Загляни на магистрали моей любви На тачке, на байке, хоть на дрезине Они иссохлись по звуку, по стуку в крови. Лишь не медли и не забудь о бензине Они открыты для тебя всегда, путник Здесь от края до края — закатное небо. Будь ты воин — или даже отступник, До тебя тут пока никто еще не был… Как добраться до магистралей любви? Путь под ноги скользнет голубым перекрестьем Карта — венами в листьях, отыщи и сорви Мы под разным углом окольцованы вместе Они открыты для тебя всегда — в вечность По лучу направлением — в нашу память. Мой последний герой, мой первый встречный Магистрали те пройдены только нами Как запомнить вкус дыма на магистралях любви? И волнение звука от скорости в нотах? Ветер волосы рвет — ты его не зови Я сыта им до боли, до солнца, до рвоты Они открыты для тебя всегда, радость. Я истлею, но веры асфальт прочен. Все хайвеи, все трассы, все автострады Приведут тебя к цели, если захочешь Они открыты для тебя всегда, странник Где вселенная льет горизонт облаками Будь король ты, рыцарь — или изгнанник Мы из разных миров рвемся к правде веками.
Сандор 1. Пилить до гор от развилки было около суток. И еще полдня — туда, куда ему было надо. Опять начался бесконечный, выматывающий путь, но если, когда он ехал в столицу, дорогу ему словно все время перегораживал встречный шквал, то сейчас казалось, что в затылок дует попутный ветер, словно толкая его к намеченной цели. Поэтому он гнал без передышки, останавливаясь только на дозаправку, забегая на бензоколонках в сортир и закидываясь кофе и докупая по надобности сигареты. В одну из таких остановок он, подумав, заправил еще и мотоцикл — по такой погоде вполне можно было сдать арендованный Шевви и пересесть на байк. Вода даже на самых неровных дорогах уже почти сошла, а воздух был достаточно тёплым чтобы не отморозить себе уши и нос. «То есть ухо и нос», — напомнил сам себе Сандор. Похоже, Пташка привнесла в его голову дополнительную сумятицу, с этими своими идиотскими заявлениями о его якобы неземной красоте. Так и забыться недолго. «Никогда не верь женщине — особенно если она говорит про твою внешность. Типичное кривое отражение». В одном из сортиров Сандор критически осмотрел себя в зеркало. Борода его нисколько не украшала — как и все остальное, впрочем. Тем более на обгоревшей стороне лица она росла какими-то кретинскими клочками. «Был чудовищем, чудовищем и останешься. Что бы там пташки не щебетали в твое ополовиненное ухо». Останавливаться на ночлег он не стал, продолжал упорно ехать на восток. Горы придвинулись и теперь все время оставались справа, нависая над слабо освещенной дорогой черным, чернее самой ночи неровным гигантским силуэтом, заслоняющим розоватое низкое небо. К полуночи Сандор было начал клевать носом, но пара глотков холодного, как обычно мерзкого кофе слегка привела его в сознание. Он включил радио: прослушал прогноз погоды, обещающий дождь в предгорьях и долине, потом продержался какое-то время терпя зачем-то уже впендюренный в программу вещания предновогодний репертуар — одни сплошные баллады и слащавые бредовые песенки о спасении души и семейных радостях. Потом в сердцах выключил — со всей дури шлепнув рукой по магнитоле. Музыка прервалась — а из ладони потекла кровь. Очень удачно. Вот они — все его радости — какая на хрен семья? Дорога и загребучее радио. И сигареты. Не обращая внимание на кровоточащую ладонь, Сандор закурил — в голове слегка прояснилось. Вот оно и спасение. Хотя бы от аварии. А что касается его души — она уже давно на очереди в самое дальнее пекло. Хотя бы за то, что он поменял направление… После трех ночи начал накрапывать мелкий дождь, но спать уже не хотелось — наоборот слегка лихорадило, словно от избыточной дозы кофеина. Впрочем, может так оно и было. Сколько он выдул кофе? Сандор уже сбился со счета. Сколько за спиной миль, эстакад, окурков, сколько назло всем выброшенных в открытое окно стаканчиков из-под мерзкого придорожного пойла? Он не знал. Понимал только что каждая минута остановки отдаляет его от цели. Цель не была местом — она была еще и временем, и с каждой секундой отодвигалась от него все дальше. Так что лишних часов у него не было. Возможно, он уже и так опоздал… Как бы там ни было, на этот раз Сандору удалось слегка обмануть время — и он приехал к цели чуть раньше намеченного. К десяти утра понедельника он достиг предместий большого города в долине и, согласно намеченному плану, сдал Шевви на ближайшей попавшейся ему станции проката. Сумма и так получилась астрономической — нечего зазря деньги транжирить. По такой погоде вполне можно было попробовать потом добраться до гор и забрать брошенную у охотничьего дома тачку. Потом. Если оно вообще будет, это «потом». Сандор уселся в кафе — жрать все же иногда было объективно надо — это вам не сон — и от нечего делать уставился в телефон. Звонить Пташке ему не хотелось — вчера вечером он пробовал несколько раз, но потом рассудив, что это было уже в принципе бесполезным делом, кое-как настрочил ей сообщение с просьбой не звонить, и отключил звук. Сейчас он обнаружил, что упрямая девчонка как всегда сделала все наперекор и несколько раз набирала ему. Перезванивать он не стал. Тем более она, наверное, сейчас в школе. Вместо этого, отыскал в кармане бумажку с номером Бриенны Тарт, набрал ее номер. Та подошла сразу — как всегда вежливая и радушная — прямо противно стало! — Привет, Сандор! Ты где сейчас? Может, встретимся вечером? — Не встретимся. Я уже далеко. — Поехал на север, как и предполагал? Очень жаль. — Ну не совсем на север. Пока на восток. — А что на востоке? — Предгорья. И долина. — И… Боги, ты все-таки решил меня послушать? — Ничуть не бывало. Я решил послушать себя. Судя по радостному возбуждению в голосе, ты меня одобряешь? — Да не то слово! Ты просто молодец. Сможешь ее там найти? — Если ты поможешь, буду признателен. — Сейчас погоди. Наберу в компе. Сандору было слышно, как Бриенна быстро щелкает клавишами. — Вот нашла, Таргариен: Нижняя Кленовая улица, сто восемьдесят пять. — Нижняя Кленовая? Что они там, рехнулись? А есть еще и верхняя? Бриенна замялась. Потом сказала: — Да, есть. Причем в другом конце города. А ты уверен, что она вообще дома? — Да в школе она сейчас. До трех примерно. — Может, имеет как раз смысл встретить ее после школы? Ну не в гости же ты пойдешь к ее тетке? — Возможно. Но кто знает, где ее школа? — Хм. Она муниципальная или частная? — Вроде частная. И где-то рядом с домом. — Тогда погоди. Посмотрю. Да, есть. На той же Кленовой. Не, погоди, это уже большая Кленовая. На пересечении этих двух Кленовых, короче. — Запомнил, спасибо. Пересечение двух Хреновых — что может быть лучше? — Ага. Тогда по двум вариантам найдешь. Ну или позвони ей. — Не хочу. Мне надоел этот идиотский аппарат. Хочу видеть ее лицо. И всю ее. Бриенна на том конце вздохнула. Небось о Джейме печалится, дурная баба. Сандор обреченно покачал головой. Ну почему стоящие женщины вечно выбирают таких вот мерзавцев? Мир однозначно устроен неправильно и порочно. И он тому прямое доказательство. — Сандор, ко мне тут пришли. Прости, у них назначено. Удачи тебе! Позвонишь потом? — Едва ли. Но может и да. Спасибо за помощь. Ланнистера услышишь — не передавай ему от меня привет. Бриенна засмеялась. Теперь точно уж передаст и не забудет. Сандор отключил связь и уставился в серую даль за окном. Какой уродливый город! В таком месте пташкам нечем дышать и некуда летать. В таких городах они лишь бьются о стекла встреченных машин или подбирают остатки всякого гнилья на помойках. Становятся частью безнадежного пейзажа — теряя краски, теряя трели. Какой он осел, что отправил ее сюда! Поворотить назад — сам бы себе голову открутил с удовольствием. Тоже мне — поборник вышей цели. Воин судьбы, седьмое пекло! Опять мучительно захотелось напиться. Вместо этого Сандор вышел в серую хмарь — перекурить и стряхнуть всю эту безнадежную тоску. В конце концов, горя им уже хватило. Может быть это был тот самый момент, когда стоило с этим завязать — раз и навсегда? По крайней мере — попробовать стоило. Для него хуже уже явно не будет. А для нее… Для начала стоило на нее взглянуть. Звук в трубке — ложь. А вот глаза ее солгать не смогут… 2. Ближе к трем дня Сандор решил-таки прокатиться до Кленовой. До нижней — ну хоть дом посмотрит, где теперь обосновалась Пташка. Дождя так и не было, на его счастье — было похоже, что небеса к нему сегодня благоволили. Улицу он нашел без труда. Это была скорее не улица — проулок, узкий — едва две машины разъедутся и, как полагается из названия — засаженный красными кленами, уже практически оголенными. Жалкие остатки былой кровавой роскоши побурели от снега и висели унылыми тряпочками, трепеща на ветру. Что она там сказала, Тарт? Сто восемьдесят пять? На кой хрен такие большие номера? Не проще ли было обнулить счет — и начать с нового листа? С новый улицы? Сандор усмехнулся. "Ага, средняя Хреновая, ее-то тут и не доставало…" Он уставился на красно-коричневый кирпичный, с остроконечной крышей дом. Кажется, этот. В неогороженном дворе росло какое-то подобие яблони и сейчас на нем примостилась стайка мелких черных птичек. Шум мотоцикла спугнул их, и вся стая словно зерна рассыпалась по небу, улетая по направлению к предместьям. Сандор заглушил мотор, примостившись на противоположной стороне дороги, на углу: так, чтобы не бросаться в глаза. Здесь, стало быть теперь обосновалась Пташка. Интересно, куда ее поселили? В глубь дома? Или в это маленькую башенку, выходящую на дорогу? Смотрит ли она по вечерам в окно, как делала это раньше — во всех тех местах, где он видел ее? Чертя тонкими пальцами по стеклу, вглядываясь в черноту ночи? Хлопнула дверь и на пороге появилась молодая женщина — едва ли старше его самого — невысокая, с темными, собранными в хвост волосами. Видимо, это была Пташкина тетка, Лианна. Сандор припомнил фотографию, что висела заставкой у Роберта на компьютере. Если и она, то сильно изменившаяся. Женщина помогла выехать из дома длинному парню на инвалидной коляске. А это надо полагать был один из младших Старков — тот самый брат, что упал и повредил себе позвоночник. Как его звали — Брэндон? Мальчишка не был слишком-то уж похож на Пташку, но прослеживалось определённое сходство с покойным Недом Старком. Лианна — если это была она — помогла парню пересесть в серый минивэн, запихала коляску в багажник и, сев за руль, вывела машину на дорогу. Они медленно уехали в сторону города. И что теперь? Стоять тут — караулить пока кто-нибудь не появится? Если повезет — пока не появится она сама… Сандор слез с мотоцикла, закурил. Хорошо, что дом, напротив которого он припарковался, пустует — выставлен на продажу. А то в этих спальных районах можно и нарваться — все вечно смотрят в окна, шпионят друг за дружкой… За спиной послышались шаги. Сандор обернулся. По краю дороги шел высокий мужчина с непокрытой головой — волосы белые — седые или просто цвет такой -было непонятно. Шел он глядя в никуда отсутствующим взглядом, но сомнений не возникало — его-то он заметил. Остановился в трех примерно шагах, замер, все так же глядя перед собой — на Клигана или сквозь него. — Сандор Клиган, полагаю? Зачем вы здесь? — А вы сам-то кто, собственно? — Я собственно, Рейегар Таргариен, дядя Сансы. Мы полагали, вы отбыли на север. Это то, что сказала Санса. — Отбыл. Но вернулся. — Зачем? Надо было что-то придумать. Какую-нибудь вескую причину. Предлог. Как назло, в голову Сандору ничего путевого не пришло, и он решил говорить правду — и так уже застукали, что толку врать? — Я хотел повидаться с ней. — Зря. Зря вы так решили, мистер Клиган. Зря вернулись. Делаете — так завершайте до конца. Теперь Санса под нашей опекой. Достаточно она уже хлебнула горя — может, хватит ее мучать? Девочка только-только начала приходить в себя. А тут являетесь вы! Это бессмысленно, да и вредно для ее. Не думаю, что ваш визит целесообразен. Звонить ей я вам запретить не могу — да и вообще ничего не могу запретить. Но совет дать обязан. Если вам вообще есть дело до Сансы Старк — оставьте ее в покое. Дайте ей жить, спокойно дышать — как ей и полагается в ее шестнадцать… Езжайте себе на север, начните новую жизнь — коль скоро вам выпал такой шанс… — Сэр, я знаю, что отчасти обязан вам своей свободой, но… — Я не хотел напоминать. Ну есть у вас эта свобода — используйте ее с толком. Отпустите девочку — у нее вся жизнь впереди. Пусть встанет на ноги, пусть вырастет — в любви и тепле, без надобности рваться на части и выбирать между семьей и вами. Эта ваша связь — да, она есть, не могу это отрицать — но она в прошлом. Вы же и сами это понимаете. Иначе, зачем вам было зависать тут на углу, как вору, что собирается ограбить дом? Пришли бы напрямую, к двери! Но нет — вы предпочли опять спрятаться в тень. Значит, время ваше еще не пришло. Я не исключаю, что оно еще придет. Но явно не сегодня. Тогда не стоит тратить на это время — ни ваше, ни ее. С вами она достаточно настрадалась — а тут она в безопасности, ее понимают и принимают такой, как есть. И так оно и будет. Это я вам обещаю. — Я должен ее увидеть. Не то, чтобы я вам не доверял — ваше слово дорогого стоит, я уже понял. Но мне надо убедиться, что с ней все хорошо. — Как вы себе это представляете? Увидеть — или повидаться? — Увидеть. Потом я уеду, даю слово. Рейегар отвернулся и посмотрел на дорогу, словно размышляя. Потом опять взглянул на Клигана. — Хорошо. Я вам верю, хоть и не должен бы. Ваше имя уже и так лежит черным пятном на истории моей семьи. Не усугубляйте ситуацию. — Сэр, я знаю о том, что сделал мой брат. И мне жаль. Но я — не он. Я даже на его могиле не был. А если бы и пошёл туда — исключительно для того чтобы плюнуть в грязь, в которую его наконец закопали… — Я понял, достаточно. Ваша позиция по этому вопросу мне ясна. — Сэр, вы же не думаете… — Не думаю. Просто не хочу больше это обсуждать. Итак, вы хотеть увидеть ее? Сейчас? — Да. — Она учится в школе в четырёх кварталах отсюда. Заканчивает занятия около трех. Хотите — можете взглянуть на нее. Издалека. Никаких контактов, никаких «случайностей» — она вас видеть не должна. Только на этих условиях. — Согласен. — Хорошо. Тогда мешкать незачем — иначе опять опоздаете. Сандор завел мотоцикл. Рейегар продолжал смотреть на него, пристально и с каким-то странным сочувствием. — Прощайте, Сандор Клиган, уже не Пес, я так полагаю. Удачи вам. Мне искренне жаль, что все так вышло. Я повторюсь — не исключаю, что время ваше еще придет. Вмешиваться в вашу судьбу у меня нет права. Но оберегать судьбу моей племянницы, пока она в моих руках, я обязан — ничего личного. — Я понимаю. Прощайте, сэр. Позаботьтесь о ней — и за меня тоже… Сандор не глядя пожал протянутую ему тонкую руку — руку музыканта, неожиданно жесткую и горячую. Резко рванул с места и покатил к перекрестку.Ветер северный — его ни о чем не спросишь Он приходит под вечер, гудит в подворотнях Заметает хлопьями снега осень Чернокрылый, стылый и беззаботный Ветер северный — пламенем по лицу Жжет по коже стужей, химерой льда Год усталый тихо идет к концу Ветер северный — значит, ты опоздал. Я ждала тебя ночью, ждала и днем Исчертила снами холсты зеркал О тебе я плакала — не о нем, Дождалась лишь ветра — ты жизнь искал А теперь я, словно как первый снег Чистотой охвачена новых дел Позабыла брошенность и побег Ветер северный — значит, ты не успел. И когда ты ступишь мне под окно Ветер — мой любовник — отрежет путь. Не казни себя прожитою виной Отрешённый, первый мой — позабудь! Я закрою ставни — бела постель, На двоих — узка: я дала зарок. А тебе навстречу летит метель, Ветер северный — значит, не вышел срок.
3. Четыре квартала. Это иногда так далеко. Так омерзительно близко… Он проехал их за считанные минуты, когда пред ним предстало здание школы — высокое, светлое как храм долбаного добра. Справа от забора, окружающего это обиталище знаний расположился исключительно удачно приземистый домик, размером подходящий для жилья гнома, где вероятно были спрятаны какие-нибудь коммуникации. Вот уж везет! Он — самый счастливый Пес на свете — нашел стену, под которой можно схорониться от ветра. От взглядов, всегда попадающих в цель. Он припарковал мотоцикл на широкой улице позади здания школы. Вернулся на свой наблюдательный пост. Хотелось курить. Сандор, впрочем, очень сомневался, что соседство будки располагает к курению, не говоря уже о соседстве школы. И вообще — он мог себя выдать. А ведь он обещал. Дал загребучее слово человеку, которого впервые видел. Впрочем, сомневаться в том, что это и был Таргариен, не приходилось. Сандор неоднократно слышал про него от Серсеи, которую вроде бы как предполагали выдать за этого отпрыска благородного семейства, но не вышло — то ли семьи не договорились, то ли папашу Ланнистера отпугнуло сквозящее там и здесь тяжкое наследие душевной нестабильности Таргариенов. Этот беловолосый сноб то уж точно явный псих — ну кто бы еще вступился за глаза за человека, чей брат угробил его собственную первую семью? Вроде бы та авария и впрямь была несчастным случаем — подробностей Сандор не знал, да и с Горой у него был не тот тип отношений, чтобы откровенничать. Факт остается фактом — его милейший брат чуть меньше двадцати лет назад отправил на тот свет жену музыканта вместе с двумя мелкими детьми и как всегда ему за это ничего не было — отделался штрафом и ограничением использования водительских прав на три месяца. А Таргариен овдовел, увел невесту у Роберта и породнился со Старками. Роберт женился на Серсее — и жили они долго и несчастливо — испортив друг другу жизнь и породив чудовище. Как странно все переплетается! И судьбы всех их теперь тоже сплетены в тугой узел — от Горы до Пташки. И когда начинаешь обдумывать все «если бы не» — можно сойти с ума, причем довольно быстро. Возможно это причина неадекватности Таргариенов — они просто слишком дальновидны? Что там видит этот унылый музыкант — в их будущем? Непроигранный сценарий Лианны и Роберта? Возможно и так — и это его и злит. Но объективно, как бы там ни было с душевными терзаниями и сожалениями о несбывшемся — реально Роберт был чудовищным отцом — и Джоффри — возможно и не являвшийся его биологическим сыном был чистой воды продуктом матери-самодура и отсутствующего, бездумного ленивого папаши-эгоиста. И едва ли отмазка что дети были от нелюбимой женщины проходила. Потому что дети — они все равно дети. Если от нелюбимой они были такой обузой — едва ли что-то бы сильно изменилось, родись они от любимой. Вероятно, об этом подозревала и Лианна, отказавшись от Роберта и его притязаний. Знала, что несмотря на обещания, страсть, энергию, самым главным пунктом в жизни Роберта всегда останется он сам… Чуток тепла доставался Мирцелле, и то потому что ей повезло родиться девочкой… К вопросу о девочках — из здания потянулись подростки. Теперь бы не пропустить. Или, напротив, будет лучше, если Пташка, смешавшись со своими товарками проскользнет незаметно мимо его страждущих глаз? Зачем ему ее видеть? Кому от этого станет проще? Ему — точно нет. Это дополнительный душевный раздрай — смотреть на нее и осознавать, что это, возможно, в последний раз, что она уже точно — не его. Почему не прозвенел звонок? Вроде бы окончание уроков в школах обозначается звонком, нет? Этого Сандор не знал — в его пансионе никаких звонков в помине не было: их напротив воспитывали так, что время ты должен был чувствовать сам — никто не собирался тебе наяривать колокольчиком над ухом. Не знаешь, сколько времени и когда тебе надо идти на урок — или напротив, с урока — тебе же хуже. Их воспитывали как убийц. Этих же — как будущие умы, что должны спасать человечество — от тоски, от болезней, от краха… Сандор невесело усмехнулся и продолжил вглядываться в лица девочек, стайками бредущих к выходу с территории школы. Все одеты в форменные одинаковые пиджачки и брюки. Вроде Пташка ему говорила, что им полагается носить юбки. Может, это не та школа? Нет, некоторые были в юбках. Видимо, предполагался выбор. Она то уж, наверное, напялила бы штаны — Сандор уже заметил какую-то странную ее нелюбовь ко всему платеьеобразному. Почему? И этого он не знал — а теперь уже и не узнает… Ну где же она, все же? Должно быть он все-таки ее пропустил. Одна из девочек завернула за угол и прошла почти рядом с ним, бросив на Сандора настороженный взгляд. Он отвернулся — незачем ему светиться. Вот как должны нормальные подростки смотреть на него — не так как Пташка, а как эта блондинка с портфельчиком: испуганно, враждебно. Беда Пташки была в том, что она излишне сердобольна, слишком уже ищет в людях хорошее — а его там и в помине нет. Слишком доверяет людям — и напрасно, как выясняется. Ничего, теперь и она потихоньку научится. Жизнь уже ее изрядно побила — а он только добавил масла в огонь, в этот треклятый пламень сжигающий ее слепую веру. Ничего хорошего он в ее жизнь не превнёс — и не мог и не сможет привнести — тут Таргариен был прав. Пташка вечно всех жалеет — пожалела и его, одинокое, бессмысленное чудовище. Теперь настал час расплаты — пора и ему пожалеть ее — отказаться от нее. Когда он ехал сюда, гнал все эти мили в сторону гор, все думал, что именно этим он и занимается — спасает ее от горечи и боли. А оказалось — сейчас уже было понятно — что жалел-то он именно себя, как обычно, впрочем. Пора было с этим завязывать. Начинать вести себя по-взрослому. Ручеек студентов почти иссяк. Пропустил? Ну и хорошо, значит не судьба. Сандор уже было собирался за руль байка, чтобы отвести его подальше и пускаться в обратный путь — куда глаза глядят, когда возле выхода из школы мелькнуло что-то до боли знакомое — темная шапка волос, тонкая фигурка, изученная досконально манера двигаться… Сандор будто врос в землю — стал одним из столбов, окружающих дурацкую будку. Внутри все перевернулось, время изменило свой бег и пошло в другом направлении. А она шла себе, легко спускалась с крыльца, болтая о чем-то с блядовитого вида кудрявой девицей, шедшей рядом. Засмеялась, взъерошила волосы, потом застегнула незнакомое ему пальто — видимо, ей родственники купили… Впервые за много дней Сандор почувствовал, что в голове словно свет включился — да что там свет — целый поток молний бил в воспаленный мозг. А источником этого всего безобразия была она — старшеклассница в синей юбке, так беспечно скользящая по ступеням рядом с подругой. Щебечущая что-то девчачье. Боги, пусть все эти стены разрушаться, пусть станут прозрачным! Оглянись моя радость, я все же дополз до тебя — хоть и поздно… Но она все шла себе, никуда не оборачиваясь. К девочкам подошли двое — на этот раз парни. Одного Сандор тут же окрестил про себя «дроздом» — черный, худощавый хлыщ что-то вещал, ехидно глядя на Пташку. Та, нахмурив тонкие брови, отвечала. Вскоре подошел и второй. Сандор напрягся. Это нравился ему еще меньше — похожий на снулую рыбу, вялый, с толстыми как у сома губами и неожиданно цепким, пронзительным взглядом почти белых глаз. Ну и публика у них тут! Этот ничего не говорил, просто стоял и смотрел на Пташку и на ее пышку-подругу, пока его приятель-дрозд зубоскалил. А она вся напружинилась и приняла тот самый вид, что Сандор много раз наблюдал, когда Пташка сталкивалась с Джоффри. Приготовилась к атаке. В этот момент Клиган уже почти готов бы похерить все данные Таргариену, себе и миру обещания, выйти из тени и распугать этих зарвавшихся щенков, мучающих его девочку. Шугануть оглоедов, обратить их в бегство, забрать ее — за руку? — на руках? — навсегда себе. Но Пташка справилась сама — она многому научилась за последнее время и этому тоже. «Дрозд» скукожился, словно его холодной водой облили, а толстогубый просто развернулся и, бросив на подруг последний въедливый взгляда, неспешно побрел в сторону расположенного по другую сторону от школы парка. «Дрозд» поскакал за ним вслед. Сандор был одновременно и горд Пташкой — и раздосадован — еще один шанс упущен. Она даже не покраснела - лишь слегка порозовела от своей победы. А дальше началось что-то совсем невообразимое. К парочке присоединился юноша: типичный мальчик-одуванчик, из тех, что вызывали у Сандора молчаливое бешенство: длинный, сутулый, с коричневыми нестриженными космами, да еще и со странным лихорадочным взглядом темных глаз. Этот тоже смотрел только на его Пташку — преданно, почти влюбленным взором. Продолжалось это недолго. Почему-то внезапно оказалось, что Пташка дала себя обнять этому хиляку — дурно ему что ли стало — или гормон в голову дал? А может, просто паренек наширялся? Они вместе прошли по двору — он так на ней висел, словно и идти не мог, как пьяный. Обнимал ее за плечи так, словно у него было такое право — а Пташка еще и за руку его поддерживала своими лапками — как бывало, хваталась за ладонь самого Сандора, когда они спали вместе. Когда-то она так вела его самого— в тот дурацкий вечер, когда Сандора свалила простуда… От воспоминаний и давнишних ощущений ее близости сводило нутро и выворачивало наизнанку мозги — на контрасте между «тогда» и «сейчас». Все это было совершенно невыносимо наблюдать — стоило уже свалить — но Сандор не мог заставить себя сдвинуться с места, просто стоял смотрел, вливая в себя каплю за каплей яд осознанья того, что да — она живет. Живет без него. У нее есть друзья, есть недруги, есть поклонники — все ей по росту, по возрасту. А у него не было никакого права тут находиться-все права на нее он потерял там, в аэропорту, когда отправил ее навстречу всему этому. Отрывая с мясом от себя — отрешая от прошлого. Все сбылось, все шло как он и хотел. Отчего же ему так тошно теперь? А Пташка тем временем (ее подружка копошилась в сумке) обняла гадкого мальчишку — крепко, прижимая к себе. Сандор не видел его лица — только ее. А она улыбалась — боги, улыбалась! Так должно быть улыбается мать, держа на руках ссадившего коленку малыша — покровительственно и тепло, вечной женской загадкой, незримой силой, бесценным утешением. Потом троица села на низкую бетонную приступку возле металлического забора. Теперь ему было уже не видно, что они там делают. Болтают? Целуются? Пташка держит сопляка за руку? Или он ее — эти тонкие трепетные пальцы — так некстати то холодные, то горячие? Трогает ее волосы, уже совсем каштановые? Не стоило даже и думать. Он тут уже не участник — он только зритель. От этих детей его отделял стена недопрожитой жизни, просранной, скомканной и нелепой. То, что было у Сандора далеко позади — у них только начиналось. И Пташка не была исключением. Она похоже-таки вылетела из тесной для нее клетки — впереди небо, позади лишь чернота и пепел. Ну не тащить же ее обратно. Это было бы слишком бесчеловечно — даже для него... Сандор не мог больше заставлять себя лицезреть этот спектакль. Он уныло, как на плаху потащился к мотоциклу и поволок его за собой — на улицу, лежащую за задней стеной забора школы. Краем уха услышал шум подъезжающего автомобиля, оглянулся. Боги, опять лимузин. Шофер помог троице залезть внутрь. Недовольно переговорил с хилым мальчишкой — видимо все же хозяином этой тачки был именно он. Что же, теперь можно было лишь порадоваться — Пташка вновь подцепила себе богатого поклонника. Сандор наделся, что тот хотя бы будет лучше Джоффри. Ну куда уж хуже! Хуже только он сам… Он кое-как добрался до улицы. Обогнул припаркованный на ней красный корвет. Из окна на него глянул серьезный паренек лет двадцати. Его лицо что-то смутно напомнило Сандору, кого-то давно знакомого. Но в голове и без того был полнейший сумбур и бред — тут не до виденных когда-то лиц. Все лица сейчас безжалостно напоминали ему о ней — той, что осталась позади. Теперь, по-видимому навсегда. Клиган сел на байк - даже тот вызывал у него чувство ненависти, как нож, которым ты сам себе должен оттяпать руку - рывком завел мотор — и поехал вперёд. На выезде из города, возле рукава, выводящего на трассу, Сандор остановился на бензоколонке, купил себе пачку сигарет и бутылку виски — на потом. Немого поразмыслив, выбросил в урну сотовый телефон — теперь он был ему ни к чему. Начинал накрапывать дождь. Это было даже к лучшему — хоть как-то отвлекало. Впереди его ждали бесконечные мили. Север, запад, юг? Все стороны света теперь были одинаковы — те, что без нее. Ненужное, чуждое ему пространство. Когда все равно кто ты — то все равно куда и ехать. Он докурил, завел мотоцикл — и погнал в сторону трассы.Конец девятой части