Кучики-моногатари

Когда в жизни есть всё, то поневоле к этому быстро привыкаешь. Гинрей Кучики – двадцать седьмой глава семейства Кучики, не стал исключением. У него действительно было всё, чего может желать мужчина: благородное происхождение, завидное положение в Готее – капитан шестого отряда, как-никак, роскошь, которую он спокойно называл «достаток», сын и многочисленные любовницы. Супруга почила достаточно рано – хрупкое здоровье её было подорвано рождением единственного сына, и Гинрей скорбел по ней умеренно, как и подобает высокородному мужчине. К сожалению, от неё Соджуну досталось слабое здоровье, но это не помешало сыну сделать Гинрея ещё счастливей. Заключив, по настоянию Гинрея, выгодный брак с девушкой из благородной семьи, уже через год Соджун стал отцом. Тридцать первого января на свет появился первый внук Гинрея Кучики – и, глядя на ворох дорогих пелёнок и шелков, среди которых и разглядеть-то внука было сложно – глава клана с трудом удерживался от улыбки. - Соджун, ты – моя гордость, - высокопарно молвил Гинрей тогда, поздравляя сына. – Однако теперь ты сделал меня ещё счастливей. Первенец – и сын! - Благодарю Вас, отец, - склонив голову, Соджун принял поздравления и украдкой покосился в сторону покоев своей супруги, отдыхавшей после родов. – Я уверен, мой сын и Ваш внук принесут роду Кучики только почести, достойные его. Через четыре дня, на рассвете третьего февраля супруга Соджуна скончалась. Мальчика назвали «Бьякуя». - Держи спину ровно, Бьякуя. - Да, дедушка. - Расправь плечи. - Хорошо, дедушка. - Когда-нибудь ты станешь следующим главой клана. Не забывай – правила и традиции отличают нас не только от животных, но и от необразованной черни, - поучает Гинрей, наблюдая краем глаза за внуком. Бьякуя изо всех сил старается держать осанку, хотя спина у него уже устала. Но что страшней – подвести деда, заслужив его молчаливое и холодное неодобрение или посидеть ровно? Это скорей даже риторический вопрос. - Дедушка, а почему мне нельзя поиграть с вон теми ребятами? – Бьякуя с некоторой даже завистью смотрит на носящихся по улице оборванцев, непонятно каким образом забравшихся из Руконгая в приличные кварталы. - Это люди не нашего круга, Бьякуя, - холодно отвечает Гинрей и сдерживается, чтобы не добавить «не смотри». Смотреть на подрастающего Бьякую становилось всё сложней. После смерти Соджуна между дедом и внуком выросла стена отчуждения, становившаяся с каждым днём только выше. Гинрею больно было видеть любимые черты во взрослеющем Бьякуе - красотой мальчик пошёл в отца, но… Каждый день видеть перед собой напоминание о том, что любимый сын покинул этот мир? Даже «Железный Кучики» имеет свои пределы. Иногда, наблюдая за тренировками внука, Гинрей ненавидел себя. Если бы он не настоял тогда на том, что Соджун должен стать лейтенантом… если бы он внял голосу разума, а не гордости… - Прекрасно, Бьякуя, - несмотря на то, что это похвала, голос у деда по обыкновению ровный. Потому что эмоции недостойны мужчины. – Полагаю, в ближайшее время мы могли бы потренироваться вдвоём. - Вдвоём! – глаза у юноши сверкают энтузиазмом, но он тут же почтительно склоняется в поклоне. – Это большая честь. Я оправдаю оказанное доверие. - Не сомневаюсь в этом. Ты… - «моя гордость» почти уж готово соскользнуть с языка, но Гинрей давится этими словами, словно морскими ежами, раздирающими горло. - … гордость клана Кучики… не отвлекайся, продолжай тренировки. Бьякуя провожает взглядом прямую спину деда и крепче сжимает пальцы на бокене. - Приношу свои искренние соболезнования в связи с твоей утратой. - Благодарю Вас. Дед и внук пьют сакэ, сидя друг напротив друга. Бьякуя – такой, каким хотел видеть его Гинрей. Холодный, собранный, неживой. Он совсем не похож на своего отца, но мягкий Соджун так никогда и не стал главой клана, не стал капитаном. Глядя на Бьякую, Гинрей видит себя в его возрасте: скованного правилами и традициями, сильного, высокомерного, благородного. - Твоя супруга не принесла наследника. - Я не собираюсь жениться во второй раз. Их взгляды встречаются и, кажется, что в воздухе звенит сталь, словно от столкновения мечей. Уголок губ у Гинрея дёргается, неуместная улыбка умирает, так и не родившись. - Я понимаю, - убелённый сединами мужчина склоняет голову, принимая решение Бьякуи, и не видит, как изумлённо расширяются его глаза. Дед признал его решение – и право на самостоятельное их принятие. - Я собираюсь принять в клан сестру моей покойной супруги. - Мы не можем позволить клану Кучики прерваться, - Гинрей выпрямляется и подносит чоко к губам. - Довольно с нас потерь. Бьякуя отворачивается, вперившись взглядом в весенний сумрак, наползающий с энгава. В его глазах стоят слёзы, но ярости или горя – этого уже Гинрей понять не может. Он никогда не узнает, что это были слёзы облегчения. «Я бы и желал настаивать на Вашем скорейшем визите, но понимаю, что с моей стороны это будет неучтиво» Гинрей любит читать письма внука – у него такие красивые иероглифы, такие чёткие. Каждая черта выверена, выписана идеально. Он почти может видеть, как пишет внук, какая ровная у него спина, как он держит осанку. Как движется его рука, ведущая кисть плавно и грациозно. «Вишни уже зацвели, полагаю, у Вас – тоже. Мне и хотелось бы процитировать стихотворение, но не думаю, что это будет уместно. Да и в голову ничего не приходит. Я скучаю по Вам, дедушка, но, к моему глубокому сожалению, дела не позволяют мне оставить всё и отправиться к Вам с визитом, хотя и хотелось бы» Гинрей улыбается, прижимает указательный палец к иероглифам и медленно скользит по ровным столбцам, словно ласкает. Бьякуя вырос, им можно гордиться. И, как бы ни были сдержанны их отношения на публике, Гинрей любит внука всем сердцем – и знает, что Бьякуе об этом прекрасно известно. Из покоев Гинрея открывается великолепный вид. В серой дымке скользит изящная тень – это журавль. Мужчина берёт кисть, придвигает к себе лист чистой бумаги и несколькими штрихами набрасывает его в полёте. Весной токуют журавли.