Это было у моря

Bad luck wind been blowin' at my back I was born to bring trouble to wherever Iʼm at Got the number thirteen tattooed on my neck When the ink starts to itch Then the black will turn to red I was born in the soul of misery Never had me a name They just gave me the number When I was young Got a long line of heartache, I carry it well The list of lives Iʼve broken reach from here to hell Bad luck wind been blowin' at my back I pray you donʼt look at me I pray I donʼt look back I was born in the soul of misery Never had me a name They just gave me the number When I was young I was born in the soul of misery Never had me a name They just gave me the number When I was young They just gave me the number When I was young Johnny Cash Thirteen

Они остановились в небольшой гостинице на другом конце города. Пташке надо было согреться. На регистрации клерк начал было подозрительно выспрашивать, кем ему приходится девочка. Сандор сказал — племянницей и, получив на это ответ, что с таким родством их вместе поселить не могут, устало махнул рукой — давайте два номера. Пташку так трясло, что он сам открыл ее номер ключом-карточкой и запустил ее внутрь. Он ожидал, что сейчас начнутся слезы, цепляния, просьбы, но ничего такого не последовало. Она просто зашла в комнату, кратко кивнув на его напоминание сразу залезть в душ, забрала ключ и закрыла за собой дверь. Все это показалось Сандору весьма подозрительным. Странный холод и отчуждение после всего того, что случилось за этот длинный, равный десятку веков день, было последней реакцией, которой он ждал. Даже не взглянула на него. Просто ушла. Ни слова, ни звука. Сандор не уставал удивляться, как легко носило ее из одной крайности в другую — от безумной любви и чуть ли не предложений завести незамедлительно семью и детей до нарочитого небрежного безразличия. Сандор не считал себя великим знатоком человеческих душ — он же не Мизинец, чтоб тому вечно гореть в пекле — но подозревал, что такие скачки не к добру. С другой стороны, можно было предполагать, что у шестнадцатилетней девчонки от такого зрелища будет шок. Особенно после того, что произошло с ней в последние месяцы. У Пташки была нежная психика. И в прошлый раз, когда она вот так заледенела — потом все пришло в норму. Ему, правда, пришлось слегка заболеть — но Сандору казалось, что он понял механизм ее замыкания в себе и, в особенности, принцип подбора ключа. Ей нужна была человеческая эмоция — чтобы выйти из лимба самотерзаний, в который она сама себя загоняла. В прошлый раз это была болезнь, в этот — могла быть радость от встречи с родственниками. Так все и будет. Он отпер свой собственный номер, заскочил в сортир и отправился на куцый балкончик — это вам не люкс у моря, но спасибо, что есть — курить хотелось до усрачки. Высмолил одну сигарету и принялся было за другую, когда в номер постучали. Он отпер дверь, не спрашивая. Может, Пташка? Да и чего ему теперь бояться? Если братец сдох, нет силы в этом мире, что могла бы ему навредить. На пороге меж тем была не Пташка, а два копа — один в форме, а другой — в штатском, но по физиономии все равно было понятно, к какой касте он принадлежит. — Мистер Клиган? — Да, это я. (ну что уж тут отпираться?) — Григор Клиган, детектив, лейтенант-командир столичного Департамента полиции приходится вам братом? — Да. — У нас для вас печальные новости. Боюсь, ваш брат попал в автомобильную катастрофу. Когда вы виделись последний раз? — Давно. Но должны были встретиться. — В этом городе? — Да. (ну, в чем-то это правда) — Вам придется пройти с нами. Для опознания. К сожалению, авария была очень жестокой. Машина вашего брата пробила ограждения на съезде с шоссе, и при падении произошло возгорание. От всех, кто сидел в автомобиле, мало что осталось. Вы случайно не знаете, кто сопровождал вашего родственника в его поездке? — Не знаю. Могло быть так, что с ним был его друг Петир Бейлиш. — Да, нам тоже поступили такие сведения. Вы в городе один? — Нет, я сопровождаю родственницу моего хозяина — я работаю в службе охраны семьи Роберта Баратеона — к месту проживания ее родственников в городе N. — Родственницу? Сансу Старк, в замужестве Бейлиш? Она нам тоже нужна. — Она была в розыске… — Запрос отозван ее дядей. Так же он ходатайствовал о снятии вашей нарушенной подписки о невыезде. С условием, что вы немедленно по приезде явитесь в столицу на дачу показаний в качестве свидетеля по делу об убийствах на побережье. Это дело исходно вел ваш брат, если не ошибаюсь? — Да. — Он был отстранен несколько дней назад. Дело передано на ведение другому детективу. А именно, — коп в штатском заглянул в бумаги, — Сэмвелу Тарли. К нему вам и предстоит потом явиться. А сейчас нам нужна ваша спутница. Пройдемте. — Зачем она вам? — Для опознания тела ее мужа. — Хорошо. Она должна быть у себя в комнате. Могу я сам ее предупредить? — В этом нет нужды. В ее номер уже направился наш коллега. Да вот и они. Можем ехать. По коридору шла бледная, но спокойная Пташка в сопровождении молодого полицейского, бросающего на нее смущенные взоры. Она подняла ресницы, посмотрела на Сандора. Непроницаемый, тяжелый взгляд. Глаза словно выцвели. И все же она была прекрасна, как всегда — даже больше: в своей строгой замкнутости она напоминала античную богиню в современном прикиде. Пташка была вся в черном — белую кофту она сняла, накинула сверху черную куртку, что он ей приобрел в горах. — Мэм? Санса Бейлиш? — Да. Это я. — Мы сожалеем о ваших утратах. А теперь еще и это. Вы уверены, что в силах сделать то, что от вас требуется? Если нет, мы можем попробовать найти других близких… — У моего мужа не было близких. В любом случае, я в порядке. — Тогда едем. У нас во дворе машина. Вы не откажетесь? — Нет, все хорошо. — Отлично. Мы вам очень признательны. Если все же почувствуете себя не в силах — сразу скажите. Зрелище весьма тяжелое… — Ничего. Я выдержу. Они вышли через заднюю дверь и сели в черную машину с маркировкой «Полиция штата» Молодой коп сел за руль, хмырь в штатском — на переднее сидение. Пташка примостилась у окна. В середину, на заднее сиденье между ними сел тощий, как жердь, полицейский с лицом рыбы, а Сандору досталось место у другой двери. От нечего делать он уставился в мокрое окно. Туман слегка рассеялся, но видимость все равно была так себе. На заднем дворе гостиницы два ворона трепали трупик воробья у сточной канавы. Весело, ничего не скажешь… Ехать не пришлось долго. В этом городе все было компактным: полицейское управление — через дорогу больничный морг — а вдали, за пустырем — засеянное зеленой травкой кладбище, выходящее одним краем на улицу "Гора Надежд". Смешно. Гора лежит в морге на улице Горы Надежд. Ага. Вот и остаётся надеяться, что он все же сдох уже… Их проводили в небольшой зал для посетителей такого рода. Сандору предложили пройти первому, Пташку покамест посадили на потёртое кожаное кресло возле кофейного автомата. Она села и тут же вытащила телефон — чтобы было куда прятать глаза, ну точь-в-точь типичный современный подросток. Хрен в штатском остался с ней, топчась у кофейной машины. Сандор вздохнул и потащился за копами по коридору. Тут их ждал высокий парень — видимо, местный санитар — с усталым лицом и шальными голубыми глазами навыкате. Он обменялся с полицейскими парой коротких фраз, спросив что-то вроде: «Это к обгоревшим? Ты предупредил?» Недовольно кивнув и, по-видимому, не удовлетворившись ответом, он подошел к Клигану и неожиданно высоким голосом пропищал: «Послушайте, те люди, что попали в аварию — ну, в общем, они не очень-то. Вы, вроде, не похожи на того, кто будет устраивать истерики. Ну, мое дело предупредить. От лиц мало что осталось — они же обгорели…» Сандор коротко кивнул в ответ: «Да, я догадываюсь. С эффектом знаком, как вы уже, наверное, заметили. В обморок я падать не стану, обещаю. Даже постараюсь не сблевать». «Зря смеётесь, бывает и такое. Ну, раз готовы — пошли». Он жестом поманил полицейских. Те недовольно поморщились. «Нечего рожи кривить, по протоколу положено вам присутствовать. Вот уж неженки. Вы еще и не такое видали». Все четверо прошли через служебную дверь, что санитар открыл карточкой, висевшей на шее. Длинный тускло освещенный коридор привел их к развилке между тремя дверями. Служащий морга услужливо распахнул самую правую. Сандор прошел первым, за ним — кислые полицейские. Приятное место. Холодно, как в могиле. Слегка воняло формалином и мертвой плотью — запах, заглушающийся сильной вонью хлорки, с которой явно недавно мыли помещение. С потолка лился жёсткий свет флуоресцентных лам, выжигающий все тени и превращающий и без того мрачную комнату в ночной кошмар для медицинского первокурсника-практиканта — сценка прямо из фильма ужасов. Санитар прошел к небольшому столику, взял с него какой-то список, прошелся пальцем до низа, перелистнул страницу, найдя наконец нужный номер. Выдвинул один из бесконечных ящиков по стенам, напоминающих об аптечной системе за прилавком. Тут лежали, конечно, не медицинские снадобья. Здесь ждали своей очереди покойники — женщины, мужчины, старики, и не приведи боги, дети — с аккуратно закреплёнными на запястьях бирочками — чтобы не перепутать. Сандор подумал, что эти бирки неизбежно и упорно преследуют людей всегда — начиная с рождения и проходя вдоль линии жизни — через больницы, амбулатории, зубные кабинеты, бассейны и лунапарки — чтобы привести сюда — в один из стальных ящиков — куда тебя положат, налепив на стынущую, ненужную уже плоть аккуратный ярлык— последний. Санитар меж тем вытащил здоровенный, обуглившийся, со свернутой набок головой труп. Сандору уже и смотреть не нужно было — людей таких габаритов он встречал немного. Гора отскакался. Сандор смотрел на него — на лицо, когда-то похожее на его собственное — на пустые, ничего не выражающие глазницы — и думал, что должен бы испытывать больше чувств — ну, злости там, торжества от свершившейся мести — но странным образом ощущая только сожаление о том, что вот так бездарно прошла жизнь — что подобие человека, лежащее теперь перед ним, ничего не успело совершить, ничего не принесло в мир, кроме боли и страданий. Что думала их мать, когда родила этого богатыря, своего первенца, наверняка доставшегося ей нелегко? Глядела на лицо новорожденного, гладила его по гладким щечкам, умилялась совершенству существа, что получилось из их с отцом любви? Кто тогда мог догадаться? Кому вообще в голову могло прийти что все вот так закончится — что из троих детей семьи Клиган двое последовательно замочат собственных родственников: сначала Григор: Ленор и отца, и теперь в ответ — он, Сандор — самого Григора? А мать умерла, когда он еще был щенком — сожранная изнутри за полгода вечно голодным раком. Так сказать, заплатила заранее — зато не увидела всего того ужаса, что случился после. Легкая, можно сказать, смерть. Ну, по сравнению с этим.  — Ну что, сэр, вам знаком этот человек? Я понимаю, от лица мало что осталось…  — Это неважно. Его трудно с кем-либо спутать. Это мой брат, Григор Клиган, тридцати шести лет от роду. Санитар кивнул полицейским. Те с облегчением отодвинулись к столу и начали возиться с бумажками.  — У вас еще есть родственники?  — Нет, мы были последними в семье. Родители и сестра умерли давно, а других родичей у нас не было.  — Мои вам соболезнования по поводу утраты. У вас есть какие-то пожелания по поводу приведения тела вашего брата в порядок? Боюсь, в этом случае мы мало что можем сделать…  — Ничего не надо. Каковы процедуры?  — Он, вроде бы, был при исполнении. Так что его тело доставят в столицу в закрытом горбу — и похоронят за счет государства на служебном кладбище, разве что у вас не будет специальных пожеланий отвезти его на семейное кладбище… — Не надо. Пусть хоронят в столице. На семейном кладбище вообще не знаю, что. Я там давно не был.  — Хорошо, сэр, тогда мы вас больше не задерживаем. Личных вещей у покойника не сохранилось — то, что осталось, будет приложено к делу — но уверяю вас, там немного — и все сильно испорчено огнем.  — Ничего. Спасибо. Скажите — я знаю, по правилам не полагается — но сейчас сюда придет еще одна особа — на опознание — она еще совсем ребенок, не мог бы я остаться? Она и так понесла уже кучу утрат — боюсь, могут возникнуть сложности…  — Нет, что вы. Нет никакого запрета. Более того, в этом случае — когда тела в таком состоянии, лучше больше свидетельств — потом меньше бумажной волокиты — а то ведь и ошибиться можно, а мы отвечай. Оставайтесь, конечно. Вы ведь тоже были знакомы с покойником, ну, с тем, что ей предстоит опознать? — сказал медбрат, заталкивая тело Горы обратно в холодильник. (Прощай, братец — увидимся в аду!)  — Да, был.  — Ну, мы вас тогда тоже к делу подключим. Эй, друзья, — крикнул он полицейским. Голос его прокатился странным эхом по пустынной комнате, отражаясь от гладких поверхностей пустующих сейчас коек, что стояли вдоль стен.  — Кончайте ваши ковыряния — один из вас отлично со всем справится — все равно дело уже сделано. Приведите следующего клиента. А вы, сэр, подпишите там бумажку — в трех местах, чтобы все было по порядку. А то эти граждане как сюда попадут, так цепенеют. Молодой полицейский покорно ушел за Пташкой. Второй — человек-рыба — протянул Сандору бумаги, указав, где и что надо подписать. Ручка у них была галимая — заедала все время. Сандор кое-как накалякал свое имя — в одно месте полагалось ставить роспись, в другом — инициалы, а в конце — имя и фамилию, да еще и год рождения зачем-то. Спасибо, что не номер социального страхования и длину члена. Меж тем молоденький коп вернулся с Пташкой и полицейским в штатском. Сандор глянул на нее — все то же отстраненное выражение лица, но спокойствия явно поубавилось — девчонку колотило. Сейчас бы обнять ее, прижать к себе — но это было совершенно недопустимо. Где это видано, чтобы телохранитель обнимал свою клиентку? Только в глупых мелодрамах. А у них тут не мелодрама — тут, в зависимости от точки зрения, то ли трагедия, то ли фарс. Он все равно подошел к ней. Спросил шепотом:  — Ты как?  — Нормально. Скорее бы уже все кончилось. Ты не уйдешь? — Нет, мне разрешили остаться. Пташка взглянула на него с каким-то проблеском живых чувств — а то ведь сама как та покойница — хоть клади ее в один их этих загребучих ящиков. Тронула его едва заметно за рукав:  — Спасибо. Тут к ним подошел медбрат. Сандор уже начал испытывать к парню определенное чувство симпатии — несмотря на скверную должность, ничего себе держится. Не то что эти копы…  — Вы готовы, мисс? То есть, мадам? Пташка взглянула на него круглыми глазами, полными ужаса и стыда:  — Да, пожалуй. Что мне надо делать?  — Ничего. Вы стойте тут. А я сейчас проверю список… Вот тут он у меня. Тело, что он выдвинул на этот раз, было в разы меньше. Такая же бирка на почерневшем запястье, какая была и у Григора. Волосы и дурацкая бородка сгорели вместе со всем остальным.  — Мадам? Вам знаком этот человек? Пташку начало трясти еще сильнее. Она смотрела на труп своего недолгого супруга — его ли труп? — с известной долей смятения, смешанного с омерзением.  — Я не уверена. Но скорее да.  — Если вы не уверены, мы можем задействовать другие анализы, но для этого понадобятся близкие родственники. Были у вашего мужа такие?  — Нет, он сирота (и откуда она это знает, седьмое пекло?)  — Ну, в любом случае... Сэр, а вы что скажете? Вам он знаком?  — Думаю, да. Сандор уставился на труп, прикинул про себя высоту и форму головы. — Да, это Петир Бейлиш.  — Тридцати пяти лет от роду, — неожиданно вставила Пташка. Так, похоже он что-то пропустил, а его отличница хорошо сделала домашнее задание.  — Итак, вы подтверждаете его личность?  — Да. Сандор?  — По мне, так да. Небольшой рост, челюсть эта узкая. Вы не знаете, можно ли определить, была ли у него на лице растительность? А то тут хрен разберешь. Санитар внимательно изучил труп, приблизившись к нему вплотную, не морщась, словно разглядывал цветок, а не кучку горелого мяса.  — Да, определенно. Почему вы спросили?  — У моего мужа был небольшая бородка, — пояснила Пташка. — а остались у него личные вещи?  — Вот у него — да. При нем была сумка, что предохранила в какой-то степени содержимое от огня. Вещи приобщили к делу. Там были — дайте посмотреть — кашемировое пальто, какие-то записи — это не удалось спасти — и золочёная зажигалка с маркировкой П. Б. Зажигалку можете забрать — она вполне действует еще.  — Да, это его вещи. Забирать я не хочу — пусть будет пришита к делу.  — А еще было обручальное кольцо. В кармане пальто. С гравировкой на латыни. «Sub specie aeternitatis» С точки зрения вечности. Очень романтично… Кольцо заберете?  — Кольцо да, пожалуйста.  — Тогда подпишите там бумагу. Все, мы закончили. Вы молодец, мэм.  — Спасибо Пташка еще раз взглянула на труп Бейлиша, закрыла лицо и лоб ладонью — словно слезы смахнула, хотя Сандор видел: глаза у нее сухие. Санитар внимательно глянул на нее и, закрыв тело простыней, убрал его в нужный ящик.  — Вы удивительно стойко держитесь. Сожалею о вашей утрате.  — Я уже привыкла. За последний год я потеряла отца, мать и старшего брата.  — Мне очень жаль, мисс. То есть мадам. Смерть никого не щадит.  — Да, это правда. В этих ящиках оказываются все в итоге — и праведники, и нечестивцы. Юноша бросил на нее удивленный взгляд, но комментировать не стал — видимо, еще и не такое слышал по долгу службы.  — Вам надо будет подписать бумаги вон там, у офицеров — и еще одну на выходе, если хотите забрать кольцо. У вас есть какие-либо замечания или распоряжения насчет подготовки тела вашего супруга к похоронам? Вообще, где хоронить будете?  — Еще не решила. Можно его кремировать?  — Это самый простой путь, если вы спрашиваете моего мнения. Вам выдадут урну, и вы потом сами решите, где вам ее захоронить. Тогда заполните еще одну бумагу на выходе. Вам нужен зал прощания, какая-то церемония до… хмм… процедуры?  — Нет. Мы уже попрощались. Сейчас. И потом, вы же сами сказали. С точки зрения вечности, все это лишь преходящее мгновенье…