Это было у моря

Уж осень пролилась на землю Потоками листвы. Уже Небес потухших край не внемлет Ее мольбам. И в мираже Седом находит откровенье. Окно дымится молоком И плачет робостью. И рвенье Мое бессмысленно. Ты далеко. Хоть здесь ты, рядом. Терпкий локон Горит, как пламень, у щеки… Ты вся в полете, как в потоке Низвергнувшейся вверх реки Я каждое мгновенье прожил, Как сотни жизней вопреки: Паденье рук, и соль на коже, Ресниц пушистых мотыльки… И ты одна всегда. И будет Так до скончания веков Меня никто уж не осудит, — Весь мир погас и был таков. Лишь ты одна. Ты смотришь строго Как мать забытая, как дочь Еще не слепленная богом Не в силах встать и превозмочь Всю злую горечь этой связи, Больной, бесправной и слепой Мы вне контекста, прочь из грязи Летим, срываясь на запой И завтра ничего не значит. Ты время стерла, словно пыль Ладонью узкой. Осень плачет. И наша небыль — словно быль.

Он остался ночевать у нее. Какая кому разница? Через пару дней он посадит Пташку в самолет — и все, дело сделано. Она полетит к родным, а он потащится на мотоцикле в столицу — восстанавливать доброе имя, будь оно неладно. Сандор был готов биться об заклад, что вся эта история обеспечила ему пожизненный волчий билет в мире охраны. Теперь его наймет лишь псих — или какой-нибудь мафиози — не охранять, а скорее устранять. Это, правда, тоже работа, и неплохо оплачиваемая. На худой конец, и она сгодится. Но лучше бы что-нибудь другое. На этот сезон он уже достаточно пресытился трупами… Сандору не спалось. Пташка таки заснула — опять в слезах. Теперь до нее и дотронуться было невозможно — тут же начинала рыдать. Что там творится, в ее голове? Хотелось бы ему знать. Или лучше не надо? Если он будет слишком стараться вникнуть в эти мятежные обреченные мысли, то забудет, что решил поступать правильно, и действительно отвезет ее в ближайшую мэрию и женится на ней. После ее замужества и вдовства ей едва ли нужно разрешение тети на следующий брак. Сандор сознательно об этом умолчал — а то бы сразу и нарвался. От мысли, что она могла бы стать его — навсегда — голову здорово туманило, прямо как после стакана чего-нибудь крепкого — а от позвоночника к паху летел скорый поезд неутолимого желания ею обладать — даром что они занимались любовью с час назад. Даже любовь нынче утонула в слезах. Даже когда он довел ее таки до вершины — или до бездны (сегодня это было трудненько, но ему хотелось: по наитию, делая то, что обычно он не делал, трогая там, где трогать не полагалось — обычные приемы не срабатывали) — вместо вскриков, прерывающегося дыхания, нежного шепота, которым Пташка обычно его награждала, она залилась слезами, и все это готово было уже перерасти в самую банальную истерику. Пришлось останавливаться и утешать ее. А она все повторяла: «Прости меня. Прости, что все испортила». Он простил ее уже сотни раз — и сказал ей об этом, но это помогло слабо. Утихомирить ее смогла только усталость — это был очередной бесконечный день — и Пташка все же забылась сном у него на груди, судорожно вцепившись в его ладонь обеими лапками. Теперь она спала — а вот самому Сандору спать не хотелось совершенно. Хотелось встать и куда-нибудь сбежать от всего этого горя, что он сам придумал. Но это было уже слишком низко — даже для него. Сам придумал — сам теперь и расхлебывай. Пока не посадишь ее в самолет. А потом ее там примут другие — и твоя задача по порче Пташкиной жизни подойдет к концу. Он привстал, аккуратно перекладывая ее черноволосую голову на влажную подушку. Номер отапливался скверно — все тряпки отсырели. Или это следы от ее слез? Поди разбери. Пташка всхлипнула и еще крепче вцепилась в его ладонь. Пришлось зависать в крайне неудобной позе — ждать, пока она утонет в очередном сне. Ее дыхание начало выравниваться, и Сандор попытался освободить руку. Тонкие ее пальцы сжались в кулачки — девочка перевернулась на другой бок и поджала колени к груди. Ну вот, вроде спит. Он тихо встал, нащупал в впотьмах свою одежду, брошенную, как обычно, возле кровати. Все было вперемешку: его смятая рубашка, ее белье. Штаны вообще почему-то обнаружились на стуле — и его, и Пташкины. Ну да, до кровати они опять едва добрались. Начали-то за здравие, а вот закончилось все за упокой. О том, чтобы найти носки, не было и речи. Да хрен с ними. Курить можно вылезти и так — он же не Пташка, и сейчас тепло. По пути глотнув виски — пить не хотелось, но для того, чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей, Сандор делал то, что привык делать за все эти годы. Тошно — значит, надо пить. Нечем занять себя — значит, настала пора перекура. Куда еще девать себя, он не знал. Вышел на балкон и обнаружил, что забыл в куртке зажигалку. Вот хрень! Еще Пташку разбудит с этими шатаниями! Но больше огня брать было неоткуда — не своим же горячим дыханием поджигать сигарету! Пришлось вернуться. Пока он копошился в кармане и раздумывал о том, как это вышло, что зажигалка Бейлиша не рванула от перегрева в долбаной машине Горы — заметил, что телефон Пташки, оставленный на столике, вдруг начал жужжать и мигать — еще, чего доброго, начнет сейчас отзванивать какую-нибудь бодрую мелодию. Сандор, проклиная все трубки этого мира, рванул к треклятому аппарату, параллельно стараясь все же двигаться как можно тише. Упорная дрянь не желала отрубаться. На экране значилось: вызов от «Никто и звать никак». Ну кто ей может еще звонить? Сандор вылетел на балкон, прикрыл за собой дверь и, кое-как тыкая пальцами не туда, таки принял звонок.  — Алло! Санса, ты что не подходишь?  — Это не Санса. Не поздновато ли для звонков?  — Смотря для кого и какие новости. Ты Пес?  — Может, и так. А ты вот кто — мисс Никто? Маленькая сестричка?  — Не такая маленькая, как тебе бы хотелось.  — Кто бы сомневался, волчонок. Ее голос был чем-то похож на Пташкин, но в нем было больше стали — косит под мальчишку — никакого тебе придыхания, никакой задумчивости. Эта барышня любит говорить правду, даже если она горькая. Чем горче, тем приятнее. И вообще, похоже, ей нравится сознательно изводить людей. По крайней мере, судя по тону.  — Ты дашь мне поговорить с сестрой или нет?  — Или нет. Она спит.  — В такое время? Сейчас ведь и полуночи нет. Ты, видать, ее совсем затрахал, коли она так вырубается.  — Попридержи язык, волчонок.  — Сам попридержи его. И все остальное тоже. Со мной вообще лучше не шутить.  — Ой, напугала. Я тебя не боюсь. У меня же нет компьютера…  — Ага, ты в курсе? Знала бы, что я стараюсь ради такого говнюка, не стала бы тратить свое время, даже не почесалась бы. Спасибо скажи. Это все было очень непросто. Пришлось просить помощи у друзей. Пока запеленговала этот долбаный Джоффрин ящик, все ногти сгрызла.  — Это у вас семейное. Пташка тоже вечно мучает свои заусенцы.  — Пташка? Так ты ее зовешь? Боги, как романтично! Пес и Пташка… Сейчас сблюю. Нет, вообще, не стоит — а то сразу Джоффри вспоминается… Вы про это знаете хоть?  — Знаем. Даже уже помянули его.  — Ты там спаиваешь мою сестру? Не стоит — она и так дурная, как ворона, треснувшаяся о стекло машины. И вообще, она алкоголь не держит.  — Похоже, ты многого не знаешь о своей старшей. Придется тебе с ней заново знакомиться. Она много чего держит.  — Ну, если она тебя до сих пор выдержала — ей памятник надо поставить, за стойкость. Я вот уже не могу, например.  — Не можешь — сходи на горшок. Ты зачем вообще звонила?  — Предупредить про детектива. Все файлы у него — вся эта мерзость, что Джоффри отснял. Естественно, в каждом файле есть данные о времени съемки. Плюс Джофф додумался еще и тегировать местность. Я в жизни бы не подумала, что можно быть таким ослом. Если бы взялась кого-то убивать, то последнее дело — брать с собой сотовый.  — Не забудь об этом, когда пойдёшь на дело, волчонок. Что за тип этот детектив?  — Странный такой типчик. Видела его фотографию в сети — жирный трусливый молодчик. Но по телефону, несмотря на заикание и бесконечные извинения, производит хорошее впечатление. Он въедливый и внимательный. Сразу заметил, что я заблокировала определение номера. Тут же спросил про тегирование фильмов. Советовался со мной по поводу Джоффриного сайта — на предмет, сам ли этот говнюк его сделал или же воспользовался чьими-то услугами. Интересовался, можно ли выйти на этого помощника. В общем, неплохо взялся за дело. Мы с ним несколько раз говорили — он уже и так шел по следу, даже без моей помощи. На плече столичной шлюхи нашли укус — сделали соответствующие анализы и вышли на семейство Ланнистеров. Дядюшки этого болвана Джоффри когда-то проходили свидетелями по мокрухе. То есть, было такое подозрение. Их папаша перекинулся слишком внезапно — подозревали убийство. На самом деле, оказалась банальная аневризма — но его нашли в сортире с проломленным черепом — ударился о раковину, что ли. Ну и туды-суды, всех детишек и проверяли. Всех, кроме Серсеи — та была в то время за границей с семейством. Ну вот. Данные все же где-то сохранились — и анализ укуса выводил их прямо на Джоффри. Так что это был вопрос дней. По прикусу быстро бы определили, кто это был. Тем более, я так поняла, дядюшка-красавец был в это время в другом месте. Этот самый Тарли теперь шерстит там и того, и другого. Серсея обвинила младшего брата в том, что он снабдил Джоффа наркотиками, даже заявление на него написала. Карлик отпирается- ну и объективно нет никаких причин верить, что это он. Хотя наркотики у него дома были — шмаль, в целях личного употребления — не запрещено. А Джейме был вынужден дать показания против собственного племянника — к его чести, он не отпирался и подтвердил, что вы с Сансой были в это время в другом месте. И его какая-то знакомая сказала то же самое. Какая-то продюсерша. Она мне писала тоже. Беспокоилась за Сансу. Кстати, когда пойдешь к этому Тарли — не трепись там по поводу вашего с сеструхой интима. Про это никто не говорит, хотя, если Тарли не идиот, он, конечно, прочухает, что к чему. Официальная версия как и была — Санса после трагедии с нашими психанула и сбежала от Баратеонов — а ты, как наемный их работник, ее отыскал и теперь везешь домой, к тетке. Лишь бы ее муженек не объявился.  — А, про это ты не в курсе, всезнающий волчонок? Санса уже вдовеет. Мы, по крайней мере, так надеемся… В голосе Арьи впервые мелькнуло что-то говорящее о ее настоящем возрасте — и даже какое-то уважение.  — Да ты что? Правда, что ли? Как оно вышло, расскажи!  — А стоит ли? По телефону?  — Это не телефон. Это интернет-связь. Плюс у меня стоят всевозможные блокираторы и генераторы помех — никто и подползти не сможет. Говори спокойно.  — Они вышли на нас у охотничьего дома. Мой братец и Бейлиш. Хотели забрать Пташку. Нам удалось смыться оттуда на байке. Ну, а потом они в процессе погони не вписались в поворот и слетели в кювет. Машина загорелась — и ага.  — Класс! Вот это я понимаю, чистая работа! Респект тебе, Клиган! Ты растешь в моих глазах.  — Это была мгновенная идея твоей сестры. Я только отработал водителем.  — Хм. Ты плохо на нее влияешь. Или она на тебя — хорошо. Ну, оба вы друг друга стоите, я так понимаю.  — Есть такая тема. Слушай, Старк, пригляди за Пташкой, когда она до вас доедет. Она нестабильна.  — А ты вознамерился ее бросить, да? Каков молодец! Псина полезет под корягу — зализывать сердечные раны?  — Не твое дело. Пригляди и все.  — Ясный перец, пригляжу. Она же мне сестра, все же. Хоть так и не скажешь. Она больше на тебя похожа, чем на меня.  — А она мне сказала, что это мы с тобой похожи, между прочим.  — А, вот я и чувствую, что вы с ней так спелись. Видимо, она по мне просто соскучилась! В постели я тебя заменить не смогу, конечно, но по части нервотрёпки — запросто. Держи хвост пистолетом, Пес — я живо для нее найду тебе замену. Тут вокруг шныряет множество бесхозных прынцев. И даже бродячих псов — стоит только свистнуть. Мне не надо — а вот Санса у нас не привыкла быть одна. Ей все время надо кому-то щебетать. Надо, чтобы ей восторгались — она без этого киснет. Ты, небось, ее на эту тему еще больше избаловал…  — Может быть. Если она кого-нибудь себе найдет - я буду только рад.  — Нет, не будешь. Это ты себе и ей можешь врать — но я-то по голосу слышу, что ты от такого поворота событий полезешь на стену. Но если ты ее бросаешь — значит, стена тебе милее. Придётся жрать купленную булку вместе с тараканами вместо изюма. Мне тебя жаль. Нет, вру — не жаль. Вот ее мне жаль. Какие-то все говнюки ей попадаются: летят на дурынду, как мухи на мед. Ты, Джоффри, Мизинец…  — Да уж. Это ты, кстати, дала Пташке информацию про Бейлиша?  — А что, пригодилась? Да, я нарыла кой-чего — хотя и очень мало. Про него в сети вообще ничего нет. Возраст, последнее место обитания, еще там кой-чего по мелочи. Где учился, когда закончил.  — И где же? И где вообще он родился?  — Учился он сразу на двух факультетах: юридическом и экономическом. За границей. Закончил с отличием по обоим специальностям. А когда и где родился — хрен его знает. Такие не рождаются — они из-под камня вылезают в безлунную ночь…  — Хе-хе. Живописно представляю. Откуда выполз — туда и заполз  — Вас возили на опознание уже? Откуда такая уверенность в том, что он мертв?  — Да, возили. Своего братца я опознал — это было нетрудно. А вот с Мизинцем посложнее. Они же обгорели оба.  — Анализ в стоматологии сделали?  — Нет. Санса решила его сразу кремировать…  — Вот ведь ослица! Как бы ей не пришлось потом иметь дело с ожившим покойником. С другой стороны — если он и не помер, то сделать вид, что так и есть, ему страшно выгодно. Иначе сейчас сядет лет на двадцать. За соучастие и за сводничество еще. Джоффри ведь и его заснял на свой телефон. В каком-то борделе в городишке у моря.  — Да? И что он делал? Тоже… участвовал?  — Нет, он сидел и смотрел. И комментировал время от времени. Экая мерзеть. Ну и муженька же себе отхватила сестричка! Вот уж повезло. Ты в сто раз лучше, все же.  — Это не она его отхватила, а он ее. Там же все было сплошной фальшивкой…  — Да знаю я. Хрен с ним. Буду следить, не появится ли. Оттяпать Сансу я ему не дам. Кстати, Пес!  — Ну что еще?  — Сюрприз — ты тоже есть на съемках!  — Чего?  — Шутка. Дай мне свой мейл. Ты знаешь, что это такое, надеюсь?  — Знаю. На кой хрен?  — На всякий случай. Ну, мало ли что…  — Не дам. Ты же доставать будешь.  — Была охота! То мне заняться нечем! Либо ты мне его дашь, либо я сама его найду — ты же понимаешь, для меня это нетрудно. Хотя займёт время. И вообще, я хочу делать все в открытую. Дай мне возможность быть честной женщиной, скажи мне этот свой гребаный мейл. Ты мне все же кое-чем обязан, не забывай… Это было, к сожалению, правдой, так что Сандору ничего не оставалось, как сделать то, о чем просила его эта въедливая девчонка. В конец концов, если будет очень надо, он всегда сможет заблокировать этот адрес…  — Хорошо, спасибо. Буду слать тебе виртуальные открытки на праздники. С птичками. Кстати, когда Санса поедет домой? И каким образом?  — Когда закончится эта возня с кремацией Мизинца. Я посажу ее на самолет.  — А сам, разумеется, не полетишь?  — Нет. У меня мотоцикл. И потом, мне надо в столицу, а не в ваш город. Слушай, может ее кто-нибудь заберет, а? Ну для надежности?  — Хм, это идея. Может, Джон согласится.  — Джон — это ваш кузен?  — Ага. У него сейчас две недели практики — ну, он практикуется у нас дома, бумажки копирует для адвокатов и кофе им приносит. Может и оторваться от своих важных обязанностей. Я спрошу у него.  — Ага. И дай мне знать. Коли выпросила мейл, туда и напиши.  — Лады. А то Санса еще начнёт брыкаться. На нее временами находит непонятная жажда самостоятельности…  — Ага, я заметил.  — Ну вот. Лучше кулуарно. — Не уверен. Ну, ты спроси все же. А я поговорю с Пташкой…  — Как знаешь. Тетка для нее уже комнату приготовила. Рикона выселили к Брану. Оба недовольны страшно. Их псы между собой не ладят — и подо мной, на нижнем этаже, все время из-за этого грызня. А Рикон спал в мансарде — а теперь ему приходится сидеть внизу, в Брановой берлоге. Бран же не может с коляской колбаситься по ступеням. Иногда они меня так достают, что я вынуждена посылать свою хаски разнимать их кобелей. Она крупнее их — и они ее боятся…  — Боги, сколько у вас там собак?  — У каждого по щенку. Тетя подарила их нам на начало учебного года. Ну, после всех этих смертей чтобы что-то хорошее… И даже Джону достался щенок. У тётиных остальных детей уже были. И Сансе тоже полагалась одна…  — И что, ты приберегла ее для сестры?  — Нет. Ее не уберегла.  — Что это значит?  — Когда их всех только привезли — а они все братья-сестры — та, что причиталась Сансе — рыженькая такая девочка — сбежала на третий день и попала под колеса кретина-мясника, что приехал разгружаться в местную лавочку и подал своим грузовиком назад, не глядя. Она была очень уж прыткая и любопытная. Ничего не боялась. Я ее дважды вытаскивала из бочки с водой и однажды — с подоконника на чердаке. Просто неуемная была. Он ее даже не добил, гад. Позвоночник сломал. Пришлось усыплять. Сансе не говори, она расстроится.  — Да что я, враг себе? Она и так все время рыдает…  — Вот-вот. Дядя решил ей оставить щенка от своих борзых. У него сука ходит на сносях.  — Твой дядя держит борзых? На хрен они ему в городе? Или он охотиться ездит?  — Никогда не ездит. Он их держит, потому что они ему нравятся эстетически. То есть внешне.  — Знаю я, что такое «эстетически» Я так чувствую, странный тип ваш дядя.  — Он странный, да. Вечно делает вещи, которые делать не надо. Просто потому, что находит их красивыми. Ну, иногда у него голова все же включается — видал, как он ловко все устроил с адвокатами? И за тебя тоже поручился, Псина, хоть и не видел тебя никогда. Оно и хорошо, может быть, что не видел-то… Ты бы оскорбил его восприятие прекрасного. Особенно если учесть, что ты спал с его племянницей.  — Ага. Спасибо тебе на добром слове. Тебе не пора еще спать, волчонок?  — Я все еще жду благодарности за выполненное задание. Если тебе захотелось на боковую — под крылышко к сестре — так и скажи.  — Так оно и есть. Но, кроме шуток — спасибо! Никогда бы не подумал, что подросток способен быть таким прытким. Ты незаменима!  — Нет, незаменимый — это Бран. Но его я не решилась посвящать в эту историю. А я только подмастерье. Но тоже ничего, конечно. Всегда пожалуйста.  — Дай номер своего телефона, пожалуйста. А то Пташка все забывает спросить. Тут-то можно и не по интернету…  — Да, только ты мне не звони — а то тетя удивится. Она пытается следить за моими звонками — на всякий случай. А я слежу за всеми звонками в доме — и еще за тем, что происходит во всех гаджетах и компьютерах. Во всех, кроме ноута Брана. К нему не подступишься. Сандор записал номер на гостиничной бумажке. Надо будет не забыть отдать его Пташке.  — Ну все, Пес, бывай. Не утомляй там мою сестру. Я хочу ее все же живой увидеть. А то с вас станется. И не обрюхать ее напоследок. А то беременные подростки сейчас не в моде…  — Слушай, волчонок…  — Ну все, все. Приношу свои извинения— я груба и бестактна, знаю. Но это так приятно… Местами. Было забавно с тобой поговорить, Пес. Услышимся! - И она прервала связь. Сандор бросил телефон на столик. Ну хоть покурить спокойно! Покурить и подумать… Подумать было о чем. Этот волчонок даст фору даже Пташке с ее истериками. Эта не хочет даже мыслить о каком-то пиетете или чем-то подобном. Она сразу дает понять, что желает играть на равных, а то и верховодить… Объективно говоря, у нее все козыри были на руках. В современном мире подросток, умеющий обращаться с компьютером, как выясняется, куда полезней хрыча среднего возраста с рядом сомнительных навыков вроде стрельбы из огнестрельного оружия и умения попадать в неприятные истории в самый ненужный момент. Пташка, похоже, попадает в странный дом. Этот дядя с борзыми, тетя с таинственным прошлым и возможным сыном-бастардом, калека-братец, неуёмная сестра-хакер… Как раз почему-то сестре Сандор вполне доверял — действительно, что ли, была какая-то общность между ними? Эта стервозная особь Пташку наверняка не профукает. Видишь ты, даже за телефонами за всеми следит! Кстати о телефонах — надо бы позвонить Джейме и поблагодарить его. Все же, похоже, он свидетельствовал против собственного сына. История с анализами, что привели следствие к Джейме — а не к Роберту и к его родственникам, к примеру (у Баратеона была пара приводов за хулиганство, но Сандор точно не знал, брали ли у него что-то, кроме отпечатков пальцев), наводила на нехорошие мысли, что подтверждали, собственно, версию самого Ланнистера. Позвонить надо — а вопрос об отцовстве поднимать как раз не стоило. Сами разберутся. Им, конечно, посложнее будет, чем им с Пташкой. Воистину - любовь зла! А вот и она — его любовь. Пришлёпала на балкон, накинув его рубашку. Положила ладонь ему на плечо, да так и стоит — босыми ногами на бетонном полу балкона.  — Ты что не спишь?  — Не знаю. Проснулась. Сны нехорошие мучают. Словно мы все едем — на байке — по льду — а впереди — снежный буран. А эти все сзади…  — Они и впрямь сзади. В гробах, я надеюсь. Иди в дом, ты же не обута.  — Ты тоже. Мне показалось, или ты с кем-то говорил по телефону? — Не показалось. Ты пропустила все веселье. Я был удостоен чести побеседовать с твоей сестрой…  — С Арьей? Но как?  — Она тебе позвонила. Хотела предупредить, чтобы мы — или я, вернее — не болтали лишнего у следователя. Ну, про наши отношения. Хорошая у тебя сестра.  — Ты так говоришь, что становится страшно. Что она тебе наболтала еще?  — Да ничего. Нормально побазарили. Весело так. Не завидую тебе.  — Почему?  — С такой вечной занозой под задницей куда угодно сбежишь. Григор хоть говорил мало.  — Арья, знаешь ли, тоже не боги весть какая болтливая, По крайней мере, не со мной. У нее вечно какие-то тайны, странные знакомые, какие-то чаты…  — Сама-то ты хороша! Глянь на тех, с кем ты подвизаешься в последние месяцы!  — Да, и вправду. Может, эта история нас с ней сблизит?  — Да уж, наверное. Она ничего. Честно. Крепкий такой орешек. Может, это тебе и надо сейчас.  — Что мне сейчас надо — это чтобы ты выбросил, наконец, эту сигарету и пошел бы спать. Неизвестно, что нам готовит завтрашний день. А спать одна я не могу. Боюсь кошмаров… Хотя мне ведь теперь надо привыкать, я и забыла. Закалять себя.  — Не стоит этим заниматься на балконе. Пошли. Ты права. С такой закалкой ты только простудишься…  — Я не про то.  — Я понимаю. Пошли спать. Надо же чтобы этот незабвенный день все же кончился…  — Да, и я о том же.  — А о снах не беспокойся. Мы впереди них. Всегда.