если ты меня не отпустишь. Алейна кое-как выпуталась из объятий Сандора — болен он или нет, его пыл это явно не охладило, даже напротив. В трезвом, да и в пьяном виде он всегда себя контролировал. Сейчас же — словно с цепи сорвался. И ее это пугало — и привлекало. Она нашла мамины таблетки, налила из бутылки воды в пластиковый стакан. Потом подошла к Сандору, который разоблачился и, шепотом костеря одеяла, устраивался в постели. Дала ему стакан и две пилюли.  — Выпей это. Сейчас, пока ты тут все не разронял в битве с покрывалом.  — Фу-ты ну-ты, какие мы важные главврачи! Ты сама где будешь спать?  — Если ты будешь продолжать в том же духе — на раскладушке.  — Не буду. И выпью твою эту гадость. Все. Держи стакан. И? — Ты помнишь, что ты мне сказал тогда, в гостинице на море? В нашу первую ночь?  — Что именно?  — Что нам просто надо поспать  — Меньше всего на свете мне сейчас надо спать. Чтоб приснился очередной кошмар?  — Со мной — не приснится. Ты что, не помнишь — я твой паладин с мечом, что защищает от кошмаров. А потом — мне надо отдохнуть. Я устала, как сволочь. Чтобы доставить тебя в эту койку, я полночи вела машину. И теперь я свою функцию выполнила и хочу поспать…  — Ты вела машину??? Пока я спал??? Седьмое пекло! И куда делась моя Пташка? Это все эти твои волосы…  — Пташка тут, с тобой. Можно, я приму душ? А то пока вела эту треклятую тачку, сто раз вспотела от страха…  — Иди-иди. Но недолго. А то, чувствую, кошмары уже за дверью… Алейна — нет, Пташка — Алейну выгнали за дверь до зари — отправилась в душ. Быстро помылась, включая и влажные волосы. Краска уже почти перестала сочиться с черных прядей, но на полотенце все еще были видны лиловые следы… Почистила зубы. Все было волнительно и — и спокойно, как всегда, когда они оба переставали бороться против объединяющей их связи. Лечь на спину — и плыть — авось, волна прибьёт ее к берегу… Неужели он заснул? Ну да, лекарство. Санса скользнула под одеяло. Ночнушка была не нужна — это казалось кощунством, напяливать какие-то тряпки. Устроилась в привычной своей позе, головой на у него на плече. Сандор, как обычно, вытащил руку из-под головы и обнял ее за плечи. Боги, как хорошо! Как могла она избегать этого наслаждения все это время, какая глупость… Санса провела ладонью по поврежденному его виску — волосы были влажными, как и лоб — похоже, это лекарство действовало… Он вдруг занервничал во сне:  — Нет, не надо, Ленор, твои ирисы…  — Тихо, тихо. Нечего бояться. Я тут. — Пташка? Это ты? Ты пришла?  — Я тут. Ничего не бойся. И я останусь тут. Я люблю тебя, и так будет всегда…  — Никаких собак?  — Нет, никаких. Мы им не по зубам…