Это было у моря

Мне этой ночью так длинно снился Ваш дом Был страшный ливень я дверь толкнула зонтом. Как много кукол, аптечный запах и груды книг. Я в белом платье вхожу и вижу, что Вы – старик… Так сколько ж лет я жила на свете без Вас? Захлопнув книгу, легла устало рука И абажур над столом качнулся слегка И стало в доме немножко больше огня И Вы узнали в дверном проеме меня. Я сяду у Вашей правой руки И выпью тепло ладони до дна О, Боже, как белы Ваши виски. Как много я Вам доверить должна. Мне снился сегодня ночью Ваш дом, В котором я никогда не была. Я часто бываю в доме другом, А Вас я наверное выдумала. Белая Гвардия. Вы там

Санса IV 1. В лавке все было, как прежде — недоставало только запаха трубочного табака. За прилавком никого не было, и Санса, подумав, что, вероятно, припозднилась, и хозяин просто задремал где-то в задних комнатах, уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг услышала шаги и задержалась. Глаза, еще не привыкшие к свету после темной улицы, с трудом различали силуэт человека, показавшегося из мглы предбанника. Что-то было страшно знакомое в этой фигуре. Где-то внутри неприятно защемило осознанием того, что не надо ей было сюда заходить — совсем не надо. Переступив этот порог, она шагнула в прошлое: на четыре года назад. Санса развернулась, чтобы уйти — может, ее все-таки не заметили? Тщетная надежда. — Какие люди к нам пожаловали! Раз уж пришла, имей смелость хотя бы показать лицо. Не обольщайся, я тебя узнал. Поворот от двери — пронизанная бледными пятнами фонарей тьма снаружи манила таким близким спасением — занял, казалось, целую вечность. От хваленой выдержки остались одни лохмотья — идиотские обрывки самообмана. Сердце колотилось так, словно она пробежала с этим рюкзаком от лавки до усадьбы. Оставалась последняя надежда, что хоть внешне ее смятение никак не проявится. Санса обернулась к прилавку и, нацепив на себя самую бесстрастную свою личину — ту, что приберегала обычно для тетки или Арьи, уставилась, не моргая и не опуская глаз, на мужчину, стоящего перед ней. Тот смотрел на нее так же бесстрастно, только рука бессознательно потянулась к опаленной брови. Сансу захлестнуло острейшее ощущение дежа-вю. Доигралась со своими экспериментами. И почему она сразу не пошла домой? Вот тебе и учебный бой! Тут предстояло генеральное сражение — надо было поднимать всю тяжелую артиллерию, вытаскивать из закоулков души все те аргументы, что она ночами бесконечно прокручивала в воспаленном от бессонницы мозгу. Восстанавливать в памяти события, старательно ей затертые. Просить прощения. Тут Санса понимала, что есть такие вещи, за которые извиняться излишне и неуместно. Как не говорят спасибо за любовь, так и не просят прощения за нелюбовь. Или за месть. В какую категорию попадал ее поступок тем весенним пряным утром, Санса пока еще для себя не определилась. Этому не было названия на известном ей языке — или их было очень много. Слишком много, и ни одно не было исчерпывающим. Слова варьировались от использования до предательства — но все они, в большинстве своем, несли в себе смысл, который подразумевал ответную ненависть, злобу, отвращение. Ничего этого она не наблюдала сейчас в глазах человека, стоящего за деревянным, покрытым коричневым лаком прилавком и пристально на нее смотрящего. Но не было в них и того, что она привыкла там видеть. Ни тепла, ни восхищения, ни преданности. Только холод и отстраненность. Санса повидала множество глаз за эти четыре года, ответила на нескончаемое количество взглядов, несших в себе самые разнообразные эмоции, и точно знала, что Сандор Клиган ее больше не любил и не желал. Все было проще, чем она ожидала, чем рисовала себе смутными ночами. Все кончилось, как должно было кончиться, и ее оправдания совершенно ни к чему. Санса сама не отдавала себе отчета, что именно она испытывает по этому поводу — ее переполняла такая гамма эмоций, что вычленить из этого спектра какой-то отдельный оттенок она не была сейчас в состоянии. Она разберется с этим потом. Спрятавшись в усадьбе, за плотно закрытой дверью, снявши все маски. Тогда будет легче отдать себе во всем отчет и взглянуть правде в глаза. Санса давно перестала себе врать — во всем, кроме этой запретной темы, на которую в ее мозгу было наложено жесточайшее табу. Однако, до двери усадьбы еще предстояло добраться, а теперь надо было играть роль и отвечать за свой выбор. Пауза затягивалась, а Клиган явно не намеревался помогать ей в этой неловкой для обоих ситуации. — Привет, — неуклюже сказала Санса. «Тут чего не скажи, все будет неуклюже». А он все стоит и буравит ее взглядом. Сансе стало совсем не по себе, и она приступила к попытке номер два. — Я бы хотела купить вина. Это сработало. — Что, решила отпраздновать свое возвращение? Променад по местам былой славы? — Мне бы хотелось купить вина, если тебя не затруднит. — Затруднит. Ты несовершеннолетняя. Всё еще. Я не имею права продавать спиртное людям, не достигшим легального возраста. Это было уже даже не смешно. Нелепость и бессмыслица. Санса почувствовала, как закипает в ней раздражение по поводу этого тупого разговора. Это, как говорила одна из старших Змеек, ее слабая сторона. Эмоции — от них никуда не денешься. С другой стороны, гнев отчасти помог ей выйти из состояния ступора, в котором она пребывала с момента, когда узнала в человеке за стойкой Клигана. — Двадцать один мне исполнится меньше чем через две недели. Он недобро усмехнулся, и в первый раз Санса не заметила, а скорее почувствовала в собеседнике что-то человеческое. Отдачу. Досаду и то же раздражение, что терзало и ее. Это было странно. — Вот через две недели и приходи. Была охота из-за тебя влезать в неприятности. — Ладно. Значит, вина ты мне не продашь? — Нет. — Ну, хорошо. Тогда я пойду. Последний вопрос — а где хозяин этой лавочки? Он ответил так же бесстрастно, как раньше, продолжая пристально ее рассматривать. Оценивающий взгляд — и похоже, то, что ее старый знакомый видел, ему не нравилось. — Он перед тобой. — Ты? Ты теперь тут заправляешь? А где же… — Тебя это так удивляет, словно мне на роду написано только охранять ублюдков вроде покойного Джоффа, или развозить по стране малолетних цыпочек. Да. Это место теперь принадлежит мне. А старик — если ты вспомнила о нем — умер. Два с половиной года назад. Похоронен на местном кладбище. Если хочешь, потом скажу, где именно. — Да, хочу. Спасибо. Поздравляю тебя с тем, что ты нашел свою нишу. И мои соболезнования. Это очень грустно — про старого винодела… — Маленькая леди из столицы умеет грустить? Это радует. А то поначалу ты мне напомнила солдата-смертника. Санса сглотнула и на секунду опустила ресницы. Вот, значит, как она выглядит. Как солдат-смертник? Замечательно. Пришла пора отсюда валить — пока она не влипла в какую-нибудь достойную Пташки дискуссию. Так он ее звал. Пташкой. Ту, прежнюю Сансу. От этого давно не произносимого имени ей стало необычайно тошно, словно она только сейчас осознала потерю, случившуюся много лет назад — ее неизбежность и необратимость. Стоп. Никаких кусаний губ. Никаких ногтей. Что было сделано — прошло. Ничего не воротишь, и жалеть незачем. — Я, пожалуй, пойду. Прости. Клиган дернул бровями — поднялась только здоровая, и выглядело это весьма издевательски. — За что? Ты же ничего не сделала. Санса Старк выросла и не влезает в свои прежние костюмы. Но новые не менее занятны. — Я не про это. — А про что же тогда? Неужели про дела давно минувших дней? Не смеши меня! — Совсем нет, — Санса опустила глаза. Еще только не хватало! Началось… — Я попросила прощения за то, что потревожила тебя. Я просто хотела купить вина… — Хорошо, Иные тебя возьми, хочешь вина — я тебе его продам! Что мне до твоей нравственности? Я тебе его даже подарю — авансом за будущий день рожденья! Надеюсь, ты тут не задержишься так надолго? — И я надеюсь… — Теперь в ней уже клокотало не раздражение — бешенство. Надо было сваливать. — Если леди соизволит подождать, принесу тебе пару бутылок из подсобки. — Хорошо. Спасибо. Леди подождет. Он резко развернулся и скрылся в темноте. Санса мысленно пнула себя за все еще не прекращающееся учащенное сердцебиение. Годы тренировки — а все то же. Это разочаровывало. Но все же сегодняшняя встреча — ее главное испытание в бесконечной попытке усмирить и отпустить прошлое. Если она пройдет это — ей будет нечего страшиться. Санса, опустив глаза, смотрела на следы собственных кроссовок, оставленные на деревянном светлом полу. Столкновение с прошлым — это всегда тяжко. Она это помнила по встречам с Лианной. После них она по полсуток приходила в себя, спрятавшись наверху, в улье — рисуя и комкая страницы. Меж тем, Клиган вернулся с двумя небольшими бутылками. — Вот, наковырял тебе. Урожая трехлетней давности, пока старик был еще жив. Это был хороший год. Возьми. Или нет, дай я тебе их уберу в мешок. Как ты все это потащишь — за спиной, что ли? Может, тебя подвезти? А то дождь… Санса позволила себе легко улыбнуться. — Спасибо большое за вино — очень тебе признательна. Буду пить — не раньше, чем через две недели, помяну хозяина. А подвозить не надо — донесу как-нибудь. Если бы я хотела ехать — взяла бы свою машину. Клиган ехидно ухмыльнулся. — А что ты хотела? Гулять в дождь? Вот они, артисты… — Ну, а если и так? Мы в свободной стране… — Это верно. Ну, тогда пока. — Доброй ночи. Было приятно повидаться… Санса взяла протянутый ей бумажный пакет с вином, не глядя больше в сторону прилавка, развернулась и вышла на улицу. Небо слегка прояснилось, и туман начал рассеиваться. Она, не оглядываясь, дошла до прежней лавочки, поставила на нее рюкзак и запихала сверху пакет с вином. Очень хорошо. Как она это теперь допрет? Ну, как есть. Это наименьшее из зол. В крайнем случае, спина завтра будет ныть. Это не страшно. Это всего лишь боль. 2. Она вытащила из кармана смятую пачку сигарет и новую зажигалку и попыталась прикурить. Ничего. Проклятая пластиковая дешевка не срабатывала. Надо было лезть в рюкзак за остальными — да только для этого придется перебирать все покупки! Санса со злости бросила злополучную зажигалку на землю. Над ухом у нее щелкнул кремешок. — Ты теряешь свое столь тщательно демонстрируемое самообладание. Я все-таки решился тебя проводить. По старой памяти. Гавань, конечно, вычистили, но дерьма тут шляется немало. Твой труп в овраге не прибавит этому городу привлекательности. А я потеряю на этом клиентов. Давай свой рюкзак. — Мне не нужна защита. Я в состоянии о себе позаботиться. — Что, ты носишь в кармане автомат? — Ну, не автомат, но все же при надобности попаду. Правда, сегодня я забыла его в усадьбе. — Хм, — Клиган заправил волосы за здоровое ухо — новый жест, который она не помнила — и сам закурил. — Надо полагать, если бы ты знала, какая встреча тебе предстоит, то взяла бы его непременно. — Что ты имеешь в виду? Если бы я знала, какая встреча мне предстоит, я бы вообще не вышла из дома. — Ого, все так серьезно! Я-то думал, тебе все равно. — А мне и есть все равно. Просто действует на нервы. — У нас всегда были этого рода проблемы. Мы действовали друг другу на нервы — и этим все сказано. Пошли, что ли? А то как дождь опять припустит. Санса глянула на небо. Среди рассеивающихся рваных туч проглядывали бледные звезды. — Да нет, погода явно улучшается. Но пойдем. Поздно уже. — Это точно. Поздно. Санса, зажав в зубах сигарету, подняла пренеподъемный рюкзак. Это лямка скрипнула — или ей послышалось? — Погоди, я сам возьму. Еще не хватало! — Он взял рюкзак и накинул обе лямки на одно плечо. — И ты собиралась все это тащить сама? Чем ты там занималась в столице — качалась в спортзале? — И это тоже. А ты чем тут занимался — тренингом на предмет хороших манер? Теперь сам предлагаешь женщинам помощь, без напоминаний? Он усмехнулся этой своей кривой усмешкой, и Сансе стало страшно. Прошлое не умерло, оно живо-живехонько. Идет рядом с ней, словно так и надо. — Ну, в чем-то и так. Но и раньше, бывало, я не промахивался. Помнишь? — Он глянул на нее искоса — так, словно этот ответ для него много значил. — С трудом. — Ну-ну. Он прибавил шагу, и Санса стала отставать. Это напомнило ей, как когда-то — очень давно — чужой телохранитель провожал маленькую босоножку до ее жилища. Он всегда шел впереди, не думая о том, что она отстает. Она всегда боялась ему сказать, что взятый темп для нее слишком быстрый. Глупая Пташка. Хорошо, что она умерла. Санса сделала последнюю затяжку, бросила сигарету во тьму. Та прочертила маленький огненный полукруг и упала где-то в районе обочины. Нехорошо, конечно, но вдоль дороги Санса урн не наблюдала. Она вздохнула и пошла быстрее. Больше она не будет тащиться охвостьем. Через минуту она перегнала своего спутника и первой встречала клубящийся над дорогой туман. Это ее путь — никому не дано заглядывать за поворот раньше нее. До усадьбы они дошли в тягостном молчании. У калитки Клиган на минуту замер, потом тряхнул головой и, резко дернув за ручку, вошел внутрь. Санса, помедлив, последовала за ним. Надо было взять треклятый рюкзак прямо у ворот. Он стоял и с критическим видом изучал ее Импалу, искрящуюся каплями при свете фонаря с крыльца. — Твоя тачка? Я думал, артисты ездят на выпендрежных машинках. Кабриолеты какие-нибудь. Или ретро. — Артисты вообще ездят на белых конях. А я — на Шевви. — Логично. Ты же у нас не артист — ты художник. Держи свой баул. Мне пора. Он снял с себя рюкзак и повесил ей его на плечи. Санса вздрогнула, и Клиган это заметил. Вот пекло! — Извини. Я не хотел тебя трогать. Вот ни разу. Но если ты потащишь это свое спортивное чудо за ручку, боюсь, она просто оторвётся. Увидимся! Он развернулся и, не оборачиваясь, вышел на дорогу, притворив за собой калитку. Санса, сгибаясь под неподъемной тяжестью, нашла в кармане ключ, отперла дверь и зашла внутрь. Дошла до кухни, аккуратно присев, поставила рюкзак на стул. Разобрала продукты. Вино надо будет отнести наверх и сунуть в сумку. Или убрать сразу в багажник. Она села возле хромированного холодильника прямо на холодный, выложенный плиткой пол и зарыдала. В первый раз за четыре года. Санса уже даже не помнила, как это делается — но организм отрабатывал привычки из прошлой жизни. Коленки джинсов промокли насквозь. Это всего лишь слезы — отчего же ей так больно? Напоминало те ощущения, что испытываешь, когда после двух часов катания на коньках или на лыжах приходишь в тепло и снимаешь примерзшие к ногам ботинки. Тепло, больно и щекотно — и слишком быстро нагревающаяся плоть словно готова лопнуть в любой момент. Ткань души, в данном случае. Она просидела в полутьме почти час. Потом взяла свое новое белье и потащилась, как на плаху, наверх.