Под закат затворяю тяжелую дверь. Ты роняешь одежды — в дожде листопад… Я не помню ни лиц, ни врагов, ни потерь. Обернуться не в силах, дышу невпопад Эта краткая вспышка на жизнь мне дала Все, что мог бы представить, и все, что не мог. Но земля неожиданно стала бела На надежды и сны снег усталостью лег. Так беспечно-тревожна, так трепетна ты, Что ни сделаешь — словно по венам — ножом. Я гляжу на тебя из немой темноты. Я сгораю тобой, хоть огонь не зажжен. Откровеньем из мглы: локон, губы, рука Брови крыльями бабочки трогают сны В двери бьется волна: море, память, река Что тебя унесет — от зари до весны. Напоследок — под утро, врасхлест долюбить На грядущую вечность в минутах, в веках. И дорогу в бескрайнюю даль застолбить Тем мгновеньем, где ты мне досталась- пока. Заплетается вьюга — и близок рассвет. Ты уткнулась в подушку — но двери не ждут… От тебя отрешаюсь — на тысячу лет, Лишь бы прочь увести прилипалу-беду. Снег в лицо, словно слезы, мне гимн отпоет. Сединой в волосах — ветер северный жжет. Что позволит нам выжить, — авось не убьет. Может, встретимся дальней, нежданной межой…
1. Санса Она проснулась перед рассветом. За окном, как и с вечера, шелестел дождь. Санса потянулась — в комнате было холодно. Натянула одеяло на плечи, повернулась к Сандору — постель была смята, но самого его не было. Она подтянула колени к груди, пытаясь снова задремать, но вдруг резко села. Как это его нет? А где же тогда он? — Ты чего вскочила? Спи, еще даже не рассвело. Санса облегченно вздохнула. Просто был в ванной. Уф! Она шлепнулась обратно, повыше подтягивая одеяло. — Ты напугал меня. Я проснулась — а тебя нет. — Ну и дальше что? Я вчера тоже вечером проснулся — а тебя нет. Не стал же я по этому поводу вскакивать и метаться, как курица с отрезанной головой. Мало ли какие у тебя могут быть дела? А действительно — какие? Что ты делала? — Собиралась, мыла посуду. Читала прогноз погоды. Сандор поморщился: — Прогноз погоды — очень важное дело. Лучше бы лежала себе под боком и не таскалась, куда не надо. А ежели тебе нужен был прогноз — спросила бы у меня. Я бы тебе сразу и сказал — будет лить загребучий дождь — и вместо того, чтобы ехать, мы поплывем. — Зря смеешься, между прочим. В низине уже наводнение почти. Лоси по тропинкам ходят, людей пугают… — Кто ходит? — Лоси. Одни из них напугал местных ребятишек. — Фу-ты ну-ты, какие нынче пугливые дети пошли! — А ты бы не испугался? — Нет. А вот лось — скорее всего, да… — Злое чудовище. — Вот за это ты поплатишься. Пташка, ты такая заноза! Иногда просто нет никаких сил… Она уже соскучилась по нему — губы искали его, руки сами ложились куда надо — одна на затылок, под волосы, другая — вдоль линии позвоночника, вниз… — Ненасытная маленькая заноза. Ну что же это такое… — Прощальное утро… Мы же должны как-то его отметить… Молчи. А то занозы иногда колются… — Кто бы сомневался… Ты колешься все время. Во всех местах сразу, заметь. — Не нравится — не дружи. — Нравится, нравится… — Тогда я вообще не понимаю, о чем мы… И не делай так! — Как? Пока Пташка бубнила, он поцеловал ее за ухом, там, где неожиданным золотым проблеском мелькнула в сером полумраке недокрашенная, видимо, прядь. — Так. Я не могу сконцентрироваться на том, что говорила. И даже на том, что думала. — Это значит — пора тебе уже перестать говорить. — Ага. И думать тоже? — Это уж подавно. Мы что, разговаривать сюда пришли? — Да. — Вот и нет. Хорошо, если хочешь базарить — вставай и иди заваривать кофе. Сядем, как взрослые солидные люди, за стол — и поговорим о насущных проблемах. — Не хочу. Люби меня. — Это как-то без вариантов. Я тебя люблю всегда. Даже когда ты колешься… — Докажи. — Пташка, не нарывайся. Мало что ли уже за последние сутки мы тут кувыркались? — Но это может быть… тут уж точно в последний раз… — В последний — тогда хорошо. А то сил уже просто нет. — Мне кажется, ты врешь. — Вру. Но иначе как от тебя спастись? А мой почтенный возраст? — Поговори у меня. Сейчас сам пойдешь варить кофе. — Не хочу кофе. На самом деле, я хочу тебя — просто кокетничаю… Санса вжалась в подушку — как и всегда, когда он проделывал эти свои штуки, спускаясь все ниже, целуя туда, где кожа шла мурашками не то что от прикосновений, но даже от мыслей, что кто-то может туда добраться. Прядь его волос скользнула по ее бедру. Санса, не выдержав, выдохнула. Нестерпимо. Она кончила дважды — первый раз от его беззастенчивых поцелуев туда, где были уже давно готовы его принять, и второй — на крыльях первого раза, когда он, уже не выдерживая собственного напряжения, соединился с ней. И ей всегда было мало — не оргазма, но ощущения абсолютного единения и их обоюдной целостности. «Я его — он мой — и никто нас не разлучит». Потому что это невозможно. Ее тело под его руками пело, как инструмент в руках умелого исполнителя. Санса и сама не знала, где проходят все эти струны, что сейчас заполнили ей уши многозвучием немыслимого канона. "Не останавливайся. Не уходи. Я хочу для тебя петь. Всегда..." И, как всегда, все закончилось слишком быстро. Санса с удивлением обнаружила, что ее вихры промокли на висках и что она искусала губу до крови — что сейчас с недовольством изучал Сандор. — Это что? — Случайно вышло. Это не ты. — Я вроде тоже не помню, чтобы кусался. По крайней мере — не здесь. — Фу! Нет, это я сама. От… от переизбытка чувств. — Ужас какой. Вот и связывайся потом с тобой. Глупая страстная Пташка, которая даже в любви умудряется сделать себе больно. Ну что ты за недоразумение, а? — Уж какая есть. Ты сам недоразумение. — Я — это точно. — Значит, мы оба. И отлично друг друга дополняем… — Хорошо. Сейчас еще рано. Можно поспать… — Не хочу. — Ну-ну. Спорим, стоит тебе, как обычно, уткнуться носом мне за ухо, и ты через пять минут вырубишься? — Вот и нет. Я лучше буду на тебя смотреть. — Ага. А сама все время ладишь: «Не смотри на меня, не смотри»… Нечестно. — Как всегда. Санса провела пальцем по его подбородку — уже колючий. — Сандор, послушай, ты никогда не думал о том, какими бы могли быть наши дети? — Наши — что? Ты сама еще ребенок, седьмое пекло! — Ну уже нет, все же. Значит, не думал? Он прищурил глаза и ответил, как будто нехотя: — Думал. Знаешь, я всегда боялся этих мыслей — а до тебя у меня и шансов таких не было — что там попусту размышлять-то? Но с тобой — впервые я об этом задумался… всяко же бывает. — А почему боялся? — Потому что я сам был не самым счастливым ребенком на свете. И потому не очень-то рвусь в отцы. — А какая связь? — Очень простая. Зачем рожать детей — чтобы они потом стали несчастливы? Одиноки, заброшены, неприкаянны? Может, лучше вообще не надо? — А мне кажется, ты был бы прекрасным отцом. Я помню, как ты возился с Томменом. Он просто молиться на тебя был готов… — При таком отце, как Роберт — а ему дела не было до мальчиков — неудивительно, что пацан бросался на первого встречного мужика, даже на такое чудище, как я. И потом, он был такой — ну, тоже заброшенный, как я в его возрасте — несмотря на всех этих пони и нянек. Жалко его. Но я — такая же испорченная тварь, как Роберт. Я всегда мечтал о дочери, не о сыне. Санса улыбнулась. Ей так и казалось. Она вспомнила собственного папу и подумала, что для отцов сыновья — это доказательство жизнеспособности — но дочери — как откровение. — Надо всех. И мальчиков, и девочек — и чтобы много. — Еще и много. Ты, Пташка, привыкла жить на широкую ногу — вот и грезы у тебя соответствующие. Детей надо кормить, вообще-то. — Так дело же все равно не в деньгах. Ты сам только что сказал про Томмена. А на Джоффри посмотри! — Ну нет. Пускай теперь барышня Тирелл на него смотрит. А я не хочу. Я лучше на тебя посмотрю. Он облокотился на подушку, задумчиво глядя на Сансу. — Да, вот такую же девочку. Рыжую, как закатное солнце, с конопушками на носу и такими же прозрачными, ясными глазами, как у тебя. — Ага. Так думаешь — а потом родится маленькое черное чудовище — с твоими темными кудрями и характером моей сестры. Вы с ней, вообще-то, очень похожи, если вдуматься. Даже цвет глаз почти такой же… И вот мне повезло — два закоренелых упрямца на одну мою рыжую голову. Так что и дети у нас будут соответствующие — упертые, как бараны. Но лучше в тебя, чем в меня… или, на худой конец, в Арью. — Почему это? — В вас обоих есть удивительная жизненная сила, которой мне всегда не хватало. Никаких терзаний, страхов, боязни жить... — Сдается мне, что ты говоришь только про свою сеструху. У меня всего этого добра хватает, даже с избытком. — Это потому, что тебя жизнь изломала. А проживи ты иначе… Санса уставилась в потолок. — Мне бы хотелось сына. Такого, как ты. Сильного, смелого. С твоим чувством юмора. Чтобы посмотреть, каким бы ты был, если бы не весь этот ужас, что с тобой случился. Мне кажется, и для тебя это тоже было бы важно — увидеть себя со стороны — но целостного, такого, каким вижу тебя я. — Только ты и видишь. Но ты права — это было бы занятно. Жалко, что все это —несбыточные мечты… — Так уж и несбыточные? — Пташка, когда-нибудь — может быть. Но явно не сегодня… Но спасибо за предложение. Как и со всем остальным — мне такого еще никто не говорил. И это много для меня значит. — Вот видишь. А ты все хочешь меня бросить… — Я — хочу — тебя — бросить? Ты с ума сошла! Я не хочу. Это как душу взять и ножиком так небрежно вырезать, как выковыривают серединку из яблока. Жизнь так складывается. Я тут не при чем. Я просто хочу дать тебе возможность идти вперед, не хочу навязываться и сковывать тебя. — А тебе не кажется, что уже поздновато волноваться на этот счет? Я вообще уже не понимаю, где кончаюсь я и начинаешься ты. А ты говоришь «идти вперед»! Если ты меня покинешь, как я пойду вперёд — без тела, без души? Разорванная пополам по живому? Зная, что ты где-то в таком же виде бродишь без меня и кровоточишь — как и я. Ну что за мазохистский бред? — Успокойся. Еще ничего не решено. Может, сейчас приедет Мизинец и положит нас тут обоих из автомата — тогда и переживать будет не о чем. Давай ты лучше поспишь? — Лучше — это точно. С тобой даже спать не страшно. Обними меня — крепко, как можно крепче. А то холодно… Он так и сделал. Их губы встретились и пожелали друг другу спокойного сна и лёгкого дыханья. Потом Санса привычно устроилась головой в любимую ямку на плече у Сандора — веки сразу начали тяжелеть, и уже было неважно — завтра это или еще сегодня. Она задремала, и ей приснилась кромка моря, по которой убегали, смеясь и брызгаясь, дети: два мальчика, похожие на ее братьев, и девочка с черными кудрями — то ли Арья, то ли ее собственная дочь…Смотри, реальность Меняет облик И суть, смотри И стены встали — и жмутся рябью, Спешат к двери. Мороз по коже, бежать иль падать? И есть ли толк? В стекло гляжу — Горящим взглядом В ответ мне — волк. Смотри, где небо, — Зияет пропасть: Черна, бела. Ей — не молчать, Ей все бы лопать В лицо — зола. И наши дети Тенями мнутся В ничто, за грань. В когда вернуться? Куда вернуться? Где в бездне рвань? Но вот тяжелым Злым шагом ранит Мой слух, как вор, Долбит по полу Персональный Человек-топор Он рвет надежды И разрубает Наш разговор Ничто-невежда, Человек-топор Расправой скор. Скрежещет ржавым По нервам струнам Все ближе… Все безлунней… Прильну к двери. Беги. И не смотри…
2. Санса Санса проснулась совсем поздно. Сандор уже ушел. Сколько там на часах? Половина двенадцатого. Кошмар. А ведь еще ехать… Хорошо, что она все упаковала еще вчера. Вон и сумка, и рюкзак немым укором таращатся из угла. Надо дособрать вещи Сандора. Или сначала постирать? После вчерашнего Санса забыла про кучу тряпок, оставшихся в ванной. Хм. Хватит ли времени? В любом случае, надо было вставать. Она кое-как сползла с кровати, поеживаясь от излишеств — все же с любовью они вчера явно переборщили. Одно утешение — тут это больше не повторится. Санса потерла ладонью не желающие просыпаться глаза. Хорошенькое утешение, ничего не скажешь… Шлепая босыми ногами по деревянному полу, она потащилась в ванную. Через десять минут, одевшись, скатилась со ступенек, направляясь к задней двери. Где-то там ее ненасытный возлюбленный? Опять вернулся к своим железякам? Железяки железяками, а кофе он сварил — Санса по пути от лестницы к порогу черного хода заметила тихо булькающую кофейную машину. Хм. Кувшин был заполнен почти наполовину, на столике стояла кружка, из которой явно пил Сандор, с надписью: «Поцелуй охотника — или станешь следующей добычей!» Отлично. Видимо, чувство юмора дяди Роберта ему импонирует. Санса, все еще улыбаясь, открыла дверь: — Ну, где тут охотник, которого надо целовать? — Доброе утро, Пташка. Вернее, добрый день! От поцелуев я еще никогда не отказывался. Особенно так щедро предлагаемых девочками с раздраконенными губами… Что-то мы явно перестарались с интимом. Даже у меня спина болит. — Это она от твоих дурацких железяк болит. И от того, что стоишь тут раздетый. Какого Иного ты без куртки? Тем более, если спина! — Так тепло же. Санса оглянулась. Было действительно тепло, но ветрено. Воздух пах оттепелью, влажной хвоей и мокрым деревом. — Тепло, зато ветер сильный. — Южный ветер. Если тебе так зябко, иди в дом. — Не пойду. Или нет, пойду — за кофе и вернусь. Я там осатанела уже сидеть. — Вот-вот. Я тоже. К счастью, осталось недолго. Слушай, если идешь за кофе — принеси и мне, пожалуйста. Мою чашку ты уже видела. И я все еще не дождался обещанного. — Ты о чем? — О поцелуе. Или хочешь стать добычей? — Вот вообще не хочу. Я все надеюсь перестать быть тем, на что охотятся. Что, конечно, не касается тебя. Твоей добычей я готова быть всю жизнь. Может, тогда мне тебя не целовать? Таким образом я гарантирую себе вечное развлечение… — Ты его и так себе обеспечила навсегда. Единожды коснувшись тебя — хрен уйдешь. Так что гони поцелуй и дуй за кофе, добыча. Поцелуй получился долгим. От Сандора пахло машинным маслом и табаком. Он не обнимал ее — видимо, руки были грязные. Тогда она обняла его сама, притягивая к себе, ладонью залезая за воротник рубашки. — Ой, все. Все. Пташка, нет сил. Вали уже. Хватит! — Похоже, это твоя голова так думает. А все остальное придерживается иного мнения… — Тогда хорошо, что думаю я пока с помощью головы. Что и тебе не помешает. Поцелуй принят. Иди, а то не буду на тебя больше охотиться… — Напугал! Ты не будешь — я сама начну охотиться на тебя. — Да, я взрастил монстра. Боюсь, твои тетя и дядя не захотят тебя брать в дом, с такими-то наклонностями и привычками. И придется мне мыкаться с тобой и вправду всю жизнь. Таким манером ты заездишь меня за месяц. — Не заезжу. Отдыхай. Пошла за кофе. И телефон пойду возьму — посмотрю, не написала ли Бриенна… Что-то как-то они не проявляются пока… Санса протопала к двери. Ботинки на босу ногу — не слишком-то приятно. На пороге она обернулась: — А может, и правда, меня тетя не возьмет? Я уже вся испорченная… И, ты знаешь, отчужденная. Мне кажется: реальны только мы с тобой. А остальные — словно бледные тени где-то за горизонтом. — Вот погоди, как заявится сюда мой братец, пока мы тут воркуем, ты поймешь, что, увы и ах, они там вполне реальны. Даже чересчур. А касаемо твоей тетки — не думаю, что есть такой риск. Похоже, она и сама времени в юности не теряла. Но все же. Если такой расклад тебя беспокоит: ты — моя самая немыслимая, самая желанная награда. Неужели ты думаешь, что если ты окажешься неприкаянной, если они, умные эти головы, решат, что ты больше для них не годишься — я откажусь от тебя? Я могу пойти на это только ради одной цели — чтобы ты жила в лучшем мире, получила то, что я недополучил, имела бы больше шансов добиться чего-то — не только столом и кроватью. Но если таких шансов не выпадет — ты же знаешь, моя рука — как и все остальное — принадлежит тебе. Где наша не пропадала? Построим себе хижину — ну, вроде этой, будем доить коров и рубить дрова. Авось и готовить научишься — не только салат… — Спасибо… Мне почти хочется, чтобы это произошло — чтобы они меня не приняли… Так было бы проще для всех… И все бы оставили нас в покое… — Ага. Только сначала тебе надо избавиться от супружника. Хотя бы в этом они могут тебе помочь, все эти твои строгие родственники. Тогда как я… — Тогда как ты меня уже как минимум трижды спас. Где они были, те родственники? — Ты несправедлива. Я тебя сначала украл и замучил… — Ты меня — что? — Замучил. На самом деле, большая часть проблем возникла из-за наших с тобой отношений… — Ага, не будь их — я уже была бы счастлива с Мизинцем в какой-нибудь его тайной обители… — Может, было бы лучше... Нет, на хрен — не было бы! Что я несу! Прости меня… — Да ладно. Все в порядке… — Вот ни фига не в порядке. Все. Хватит. От этих разговоров только хуже становится. Не стоит. Все, что я хотел сказать — уже сказал. А дальше — посмотрим… — Я пойду все же. Принесу кофе… — Хорошо. Санса прошла в дом. От его слов ей хотелось плакать, но она, конечно, не станет. Хватит уже слез. Хватит пустых разговоров. Сандор прав. Ни к чему они не ведут, и ничего уже не изменишь. Она поднялась наверх, отыскала телефон. Зашла в ванную, подняла валяющуюся там его одежду, спустилась вниз, запихала все в стиральную машину, запустила ее на короткий цикл. Маленькие шаги. Теперь кофе. Попутно взглянув на телефон — там было три новых мейла — от Арьи и два от Бриенны. Ага. Санса плюхнулась в кресло в гостиной, поджала под себя ноги и принялась читать. Бриенна сообщила, что они добрались до аэропорта вовремя, но что из-за непогоды все рейсы задерживались. Что они вылетели в ночь, и что придется пересаживаться в другом городе на рейс в столицу. Что был шанс успеть-таки на свадьбу — но она мало на это надеялась. Коротенькой ремаркой: «Дороги ужасные. Лучше бы вам задержаться. Береги себя и того парня. Нет надобности рисковать» Второй мейл от нее был длиннее. Она писала о том, что пока они ждали в аэропорту на пересадке, дозвонились до следователя. «Он очень неглуп, этот юноша. Немного не уверен в себе, но, кажется, дело свое знает. По приезде сразу просил нас прийти к нему и оставить свидетельства. Пока не посылала ему твою телефонную запись. Сориентируюсь на месте — имеет ли смысл раскрывать карты. Напишу после». Арья писала, что адвокаты крайне заинтересовались телефонным разговором, который она им передала. Подшили его к делу. Считают, что этого будет достаточно, чтобы загнать Мизинца в угол и даже, при счастливом стечении обстоятельств, засадить его за решетку. Что им надо поторапливаться. Что родственники в порядке, тетя хорошо, дети ждут не дождутся, когда же она, Санса, наконец приедет, особенно Рикон и Бран. В конце приписка: «Не принцессь там. Действуй!» Санса даже похихикала. Легко сказать — не принцессь. Ну, она и не принцессит. Она учится готовить… К вопросу о готовке — а кофе? Санса сползла с кресла и уже было двинулась к выходу, как услышала за окном жужжащий звук, словно в лесу ехала машина. Большая машина. Она выглянула. За деревьями в глубине леса маячил черный автомобиль, незнакомый ей. Он остановился, не доезжая до просеки, ведущей к дому. Санса поняла, что вдруг ей стало холодно. Словно кто-то провел ледяной рукой по спине. Она потихоньку отошла от окна и, едва слышно прокравшись к заднему входу, отворила дверь. — Сандор! Там… — Слышу. Тихо. Иди в дом. Не подходи к окну. Если это то, что я думаю… — А ты? — Я иду. Быстро, в дом! Они зашли, прикрыли дверь, остановившись в коридоре. Санса взглянула на него — лицо у него было непроницаемое и сосредоточенное. В глазах полыхала непонятная решимость. — Пташка, слушай сюда. Теперь нам надо действовать очень слаженно. Я думаю — судя по тому, что я видел — это они. Эта машина — слишком уж она приметная. Слишком большая. Это мой треклятый брат явился по мою душу. И, скорее всего, с твоим муженьком. Хорошо бы понять, сколько их там еще. Не думаю, что они явились только вдвоем. Там еще могут быть люди Мизинца — или люди Горы. На них у меня патронов не хватит. Так что придется давать деру. Быстренько иди наверх — и тихо — оденься во все, что сможешь найти теплого. Ехать придется на байке. Вперед нет пути — они отрезали нам дорогу. Нашим Шевви эту их бандуру не протаранишь. Так что давай, давай. Вещей не бери — только необходимое. Документы, ну, что там еще… Я тоже поднимусь — потом. Надо забрать деньги и пистолет, и еще патроны. Нет, знаешь что — давай, я первый. А ты смотри — но к окну не подходи… Он тихо как тень поднялся по лестнице. Санса стояла ни жива, ни мертва. Ноги словно прилипли к полу. Чуть слышно пискнул телефон. Мейл. «Знаю, дорогая, что ты скучала. Я тоже. Выходи, поговорим. Только без глупостей. Арсенала у нас хватит, чтобы уложить небольшую деревню. Так что предупреди своего защитника, чтобы не выпендривался. А то придется послать в дом его старшего брата — похоже, наш Пес заслужил хорошую порку. Это дела семейные — как и у нас с тобой. Суды не помогут. Туда, где я нашел нам с тобой уютное гнездышко, им не добраться. Время вышло, дорогая. Пора начинать отвечать за свои поступки и приступать к исполнению супружеского долга. Честно говоря, я уже и так слишком долго жду. Если ты будешь вести себя разумно, никто не пострадает. Своего Пса ты можешь отмазывать сколько угодно. Мне до этого уже нет дела. Пусть их сами разбираются — Клиганы и Баратеоны-Ланнистеры, и прочая шушера. Меня интересуешь только ты, радость моя. У тебя есть полчаса. Дальше мы устроим небольшой костер — на радость твоему любовнику. Начнём с гаража — мотоциклы отлично горят, если подлить масла и подбросить дров. Не доводи дело до абсурда. Оно того не стоит. Ты все равно принадлежишь мне. Люблю, надеюсь на скорейшую встречу». Сандор спустился со ступенек. Санса молча отдала ему телефон. Он прочел — ни единый мускул на лице не дрогнул. — Как я и думал. Быстренько иди и собирайся. Они думают — весь транспорт у нас в гараже. Это нам на руку. Полагаю, если мы не будем медлить — удастся удрать через лес. — Сандор, езжай один. Если я выйду — за тобой они не погонятся… — Ты что, чокнулась? Никуда ты не пойдешь! Кто тебе вообще сказал, что ты ему нужна живой? Баб у него и так хватает — а если с тобой что случится, наследником твоим все равно будет он. Твоя жизнь — разменная монета, а моя вообще ничего не стоит. Так что выбора у нас нет. Иди же! Он легонько подтолкнул ее в сторону лестницы, а сам занялся пистолетом. Санса взлетела по ступенькам, ухватила собранный уже рюкзак, сунула туда свой дневник, оставленный на тумбочке, куда она вчера сделала последнюю свою зарисовку — их спальню и вид из окна. Мельком глянула во двор. Машина придвинулась ближе к дому. Тонированные стекла не позволяли увидеть, что творилось внутри и сколько реально там было народа. Санса отошла к ванной, переодела брюки, напялила первые попавшиеся носки, перешнуровала ботинки, сцапала валяющуюся на кресле куртку. Кажется, все. Тихо спустилась вниз. Сандор ждал ее на пороге. — Так. Шлем твой остался в гараже, придется ехать так. Ты готова? — Да. — Тогда слушай. Тихо — очень тихо выходим, садимся — и держись. Обзор у них ограничен — там дом мешает. Надо уйти за деревья. Стрелять они сразу не станут, скорее погонятся. Они знают, что мы все равно окажемся на той же дороге. Я постараюсь дать крюка и выскочить ниже — чтобы у нас был хоть небольшой отрыв. Да? — Хорошо. Как скажешь. — Тогда пошли. Они тихо вышли. Сандор снял мотоцикл с подножки. Жестом указал ей на сиденье. Санса поправила лямки рюкзака. Когда он сел, она устроилась позади. Он резко завел мотор, и послушный байк, подняв тучу брызг, полетел к кромке леса. Санса закрыла глаза и вцепилась Сандору в плечи. Она не слышала ничего — только рев мотоцикла. Боялась оглянуться. И ждала — вот-вот по ней начнут стрелять. Только бы не в него. Лучше пусть в нее. Она собиралась умереть — лучше сейчас, чем в кровати, от таблеток. Лучше так, чем резать себе вены. Лучше с ним — погибнуть, чем жить с Мизинцем…Я смотрю в темноту, я вижу огни. Это где-то в степи полыхает пожар. Я вижу огни, вижу пламя костров. Это значит, что здесь скрывается зверь. Я гнался за ним столько лет, столько зим. Я нашел него здесь в этой степи. Слышу вой под собой, вижу слезы в глазах. Это значит, что зверь почувствовал страх. Я смотрю в темноту, я вижу огни, Это значит, где-то здесь скрывается зверь. Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль, Все горит, все кипит, пылает огонь. Я даже знаю, как болит у зверя в груди, Он идет, он хрипит, мне знаком этот крик. Я кружу в темноте, там, где слышится смех, Это значит, что теперь зверю конец. Я не буду ждать утра, чтоб не видеть, как он, Пробудившись ото сна, станет другим. Я не буду ждать утра, чтоб не тратить больше сил, Смотри на звезду — она теперь твоя. Искры тают в ночи, звезды светят в пути, Я лечу и мне грустно в этой степи. Он уже крепко спит — слишком сладкая боль, Не горит, не горит, утихает огонь. Когда утро взойдет, он с последней звездой Поднимется в путь, полетит вслед за мной. Когда утро взошло, успокоилась ночь, Не грозила ничем, лишь отправилась прочь. Он еще крепко спал, когда слабая дрожь Мелькнула в груди, с неба вылился дождь. Он еще крепко спал, когда утро взошло. Nautilus Pompilius — Зверь
3. Сандор Вечность, казалось, растянулась, накрыв их плотной сетью тумана. Сколько прошло времени — он не знал. Они гнали по мокрому лесу — мимо пролетали стволы елей и сосен, летели брызги. Пташка позади шевельнулась. Сандор оглянулся — дом уже исчез — везде была лишь оголенная чаща. У девочки был такой вид, словно она сейчас отключится: белое лицо — черные пряди прилипли к щекам — светлые, широко распахнутые глаза совершенно безумны… Сандор бросил ей через плечо: — Кажется, они поехали назад. Решили, что и мы повернем туда — хотят попытаться нас подрезать. Поедем вперёд — в сторону города, через перевал. Назад я ехать не хочу — там тоннель. Если они нагонят нас там — это может быть фатально. Ты как? — Все хорошо. Езжай. Не отвлекайся. Через двадцать минут они выехали на дорогу. Поднялись вверх — до следующего перевала, обогнули ограждения. На перевале, к счастью, никого не было. Мотоцикл слегка заносило — дорога была влажная. Ну, хорошо, что хоть не обледенелая… — Пташка, я точно не знаю, на сколько у нас хватит бензина. Но останавливаться мы не можем. Пока он не кончится — будем ехать. До предела. Там, авось, выскочим в более людные места — тут свидетели нам на руку. Ты взяла телефон? — Да. — Держи его под рукой. Когда появится сигнал — может, есть смысл позвонить твоей сестре. — У меня нет ее номера. Седьмое пекло, она прощебетала с сестричкой как минимум полчаса и не удосужилась даже взять ее номер сотового? Непостижимо. Немыслимые бабьи бредни. — Иные тебя побери, почему ты не спросила? — Не знаю. Мне казалось, у нас есть время… — Ты ошиблась. Как и я. Время давно вышло, просто мы не заметили… Ладно. Если что, просто звони в полицию. Лучше они, чем эти уроды. Ты поняла? — Да. — Ну, все тогда. Тебе не холодно? — Нет, все в порядке. — Отлично. Тогда вперед. И держись — а то дороги не очень. Может и занести… Он продолжал гнать без устали. Вперед, вперед — это была их единственная надежда. Они миновали город, где он закупался третьего дня. Казалось, это было сто лет назад. Они скакнули в какую-то новую эру — прошлое было отрезано. Впереди у них дорога — и призрачная надежда добраться хоть куда-то. Если бензина хватит. Сандор поблагодарил небо, Семерых и Иных заодно за то, что вчера заправил Харлей. Полного бака должно было хватить надолго. Конечно, они подсожгли порядочно, подымаясь на перевал, но впереди была дорога вниз, а дальше — шоссе. Куда они ехали — Сандор не знал. Может, тупо доехать до полиции? Сгрузить Пташку — авось, дозвонится хоть до Бриенны. А там — хоть за решетку. По крайней мере, будут живы. Да, так и надо сделать. Пока же надо было ехать… Руки уже давно ничего не чувствовали. Сандору казалось, что они просто приросли к рулю. Единственное, что он ощущал — это ледяные Пташкины ладони, вцепившиеся ему в плечи. Даже через слой одежды и толстую кожу куртки они прожигали его до костей и отрезвляли. Надо было ехать — чтобы спасти ее. Нельзя было сдаваться. Нельзя было отдавать ее Мизинцу. Хрен с ним, с Горой — потом он найдет время, чтобы побеседовать лицом к лицу с братцем. Сейчас Сандору была важна только Пташка — и ее безопасность. Он дико стремался, когда они отъезжали от домика. Да, вряд ли Мизинец так уж хладнокровно стал бы давать добро на то, чтобы стрелять в юную свою супругу. Но ведь он на то и Бейлиш — хрен его знает, что там — в этой безумной голове. Было до невозможности мерзко сажать девочку позади — живым щитом. Но план сработал — они оторвались — но вот надолго ли? Они ехали уже с час, когда Пташка вдруг заёрзала и шепнула ему в ухо: — Они нас нагоняют. Я вижу машину. — Как далеко? — Пока далеко. Едва видна. — Ладно. Прибавим скорости. К счастью, этот конёк поманевреннее, чем их бандура. Но и в разы более хрупкий. Нельзя сокращать расстояние. Если они нас нагонят — пиши пропало… Держи этот телефон под рукой, девочка. Если я скажу — тогда звони. В полицию. А я попробую добраться до ближайшего поста, что ли. — Зачем нам полиция? — Лучше за решетку, чем в пропасть. Мы еще в предгорьях. Посмотри вокруг. Они нас просто прижмут — и придется останавливаться. Неизвестно, чем это грозит — мы их раззадорили. Не знаю, как Мизинец — но мой брат таких шуток не любит. Они могут начать играть ва-банк. Или еще вариант— нам самим сигать в пекло. К таким поворотам событий я — да еще с тобой позади — не готов. Держись крепче. Будем гнать пока. И следи за машиной… — Хорошо. Через двадцать минут они проскочили очередной указатель — они выезжали из предгорья. Дорога стала чуть ровнее. — Как там наши друзья? — Мы слегка оторвались. Я их вижу на прямых отрезках, но далеко… Этот дурацкий туман мешает… — Да, туман кстати. Но и им он тоже мешает, как и нам. Пока поедем дальше… Тумана было мало, так начался еще и мелкий дождь. Или это была просто морось? Сандор не знал — на той скорости, с которой они ехали, одно от другого было отличить невозможно. Волосы промокли и здорово мешали обзору, прилипая ко лбу. Пташку за его спиной ощутимо трясло. Ну вот, теперь уже точно заболеет. Ну, лучше простуда, чем на тот свет. — Пташка, ты как? — Ххххорошо. — Держись там. Знаю, родная, что холодно. Впереди два города — свернем в один из них и попытаемся добраться до полиции. — Какие города? — Глянь на следующий указатель. Я не запомнил названий. Один в пяти милях, другой в восьми, кажется… Пташка, сможешь убрать у меня с лица эти волосья — очень мешают смотреть. Не хочу отпускать руль — и так этот драндулет заносит. — Подожди, сейчас. Она оторвала одну руку от его плеча, и кое-как убрала со лба влажные пряди, что лезли ему в глаза. Руки у нее были как лед — мокрый, плачущий весенний лед... — Все, спасибо. Как там машина позади? — Держится на приличном расстоянии. Нет, погоди. Кажется они прибавили ходу. Разрыв сокращается. — Неведомый бы их побрал! Сильнее гнать я не могу — рискую потерять управление. Ладно, свернем в ближайший город. Смотри вывески, а то я могу и пропустить… Ни хрена не видно в этом тумане… Вот и указатель. Пташка вдруг заерзала. — Сандор, погоди. Там было написано «Мертвая заводь?» — Да, а что? Тот городок, что дальше. Почему ты спросила? — Я знаю это место. У меня появился план. — Какой еще план, безумное ты создание? — Ты мне доверяешь? — Да. Но о чем речь? — Слушай внимательно… Это было тяжело — все ее слова уносило встречным ветром. — Пташка, ори громче. Половина слов пропадает. — Хорошо. В этой Мёртвой Заводи — я читала вчера — очень странный съезд с трассы. Резкий и неудобный. Там все время все бьются. Двойные, тройные аварии. Они даже собираются переделать развязку. Там была фотография — вправо уходит дорога вниз — и резкая такая петля. А внизу под эстакадой — еще одно шоссе. Если машину подпустить поближе — и если они не в курсе про эту особенность — ты сможешь вписаться в поворот. А они при этих габаритах — могут и не вписаться. Ну и полетают… — Ты сумасшедшая! Откуда ты все это взяла? — Новости местные читала, пока ты спал. Помнишь — прогноз погоды… — Кажется, твоё чтиво не было уж таким бесполезным. Давай попробуем. Что нам терять? Только наши жизни… Ты готова на это пойти? Шансов немного, на самом деле. Я ведь могу не справиться… — Ты справишься. Я тебе верю. Я в тебя верю. — Хорошо. Тогда держись. И, Пташка. Спасибо тебе за все. За веру. И за любовь. Как бы то ни было — эти два месяца были самым непостижимым и прекрасным в моей жизни… — В моей тоже. Я люблю тебя. Вчера, сегодня, завтра. Всегда. Ты помнишь? — Помню. И я тебя. И верю тебе. Настолько, что готов даже ехать в Мёртвую Заводь. Надеюсь, все же она не станет нашей могилой. Но если так — зато вместе — до конца. — Да. Вместе до конца. — Так. Я сбавляю скорость. Следующий выход — наш. Как там они? — Приближаются. — Хорошо. Держись, милая. Уже недолго. Они миновали указатель. "До Мертвой Заводи три четверти мили. Выход 98". Ну давай, лошадка, не подведи. Сандор глянул через плечо. Черная машина и вправду была близко. Ему показалось, что за тонированным стеклом он различил чудовищный силуэт за рулем — Гора сам вел свое войско. Ну вот и встретились, братец. Кто полетит теперь в овраг? — Сандор, сейчас! Он резко ушел вправо, почти на полной скорости. Байк коснулся крылом полосатых бочек-ограничителей, стоящих на развилке и ограждающих хлипкий барьер, за которым зияла пустота. Мотоцикл ощутимо начало заносить. Сандор последним движением попытался выровнять Харлей — они были почти на грани падения. Он чувствовал ее ладони на плече — если это последнее, что ему суждено ощутить — хорошо. Позади он услышал грохот, но оглядываться не стал. Слегка сбавил скорость — байк выдюжил и начал выравниваться. — Все. Сбавляй. Дело сделано. В ее голосе не было ни дрожи, ни эмоций. Только лед. Но не было в нем и радости. — Езжай потихоньку, не останавливайся. Съедем вниз, там встанем. На трассе же нельзя. Он сделал, как она велела. Очень хотелось оглянуться, но он не стал. Сбавил скорость до сорока миль, въезжая в тихий мелкий городишко. Притормозил у обочины на пустыре и только тогда оглянулся. Машина пробила парапет в том самом месте, где его занесло. Ни бочки, ни хлипкое ограждение не смогли задержать безумного монстра, что был сделан под заказ его брату. Автомобиль перевернулся, упав с тридцатифутовой высоты, приземлился на крышу на нижний уровень сложной системы дорожных развязок — они стояли на втором, глядя вниз на смятую кучу чёрного металла. Неожиданно машина загорелась, вспыхнув, как свеча на ветру. Хорошо, что в момент падения по нижней дороге никто не проезжал. Сейчас там собралась куча свидетелей. Вдалеке уже завыли сирены полиции. — Поехали отсюда. — Ты уверена? Может, нам стоит задержаться? Нас же все равно потом найдут… — Мы ничего не сделали. Мы не знаем этих людей. Нам нечего тут делать. Найдут — значит найдут. Потом. Все это не имеет значения. Обратно не поворотишь…Конец седьмой части