***
Можно было утешать себя тем, что от проекта, подготовленного на скорую руку за считанные дни, стопроцентной результативности ожидать и не стоило. К тому же, невзирая на общий исход, вылазка в «Окту» не была полностью бессмысленной аферой: какую-то часть данных Джек успел скачать и Аллен обещал выжать из них все возможное. Дилан верил в его способности, а «Всадники» заслужили немного удачи – хотя бы в качестве компенсации. Любая зацепка оказалась бы полезной. Из головы не шла сцена, невольным свидетелем которой Родс стал за несколько мгновений до отключения камер: Скотт-Фрэнк все-таки вывел их из строя, чтобы дать Мерритту и Джеку дополнительный козырь против преследователей, и, хотя ребятам, ответственным за информационную безопасность, понадобилось около десяти минут, чтобы все наладить, этого времени с лихвой хватило. Они остались на свободе - федералы остались с носом. Замечательная традиция в итоге лишь окрепла. Дилан не собирался скорбеть о потерянных нервных клетках, времени не было. Выбравшийся из шахты лифта, чумазый, как черт, Уайлдер с видимым трудом держался на ногах, последние силы, казалось, затратил на отпирание автоматического замка. Когда массивная стальная дверь наконец поддалась, МакКинни снаружи распахнул ее рывком, ухватив за плечи, буквально выдернул Джека в коридор. И на несколько мгновений оба вдруг застыли, не размыкая судорожно крепких объятий. То, что Родс не мог через камеру видеть, он прекрасно был способен додумать: лихорадочно дыша полной грудью, Уайлдер прижимался лбом к основанию чужой шеи и так отчаянно цеплялся за форменную рубашку, словно в любой момент неведомая сила могла утащить его прочь; Мерритт шептал что-то успокаивающее и на редкость банальное прямо в пыльную макушку и гладил широкими ладонями вздрагивавшую от напряжения спину. Не больше минуты спустя они уже бежали по коридору к выходу на пожарную лестницу. И вроде бы ничего необъяснимого и неестественного не было в таком жесте взаимного ободрения. Джеку пришлось в очередной раз преодолеть себя, пережить эмоциональный кризис - Дилан понял это, когда говорил с ним. И МакКинни наверняка понял тоже. Безмолвное выражение дружеской поддержки – что вообще могло быть естественнее и правильнее в данной ситуации? Вот только Родс, что бы там не думал по этому поводу Таддеуш, всегда умел читать между строк. Увиденное заставляло его сокрушаться о собственной близорукости. Он так дорожил своими «Всадниками», так хотел защитить их от любой опасности, дать возможность полностью реализовать свой потенциал, показать всему миру магию, которую были способны творить лишь эти четверо. И именно тогда, наблюдая через прицел видеокамеры за болезненным и совершенно необходимым объятием двух людей, которых Дилан прежде искренне считал хорошими друзьями и удачным творческим тандемом, он вдруг понял: нет, ему не казалось, что их маленькая и странная семья разваливается на части. Так оно и было в действительности. Каждый из его подопечных был по-своему глубоко несчастен. Разнились причины, разнились и следствия. Но главное – закрывать на это глаза Родс больше не мог себе позволить. Когда, сменив фургон на неприметную темно-серую «тойоту» и изрядно покружив по улицам, они добрались до южной части Статен-Айленда, до небольшого и совершенно безликого частного домика, Дилан впервые за два с половиной года испытал желание повернуть время вспять. И отказаться от роли пятого «всадника», даже если ценой этому стал бы его тридцатилетний план мести. Он бы нашел способ убедить себя-из-прошлого остаться добропорядочным полицейским и навсегда перечеркнуть другую половину своей жизни. Рассказал бы, что настанет день, когда Таддеуша Брэдли нужно будет спасать, - именно ему, а не кому угодно другому - а необходимость пассивно созерцать чужое горе, раз за разом пытаясь вмешаться и сталкиваясь с недоверием, не стоит пяти минут триумфа. Подобно Дороти из страны Оз, Дилан мог идти по своей дороге из желтого кирпича только вперед. И надеяться, что в конце концов она действительно приведет к Великому Волшебнику, а не оборвется вдруг над пропастью или вовсе не упрется в тупик. Дорога из желтого кирпича. Таинственный благодетель, перечисливший на один из банковских счетов Таддеуша ни много ни мало пять с половиной миллионов долларов. Кейс и Мэбри, жаждущие отмщения, но почему-то избравшие для этого довольно странный способ. Призыв плыть по течению и верить. Изумрудный Город, прекрасный и фальшивый, иллюзия богатства и стекло вместо драгоценных камней. Отсутствие выраженного беспокойства со стороны прочих уважаемых членов «Ока»: совсем как в тот раз, когда похищение «Всадников» было изначально ими же и запланировано. Едва только Родсу начинало казаться, что он видит систему в этом безумии, как новое потрясение полностью выбивало его из колеи. - Эй, ты же не собираешься всю ночь так просидеть? Снова. – подозрительно и чуть нервно осведомился Атлас, подкравшись к нему в маленькой пыльной гостиной. – Потому что это плохая идея. В смысле, я не хочу указывать, но лучше бы тебе пойти спать. Выглядишь неважно. Не поворачивая головы в его сторону, Дилан невесело усмехнулся. Он действительно мог бы встретить рассвет в той же позе – на самом краю диванного сиденья, подавшись вперед, сцепив в замок сложенные на коленях руки и невидящим взглядом уставившись в пустоту – но подобные ночные бдения никогда не являлись осознанными. Просто порой мыслей в голове Родса становилось слишком много, сон без боя сдавал позиции, а время ускорялось до бешеного галопа, и часы пролетали как минуты. Неуклюжая забота со стороны Дэниела выглядела почти трогательно. - Можешь еще добавить: «Сегодняшний провал не был твоей ошибкой». Что-то в таком духе обычно говорят неудачникам. - Зачем? Это же очевидно, - с вялым, но более чем искренним непониманием пожал плечами Атлас и, помявшись еще немного, все же занял дальний угол дивана. – И вообще, мы все живы и на свободе, а это… не кочерыжка капусты. Не пустой звук. Фраза из не столь отдаленного прошлого заставила улыбнуться чуточку шире и теплее. Пусть Дэнни и в самом деле не был хорош в утешительных беседах, он определенно старался. Выбирал для цитирования правильные слова и произносил их от всей души. В его исполнении даже попытка дорогого стоила. - Может быть. - Знаешь, когда я вытащил тебя из воды, - на несколько мгновений Атлас запнулся, взгляд его остекленел, и остаток реплики прозвучал совсем тихо - Дилан даже не был до конца уверен, что не ослышался. – Помнишь, в Макао? В общем, был такой момент, когда ты вроде как не дышал. Просто лежал на земле и не шевелился. Потом… я не знаю. Кажется, надавил тебе на грудину или… - он вновь замолчал, несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, часто моргая и отрицательно качая головой. – Нет. Не знаю. Но ты как-то пришел в себя, открыл глаза и закашлялся. А потом почти сразу сел и… И дальше все стало уже нормально. Иногда я думаю, что было бы, если бы нет. За его словами Родс отчетливо видел призрак несостоявшегося толком разговора в Сан-Антонио и бесконечную вереницу сомнений: Дэниел любил во всем подряд сомневаться, наверное, только в самом себе мог быть до конца уверен – и больше ни в ком и ни в чем. - Дэнни, - мягко позвал его Дилан, стараясь поймать напряженный взгляд. – Я живой. Даже имея цемент высочайшего качества, невозможно выстроить стену из кирпичей, которые крошатся. Атлас отчаянно замотал головой, вновь уходя от зрительного контакта. Его длинные худые пальцы поминутно то сжимались в кулаки, то расслабленно выпрямлялись, как если бы Дэниел пытался согреть озябшие кисти рук. Обычно выразительное лицо на несколько мгновений застыло как маска. - Нет, ты не понимаешь. - Если это то, что тебя мучает, - медленно, с расстановкой начал Родс, как никогда остро ощущая собственную беспомощность перед чужими заблуждениями. – Оно того не стоит. Ничего страшного не случилось. Я живой. Некоторое время Атлас продолжал сидеть неподвижно и неестественно прямо, лишь ритмичными колебаниями грудной клетки в такт дыханию отличаясь от мраморной статуи, а потом вдруг быстро провел языком по пересохшим губам и впервые с момента своего появления в гостиной прямо посмотрел на Дилана в ответ. - Докажи, - тихо, на самой грани шепота, но уверенно произнес он. Можно было изобразить удивление и непонимание, можно было попытаться обратить все в шутку и быстро уйти, как Родс уже поступил в Сан-Антонио. Можно было пойти ва-банк или, наоборот, решительно сбросить карты – перестать уговаривать и начать требовать. Потому что в словах и жестах Дэниела опять было больше от истерики, чем от флирта, а его отчаянное стремление к искуплению делало ситуацию только хуже. Что вообще может быть хуже суррогата сокровенной мечты? - Атлас, послушай меня, это все… Но Дэнни его не слушал. Снова. Придвинулся ближе, почти коснувшись бедром, и уже одними губами, беззвучно попросил: - Пожалуйста. Из того, что Дилан знал о нем: Атлас или вовсе не умел, или не считал нужным снисходить до просьб. Никогда и ни с кем. Тем более странно это выглядело после претензий на лидерство, упреков и сокрушительного апломба, с которым Дэниел расставался на его памяти всего пару-тройку раз. Человек, в отчаянном порыве прижавшийся к нему, коротко и болезненно застонавший в поцелуй, был сломан. - Можешь мне врезать, - лихорадочно блестя глазами в полумраке, бормотал Атлас, отстраняясь буквально на дюйм, согревая учащенным дыханием скулу. – Лучше бы тебе это сделать. Так тоже пойдет. Буду наконец-то помнить что-нибудь другое. Осторожно и бережно очертив пальцами край его нижней челюсти, Дилан поцеловал уже сам: медленно, тягуче, ненастойчиво. Не так, как всегда хотел, но его желания имели ничтожно малое значение в сравнении с чужими потребностями. В конце концов, терпел Родс почти два года – смог бы как-нибудь потерпеть и еще столько же. Гораздо больше. Положа руку на сердце, он ведь вообще ни на что не рассчитывал. Резко вдохнув, как если бы собирался что-то добавить к уже сказанному, Дэнни податливо раскрыл губы, затих и замер. Дилан машинально положил ладонь ему на поясницу, медленно повел вдоль позвоночника, забираясь под свитер и ощущая под пальцами остро выступающие позвонки. Позволить себе перейти грань ровно настолько, чтобы утром один из них мог спокойно обо всем забыть – Родсу случалось делать с собой и более ужасные вещи. В определенном смысле это было равносильно погружению на дно залива, даже в груди снова ныло и кислорода как будто не хватало.***
Представить себе Аллена Скотт-Фрэнка в антураже исчерченного граффити вагона метро Лула прежде не могла. Даром, что в нью-йоркской подземке каких только персонажей не водилось: Дарт Вейдер со штурмовиками и тот порой захаживал. А уж всевозможных яппи, погруженных в свои планшеты и смартфоны, покрывающих морщинами гладкие лбы из-за неизменно озабоченных гримас на лицах, только на одной с ними площадке было еще пятеро. И все же он выделялся. Может, своей осанкой – ни намека на сутулость, будто железный лом проглотил. Даже «маскировка» - джинсы, худи и дешевые кеды – отчего-то не делала мистера Скотт-Фрэнка ближе и доступнее. Ни на дюйм. Не в физическом смысле: час пик в метро объединял противоположности с момента его основания и теперь людская масса прижала их друг к другу так тесно, что можно было почувствовать тепло чужого тела. Свежий аромат мужского одеколона приятно щекотал ноздри. Одной рукой Луле пришлось обхватить Аллена за пояс, потому как дотянуться до поручней с ее места было физически невозможно. Тем не менее, кое-что оставалось неизменным. Пусть окружающие проявляли к ним обоим полнейшее равнодушие, Лула по-прежнему чувствовала себя бедной родственницей на великосветском приеме. - Должен сказать, прежде у меня создалось впечатление, что мое присутствие Вам неприятно, - тихо заметил Аллен, когда они достигли Джонстон Авеню. От необходимости отвечать Лулу частично избавил механический голос, объявивший следующую станцию. Иррациональное чувство детской обиды как цунами поднялось откуда-то из глубин души: джентльменам точно не полагалось выражать свои мысли так прямо, без лишних предисловий. Неизменная сдержанность, снисходительная учтивость и безэмоциональность оппонента раздражали, но попытка перейти к открытой конфронтации вовсе вызывала желание воскликнуть: «Эй, так не честно!» Не мог же он в самом деле не понимать, на какую реакцию всякого нормального человека провоцируют взгляды сверху вниз. - О, простите! Вы так подумали, потому что я не делаю реверанс при каждой встрече или что? - Или что, - едва заметно улыбнувшись, отозвался Скотт-Фрэнк, и вот это уже точно было актом нарушения всех мыслимых границ. Правда состояла в том, что Луле отчаянно хотелось на воздух. С определенной точки зрения, став четвертым «всадником», она навсегда заперла себя в кольце непрерывного выбора из двух зол, двух несвобод. Та, которую Лула неизменно предпочитала, включала друзей, сцену и благородные поступки. Вторая устрашала вполне материальными решетками и крахом всех чаяний. Но возможности самостоятельно решать, бродить, где вздумается, и общаться без опасений с кем угодно у нее так или иначе больше не было. Смиренно выжидать вместе с остальными в очередном убежище Лула сейчас просто физически не была готова. А единственным способом выбраться в город, на ее несчастье, оказалось деловое поручение. Которое, в принципе, Аллен мог бы выполнить и в одиночку. Отсутствие возражений с его стороны уже само по себе тянуло на повод для благодарности. - Вам померещилось, ясно? – чуть резче, чем собиралась, произнесла Лула, жалея о невозможности переместиться в противоположный конец вагона без риска потеряться в толпе. – Никакого негатива. Мы же в одной лодке. - Мне не доставляет удовольствия с Вами спорить. С такой интонацией взрослый человек мог бы сказать своему ребенку: «Мне не доставляет удовольствия тебя наказывать». Все еще улыбаясь одними уголками губ, мистер Скотт-Фрэнк смотрел на нее устало и почти с сожалением. Если бы не потребность держаться за поручень, он, наверное, поднял бы обе руки над головой в универсальном жесте капитуляции. Странное дело, Лула не ощущала себя победительницей. - Правда? А я-то думала у нас тут взаимно приятный научный диспут. До самого перехода на линию Восьмой авеню ни один из них не проронил больше ни слова. Влекомые пестрой толпой, они миновали подземный мост и два эскалатора. Ни разу не сверившись со схемой, не глядя на указатели, Аллен уверенно двигался по широким коридорам, без малейших сомнений оставлял позади развилки, лавируя среди работяг, студентов, праздных зевак и туристов, как быстроходное судно в неспешном потоке. Вынужденная неотступно следовать за ним Лула с каждой секундой изумлялась все больше. Добравшись, согласно табличкам, до нужного перрона, она наконец не выдержала: нью-йоркский метрополитен сполна оправдывал звание крупнейшего в мире, напоминал запутанный лабиринт, и едва ли в одиночку ей удалось бы так же быстро вернуться обратно на юг Статен-Айленда. - Надо же, никогда бы не сказала, что Вы не из местных. Как будто всю жизнь только по этим двум веткам и ездили. - В свое время я около полугода прожил в Нью-Йорке, - без какого-либо выражения признался Скотт-Фрэнк, обратившись лицом к той стороне подземного тоннеля, откуда должен был появиться поезд. – И я очень хорошо запоминаю маршруты. Тщетно Лула искала в его голосе хоть малейший намек на самодовольство. Из подземки они вышли буквально в квартале от Пенн-стейшн. Исполинское здание вокзала напоминало по форме римский Колизей и шокировало глаз невероятным смешением архитектурных стилей. Тут было место и античным колоннам, и декоративным панелям, вызывавшим в памяти фантастические фильмы о далеком будущем, и стеклянным стенам, и краснокирпичной кладке без окон. Все это было окружено парковками, а на Западной Тридцать Третьей движение почти полностью перекрывала канареечно-желтая кавалькада такси. На маленькой площади перед входом торговали дешевой едой, горячими напитками и прессой. Для карманных воришек обстановка была идеальной. Для прочих преступников, даже международного уровня, если разобраться, тоже. - Каковы шансы, что охрана на входе ознакомлена с нашими приметами? С моими, например - а, мистер Умник? – старательно маскируя нервозность под маской язвительности, поинтересовалась Лула, вслед за своим сопровождающим пересекая площадь. - Попробуйте представить себе, сколько людей ежедневно проходит через эти двери, - спокойно отозвался Аллен, несколько сбавляя шаг, чтобы удобнее было разговаривать. – А также сколько нарушителей закона разной степени значимости находится сейчас в Нью-Йорке. Будь у нас наркотики, оружие или взрывчатка, стоило бы принимать меры. В остальных случаях – просто ведите себя естественно. Лула слегка приподняла брови в немом удивлении и все же машинально постаралась натянуть поглубже тонкую шапку-чулок крупной вязки и поднять воротник короткой кожаной куртки. - И часто Вам приходилось «принимать меры»? - Кроме того, мы никуда не собираемся ехать. И даже покупать билеты, - словно не слыша ее, продолжил рассуждения Скотт-Фрэнк. – Только воспользуемся камерой хранения. Это довольно удобный способ обмена предметами, если их размер невелик и сами по себе они выглядят вполне обыденно. В принципе, подходит для электроники вроде лэптопов, карт памяти и практически любых других съемных носителей. А вот аппаратура для звукозаписи – к примеру, направленные микрофоны – уже может вызвать ряд вопросов. - Спасибо за лекцию по основам шпионажа. Мне сразу стало легче. Будь на месте Аллена кто угодно другой, она бы, пожалуй, пошутила насчет агента «ноль-ноль-семь» и образа девушки Бонда - сейчас это оказалось бы невероятно уместно. Вот только Лула всерьез подозревала, что доля правды в подобной шутке получилась бы чересчур высокой. - Я-то думала, Вы ученый. - Я ученый, - придерживая для нее стеклянную дверь, мистер Скотт-Фрэнк вынужден был повернуться к Луле всем корпусом, и в его темных глазах она вновь заметила лукавые искорки – насмешку, но отнюдь не издевательскую. – Каждая профессия имеет свои издержки. Стандартная серая рамка после избавления от всех вещей, содержащих металл, пропустила их с полнейшим равнодушием. Двое молодых парней в форме уделили еще меньше внимания: профилактика террористической угрозы шла своим чередом, а все прочие правонарушения можно было оставить тем, кому именно за это доплачивали. Внутренности на несколько мгновений будто сжались в комок, но внешне Луле, очевидно, удалось сохранить невозмутимость. Ударить в грязь лицом перед мистером Скотт-Фрэнком было бы обидно вдвойне, не говоря уже о прочих последствиях. Это полностью шло вразрез со всеми ее убеждениями, но отчего-то мнение Аллена вдруг стало критерием первостепенной важности. И Лула даже затруднилась бы ответить, с каких пор. - То есть мы просто заберем вещи из здешней камеры хранения и все? - Если Вы рассчитывали на погони и перестрелки, вынужден огорчить: мы, англичане, обычно планируем такие вещи на вторник. В самом крайнем случае, на среду. - Надо же, у Вас есть чувство юмора, - сухо усмехнувшись, наигранно поразилась Лула, еще испытывая легкую слабость в коленях; они следовали к своей цели через переполненный людьми прямоугольный зал, и ей проще было откусить себе язык, чем попросить об остановке и возможности немного перевести дыхание. – Очень английское, но все равно. - Сочту это за комплимент. Обрывать беззлобную, почти дружескую пикировку очередной резкостью совсем не хотелось. Быть может, впервые за все время их знакомства. С удивлением Лула обнаружила, что хандра и апатия, выгнавшие ее из укрытия в очередную маленькую авантюру, растворились без следа. На душе было легко, кровь почти бурлила в жилах, и природный оптимизм, вера в счастливую звезду, которая однажды непременно приведет к самому желанному чуду, вернулись сполна. Долго предаваться унынию Лула не умела в принципе. Хотя в последнее время подобные приступы накатывали на нее все чаще.***
- Ну как, мистер Мэбри? Вы проверили мою «забавную теорию»? Голос Брэдли, раздавшийся во тьме коридора, гулким эхом отразившийся от влажных стен, застал Уолтера врасплох. Резко обернувшись, он машинально отступил на шаг и лишь огромным усилием воли заставил себя успокоиться. Почти до боли стиснув кулаки, Мэбри сосредоточился на дыхании и предательски участившемся сердцебиении, силясь выровнять и то, и другое. - Как, черт побери, Вам удалось выбраться? Демонстративно разведя пустые руки в стороны ладонями вверх, Таддеуш шагнул в пятно тусклого оранжевого света, проникавшего из открытой двери в комнату. - О, никакой тайны. Мы немного поговорили с тем любезным джентльменом, которого Вы приставили охранять меня, и вместе пришли к выводу, что немного свободы действий мне не повредит. Движение – это жизнь, мистер Мэбри. На склоне лет как никогда четко начинаешь осознавать всю важность физической активности. - Кажется, мы друг друга не поняли, - ледяным тоном произнес Уолтер, глядя на своего пленника в упор. – Немедленно возвращайтесь в камеру. Даю Вам единственный шанс сделать это добровольно. Обнажив в улыбке жемчужно-белые зубы, Брэдли медленно покачал головой. В дальнем конце коридора сквозь невидимые щели в укрепленных стенах медленно, по капле, просачивалась дождевая влага. Ночью накануне дробный стук дождя по заросшей крыше бункера гремел внутри как залпы ракетной установки. Мэбри торопился вернуться до утра, и потому ливень застал его в лесу. Земля за считанные мгновения превратилась в грязевое мессиво, и джип-вездеход, с трудом одолев четверть мили, застрял в какой-то канаве. Наемники, крепкие парни из местных, изъяснявшиеся по-английски через пень-колоду, возились с ним до сих пор. - Можете не бояться моего побега. Я же не дурак, - заложив руки за спину, Таддеуш шагнул в сторону, любуясь собственной растянутой тенью на полу. – Мы находимся посреди диких джунглей. У немощного безоружного старика вроде меня нет никаких шансов добраться до цивилизации в одиночку, пешком и без знания местности. Это верная смерть. Зачем бы мне подвергать себя такой опасности? Стараясь сохранять самое непроницаемое выражение лица, Уолтер промолчал, грозно и многозначительно, всем своим видом обозначая недовольство. Поведение Брэдли с самого первого дня хоть и вызывало у него невольное восхищение чужим самообладанием, обоснованно нервировало и раздражало. Как всякая личность, склонная к паранойе, Мэбри готов был с пеной у рта отрицать свою склонность к паранойе. В данном случае он видел множество странных примет: создавалось впечатление, что Таддеуш – по крайней мере, отчасти – хотел быть похищенным. Вслух Уолтер своих сомнений не высказывал, да и некому было, по большому счету. Как никогда ему не хватало рядом мудрого советчика. Удивительно, но лучше прочих на эту роль подходил все тот же Брэдли, как бы парадоксально это не звучало. - Так все же, мистер Мэбри, нашли ли Вы наконец то, что искали? – не пряча насмешку, вновь уточнил Таддеуш, шагнув теперь в противоположную сторону, подобно маятнику. - Вы рано радуетесь, думая, что первая же неудача сможет меня остановить. - Ну, разумеется, - без тени огорчения согласился Брэдли. – Да и уместно ли говорить о неудаче? Вы хотели знать, кто именно возглавляет в наши дни организацию под названием «Око Гора» - и я перечислил Вам имена. Вы хотели доказательств – и я объяснил Вам, как без особых усилий можно их получить. Вы хотели проверить все самостоятельно – и Вы убедились в моей полнейшей искренности. Все поставленные цели были достигнуты. Разве это можно считать неудачей? Черный силуэт на каменном полу был выше Таддеуша примерно в два раза, дрожал и колебался в такт неровному пламени керосиновой лампы – с электрическим освещением в бункере дела обстояли не слишком благополучно. До отъезда Уолтеру удалось кое-как запустить генератор питания, но проводка практически во всех помещениях требовала замены. Он мог бы поручить это Оуэну – чтобы поменьше рассуждал и сомневался, ни к чему хорошему в прошлом подобное не приводило – но попросту забылся, взяв свежий след как ищейка. Интрига в результате оказалась очевидной до гротеска, а существовать по-прежнему приходилось в темноте. - В самом деле, Вы ведь не ожидали, что тайным обществом иллюзионистов будут управлять, скажем, кондитеры? – доверительно наклонившись вперед, Брэдли сам обратился черным силуэтом, лишь белки глаз и подчеркнуто дружелюбный оскал отличали его от очередной тени прошлого, которых по коридорам бункера бродило предостаточно. – О, нет, мистер Мэбри. Если хотите что-нибудь по-настоящему хорошо спрятать, оставьте это у всех на виду. Да и как может быть иначе. Фокусник – это, прежде всего, актер, публичная персона. Нетрудно догадаться, что лучшие из них должны быть овеяны особенным сиянием славы. За самыми громкими именами стоят самые незаурядные личности. Мне довелось на своем веку познакомиться с каждым из них, - слегка понизив голос, интонационно выделяя определенные слова, он добавил: - «Величайшие маги современности» в любой поисковой системе – и можете наугад выбирать любое имя с первой страницы. Не ошибетесь. Смело начинайте свой крестовый поход, мой друг. Я рад, как обычно, иметь место в первом ряду. - В конце концов, даже с громким именем можно бороться, - спокойно пожал плечами Уолтер; если бы на небольшой площадке между жилыми помещениями было чуть больше света, Брэдли увидел бы, что глаза его вновь остекленели. – Вам ли этого не знать. - Да-да, разумеется, - охотно закивал Таддеуш, явно ожидавший подобного комментария. – Только я, к сожалению, сомневаюсь, что для этого у Вас достаточно времени. Прозвучало так, словно некая тайна, связанная напрямую с Уолтером – не со «Всадниками», «Оком» или делами давно минувших дней, а что-то личное и совсем свежее – была ему доступна и выставлялась теперь на аукцион. В прошлой жизни, той, что случилась между фальшивой смертью и разоблачением на Темзе, Мэбри неплохо умел одергивать всевозможных любителей поторговаться, но и Брэдли определенно являлся крепким орешком. - Что Вы имеете в виду? Таддеуш помедлил с ответом, шагнул вперед, покинув пятно света и замерев буквально в десяти дюймах от Уолтера, заслонив единственный ориентир в непроницаемой тьме коридора. - Вам когда-нибудь случалось вживую видеть крысу, загнанную в угол? – он все еще говорил тихо и выразительно, даже проникновенно, и Мэбри, полностью оправдывая чаяния, ловил каждое слово с жадным вниманием. – Отбросьте на минуту всем известные сравнения и просто постарайтесь себе это представить. Как и любое животное, в момент смертельной опасности она будет себя защищать без сомнения. Но, как и любое мелкое животное, не вершина пищевой цепи, а всего лишь одно из звеньев, с гораздо большей вероятностью она попытается сбежать. И едва только возможность представится, Вам понадобится вся Ваша ловкость и проворство, чтобы загнать ее вновь. Внутренне Уолтер поразился способности мыслей витать в воздухе: ведь Брэдли не знал наверняка, что находится в самом настоящем крысином логове, или знал, быть может, от тех же наемников или от Оуэна, если успел уже с ним пообщаться в отсутствие Мэбри. В расшифровке иносказательных образов Уолтер не нуждался. Он уже заметил, что в некоторых вопросах его взаимопонимание с Таддеушем было настолько полным, что тянуло на великую астральную связь. - Вы мне угрожаете? - Пытаюсь предостеречь, - педантично поправил Брэдли, вновь отступая к свету. – В свое время точно так же я предостерегал Вашего отца, но он не посчитал нужным прислушаться. Раз уж взяли курс на исправление его ошибок, могли бы исправить и эту. - Вот как? Поразительно, - Уолтер тоже сделал шаг назад, с изумленным восхищением разглядывая своего оппонента, словно впервые увидев. – Столь щедрый жест с Вашей стороны, даже и не верится. В чем Ваша выгода? - Скажем так: мне нравится уравнивать шансы. Мэбри понравился бы хруст его сломанной шеи. Но до сих пор, снова и снова, в каждой беседе с Брэдли он только и делал, что шел на уступки. Противоречивая от рождения натура Уолтера спокойно относилась к хитростям и подлостям – не по отношению к себе, разумеется – принимала постулат о том, что ради достижения цели хороши абсолютно любые средства, но при этом признавала ценность чести и достоинства. Его внутренний конфликт был именно таков: Мэбри смог бы пойти на любую низость, если требовала обстановка, без раздумий и колебаний, но утрату собственной чести посчитал бы равносильной смерти. Достойные противники Уолтера восхищали. В Таддеуше Брэдли многие его собственные черты отражались как в кривом зеркале – может, из-за разницы в возрастных категориях, может, из-за иных условий. - Очень скучно жить, когда грядущие события настолько предсказуемы, - обращаясь словно бы прямо в пустоту, заметил Таддеуш и, развернувшись на каблуках, шагнул в открытую дверь освещенной комнаты. Машинально последовав за ним, Мэбри обнаружил одно из расчищенных жилых помещений, занимаемых наемниками-аргентинцами, еще более тесное и неуютное, чем камера пленника. Скудная обстановка без каких-либо примечательных деталей буквально кричала о том, сколь малое количество времени обитатели комнаты проводили внутри. В лучшем случае, они спали здесь на узких койках: центром же их культурной жизни, как Уолтеру было известно, являлось похожее на желудок расширение коридора, где устроили подобие столовой. Брэдли, разумеется, нигде не было. Коротко чертыхнувшись, Уолтер с лязгом захлопнул железную дверь, оставшись в кромешном мраке.