Душеедка

11. Я замечаю взгляд Сузу – тоскливый, хоть волком на полную луну вой! Одиноко ему. И на посулы мои, что не трону, даже если женой и детишками обзаведется, не реагирует. Ну, хоть не боится да не вздрагивает, как в первую седмицу было. Пообжился немного. Но на девок не смотрит, лишь взгляд отводит, когда мы с Иллой рядышком находимся. Понимаю тягу его, да только сможет ли перебороть страхи, что с младенчества внушают? «Будешь плохо поступать – будешь нечисть привечать»… Ох, люди. Да и я такой была – смеялась над страшными сказками, которые Сайран рассказывал на привалах, а от описаний душеедов – кровь в жилах стыла. А сейчас смотрю в зеркало – девица как девица – лишь когда совсем голодная, проявляюсь. А вот что делать с Сузу? Как там Сай поговаривал, когда еще в постель нашу не приглашен был? «И хочется, и колется»? Что-то в таком духе. Ох, Сайран, как мне не хватает твоих едких шуток! Веселил, потешник… Помню, на днях мы на полянке у леса на траве нежились да миловались, а Сузу за деревом стоял. Илла не видела – смутилась бы, сбежала, как лань пугливая, а потом глаз из спальни бы не показывала. А я давно уже на такое не обращаю внимания. После языкатого Сайрана и отповеди Мазавира, что «…если хочется, то потерпицца, ибо больше не предложицца»… Мазавир, до сих пор шепчу твое имя молитвой перед тем, как смежу веки. «Как может темная тварь читать молитву?», - спросил бы ты. Клирик мой возлюбленный, душа моя… Сколько бы я прожила, прежде чем услышала твой светоч? Но взгляд Сузу я запомнила. Голодный он до тепла человеческого, как я до душ. Но кто ему мил – я или Илла? И что с этим делать? -Ой, палец! – Вскрикнула Илла. Лекарь наш невнимательный нож уронил, лишь пару капель алых на пол упало. Порезался. Видимо на Иллу засмотрелся, я то поодаль стою. Девочка моя побледнела, будто крови отродясь не видела, да только я проворнее оказалась, подойдя и обхватив кровоточащий палец губами, слизнула соленые капельки. И пусть так лишь близкие делают, я забылась. Глаза Сузу стали как плошки, смешно даже. Испугался, что откушу, до кровушки дорвавшись? Что я, совсем нелюдь? Выпустила палец без следов ранки, облизала губы под завороженным взглядом лекаря. Между нами будто искорка пробежала, пальцы закололо, внизу живота тепло клубком свернулось. Опустила глаза – он задышал часто-часто, будто что-то сказать хотел. Но уже не испуганным он выглядел, а жаждущим – как путник после долгой дороги у криницы – борется с собою, молчит, кулаки сжимает. Знакомо, ох знакомо. -Подойди ко мне, сладкая, - я протянула руку Илле, как когда-то протянула мне –напуганной и неискушенной – руку та, другая, Илла. Чуть сжала тонкие пальчики, подтолкнув ее к Сузу, как меня подтолкнули к Мазавиру. – Посмотри в его очи, до тепла нашего голодные. Никого кроме нас он не видит – ни парубков, ни прочих девиц. Но мы с тобой судьбой повязаны – куда одна – вторая следом. Вот и спрашиваю тебя, люб ли тебе наш травник? Подарим ему поцелуй и тепло тел девичьих? Или откажем? Илла приложила пальчики к груди мужчины, заглядывая ему в глаза. Боязно, но встала на цыпочки, обвела пальцем контур губ его, вздохнула тихо. Совсем, как я когда-то. Сузу замер, как дикий зверь перед охотником. Глаза неверяще шарят по нам обеим – не шутим ли, не играем ли? А то станется с нежити… -Подарим, сестрица. -Подарим, - киваю я согласно. Подхожу – он как камень застыл. Лишь дышит часто, да сердце стучит так, что и нам слышно. -Страшно? – спрашиваю я, погладив по другой щеке, где еще лежат пальчики Иллы. Он машет отрицательно. – Желанно? Кивает, наклонив голову и сминая мои губы первыми. А очи его – как пьяные, губы – нежные, хоть и пухлые по-девичьи, руки – сильные, и пахнет от него травами луговыми, отчего голова у меня кружиться, а коленки слабеют. Удержаться бы! Второй целует Иллу – кладя руку на ее пышную грудь, сминает, вызвав сладкий стон, дует на шейку – уверенно, будто не раз уже делал подобное, и знает слабости тела моей Иллы. А не знакомы ли они раньше были? Я многое повидала, не удивилась бы. Может, он понял, что Илла мне люба, как и ему, и решил поделиться своим голодом? Может, понял, что не такой я монстр, как молва говорит? Может, и ко мне – неравнодушен? Нацеловав Иллу, он снова поворачивается ко мне. Притягивает, усаживая на край стола, откуда сдвинул колбы и книги, задирает подол, раздвигая ноги белые, и развязывает завязки на своих штанах. Смотрит так, будто я сбегу сейчас. Как на Иллу смотрит. Боги, неужто и правда не безразлична ему? Замирает, вдвигается в гостеприимное лоно, вновь сминает мои губы. Старый, как мир старый танец дарит нам освобождение. Я затихаю у него на груди, чувствуя тонкие руки Иллы на наших плечах. Она гладит нас, шепча что-то ласковое, поворачивает наши лица нежными ладошками и поочередно целует.