Не шаркай ногами в парке Листья от боли шепчут Слышишь? Слова покрепче Спрячем — углем под аркой. Не вынуждай привычно Рваться на сигареты, Совести горемычной Тихо цедя ответы. Лучше бы ты взорвался, Лучше бы тряс за плечи! Злился и задавался Окольцевав «навечно» … Ветра не замечая В поисках переправы, — Ты высоко качаешь… Знаешь, что мы не правы? Листья — не по карману Мы, почитай, банкроты. Останови, — я встану Тенью у поворота. Дальше пойдешь без тени. Помни — по листьям жалко Шаркать. Гордясь закалкой, Прибереги смятенье.
В этом кафе завтрак казался более съедобным, чем в забегаловке в гостинице. Здесь оладьи были хотя бы не серого цвета. Санса глотнула кофе — не очень, конечно, но не совсем отрава. Она с тоской вспомнила булочки, что подавались к вечернему чаю в доме Серсеи. Что-то все-таки хорошее там было. Да — булочки и вечерние морские купания. Она взглянула на Сандора, который завтракать не пожелал и, закончив с кофе, уныло смотрел в запачканное мухами окно. Санса расправилась с последней оладьей, подбирая ей остатки кленового сиропа. Кажется, все же она наелась, — после того, как заказала, к немалому изумлению как Сандора, так и флегматичной официантки, жующей клубничную жвачку, двойную порцию всего. Официантка, когда принесла Сансе ее заказ, из уважения даже жевать перестала. Двойная порция оладий, здоровенная яичница с беконом и мега-порция кофе со взбитыми сливками. Сандор, перегнувшись через стол, шепнул ей: «Я не могу понять, куда это все влезет, и всерьез опасаюсь за твое пищеварение». Санса метнула на него недовольный взгляд, еще более недовольный — на официантку, что прыснула со смеху, услыхав таки замечание этого осла, и с достоинством — отложив нож — принялась за яичницу. Пищеварение не пищеварение — но нельзя же не есть сутками! Несмотря на все их опасения и ерничество, Санса быстро расправилась с завтраком и теперь допивала кофе. Сандор, оторвавшись наконец от окна, поднял бровь, глядя на почти вылизанные тарелки: — Слушай, ты хоть и Пташка — но лопаешь, как взрослый бегемот. Тебя бы одобрил Роберт. Он вечно сокрушался, что Мирцелла мало ест… — Я вовсе не бегемот! Я просто проголодалась. — Верно, ты не бегемот. Ты анаконда — ешь раз в три дня — плотненько так, и потом перевариваешь. Это очень странная система, должен тебе сказать — особенно для шестнадцатилетнего подростка — и вряд ли здоровая. Если бы ты жила сама по себе — интересно, как бы ты обходилась со своей диетой? — Мы этого никогда не узнаем — ты же отказался на мне жениться, — зло бросила Санса. — Да для того, чтобы на тебе жениться, зарабатывать надо очень прилично. Тебя попробуй прокорми с такими-то аппетитами! Разве что действительно в киллеры: я буду отстреливать неугодных мучных магнатов, а ты — покупать их продукцию в магазине и жарить три ведра оладьев… — Нет, оладьи будешь жарить тоже ты — я не умею готовить, забыл? — Если ты хочешь замуж — придется учиться, девочка. — Я не девочка. Сам же сказал: я — анаконда. Мне и учиться-то нечем. У анаконд не бывает рук. — Зато аппетит бывает зверский. Ты пугаешь меня. — Это я уже поняла. Я тебя пугаю, у меня странный аппетит, вообще — я змея, и на таких не женятся… Очень приятно это все слышать. Я буду иметь в виду — когда поползу искать себе жертву на ужин… — Теперь давай уже поползём на улицу. Хочется курить… — Встречный вопрос — есть моменты, когда тебе НЕ хочется курить? — Да. Но, полагаю, лучше не обсуждать их тут. — Поняла. Приму это как комплимент. — Ну что-то вроде. Ты доела наконец? — Да. Пойду расплачусь. — Нет уж — я пойду расплачусь. А ты не забудь вылизать еще и чашку от кофе. Или тебе еще стакан взять? — Нет, не стоит, спасибо — а то меня начнет трясти. — От кофеина — или от несварения? — Какая разница? Результат всегда один и тот же… — Не совсем так. От несварения еще и мутить будет. — Сандор Клиган, заткнись! Я не хочу даже слышать слово «несварение». У меня от тебя и твоих разговоров оно скорее начнётся! Хочешь платить — иди, плати. И все, все. Он хмыкнул и ленивым шагом отправился к кассе. Санса, убедившись, что он на нее не смотрит, торопливо собрала ложкой со стенок кофейного стакана остатки взбитых сливок. Вот теперь все. — Ну что, идем? — Идем. Погоди, зайду в сортир… — Вот оно, начинается… — Ничего не начинается. Просто хочу поправить волосы… — Ага, волосы. Еще скажи — нос попудрить. Что тебе там поправлять? Волос-то почти нет… — Как это нет? Наоборот, слишком отросли. Приеду к тетке — постригусь… — На фига это надо? Может, стоит наоборот опустить? Тебе идут длинные… — И ты туда же? Мне это уже говорили… — Кто? — Бейлиш. — Нет, тогда иди стригись. Я передумал. — Я сама как-нибудь разберусь. И вообще — мне нравится разнообразие… — Хорошо. Для разнообразия — ты идешь в сортир или нет? — Иду. — Жду тебя на улице. Когда Санса вышла из кафе, он уже заканчивал курить. — Ну что, куда направимся? Мне надо бы прикупить сигарет. А тебе, на мой взгляд, нужны новые вещи. Не лететь же тебе к тетке и братьям такой замарашкой! — Какой заботливый, смотри-ка. Не хочу новые вещи. Мне и в старых хорошо. — Первый раз вижу женщину, которая не хочет новые шмотки. Ты странная, ты знаешь? — Знаю. Ты уже говорил это сегодня. Дважды. — Ну и в третий раз не лишне напомнить, коли оно так. Вещи все же мы купим — а там сама решишь. — Ладно. Раз ты настаиваешь… Они набрели на длинный, как пассажирский состав, супермаркет и зашли внутрь. Санса трижды прошлась вдоль прилавка с тряпками, пока не выбрала себе джинсы и кофту — и то, и другое черное. — Нафиг тебе столько черного? Траур? — Нет. Ну, не по супругу. А скорее, просто так себя ощущаю. Мне как-то бесцветно… — Тогда брала бы белое. — Это не то. Белый — не бесцветный. — Зато как чистая страница. — Все льёшь воду на эту мельницу? Не нужны мне чистые страницы. Я ничего не начинаю сначала. — Как знаешь. Черный так черный. Они расплатились и вышли в сонное утро. Прогулялись вдоль пустынной улицы, пока не дошли до маленького парка. Санса, бросив свои мешки возле запечатанного питьевого фонтанчика, примостилась на черной резиновой перекладине высоких качелей, лениво отталкиваясь от шуршащей, засыпанной жухлой листвой почвы. Сандор опять закурил. Поморщился. Его сигарет в супермаркете не оказалось — ну что за дыра, в самом деле — пришлось брать первое попавшееся, подходящее по крепости. — Сандор, что тебе вчера поведала Арья? Ты мне так и не рассказал… — Про что? — Ну, про все. — Да ничего особенного. Сказала, что детектив очень толковый — ну, этот Тарли. Рассказывала про фильмы Джоффри. Что он все эти свои развлечения снял на телефон. Звезда садистской порнухи. Он даже Бейлиша заснял, не поверишь. — Да ты что? Где? — А помнишь тот их выезд «на теннисный корт»? — Боги! Мне уже тогда показалось — что-то мерзкое… Но тогда я даже не могла помыслить, что настолько… — Да уж. — Я одного не понимаю — как он умудрился при тебе ничего такого не делать? — Ну, не совсем. Девчонки, что от него уходили — не всегда могли идти сами… — И ты молчал? — Ну, все вроде были целы… Относительно, конечно. В контракте был пункт о прайваси. А я его подписал — этот контракт. — И что? — То, что все, что происходило с моими клиентами — не подлежало разглашению. — И если бы при тебе Джоффри убил одну из этих девочек — ты бы все равно молчал? — Не знаю. Наверное, нет. А может быть, да. — Боги, как это мерзко, Сандор… — Я не спорю. Поэтому и хочу сменить род деятельности. Если уж убивать — то по собственному решению, а не по чужому. С другой стороны… — Что? — Если ты убиваешь по приказу — на тебе ответственности нет как бы. Санса заметила с издевкой: — Что, грех падает на хозяина? — Ну да. — А ты в этом случае, получается — просто машинка для убийства? Как топор? — Скорее, как палач. — Палач — это орудие правосудия. А ты в этом случае — орудие самодурства и мерзости. — Да, пожалуй. И что ты хочешь от меня услышать? Рыдания и раскаяние? По приказу Джоффри я никого не убивал. Только выводил девчонок через заднюю дверь и давал им отступного за… м-мм… издержки. И вообще, они сами туда шли. Я их не тащил. — Ну какой ты молодец! Этим ты себя утешаешь? — Мне это не требуется. Я о них вообще не думаю. — Зачем же ты тогда за меня-то вступался? Я ведь тоже одна из них… — За тебя я вступался потому, что для меня ты не была одной из них. — Вот именно. Для тебя. А для всех остальных — была. Я ничем не лучше и не хуже других. Помнишь Лею? Чем я лучше ее? — Наверное, ничем. Но с того момента, как… — С того момента как что? — С того момента, как я запал на тебя, с другими стало труднее. Я уже не мог закрывать глаза на мерзости Джоффри, как раньше. Все время думал, что было бы — и что бы я стал делать — окажись ты на их месте. Ну, когда ситуация позволяла. Были там такие девицы, что словно сами напрашивались… — Никто не напрашивается на такое! — Да, ты права. В итоге поэтому я и убрался оттуда. Обрыдло. — То, что ты сейчас мне наговорил — страшно и неприятно. Я не знаю, что сказать… — Что, пожалела, что со мной связалась? — Наверное в чем-то — да. Но и нет. Из-за этой связи ты изменился — что не может не радовать. Хоть для чего-то пригодилась… — И кому от этого радость? Разве что тебе — ликуй, что повернула грешника на стезю света, седьмое пекло! — Я и ликую. Не видно, что ли? — Нет. — Это тяжело. Мне надо все это переварить. Ты прав. Нам обоим нужна пауза. — Прости меня. — За что? Ты же правду сказал. Спасибо тебе за это. Они оба замолчали, каждый погрузился в тяжелое молчание — думая о своем. Санса бездумно чиркала носком ботинка по засыпанной щепками поверхности. Сандор мрачно ходил туда-сюда вдоль дорожки, уводящей из парка. Сплюнул и закурил следующую. — Послушайте, сэр! Ну вы, вы! Санса оглянулась. На дороге стояла белокурая пышная женщина, переводящая бегающий взгляд от экрана телефона на них. Возле нее стоял малыш лет трех, радостно топтавшийся в глубокой луже. — Почему вы курите в детском парке? Это не место для подобных занятий! Здесь дети вообще-то играют. Санса развернулась к возмущенной мамаше, глядя на нее в упор: — Здесь никто не играл. Мы были одни. А вы только что пришли. Зачем же вот так сразу начинать наезжать? Если мы вам мешаем, то сейчас уйдем. Нет повода устраивать шум. — А вы вообще кто — его адвокат? — Я — его… — Санса нервно оглянулась на мрачно прищурившегося Сандора и вдруг вздернула подбородок. — Я его невеста. А вы кем этому малышу приходитесь? — Я его мать, конечно! — А если вы его мать, то было бы неплохо, если бы вы отрывались изредка от телефона и смотрели бы на то, что делает ваш сын. А он меж тем только что вытащил из лужи червя и теперь пытается его съесть… Мамаша, заохав, отвлеклась на перемазанного отпрыска. Санса встала и, подхватив пакеты, прошла в сторону Сандора, взяла его под руку и потянула в сторону дороги. Он посмотрел на нее, прищурившись: — Значит, невеста? После всего, что было говорено сегодня? — Особенно после этого. Я же знала, кого выбирала. — Это, значит, ты сделала? Выбрала? — Сейчас — да. И не жалею. — Пожалеешь еще. — Не думаю. Если до сих пор не пожалела… Мы с тобой уже многое прошли вместе… — Какую-то часть. Новый день — новые испытания. — Теперь что у нас на повестке дня? — Разлука. — Ах да — это… ну, где наша не пропадала! Что нам какая-то разлука? Раз уж так вышло, что мы во всем этом мире друг друга нашли, то уж вряд ли потеряемся… Даже на расстоянии… — Ты в это веришь? — Ну, надо же мне во что-то верить… Это, по-моему, неплохой выбор. — Что? — Ну, мы. — Хотелось бы надеяться. — Пока еще надеешься — можешь сделать одну вещь? — Да. — Поцелуй меня — так, чтобы эта курица увидела — и позавидовала. — Зачем тебе это? — Да просто так. Когда я на тебя гляжу — сама себе завидую… — Пташка, воистину, любовь слепа… — В твоем случае по отношению ко мне — еще и глуха, и тупа. Так как насчет поцелуя? — Ты еще спрашиваешь… Он подхватил ее, приподнял с земли, из шуршащих листьев. Санса обхватила его за шею — в куртке было слегка неудобно, но не раздеваться же было прямо здесь — и, обняв ногами его бедра, повисла. Так они давно не целовались — это было почти как в первый раз — или как в последний. Время встало, облака остановили свой бег — и только листья все так же порхали в воздухе, напоминая о том, что мир продолжает двигаться. Один из них, задев острым краешком щеку Сансы, скользнул по плечу Сандора и, плавно кружась, приземлился прямо на один из ее белых пакетов. Поцелуй прервался. Оба они проследили взглядом за падающим листом. Санса шепнула Сандору на ухо: — Она смотрела? — Насколько я успел заметить — да, да еще как. Очень возмущенно. И — кажется, ты была права — еще и завистливо. По крайней мере, ее как ветром сдуло. Как она ушла, я не видел, слегка отключился… — Хм. Как и я. Кажется, мы отвоевали территорию! — Да ну ее нафиг. По сути — тетка права. Курим тут, занимаемся развратом… — Тогда пошли в гостиницу. Займемся развратом там… Санса отпустила его и сползла вниз. Взяла свои мешки. Подняла листик, что так некстати нарушил их воссоединение, сунула его в карман. — Пташка, все продолжаешь собирать гербарий? — Нет. Сохраняю сувениры. В качестве зарубок вдоль тропы. — Ну-ну. Привезешь с собой к тетке целую корзину листьев и щепочек. — Ну и пускай. Хоть что-то останется материальное, что мне будет напоминать о тебе. — Прекрати. Когда ты так говоришь, я теряю всякую решимость. — Тогда я буду говорить непрерывно — чтобы ты ее совсем потерял и остался со мной… — Ну ты опять? — Всегда. — Пошли. А то дождь начался. — Это не дождь. Это снег…IV
30 ноября 2016 г. в 02:11