Это было у моря

Часть двенадцатая. Игра в дурака.

Мы встре­тим­ся на пе­рек­рес­тке снов, Свер­кая уродс­твом ро­лей-об­нов. И вро­де бы веч­ность и еще один день. — А слов­но вче­ра. И пер­вый шаг как выс­трел в гор­тань, — Чем мол­вить — про­ще сле­теть с мос­та. Про­резью в без­дну лип­кая тень, В прош­лом ды­ра. Ве­тер и дождь по­ют с на­ших губ. Я — ли­цедей, ты - по преж­не­му груб, Без­до­мен. Я кар­ты прик­рою ру­кой. Ход за то­бой. А ты бро­сишь да­му плат­ком ото лба, Да, та­кая жизнь, та­кая судь­ба… Ку­ришь зна­комо вле­во: Дым — го­лубой. Судь­ба это сказ­ка, хи­мера, бред, Пла­цебо, что на­носит вред. Есть во­ля и есть ис­кусс­тво ша­гов На­зад и впе­ред. Но как утом­ля­ет хо­дить с фер­зя, При­выч­но пи­ная но­гой «нель­зя» Нет ры­царей, знаю, и нет бо­гов, И то­нок лед. Но, бо­ги, ко­торых взап­равду нет, Ска­жите, хоть бы один от­вет Из веж­ли­вос­ти, ну хо­тя бы шаг На мес­те? А ты про­дол­жа­ешь мне про судь­бу Про гор­дость и честь и про во­рож­бу, Про то, что на­вер­но не прос­то так, Мы вновь не вмес­те. На­вер­ное. Я ус­та­ла ждать И рвать­ся на фла­ги. Моя бе­да Что вов­ре­мя ду­шу се­бе спас­ла От жаж­ды спа­сать. Здесь каж­дый се­бя оп­равда­ет сам, И смерть — прос­то ру­ки, а не ко­са Пус­тые, ус­тавшие в два кры­ла Дер­жать не­беса.

Пролог Машину стоило заправить. Санса гнала свою Импалу далеко за восемьдесят, всегда по левой полосе, перестраиваясь, когда считала, что ее задерживают. Ей нравилась скорость. У большинства ее друзей были тачки с претензиями: какие-то выписанные из-за восточного моря диковины, заряжающиеся от электричества, кабриолеты формата пятидесятых годов прошлого века, внедорожники, куда можно было смело запихать небольшого слоненка. Ей было все равно, кажется ли она банальной: от машины требовалась маневреность и надежность. "Старк, ты тривиальна», — фыркнула как-то Змейка, глядя на ее серенький шевви. «Я тривиальна, пусть так, — спокойно согласилась Санса, — а ты ради оригинальности можешь ездить хоть на дромедаре. Только не заморозь его, когда наступит зима.» До городка оставалось еще семьдесят с лишним миль. Она приоткрыла окно и закурила. Ветер тут же начал трепать ее собранные в «хвост» волосы. Это было неважно — ей не нравилось, когда в салоне был дым. Встречный воздух ревел в небольшое отверстие, оставленное для циркуляции воздуха. Санса поморщилась и загнала стекло вниз, до самого основания. Чем меньше дырка, тем больше шума. Хочешь, чтобы тебя оставили в покое — раскрывайся до конца. Все — наружу. Все — в себя. В себе. Если самое потаенное лежит на поверхности, никто и не заподозрит, что у тебя есть секреты. Все люди умеют смотреть — но видеть умеют лишь единицы. Она свернула на ближайшую бензоколонку под брендом «Окли» — развевающаяся на ветру стилизованная под старину хламида, вроде плаща, с тремя звездами - короной в том месте, где импровизированный плащ, теоретически, закрепляется на шее. Эта заправка могла бы принадлежать Серсее, если бы дела Ланнистеров все так же шли в гору. Но по вдове Баратеона, так и не вышедшей замуж, здорово ударила эта восточная война: после смерти мужа она вложилась в заграничные нефтеразработки, а теперь импорт был приостановлен из-за вяло текущих в зоне ее интереса военных действий. Денег у семьи не хватало даже на то, чтобы покрывать расходы на дела внутри страны. Контракты с Ланнистерами были заморожены, месторождения переданы в аренду другим заинтересованным, а один из северных участков Старков, на который Серсея уже пятый год пыталась наложить лапу, ушел к новой фигуре на поле: выходцу из народа, известному под небрежной кличкой «Бард». С этим быстро раскручивающимся ушлым выскочкой имел дело Джон — вроде как, на самом деле его звали Манс, и он был приятен — как может быть приятен волкодав, что сидит у тебя на хвосте. Она продала тот участок ему — лишь бы не Серсее — и раздумывала, не продать ли второй. Ей и так хватало забот — последняя выставка вымотала ее до предела, хоть и принесла свои очевидные плоды. В конце концов, она не деловая женщина, она художник. Санса вылезла из машины и, втянув носом резкий запах — ей нравилось, как пахнет бензин — занялась заправочным автоматом. Капля топлива из вытащенного тяжелого «пистолета» попала ей на туфли. Санса нетерпеливо надавила на рычаг на ручке наконечника, и шланг ожил и зафыркал. Теперь главное — не отпускать руку. «Пистолет» был тяжелый, локоть сразу же заныл от неудобной позы — профессиональные болячки. Говорят, у программистов болят запястья - от бесконечного движения мышкой (надо спросить у Брана). У нее часто ныло предплечье — от многочасовых упражнений с кистью. Автомат щелкнул, но Санса встряхнула «пистолет» и дожала рычаг второй раз. Она точно знала, что в бензобаке Импалы еще осталось место. Заправляться по такой цене — уж тогда под завязку. В Окли были удивительно низкие цены — это, отчасти, и заставило ее иметь дело с Бардом. Санса не выносила толстосумов, что, захватив в свои руки половину Союза, при этом умудрялись накручивать цены на топливо — можно подумать, что деньги им понадобятся в пекле! Когда «пистолет» дернулся во второй раз, она неторопливо (расставив пошире ноги: туфли, конечно, не новые, но зато любимые и еще послужат — к чему их портить?) перенесла наконечник заправочного шланга на место, в его прямоугольное «гнездо», дождалась выдачи чека, засунула его вместе с кредиткой в задний карман джинсов и направилась к магазинчику - прикупить себе напитков на дорогу. В придорожной лавке была небольшая очередь. Санса взяла себе из холодильника бутылку ледяной воды с газом: после того, как ей удалили гланды в прошлом году, все ангины сошли на нет, и она могла себе позволить пить охлажденные напитки. Она пристроилась за пожилым мужчиной и, рисуя пальцем узоры на запотевшей поверхности стекла, что держала в руке, изучала, что покупает ее предшественник. Мужичок набрал шоколадок - дети, что ли, у него в машине? — и взял себе банку содовой и пачку сигарет. Санса прищурилась. Такие сигареты когда-то курил один ее знакомый. Больше, чем знакомый — из прошлой жизни. Крепкий табак, не самый дорогой, но и не самый дешевый. Разумный компромисс. Она наблюдала, как мужчина расплачивался, вытаскивая из кармана клетчатой рубашки мятые пятерки. Рука у нее замерзла, и Санса, поставив бутылку на прилавок, высвободила кредитку из объятий смятого бензинного чека. Свои сигареты она покупала со скидкой прямо со склада через Уилласа. Они до сих пор остались в хороших отношениях — с ним трудно было ссориться. У семейства розанов вообще была та особенность, что отцепиться от них было необычайно трудно. Если в случае с Маргери это приобретало характер патологии, то Уиллас просто был милым — избавляться полностью от его присутствия в ее жизни Сансе не хотелось. Ну, не получилось — у кого не бывает? А бросаться такими знакомыми было глупо. Тем более, даже для такой умеренно курящей, как Санса. Заказ сигарет через интернет через знакомых утомлял и ее, и знакомых. А двадцать один ей исполнится только через неделю — тогда можно будет себя поздравить с возможностью покупать спиртное и табак в открытую. Санса усмехнулась и протянула кредитку девчонке за кассой. Пить она все равно не пьет, а сигарет ей хватит на ближайшие полгода. Совершеннолетие — это только цифра. Сама она себя ощущала лет, как минимум, на сорок. Глава семьи — глава клана, с висящими на ней братьями и сестрой. Формально это звучало ужасно. Реально же все были при делах. Арья перла, как танк, по спортивной линии. Бран закопался с головой в учебу в своем дальнем университете — как хотел, так и сделал. Рикон по-прежнему жил с Лианной — одним из ее детей. Санса время от времени встречалась с ним и с теткой — на нейтральной территории. Как она и обещала, назад она так и не вернулась. Даже во время поездки на похороны Зяблика Аррена четыре года назад останавливалась в гостинице. И больше не обмолвились ни единым словом с Рейегаром. Если кто-то берет у тебя слишком много, самое глупое — это прощать долг. Санса Старк долгов никому не прощала — за одним единственным исключением. За четыре года она так и не услышала от Петира Бейлиша никаких вестей. Возможно, потому что соблюдала условия пакта. А может, и его подгреб под себя Неведомый — если ему не противно было пачкаться об такую падаль. Замуж, впрочем, ее пока никто не звал — за исключением бедняги Уилласа. Но с ним все было слишком запущенно, чтобы играть в грязные игры брака по расчету. Браки не имели никакого отношения к любви — а что Уиллас ее любил, у Сансы сомнений не возникало. Лучше было выйти замуж за Лораса — вот уж образец выгодного слияния семейств - и ничего личного. Старшему же отпрыску семейства Тиреллов она не могла дать того, что он заслуживал, как ни старалась. А он ревновал ее — дико, до зубовного скрежета: к подругам, к подушке, к картинам. Особенно к картинам. Но в творчестве Санса не умела кривить душой — там все ее маски слетали автоматически. Она рисовала как умела и что умела. И что хотела. И это никогда не был Уиллас Тирелл. Это всегда был один и тот же человек — даже в деревьях, скалах, полях и дорогах, что она отобразила в своем последнем цикле. Человек, на которого она потеряла все права много лет назад. Это был еще один долг. Санса вздохнула, расписалась на чеке — даже за такую мелочь приходится ставить привычные закорючки. На картинах она расписывалась иначе — и ее подпись стоила сотни, а по результатам последней выставки крупных работ — иногда уже и тысячи. На это можно было жить. Покупать воду. Платить за бензин. Вносить ежемесячную мзду за автомобиль, приобретенный в рассрочку. Снимать дом в столице. С домом ей повезло — Тирион Ланнистер по старому знакомству брал за свой «улей» не больше, чем если бы она арендовала однокомнатную студию рядом с колледжем. Карлик уже третий год жил за границей, а Санса поддерживала порядок в его драгоценном детище, используя все пространство «улья» как мастерскую. Свет там был феерический, и места хватало даже для полета ее фантазий. Библиотеку Ланнистер частично взял с собой, периодически отправляя своей съемщице коротенькие любезные письма с длинным списком нужных ему томов. Тогда Санса набивала пыльными книгами очередную коробку и ехала на почту. Там ее уже знали и шутя называли «книжным контрабандистом» Остальными же книгами Санса с удовольствием пользовалась — они очень пригодились ей во время ее трехлетней учебы в колледже. Там была своя библиотека, и неплохая, но на каждую нужную ей книгу записывалась как минимум половина ее же однокурсников. Колледж был позади — а она привычно жила в столице, периодически размышляя о переезде на север. Это была ее родина — и все же ее туда совсем не тянуло. После двух месяцев, проведенных в пустом доме Старков по возвращении с похорон Зяблика, Санса до сих пор думала о родительском оплоте с содроганием и не могла даже оставаться там ночевать. Это был самый пустой и самый черный период в ее жизни. Конец старой жизни. Окончательный, завершающий аккорд, взятый на грани возможностей руки, выламывающий неловкие пальцы в попытке охватить все клавиши бытия. Закрыть все. Перечеркнуть все. Прозвучать какофонией, раздирающей слух. Новое пришло неожиданной тишиной, лишенной всякого настроения — просто отсутствие звуков, где очень тихо, почти неслышно начали звучать первые робкие ноты. Новое началось с приходом письма из колледжа, поездкой на экзамен и неожиданным и приятным бонусом получения стипендии от округа. В августе Санса с облегчением заперла тяжелые двери дома на севере, отдала ключи остающемуся там Джону и села в самолет, уносящий ее на юг, в столицу. По иронии судьбы, последний экзамен — этюд на вольную тему — был назначен в день ее семнадцатилетия — и сдала она его более чем удачно, разрушив, таким образом, традицию неприятных и страшных сюрпризов на день рожденья. Санса изобразила лежащую внизу долину с игрушечными домиками и виноградниками, а на переднем плане - носки собственных ботинок, съезжающих в пропасть. Ей даже хватило времени, чтобы набросать гирлянду из черных и багровых листьев, рамкой обрамляющих ее картинку. Ее работа понравилась единственной женщине-доценту на кафедре — она тоже была новенькой — и Санса была зачислена на экспериментальный факультет графики и сценографической живописи на полной стипендии с предоставлением платного общежития. Так начался новый путь в ее жизни — странный, неровный и пока себя оправдывающий. Дел было так много, что времени задумываться не было. Отчаяние накатывало только длинными ночами — когда соседка по комнате сладко сопела носом в подушку. Первые полгода она жила с одной из подруг Маргери, пустоголовой трещоткой Эллой, пока та не пожаловалась в секретариат на то, что Санса тайком курит в окно и мешает ей спать тем, что по ночам хлопает дверью. Тогда стажерка-магистрант подселила ее к собственной младшей сестре. Так Санса сошлась с обширным семейством Змеек — многочисленных дочерей выходца с юга Мартелла. Почти все они были от разных матерей, и две из них учились в одном колледже с Сансой. Это своеобразное семейство и составило основной круг ее общения — когда оно было ей необходимо. По иронии судьбы, их тетка Элия была первой женой Рейегара Таргариена — той самой, что погибла в аварии, подрезанная машиной Горы. Сансе было с ними просто — по большей части, из-за того, что все сестры решительно отрицали какой-либо смысл присутствия мужчин в их жизни. Единственным эталоном для Змеек был их отец: красавец, путешественник и отчаянный прожигатель жизни: его слава побила даже вянущие лавры Джейме Ланнистера, потерявшего руку и ушедшего в тень. Когда Санса уставала от воинствующего феминизма своих новых подруг, она навещала Бриенну. Та всегда была ей рада, хотя и заводила порой неприятные разговоры о прошлом. О долгах. Оплаченных и нет. Сансе казалось, что ее задолженности были давно под чертой подведенных итогов: баланс был сведен к нулю, умножен на ноль, и она ничего никому не была должна. Как и ей тоже. Все было чисто. Стерильно. Безжизненно, как в морге в Мертвой Заводи. Она забрала кредитку и воду и вышла на улицу. Воздух был тяжелый и сырой — чувствовалось приближение дождя, или даже грозы. Санса подняла голову — по небу бежали с тревожащей взгляд скоростью свинцовые тучи. Внезапно налетел ветер и хлестнул ее по лицу ее же рыжим хвостом. Санса отвела волосы от лица, сняла со спутанных прядей резинку и вновь собрала всю копну в кулак — на этот раз закрутив ее в плотный пучок — некрасиво, но удобно. За спиной послышался хохот — она обернулась. У одной из заправочных узлов, рядом с потрепанным Джипом цвета грязи стояли два сопляка: тощий с белыми патлами и еще более невзрачный и прыщавый брюнет. Они как раз заканчивали заправлять свою развалюху и блондин, приставив к причинному месту сочащийся бензином «пистолет», сделал в ее сторону несколько непристойных движений вполне конкретного значения. Санса улыбнулась, отвернулась и прошла к машине. Хорошо, что в этом округе разрешено ношение оружия. Она тронула Импалу и через милю, заметив, что Джип следует за ней, съехала на островок отдыха, где как раз не было ни одной машины. Карманный Зиг Зауэр ей подарили Змейки на прошлый день рожденья — вместе с каким-то чудом сотворенной лицензией — после того, как Санса, любящая вечером пройтись по городу, не ограничивая себя кампусом, дважды чуть не попала в переделку. Она отходила на курсы стрельбы и даже периодически попадала в цель. Но арбалет ей нравился больше. В особенности потому, что срабатывал тихо. Пистолет был нужен на крайней случай, - когда она была не в машине и не дома. Он прятался, как пачка с носовыми платками: от рюкзака до кармана джинсов и служил своего рода гарантом, что она вернется из очередной прогулки куда не надо. Во всех остальных случаях арбалет был надежнее: во-первых, на него не нужна была лицензия, во-вторых, прицелиться из него было легче - чтобы поразить цель наверняка, а в-третьих, да - он стрелял почти бесшумно. Минус его был в размере и некомпактности - но какая разница, что у тебя валяется на заднем сиденье, не говоря уже о шкафе в прихожей, в особенности если ты -самостоятельная девушка, которую редко посещают незнакомые с твоим стилем жизни люди? Молодой женщине, обитающей в одиночестве в большом доме, не нужна защита — ей нужны навыки. Вот и сейчас — полуспортивный арбалет лежал на сиденье Импалы под синим одеялом. Дурни припарковались совсем рядом с ней — попасть труда не составит. Пока они не сообразили, в чем дело, Санса прицелилась и послала болт прямехонько в заднее колесо. У уродов вытянулись лица. Санса аккуратно убрала оружие под попону и направилась к ним. — Надеюсь, у вас есть запаска, ребята. Да поторопитесь — а то дождь собирается. — Да ты что, охренела, бешеная зараза? — Следите за базаром. А то следующий выстрел будет по яйцам, а не по колесам. А я пока копам позвоню. Сообщу им, что подверглась непристойным поползновениям с вашей стороны. А камера на бензоколонке подтвердит мои слова. У парней был вид двух обалдевших рыб, вытащенных на поверхность и шмякнутых об асфальт. Что сказать ей на это, они не нашлись. Санса улыбнулась и вернулась к Импале. Закурила, взялась за телефон. Один из рыбешек сдавленно проскрежетал: — Не надо звонить. Нам очень жаль. Простите, мэм. Мы думали… — Вы умеете думать, ребята? Это здорово! Так вот, в следующий раз — туда, в думалку — отдавайте себе отчет, с кем связываетесь. — Да, мэм. Конечно. Мы… извиняемся… - просипел другой малек. — Извинения приняты. Сожалею по поводу колеса. Болт можете оставить себе — на память. А я поеду — а то дождь начинается. А мне надо спешить. Она махнула им рукой, села в машину — пистолет в бардачок, телефон в подставку — и тронулась как раз в тот момент, когда по крыше Импалы забарабанили первые крупные капли ливня. Санса не очень любила ездить в дождь, по большей части, из-за других водителей. В дурную погоду у людей начиналась паника — каждый трясся за свою жизнь и из-за этого только подвергался еще большему риску, воротя всякие глупости. Но выбора у нее не было. Встреча с покупателем была назначена на завтра — в ресторане Закатной Гавани в десять утра. А до побережья было еще гнать и гнать. Ей стоило поспешить. Санса выехала на левую полосу, разогналась до восьмидесяти и, убедившись, что никто не загораживает ей путь и не висит на хвосте, поставила управление на круиз-контроль. Еще семьдесят миль. Семьдесят кувырков в прошлое. Она закурила и открыла окно. Ветер стих, но ее колени тотчас же промочило дождем. Это просто вода. Прошлое куда страшнее. Впрочем, и его Санса почти приучила себя не бояться. Там у нее не было долгов. Не было скелетов в шкафу. Если часто себе это повторять, начинаешь верить. В конце концов, она может вообще не выходить из дома. Не гулять вдоль берега. Не смотреть на ненавистное ей море, которое она за четыре года так ни разу и не нарисовала, уклоняясь от вопросов на тему. Не рисует - потому что не любит воду. Потому что банально, надоело. Потому что это слишком топит ее. В несостоявшихся закатах, в непрожитых рассветах. В будущем, которое улетело по ветру прахом, песком, чужим временем, собственными непролитыми слезами, лукавой округлостью оставленных на память колец, кровью лунного цикла, стекающей по бедрам. Мутной водой из стакана для ополаскивания кистей…