***
Дан вздрогнул, и обернулся к лежавшему на столе Ичике. Тот через силу открыл глаза и, не поворачивая головы, оглянулся. — Ичика? Оримура, отвлекшись от созерцания незнакомого ему помещения, перевёл взгляд на друга. — Дан?.. Я где? — просипел он. Похоже, голосок у него и вправду теперь был не очень. Готанда с облегчением выдохнул. — Чёрт, старик, я боялся, что ты опять меня не узнаешь, — взявшись за голову, сказал он с напряжённой улыбкой. По его лицу было видно, что он плохо спал. — Это больница. Не бойся, никакой скорой не было — мама вспомнила кое-какие связи со старой работы. Последнее было сказано полушепотом. — Старой работы? — сразу же уцепился за неизвестный ему до этого факт Шестой. — Я и раньше тебе мало рассказывал, так что не удивляйся, но мама была медиком: лет семь в хирургии или около того. «Неожиданно, что она потом нашла себя на ресторанном поприще», — заметил про себя Б312, снова глядя в потолок помещения, походящего на операционную. Между друзьями установилось молчание. Дану, похоже, было неловко, поскольку он просто не знал, что в таких ситуациях положено делать. Всё это произошло слишком внезапно для него. — Ичика? Б312 повернул к нему перебинтованную голову. — Когда ты очнулся… Ты что-то произнёс. Спартанец смотрел на него и ничего не говорил — лишь устало моргал. — Просто кое-что понял. — Знаешь, Ичика, честно… — Дан сначала посмотрел себе под ноги, а потом снова на Оримуру. — После твоей выписки я с трудом тебя узнаю. Ты постоянно сам себе на уме, непонятно, о чём ты думаешь, вдобавок все эти игры в молчанку… Я старался не лезть, посчитал, что тебе просто нужно время. Но то, что произошло сегодня, это, мягко говоря, что-то с чем-то. Ты должен объяснить, что случилось. Готанда замолк, ожидая реакции от друга. Тот ничего не говорил, и потому Дану оставалось лишь проводить секунды этого ожидания за разглядыванием лица Ичики, значительно побледневшего и обзаведшегося большим количеством синяков и кругами под глазами, что сильно контрастировало с белизной его лица. Будто этого было мало, ясно проглядывали сеточки кровеносных сосудов, местами зелёных, а местами — красных, как будто воспалённых. Говоря коротко, это было именно то, что люди подразумевают под словом «разукрасить». Ичика был неслабо «разукрашен», и это было ещё только лицо: этой ночью Дан успел увидеть лично, каким ещё набором гематом и ран успел обзавестись его друг. И от всякого воспоминания об этом ему становилось необычайно тошно. Ему казалось, что он в этом виноват. Вдруг мышцы вокруг рта Оримуры зашевелились, и он тихо заговорил: — Если бы я знал, с чего и как начать, Дан, может быть, уже давно бы объяснил всё. Но сегодня, буду откровенен, я ввязался в настоящее дерьмо и потому… Хочу, чтобы ты действительно всё хорошенько обдумал и решил для себя, вправду ли нужно тебе всё это знать. Догадываясь, о чём ты можешь подумать, скажу прямо: я легко со всем справлюсь. Теперь легко. А вот тебе придётся со мной пойти до конца. — Слушай, Ич… — Дан, стой. Готанда прервался. — Десять минут на размышления, — заявил Шестой. — Минимум. Подумав немного, Дан кивнул. — Хорошо, старик, как знаешь. Больше не проронив ни слова, 312-й прикрыл глаза и откинул голову. Через десять минут тишина так и не нарушилась. Зато спустя час Дан всё-таки обратился к нему. — Я подумал, Ичика. И понял, что не хочу, чтобы ты оставался с этим, как бы там ни было, один на один. Снова. Знаешь, я, может быть, не самый лучший друг на свете и всё такое, но даже мне видно, что у тебя что-то тяжёлое на сердце. И именно это что-то привело к тому, что ты сейчас лежишь здесь, а немного раньше приполз к нашему дому весь в крови, побитый. И если ты думаешь, что я готов молчаливо ожидать следующего такого раза, то, ксо, я клянусь, что после твоего выздоровления крепко поколочу тебя ещё раз! И ты передумаешь! Поколотит… И тогда 312-й передумает. Оримура пролежал примерно пять минут, тщательно обдумывая каждое услышанное им слово, в особенности — последнее место. Он всё пытался понять, что в них такого скрыто? Когда понял, не сдержал болезненного смешка, на что Дан среагировал недоуменно приподнятыми бровями. Спартанцу это напоминало о несносных сослуживцах из лагеря Каррахи. Точнее об их тяжёлом характере. И это окончательно заставило его согласиться. — Похоже, ты и впрямь сможешь, — тут лицо Ичики, к удивлению Готанды, тронула лёгкая улыбка. — Однако поясню: то, что я тебе скажу должно остаться между нами. Ты можешь обещать мне такое? Взгляд у Оримуры был очень серьёзным. Дан молчал. И было видно, как напряжённо застывает его лицо в момент принятия решения, как прерывается дыхание. Он кивнул, и Шестому было этого достаточно. — В таком случае, Дан, я не буду рассказывать тебе о том, что случилось конкретно ночью. Об этом я расскажу потом, поскольку уверен, что меня захочет спросить ещё твоя мать. И это только следствие, а не причина. Невольно взяв паузу, 312-й попробовал вспомнить слова, которые заготовил, в общем-то, ещё полчаса назад, однако ему это давалось с трудом, и словно как назло всё придуманное уже казалось ему натуральным бредом. Однако он понимал, что раз он сказал "А", надо говорить и "Б". Тем более, что Дан, как было видно, действительно слушал его очень внимательно и был готов принять любую информацию. Это в некотором роде впечатлило лейтенанта: до настоящего момента он как-то и не подозревал, что гражданский наподобие Дана может быть столь внимателен. — Ты прав, говоря, что после выписки меня не узнать, — вновь нашёлся Оримура. Речь, правда, у него всё так же была очень прерывистой из-за волнения. — Но ещё более ты будешь прав, если скажешь, что меня не узнать после ДТП. Понимаешь, со мной произошло кое-что такое, что тяжело объяснить. Когда меня сбили, был такой промежуток времени между моментом когда я потерял сознание, лёжа на дороге и… — Спартанец ненадолго остановился, припоминая, — и моментом осознания, что меня катят в операционную. Говорят, что за секунду до смерти перед глазами пролетает жизнь. И передо мной пролетела, только не моя. Точнее, не моя как Оримуры Ичики. Тут Дан волей-неволей встрепенулся, однако сдержался и не проронил ни слова, видя, что друг ещё не закончил. — Я увидел другую жизнь, совершенно другую. Там была война, Дан, такая, что лучше тебе не знать. А теперь я вернулся. Можешь счесть бредом, может тебе это поможет. Но я попробовал счесть, и у меня ничего хорошего не вышло. — Так, можно вопрос? — Готанда выглядел куда более напряжённым чем до этого. — Давай. — Так я говорю с кем? С Ичикой или с… — Нет, Дан, это не шизофрения, — немедленно пресёк неверное направление мыслей друга Оримура. — Никаких голосов или чего-то в этом духе. Попробую объяснить понятнее: представь, что ты это ты и никто другой. Способен на такое? Видя, что на лице Готанды проскакивает усмешка, Спартанец не дал ему сказать и слова. — Я задаю свой вопрос на полном серьёзе, ты способен? Намёк на улыбку был стёрт с лица красноволосого парня. В глазах всё-таки мелькнул призрачный огонёк мыслительного процесса. — Да. — Хорошо. А теперь представь, что ты совершенно неожиданно для себя… отправляешься куда-то. Звучит бредово, но если бы ты увидел то, что увидел я, ты бы не смеялся. Если бы не сошёл с ума. Тень неприязни скользнула по лицу Дана. Было видно, что суперсолдат сейчас затронул по-настоящему тревожащую его тему. Лейтенант Б312 в свою очередь понимал, что это нужно было сделать: он ввязался в опасную игру, впрочем игрой это было называть нетактично. Ставкой было мнение ближайшего человека о нём и дальнейшая судьба, как следствие, потому он должен был победить. Сможет ли он передать этому парню то, что увидел и почувствовал, или не сможет? Добьётся понимания или нет? Это было сродни бою. Бою в котором нельзя было проигрывать. — Я не смеюсь и не шучу над тобой, как ты видишь. Впрочем, Дан, сейчас ты можешь прийти ещё к одной мысли: у меня просто могли быть необычные видения из-за травмы головы. Вот здесь Готанда немного просветлел. Да, точно, ему бы очень понравилось, если бы всё так и было, и Спартанец уловил это. Но сделано это было только для большей остроты следующего хода. — Только вот, Дан, этой ночью я ввязался не в простую драку. Там была группа… очень нехороших лиц, я ещё расскажу в подробностях. Может будут новости. И я применил навыки, которых у меня иначе быть просто не могло. Это были армейские навыки. «Армейские», — повторил про себя Дан и лицо его застыло в тот же момент. Оримуре же было видно, что тот побледнел. Парень услышал это слово и мозг помимо его собственной воли сопоставил всё воедино: странные новые манеры, грубоватые словечки в разговоре и всё прочее. Объяснимо? В принципе, да. Но только не то, что сейчас сказал Ичика. — Ты ходил на кэндо. — Господи, ты думаешь, я их деревянным мечом избил? — даже флегматичный Спартанец, особенно после всего, не смог сдержать смеха, о чём, правда, пожалел. — Я не помню, чему нас учили на кэндо, Дан. Что-то, вроде, вспомнил, однако даже при всём множестве допущенных мной ошибок, нельзя кое-что не выделить: на кэндо нас не настраивали на настоящее устранение противника. Дан сначала нормально воспринял то, что услышал. А потом, когда Ичика снова сделал паузу, заставив насторожиться, прогнал всё ещё раз. Наступил новый момент когда у Готанды окаменело лицо. — Погоди, — выдохнул, всё ещё не моргая, парень, — погоди, ты же не хочешь сказать, что… Вот теперь уже он не мог подобрать правильных слов, чтобы выразить пришедшие на ум мысли. Шестой, однако, ждать не стал. — Не сдержался, — прямо заявил он. — Но не сожалею. Зная твой следующий вопрос: зачем? А это уже отдельная история. Они были подонками, не лучше каких-нибудь террористов или… каких-нибудь пришельцев с другой планеты. Стоило просто позвать полицию, но на глаза как будто наползла красная пелена. Понимаешь, если бы ты увидел то, что они сделали, ты бы меня понял. Помнишь… Помнишь ту девчонку из объявления? — Какого объявления? — Пропавшая. Накано Шизука. — А-а… И? — Она там была, — глаза у Ичики как будто заледенели. Голос был тих, и от этого становилось только… неуютнее. — Они её держали. Думать не хочу, что они успели сделать, а что нет. Можешь когда-нибудь сказать, что твой друг однажды убил четверых, но вот про её слёзы и страх даже не смей просто так рассказывать. Это даже ещё больше между нами, чем всё остальное. Оримура внезапно смолк. И Дан тоже ничего не говорил ему. — Не знаю, что ещё рассказать тебе. Про ночь добавлю некоторые детали потом, если вдруг твоя мать спросит. Но про вот это вот всё, как ты понимаешь, ни слова. Готанда ничего не говорил и пребывал где-то в собственных мыслях. Спартанец видел это и не спешил выводить его из раздумий, всё же, этому парню нужно было время, чтобы всё переварить. А Дан стоял и действительно размышлял. Построенное на привычках, на нерушимом укладке простой обывательской жизни сознание сейчас столкнулось с чем-то совершенно необъяснимым, запредельным с точки зрения Дана. Куда легче было просто спихнуть всё на то, что бедолага-Оримура просто сбрендил, тронулся умом. Или, если не так, то просто пережил тяжёлый жизненный период. Однако было кое-что ещё помимо обывательской тяги к простоте… Чувство дружеского долга. Дан ощущал вину, и эта вина прямо сейчас получила сокрушительный для него ответ. Вдобавок, он всё же отличался от большинства ребят ещё одним качеством: способностью видеть дальше собственного носа. Хотя, он частенько успешно забывал об этой своей способности, маскируясь под многих других. И вот в его жизнь пришло что-то по-настоящему необычное. Неестественное. В размышлениях было проведено несколько минут. Но, в конце концов, Дан оказался готов дать ответ. Подойдя к Ичике, он посмотрел на него абсолютно серьёзно. — Знаешь, Ичика, это всё охрененно странно. Очень многое мне всё ещё тяжело понять, но… Что бы не произошло, я тебе верю. И даю клятву, что не выдам тебя, — он протянул лежащему парню руку. Новые слова даже для Спартанца были неожиданными. — Как брат брату. От последнего 312-й с некоторым неверием посмотрел на протянутую ему руку. Однако он быстро совладал с собой и подал руку в ответ. — Спасибо тебе, Дан. Я рад если ты — мой брат. Готанда не ответил. Просто закрыл глаза, опустил голову и сжал опухшую после ударов ладонь Ичики в своей хватке настолько сильно, насколько было можно. Он не хотел его бросать.***
— Укусы, молодой человек, да ещё и явно человеческие? — задумчиво проговорил незнакомый Шестому врач, снимая у него с шеи бинты и осматривая. Это было неприятно, но виду Оримура не подавал. — Когда Готанда-сан неожиданно, посреди ночи обратилась ко мне, я был глубоко удивлён, — продолжал меж тем врач из-за спины подростка. Могло показаться, будто бы он увлечён разговором больше, чем осмотром, однако это было обманчивым впечатлением. — Ещё больше я был удивлён, когда она привезла вас, наспех перевязанного, да ещё в таком виде, как если бы вы поучаствовали в уличной драке. — Что-то вроде того, — коротко ответил Спартанец. — Да? — хмыкнул мужчина. — И что, можете поделиться чем-нибудь касательно итога? — В следующий раз переложу такое удовольствие на полицию, — спокойно, разве что не пожав плечами, прохрипел Шестой, вызвав умеренный и добрый смех со стороны медика. Однако сразу за этим пациент закашлялся, отчего доктор поспешил его успокоить. — Тише-тише. Наверное, очень мудрый вывод после получения столь интересного опыта. Прошу потерпеть, сейчас будет немного щипать… 312-й ничего на это не ответил. Ему, Ичике, было спокойно как никогда прежде: его врачевал хороший специалист и ему повезло обратиться к правильным людям. И он больше не ощущал в себе былой тяжести. Сейчас влезание в ту яму и некоторые моменты его «самоэвакуации» оттуда представлялись ему необычайно необдуманными и глупыми, местами настолько, что лейтенант сам себя не узнавал. Но… Это было сейчас. А тогда всё было по-другому, и он сам был другим. Ему было нужно сделать то, что он сделал, чтобы измениться, понять себя, возможно. Почувствовать собственную цельность. И перестать воспринимать собственную жизнь как клетку. Хотя, надо признаться, в некоторых местах можно было сработать лучше. Нет, не так: можно было сработать грамотно. В то время как он, Шестой или Ичика, или кем он тогда (именно тогда) точно был, сработал безграмотно. Сказывалась нестабильность, каждый миг в той заброшке на самом деле представлял собой неистовую борьбу с собственным я. Но... По крайней мере он не лишился кое-чего другого в критический момент: решимости. Началось наложение новых повязок. — Что ж, столбняк вам теперь не угрожает уже точно, однако с активным образом жизни тоже придётся завязать. Пока что. Надеюсь, на стенку от такого не полезете? — Не полезу. Б312 не врал ни себе, ни врачу. Хотя новый период восстановления будет по-своему тяжёлым, парень постарается совладать с собой, потому что теперь у него есть причины.***
Открыв дверцу машины, Ичика осторожно сел на заднее сидение, где тут же пересёкся взглядом с Даном. Молодые люди ничего друг другу не сказали, и Шестой захлопнул дверь, молчаливо уставившись на женщину, сидевшую за рулём. Рен Готанда, которая смотрела куда-то вперёд и постукивала пальцем по «штурвалу», будто и не заметила севшего в автомобиль подростка. Спустя минуту с лишним она с запредельным спокойствием спросила: — Оримура-кун, не хочешь ли ты объясниться касательно произошедшего? Не подавая голоса, Дан посмотрел на друга. Атмосфера в салоне царила напряжённая, тем неменее Ичика не только не вздрогнул, но ещё и осмелился посмотреть женщине в глаза через зеркало заднего вида. — Я считаю, что обязан это сделать, Готанда-сама, однако имею встречный вопрос: действительно ли вы готовы выслушать меня? Прошло несколько секунд, и Рен Готанда обернулась к подросткам. Выражение лица у неё было такое, что Дану тут же захотелось заняться разглядыванием улицы за окном и сделать вид, что его вообще здесь нет. В Оримуре, однако, не виднелось ни намёка на робость. Только короткий кивок свидетельствовал о том, что он принял этот жест со стороны Рен. — Этой ночью я приполз к порогу вашего дома. Весь в крови, при дубинке и фонаре. — Укус, колотое ранение, порез на лице, плюс множество синяков и ушибов, — ровным голосом огласила список женщина. — Ввязался в уличную драку? Сдурел? Что ты вообще делал ночью на улице? — Вы спасли мою жизнь, — не менее спокойно сказал 312-й. — И за это я буду вам должен. И всё же, я прошу, чтобы вы не задавали вопросы, на которые я и так отвечу. Я ходил и думал о жизни. И уже пришёл к достаточно хорошим выводам, собирался идти домой, но тут… Я проходил мимо одного переулка и увидел, как какой-то парень подозрительно озирается по сторонам. Когда заглянул по любопытству в мусорный бак, меня обдало вонью. — Немудрено. — Не мусорной вонью, Готанда-сама, — пояснил Спартанец. — Это был запах разложения. Я вскрыл мешок, и обнаружил далеко не ветчину и свинину. В тот момент все мысли о хорошем как ветром сдуло из моей головы. Сейчас я понимаю, что стоило бы просто позвать полицию, но тогда я не был способен переложить это на кого-либо другого, тем более, что не взял телефон. Я шёл за тем парнем по следам. Дошёл до одного из заброшенных отелей где-то… в районе Акито-но. Недалеко от пляжа. Там нашёл ещё троих — это было их логово. И пленную. В ответ на требовательно-вопросительный взгляд матери заговорил Дан: — Накано Шизука. Девочка из нашей школы, мам. Пропала в этом месяце. Женщина снова посмотрела в упор на Ичику. — И ты потащился туда? — с осуждением спросила она. — Один? А если бы ты умер? Б312 отметил про себя, что мать Дана определённо заставляет его испытывать некоторое уважение. Ему нравилась та строгость и сталь, с какой она вытряхивала из него информацию в сочетании с воспоминаниями о её домашней нежности. — Я чуть не умер, Готанда-сама, — спокойно, но отнюдь не безразлично ответил Шестой. — Однако хочу обратить внимание на то, что произошло это не в первый раз. Несколько секунд было дано Рен на то, чтобы понять, о чём говорит этот горе-мальчик. В глазах её мелькнуло осознание, и она чуть кивнула. — Мне тяжело объяснить, но после травмы я никак не мог оправиться психологически. Не чувствовал себя ни живым, ни мёртвым. Боюсь, что мне просто было нужно то, что я сделал. И я понимаю, что просить глупо, но я прошу понять. Потому что только теперь я почувствовал, что я здесь. Что я нужен. Вам знакомо такое? Дан наблюдал за тем, как Рен и Ичика некоторое время глядят друг другу в глаза. Может быть, для Спартанца ответ был неожиданным, однако сам сын бывшего врача всё понял. — Знакомо. Так почему не вызвал скорую и не дождался полиции? Я так понимаю, что до нас ты добирался своим ходом. — Да. Именно потому, что, как уже сказал, почувствовал себя совершенно иначе. И я не хотел, чтобы мою жизнь потом осложнил такой момент. Могли последовать какие-нибудь разбирательства. — А смерть, значит, тебе бы жизнь не осложнила? А о сестре ты не подумал? Ичика промолчал. — А если бы ты у нас дома прямо скончался, не подумал? Впервые за всё время взгляд 312-го на секунду метнулся куда-то вниз. — Я бы дождался помощи, если бы не было поздно: из тех четверых уже никого не осталось. Теперь вы понимаете, чего именно я опасался? В салоне установилась тишина. Подумав немного, Рен отвернулась и откинулась на спинку кресла. С её места раздался тяжёлый вздох. — Я не знаю, как ты будешь объясняться перед сестрой, — протянула Рен, массируя глаза рукой. — Ты вообще осознавал, что делаешь? — Трудно сказать. Как будто не я был. — Ты ходишь по невероятно тонкому льду, молодой человек… — после этих слов была взята пауза. Потом женщина резко убрала руку от лица, продолжив смотреть вперёд. — Значит так: ты у меня на балансе. Больше чтобы даже не думал влезать в подобное, ясно? — Есть, — коротко отозвался Шестой. — Буду стараться. — Но помни: если лёд треснет, ничего хорошего тебя ждать не будет. Пожалуй, хватит с тебя на сегодня. Со стороны Дана послышался облегчённый вздох. — А Вы, молодой человек, рано расслабляетесь, — со скрытым ехидством протянула Рен. — Чтоб ещё раз оставил своего друга одного... — Клянусь-клянусь, больше такого не будет, — поднял руки в примирительном жесте её сын. — Вот и хорошо, — в кои-то веки вымученно улыбнулась мать. Через некоторое время автомобиль тронулся с места. Готанда-старшая кое-чего так и не сказала, хотя это сыграло важную роль в исходе разговора: местами, она понимала влипшего в тёмную историю парня куда глубже, чем можно подумать на первый взгляд. Однако Спартанцу об этом, во многом, остаётся только догадываться.***
Когда автомобиль подъехал к дому Оримуры, первыми вышли Рен и Дан, чтобы помочь Ичике выбраться и дойти до дома. Стоило открыть двери и перешагнуть порог дома, как Шестой поневоле замер, разглядывая прихожую дома так, словно видел её впервые или… после долгого отсутствия. Впрочем, долго не задерживаясь, все отправились в гостиную, практически ничем не отделённую от кухонной зоны. И Оримура-младший почти на автомате предложил всем чаю. В ответ на это, однако, его лишь поспешили усадить на диван от греха подальше. — Хорошо, что сегодня воскресенье, — протянул Дан, зевая. — А то бы прогул вышел неслабый. Как бы прослушав, что вообще сказал Дан, Б312 непривычным для себя образом откинулся на спинку дивана, осматриваясь. Похоже, пространство дома перестало давить на него своей пустотой. Пальцы руки осторожно прошлись по мягкой поверхности зелёного дивана. Тепло… Тем временем, стоило Рен Готанде добраться до кухни, как сразу стало видно: настоящая мать. За несколько секунд сориентировавшись в сердце чужого дома не хуже, чем боец орбитального десанта на задании, она заправским движением выставила перед собой кружку, закинула туда пакетик чая, и залила кипятком из термопота. Скоро напиток был подан главному страдальцу, за что Спартанец коротко отблагодарил женщину. Дан хотел кое-что сказать, но мать, похоже, уже предугадала ход его мыслей. — Ты можешь и сам себе налить, — со вздохом, но, что удивительно, уже мягко протянула она. Успевший набрать воздуха в лёгкие, сын тут же шумно выдохнул, помедлил немного и направился на кухню. Вернулся он с двумя стаканами чая, за что мать его поблагодарила. Отпив немного, Рен подошла к Оримуре и потрогала его за лоб. — Стоит быть осторожнее, потому что, ко всему прочему, не хватало ещё заразы какой-нибудь подхватить, — недовольно проговорила она. — Пролежал бог знает сколько в ночь под дождём и промок до нитки. Не забудь, кстати, что одежду тебе одолжил Дан. Ичика только поднял руку в жесте понимания. — С тобой сможет посидеть сестра, Ичика-кун? Оримура отрицательно мотнул головой. — У неё важная работа. Рен Готанда, сложив руки на грудь, призадумалась. — Дан, — она обернулась к сыну. — Как ты смотришь на то, чтобы составить своему другу компанию на временное проживание? — Э… — лицо парня отражало крайнюю озадаченность. — Х… Хорошо… — Дан? — В смысле, можешь положиться на меня, Ичика! — немедленно разыграл из себя готового ко всему молодца Дан, ударив кулаком в ладонь. — Вы уверены? — Даже не спрашивай. Где-то полминуты Б312 переводил взгляд с друга на его маму, оценивая ситуацию. На самом деле, ему это было непривычно и неудобно. Он только сейчас почувствовал разницу между тем, когда ты просто исполняешь распоряжения врачей в больнице (и это всё подчиняется конкретному порядку) и… тем, когда определённые люди делают это абсолютно добровольно и сами всё придумывают. Он пришёл к ним, доверив свою жизнь. Сейчас, спасши его, они решили на этом не останавливаться, что для суперсолдата представлялось необычным. Однако в данный момент, если он хоть что-то во всём этом смыслит, ему остаётся только одно: согласиться с ними во всём. Потому что он им глубоко благодарен и даже больше — он обязан им тем, что вообще сейчас сидит здесь и дышит. А ведь мог так и слечь где-нибудь там, на улице, захлебнувшись дождевой водой в придачу ко всему. Ему нужно было сказать пару важных слов. — Готанда-сама, Дан, — он серьёзно посмотрел на обоих. — Я… Возможно, что мать семейства сейчас бы его прервала. Или внимательно выслушала бы те слова вместе с сыном. Но случилось нечто такое, чего не ждал никто: все услышали как открывается входная дверь. Замерев, все синхронно повернули головы в сторону прихожей, откуда уже донёсся знакомый лейтенанту голос: — Ичика, я дома! Нельзя сказать, что Чифую застигло врасплох наличие гостей дома, поскольку она ещё на входе заметила чужую обувь. Их она собиралась поприветствовать в штатном режиме, но стоило ей перейти в гостиную, как слова забылись сами собой. На лице девушки не дрогнул ни один мускул — она лишь молчаливо воззрилась на успевшего встать брата с перемотанной бинтами головой, повязкой на шее и побитым лицом. — Здравствуй, сестра, — тихо сказал Шестой. Он понимал, что наступил наиболее тяжёлый момент из всех.***
Выйдя из дверей дома, Рен временно обосновалась во дворике, поглядывая на всё ещё пасмурное после ночной грозы небо. Воздух сочился запахом влаги и чистоты от прибитой к земле пыли. Женщине хватило всего одного взгляда на старшую сестру Ичики-куна, потому она если и не знала наверняка, то, по крайней мере, догадывалась о том, какая буря была скрыта под маской ледяного спокойствия Чифую-сан. Ей легко было её понять, учитывая сложную ситуацию, в которой пребывало семейство Оримура: пропажа родителей неизвестно куда и неизвестно зачем, необходимость как-то выживать и… Рен посмотрела на своего сына, вышедшего за ней следом, и незаметно улыбнулась. Да, она понимала, и все прочие слова представлялись сейчас излишними. Женщина обратила внимание на то, что Дан зачем-то достал телефон и увлечённо начал в нём копаться. Зная привычки сына, Рен могла с уверенностью сказать, что он лезет в интернет. — Что-нибудь интересное или просто отвлекаешься? — Да… — на секунду оторвав глаза от экрана телефона, Дан замялся и обдумал, как бы ему объясниться. — Ищу кое-что на всякий случай. — Хм. На этом Рен Готанда скрестила руки и утратила интерес к занятию сына. Сейчас её куда больше волновало то, что происходит внутри дома, хотя она и не сомневалась в том, что родственники найдут друг с другом общий язык. Вопрос только в том, с какими трудностями это будет сопряжено… — Мам?.. — Дан неуловимо изменился в лице. — Мм? Что, сынок? Тот молчаливо протянул ей телефон с заголовком какой-то новости в интернете. Вчитавшись, женщина уже с куда более заинтересованным видом подошла к сыну, дабы прочесть новость вместе.***
Послышалось лёгкое постукивание носком туфли по полу. То был отголосок ужасного урагана, бушевавшего внутри Чифую за печатью сдержанности. Её брат стоял всего в нескольких шагах от неё, разукрашенный как ёлка в новогоднюю ночь, или как неудачно загулявшийся парень на тот же праздник. Его внешний вид буквально кричал о том, что требуется отдых, немедленно, прямо сейчас, но… Вместе с тем, в нём как будто прибавилось некой прямоты. «Зла ли я сейчас?» — мысленно задала себе вопрос Чифую. Задала, потому что в настоящий момент ей как никогда прежде было необходимо знать ответ. Потому что если зла, то заранее нужно приготовиться сдерживать себя. Ибо если ей дорогой брат сейчас изволит ещё и сморозить какую-нибудь глупость, за этим последует очень печальный итог. Да, она была зла. Она смотрела на неведомо где обзаведшегося свежими травмами Ичику, и жгучая злость у неё перемешивалась с горечью недоумения. Ей просто представить трудно, что могло послужить причиной такого внешнего вида Оримуры-младшего! Пришлось затратить 10-15 секунд на выравнивание дыхания, прежде чем нарушить эту гробовую тишину: — Итак, чурбан, ты ведь не умудрился опять угодить под машину? Она словно в зеркало смотрелась: Ичика против обыкновения являл собой образец выдержки и не поддавался давлению. — Нет, — резанул по уху ровный, но при этом неестественно сиплый голос подростка. Краткость ответа вкупе с обнаружением нового недуга ничуть не прибавляли инструктору из Небесной Академии настроения. — А что тогда? Ты упал с лестницы? Поскользнулся в ванной? Почему я вытягиваю из тебя ответы? Её тон становился всё более резким, приобретая нотки обвинения. В лице Оримура-младший никак не изменился, и лишь в глазах девушка уловила какой-то странный, незнакомый доселе блеск. Он медленно поднял опухшую и исцарапанную левую руку. — Сестра Чифую… Я подрался. Чифую лишь моргнула. — С кем и за каким чёртом? — Да так, — тут лица парня, серьёзного и сосредоточенного, неожиданно коснулась… улыбка? — Нарвался в темноте. — Договориться или не ходить по темноте, значит, было нельзя? — спросила девушка, внутри, однако, немного расслабившись. Она устало потерла переносицу. — Напомни, болван, кто говорил мне, что я могу ни о чём не беспокоиться, оставляя тебя здесь одного. — Случайно вышло, — пожал плечами и тут же поморщился от боли Ичика. Следующую минуту они просто стояли и смотрели друг на друга. И вдруг улыбнулась сама Чифую, а черты лица её сгладились. Оримура видела, что её брат юлит вокруг да около, но это почему-то не злило её. Напротив… Она, наконец-то, узнавала своего Ичику. После почти целого месяца беспокойств и ожиданий, девушка просто вернулась домой, и это на самом деле было всё, что ей нужно. С самого момента ДТП её преследовал непреодолимый страх, что это конец, что с её братом случилось нечто непоправимое. Нечто, что сломало ему жизнь. А Ичика был практически всем, что у неё есть. У неё в принципе не было другой семьи кроме него. Явно вводя брата в недоумение, сестра неожиданно быстро подступила к нему, чуть посмотрела и… обняла. Тот, будучи взятым врасплох, по-видимому, вздрогнул, и едва успел что-то сказать. Он просто впал в ступор, расставив руки в стороны и знакомясь со странными ощущениями. Но, в конце концов, в голове Б312-го пробежала одна более-менее связная мысль: «Т… Тепло». Ему было тепло: руки Чифую крепко и в то же время без всякой боли (учитывая ранения) обхватывали его спину, боком своей головы же она касалась его головы. Он чувствовал запах её волос, приятный и родной. Сердце застучалось не менее быстро, чем при боевом стрессе, и Спартанец просто не знал, что ему делать. Отученный, отвыкший, забывший, что это такое… тепло другого человека. Карие глаза с тяжестью моргнули. Перед мысленным взором пронеслась случайная цепочка ассоциаций: последние касания Спартанецев друг к другу перед неотвратимым мигом смерти, с каждым — своё; редкие контакты с другими не-Спартанцами между заданиями; лагерное братство, заменивший отца куратор… дом. Воспоминания выстроились перед суперсолдатом своеобразной дорожкой, приведшей его во вроде бы уже давно забытое место. Домой. Чифую едва сжала объятия ещё крепче, ничего не говоря, и, похоже, ни о чём не думая. Всё это, начиная запахом и заканчивая мельчайшей пылинкой, пролетевшей мимо взгляда Шестого будто в один момент ударило по его сознанию! — Мама? — мальчик осторожно развернулся в сторону дверей. — Папа?.. Страшный грохот внезапно ударил по ушам, сотрясая всё вокруг, и заставляя едва не умершего от страха 312-го пошатнуться и закрыть уши. Послышался вой сирен и панические крики людей. Дверь затрещала и начала плавиться, покрывшись яркими оранжевыми пятнами. Тяжёлый ком стоял в горле, не давая продохнуть. — Мама, папа! — не выдержал и прокричал ребёнок в закрытую дверь. Пересиливая оцепенение, Спартанец медленно начал придвигать руки к спине обнимавшей его девушки, ощущая как с каждым сантиметром его сердце бьётся всё быстрее и быстрее. — Ичика! Чьи-то крепкие и в то же время нежные руки обхватили ещё маленького 312-го за плечи. Пальцы аккуратно коснулись грубой, но тёплой ткани чёрного пиджака. Шестой обхватил сестру и резко замер, не веря себе и не веря тому, что это правда. Он дома, он живой, он… вернулся. После всего. Какие-то совершенно новые эмоции захлестнули его с головой, словно продолжение того убийственного уличного ливня, отголоска Стикса. Однако вместе с тем это не губило его — это будто оживляло его после всего, давало ощущение достижения чего-то. Пусть лейтенант и захлебывался от этого, но в кои-то веки он был рад тому, что захлебывается. — Больше так не делай, — тихо произнесла ему на ухо Чифую, потрепав за затылок, — дурак. — Хорошо, сестра, — прохрипел Б312, постаравшись вложить как можно больше теплоты и признательности в свой глухой сорванный голос. Чифую обнимала его, чётко осознавая, что обнимает именно своего брата, а не кого-то другого. Это был Ичика, что бы с ним не произошло и как бы он не изменился. Шестой же стоял и просто чувствовал тепло. Но, вместе с этим, он чувствовал, что, наконец-то, жив и что ему не хватает тепла, как не хватает самой жизни. Ему хотелось жить.***
Дан, привезённый своей мамой уже вечером, когда Чифую снова исчезла из дому, доверив брата семье друга, уже успел разложить свои вещи и спустился на кухню с целью чего-нибудь перекусить. Честно, он испытывал необычные ощущения от смены обстановки: нет беспрерывного контроля со стороны старших, в чужом доме царит непривычная уху парня тишина — всё это придавало ему какое-то чувство вольности! И, вместе с тем, появлялась какая-то особая ответственность, которая отнюдь не портила общего впечатления, а даже как-то обостряла это чувство. Только он да его друг, и этот дом. Хотелось бы, конечно, чтобы обстоятельства были менее мрачными, но после пережитого напряжения Дана как будто отпустило. И парень уже не мог солгать себе, сказав, что задумка с временным проживанием на пару с Ичикой была ему абсолютно безынтересна. Тем более, ему теперь куда легче было обдумать ту тайну, которой друг с ним неожиданно поделился. Ведь Готанда поклялся ему в том, что он будет хранить этот секрет вместе с ним… Как брат. К своему удивлению, парень обнаружил Оримуру сидящим внизу за столиком у окна. Тот старательно выводил что-то карандашом на листе бумаги формата А4 перед собой, чем заинтриговал Дана. — Чем маешься? — задал вопрос проходивший мимо Дан. Ответ последовал не сразу — сначала Ичика что-то дочертил и дописал на листе, и лишь после этого поднял на него свои глаза. — План действий на предстоящее время. Вот чего Дан не ожидал, того не ожидал. Забыв о том, что он держит холодильник открытым, красноволосый парень перевёл на друга полный недоумения взгляд. — Типа как боевой? — … Оримура просто смотрел на Готанду, ничего не говоря. Ни в глазах, ни в лице не отразилось ни намёка на то, о чём он думал, и Дану стало от этого как-то не по себе. — Извини, старик, я просто пошутить хотел, — парень поспешил отвернуться, после чего взял пакет молока и захлопнул дверцу холодильника. 312-й тоже вернулся к своему плану, однако вместо того, чтобы продолжить писать то, что писал, он лишь посидел ещё с минуту, ничего не делая. Потом посмотрел за окно. На улице как раз вечерело, и выглядело это достаточно красиво, что Шестой отметил с некоторым удивлением. — Я понимаю, — просипел офицер. — Просто затрудняюсь ответить. Когда на стол что-то аккуратно поставили, он обернулся и воззрился на стакан молока, подогретого Даном. — Не морочь себе голову, старик. Это для горла. Чуть замешкавшись, Б312 кивнул в знак благодарности. Спустя некоторое время он дописал последний пункт: «Дальнейшие планы: провести разведку». Всё выглядело безукоризненно чётко, и только где-то в углу, на условно выделенных полях виднелась небольшая закорючка, отдалённо напоминавшая орлиный силуэт.***
По дороге до кабинета класса в сторону Ичики и Дана (главным образом в сторону Ичики) успели бросить с десяток косых и не очень взглядов. Когда парень из 2Б вернулся из больницы, все, в принципе, знали, что ему просто не повезло подвернуться под колеса автомобиля, но сейчас, когда он уже, казалось бы, выздоровел, он внезапно заявился даже в ещё более нелицеприятном виде, чем прежде. Ни у кого даже слов не было на этот счёт. И только когда парни переступили порог своего класса, царивший там гомон на мгновение стих, скоро сменившись рядом шепотков, шокированных вздохов, а где-то и недовольных насмешек. — Ты, что ли, под грузовик теперь попал, Оримура, — фыркнув, спросил с места Ямадзаки, окруженный своей компанией. — Ответ отрицательный, — резко ответил Ичика, ставя портфель за стол и поглядев на одноклассника из-за плеча. — Грузовик попал под меня. Готанда напряжённо молчал до последнего момента, настороженный таким вниманием со стороны окружающих, однако когда его друг снизошёл до такого ответа, даже члены команды Ямадзаки отдали должное чужому остроумию и уверенности. «А говорил, что затрудняешься», — подумал про себя Дан. Ямадзаки, посверлив «бегуна» взглядом, хмыкнул. — Тогда я надеюсь, что у водителя была страховка. На этом лишние разговоры закончились, а Дан смог окончательно успокоиться, подивившись тому, как ребята примирились. Когда в класс зашла учительница, времени на посторонние раздумья совсем не осталось, и пришлось заняться уроком. Лишь 312-й, слушая вполуха, позволил себе посмотреть за окно. Сегодня он вдохнул полной грудью. Несмотря на никуда не ушедшие барьеры, ему стало как-то легче в общении с этими чужими ему людьми.***
С привычной осторожностью толкнув дверь в сторону, Шестой тихо перешагнул порог комнаты. Своей комнаты. Спартанец легко вышел в центр, разве что немного косясь в сторону окна, и осмотрелся. В принципе, жить можно, но… Развернувшись, 312-й прикрыл дверь опять, и вниманию его предстал игнорировавшийся ранее плакат, посвящённый неизвестному для него творению японских мультипликаторов. Серьёзно, это не вызывало у него даже смутных воспоминаний, впрочем до сих пор принципиально не мог понять, как это происходит. Медленно рассматривая половину метра за половиной (сказывались малые размеры комнаты) и делая мысленные пометки, Оримура остановил свой взгляд на шкафу. Он едва заметно склонил голову набок. Только сейчас пришло понимание того, что с момента «возвращения» Ноубл-шесть так ничего там и не разбирал. Ичика подошёл и аккуратно раскрыл дверцы. Да, одежду он оттуда брал, однако содержимое в точности не узнавал. От располагавшейся вверху полки и примостившейся под ней вешалки для плечиков с одеждой взгляд скользнул вниз — к куче каких-то коробок и мешков. Спартанец плавно опустился на корточки, и принялся за обследование «своих» пожитков. Коробки с обувью, коробки с какой-то макулатурой, коробки с… чёрт знает чем. Суть в том, что добравшись до угла, и, заметив там какой-то продолговатый свёрток, Шестой замер. Он ещё не знал наверняка, что внутри, тем не менее в мыслях уже проскочила догадка. Пальцы аккуратно коснулись свертка, Спартанец как бы на ощупь пробовал определить содержимое. Там было что-то твёрдое. Невольно испытывая странную, вроде бы ничем не мотивированную неуверенность, парень медлил. Ему казалось, словно что-то зашевелилось у него внутри. Причём не в смысле памяти, а именно… внутри, где-то у сердца. Однако, взяв себя в руки, он всё же вытащил таинственный предмет на свет и, взвесив в руке, хмыкнул. Весило неслабо, и в юноше с каждой секундой оставалось всё меньше сомнений, сменявшихся непонятным трепетом от ожидания. Лейтенант чуть потянул за чёрный, местами посеревший от пыли шнурок, которым был обмотан чехол. Миг и мягкая белая ткань с лёгким шорохом падает на пол… — Ты ходил на кэндо. — Господи, ты думаешь, я их деревянным мечом избил? Ладонь крепко обхватила шероховатую рукоять из дерева. Кончик деревянного клинка взметнулся вверх, а «лезвие» повернулось к лицу Спартанца. Он практически не думал о том, почему так сделал — у него просто сложилось ощущение правильности собственных действий. «Помнится, я сказал, что не помню, чему нас обучали на кэндо», — пронеслось у него в голове. Рукоять снова прокрутилась уже между двумя ладонями: одна легла под гардой, а другая — около навершия. Развернувшись, офицер выпрямил корпус и выставил вперёд правую ногу. Боккен был выставлен по центру. Перед мысленным взором выросла тень невидимого соперника. Удар! «Голова», — в короткой паузе проанализировал 312-й. Удар! «Плечо», — новая отметка. Удар! «Предплечье». Стоп. Хотя лейтенант старался особо не размахиваться, у него всё же побаливали некоторые места. Не стоило перенапрягаться, да и… Многого он не помнит. И всё же, это было своеобразным открытием для Спартанца: навыки отсюда, отдававшие не войной, а… чем-то мирным. Покоем… В то же время его несколько удручило то, что эта вещь была найдена в дальнем тёмном углу. Даже не так… Его это неприятно покоробило. Опустив боккэн, Оримура снова завернул его в материю, но на сей раз не стал плотно завязывать и прятать, напротив — тренировочная «деревяшка» была положена возле футона со свёрнутым на нём одеялом. Офицер продолжил ревизию имевшихся у него-Ичики запасов вещей. Всё же, раз это его комната, надо придать ей соответствующий вид.***
Сакачи смерил Ичику недовольным взглядом. Очень недовольным. И, как бы в довесок к этому, издал протяжный стон, свидетельствовавший о его негативном мнении касательно нового состояния ученика. — Оримура, ты же только начал поправляться! — возмутился физрук. — Что с тобой теперь случилось? Почему на тебе следы драки? — Хулиганы, Сакачи-сан, — невозмутимо ответил Б312. — К сожалению, они были слишком неадекватны. — Да, — с мученическим вздохом протянул мужчина и устало потёр переносицу. — Такими темпами ты ещё нескоро восстановишься… Я надеялся, что ты проявишь интерес к грядущему соревнованию, но теперь тебе придётся пока забыть об этом. Шестой выдержал паузу, в который раз обдумывая новые мысли. Но он всё же прервал тишину. — Сакачи-сан, разрешите вопрос? — М? — похоже, физрук всё ещё был несколько расстроен. — Да, говори. — Вы можете посоветовать какие-нибудь секции рукопашного боя на будущее? — Хм? Вот теперь расстройство сменилось задумчивостью. Сакачи почесал понемногу обраставший щетиной подбородок. Если так посудить, то настрой ученика ему нравился.***
Сидя в мягком бежевом кресле, Б312 молчаливо смотрел на человека, сидевшего за столом напротив. Тот изучал его взглядом в ответ. «Имидзаки Х.» — гласила табличка на столе мужчины, являвшегося психологом и владельцем кабинета, вдобавок. Вот она, «материнская забота» Рен Готанды. Впрочем, лейтенант не удивлялся тому, что под конец недели его «неожиданно» решили сводить на приём, напротив, он даже оценил это с положительной стороны. Оримура понимал, что находится сейчас на особом учёте и нужно постараться, очень хорошо постараться, чтобы с него уйти. Потому он постарается. — Начнём? — спросил, наконец, психолог. Шестой немного подумал, прежде чем ответить. Но, в конце концов, лёгким кивком дал мужчине понять, что он готов. — Я вижу, что вы очень серьёзный молодой человек, Оримура-кун, — протянул психолог, лицо которого украшала аккуратная борода с проседью. — Поэтому говорю прямо: Рен Готанда является моей хорошей подругой, мы с ней старые знакомые. И она доверилась мне. Потому вы тоже можете довериться мне. — Задавайте конкретные вопросы, Имидзаки-сан. Судя по секундному изменению выражения лица Имидзаки, ему это показалось достаточно резким. Однако, в тот же миг губы его растянулись в доброй улыбке. — Вы, похоже, считаете, что я просто обязан вытянуть из вас всё, что нужно, невзирая ни на что? Этот вопрос, в свою очередь, ввёл в недоумение 312-го, который пока ещё не делал слишком далеко идущих выводов. — Я не умею завязывать разговоры, Имидзаки-сан, — как мог, пояснил Спартанец. — Потому счёл, что в этом лучше положиться на вас. Психолог ничего не ответил, и о чём-то задумался, сложив руки вместе. Пока что беседа никак не складывалась: к посетителю было тяжело найти подход. Однако задерживаться тоже не стоило. — Что ж, если так, то приступим, — усмехнулся мужчина. — Оримура-кун, что бы ты мог сказать о последнем временном отрезке своей жизни? Ему пришлось подождать, пока Оримура обдумывал ответ. — Это было нелёгкое время, поставившее меня перед трудными вопросами, — необычайно (для первых минут знакомства) развёрнуто ответил юноша, глядя психологу в глаза. — Я смог на них ответить. — И что же это за вопросы? — Касаются жизни. — Это серьёзная тема, — согласился Имидзаки. — Не всякому удаётся найти свой ответ. — Верно. — И как тебе твои ответы? — Их разделит не всякий, — уклончиво сказал Оримура. — Но мне это помогло.***
Хояо Имидзаки задумчиво смотрел на стопочку оставшихся у него на столе листков, сложив руки в замок у рта. Линзы очков зловеще поблескивали при свете настольной лампы. Вопреки концу рабочего дня, он пока оставался в кабинете. Раздался мягкий стук, и, в ответ на дежурное «войдите», в кабинет заглянуло лицо знакомой психологу женщины. Он тут же улыбнулся. — Проходи, Рен, я ждал. — Снова здравствуй, Хо-кун, — улыбнулась в ответ Рен Готанда. — Пил чай? — Магазинная гадость, — едва нахмурился мужчина. — Ты же знаешь, что после чая одного моего друга весь этот крашеный кипяток теряет вкус. — О да, я понимаю, о чём ты. Что ещё за вечер было нового? — Стараюсь помогать людям чем могу, — махнул рукой бородатый мужчина, волос которого уже коснулась седина. — Что сегодня подавали в ресторанчике? — Вьетнамский суп фо. — М-м-м, — психолог чуть зажмурился. — Жаль, что я сегодня был занят. — Приходи как будешь свободен, я рада друзьям у себя за столом. Что же можешь сказать об Ичике? — Хороший парень. Учитывая даже в общих чертах то, о чём ты мне рассказала, он держится на удивление хорошо. Похоже, он перестал задаваться лишними вопросами, что, как ты знаешь, умеют не все. К сожалению, не все. — И? Стоит чего-нибудь опасаться? Хояо только пожал плечами. — Просто дай ему время. Он сам хочет со всем разобраться. Тем более, если я не ошибаюсь, а я в таких случаях не ошибаюсь, у него есть стержень. По крайней мере, с некоторых пор есть. Ну, а на этом мне больше нечего сказать. Приглядывай за ним, но и не мешай проявлять себя - ему это принесёт только вред. — Спасибо, Хо, я это очень ценю. Рен склонила голову в знак почтения, чем вызвала новые искорки доброго смеха в тёмно-карих глазах Имидзаки. — А я ценю твоё доверие, Рен-тян, — он склонил голову в ответ. На столе же, из-под кипы листков выглядывал рисунок с силуэтом чего-то тёмного, похожего на череп.***
Под размеренные звуки шуршания кистей и бумаги учитель по рисованию Фумецу проходил между рядами парт, наблюдая за тем, как ученики 2Б класса постигают правила перспективы. В основном этот достаточно молодой ещё мужчина был доволен процессом. Однако вид некоторых подопечных не вызывал у него ничего, кроме тяжёлого мысленного вздоха. А некоторые, напротив, вызывали лёгкую улыбку на его лице. И, что оказалось для него совершенно неожиданно, в число этих некоторых начал понемногу затёсываться юноша, до этого в принципе ничем не привлекавший к себе внимание учителя по рисованию, которого когда-то глубоко тронула за душу стезя художника. Вдруг Фумецу задержался за спиной темноволосого парня, бинты на шее которого с некоторых пор часто приковывали к себе чужое внимание. Следом за этим, цепкий взор карих глаз учителя переместился на лежавший в стороне от основной работы листок с каким-то незаконченным тёмно-серым рисунком. Закончив обход, преподаватель вернулся к своему месту. Вскоре начался сбор работ. Когда подошёл ученик с перебинтованной шеей, и, что не менее заметно, небольшим шрамом над левым глазом, Фумецу незамедлительно обратился к нему: — Оримура, задержись немного. Нельзя точно сказать, о чём подумал парень, тем не менее в его глазах мелькнуло нечто похожее на удивление. Он кивнул и когда все разошлись на перемену, Фумецу решил немного с ним поговорить. — Заметил у тебя кое-что на столе, не относящееся к теме урока. Можешь показать? В ответ подросток почти ничего не сказал, хотя лицо его сохраняло всё то же серьёзно-задумчивое выражение. Он сходил к парте, и вернулся уже с тем самым листком. Фумецу взял чужой труд на руки, чтобы разглядеть поближе. — М-м-м, — такой была его первая реакция. — Всё достаточно размыто, но я точно различаю крылья. Это ведь твоё, я не ошибся? Тут сквозь тишину прорезался грубоватый голос парня: — Да. — Раньше ты не особо увлекался изобразительными искусствами, Оримура, — улыбнулся учитель. — Что-то сподвигло? Где-то с минуту Оримура молчал. А потом чуть кивнул. — Возможно. Будто опомнившись, Фумецу посмотрел на часы — надо было двигаться в другой класс да на другой этаж. Понимая, что разговориться не выйдет, он решил не медлить и сказал напрямую: — Следующий понедельник, четыре часа дня, третий этаж, класс 4Ц, заглядывай. Ну, а мне, увы, пора сматывать удочки. Бывай, Оримура-кун! На этом учитель весьма бесцеремонно сорвался с места и метнулся в коридор, не забыв напоследок бросить: — Понедельник, не забудь! Оставленный в раздумьях и не успевший даже попрощаться, Оримура ещё с минуту смотрел учителю вслед. Потом он снова обратил внимание на свой же рисунок, где виднелось что-то с широко распахнутыми крыльями и двумя большими чёрными провалами, напоминавшими глазницы черепа. Подросток неслышно вздохнул, и забрал лист.***
Фумецу сидел в кабинете 4Ц класса, где, однако, сам класс отсутствовал по причине окончания занятий. Тем не менее, несмотря на это, здесь всё же собралось сразу несколько учеников разных возрастных категорий. Учитель пока не начинал занятия, и всё поглядывал на часы, ожидая чего-то. Или кого-то. Наконец, послышался чей-то стук в двери, и все тут же повернулись в сторону входа. — Разрешите? — последовал вопрос. На щетинистом лице Фумецу заиграла улыбка. Из дверей на него смотрел Оримура. — А, Оримура, проходи! Ты очень вовремя. Ичика перешагнул порог, отметив про себя, что стулья почему-то выставлены полукругом, а парты отодвинуты в сторону. Пристальное внимание со стороны нескольких парней и девчонок его не сильно напрягало, зато видневшиеся под руками у некоторых записные книжки и планшетки с листами и карандашами окончательно уверили его в том, что это как-то связано с рисованием. — Бери себе стул и садись, — сказал Фумецу, по ходу дела, сам выдвигая стул так, чтобы сидеть с учениками лицом к лицу. — А вы, ребята, знайте: это Оримура Ичика, 2Б класс. Я предложил ему посетить пару наших сборов. — Это который ещё подрался с кем-то?.. — шепотом спросила у подруги одна девочка, но на неё в ответ шикнули. Б312 всё слышал. Но не обращал внимания — просто взял из-за ближайшей парты стул и присел с краю, поставив у ноги рюкзак. Потом он ещё раз оглядел присутствовавших, которые все как один, включая учителя, смотрели на него. — Представься, Оримура, — подсказал Фумецу. — Оримура Ичика, класс 2Б, — скупо произнёс всё то же самое, что и учитель, Спартанец. Мужчина только поджал губы, а кто-то из парней тихо вздохнул. — Нет, так дело не пойдёт, — уверенно сказал Фумецу, почесывая щетину. — Расскажи о себе! Оримура моргнул. — … — Эй, ну тебя долго ещё ждать? — недовольно поинтересовался кто-то. Шестой тут же нашёл интересовавшегося взглядом, заставив замолкнуть. — Ясно-понятно, — протянул учитель. — Тайм-аут! Начнём по новой, но перед этим… Аой! — Я Оой, — обижено отозвалась одна девчонка. — После прошлогоднего фиаско с синими красками ты Аой, — не подразумевающим претензий тоном ответил Фумецу, — покажи нашему новому другу как надо представляться! Светловолосая школьница просияла и, встав с места, с приветливой улыбкой оглядела присутствующих как бы в первый раз. — Я Юнинисита Оой! 3А класс, пришла сюда, потому что очень люблю рисовать и хочу уметь это делать хорошо. А ещё мне нравится знакомиться с людьми, у которых схожие интересы! — Спасибо, О-тян, садись. Оримура! — голос учителя неожиданно изменился и стал звонче, заставив Шестого как будто проснуться. — Понял, что имеется ввиду? Ощутив, как у него самого сердце начинает биться сильнее, 312-й почувствовал, словно вокруг всё как-то оживилось. Такая атмосфера, в целом, ему уже была по душе. За ответ он взялся уже с большим желанием. — Имя, принадлежность, цели и причины, — специально напряг для твердости голос Спартанец. — Краткое представление. — Уже лучше, мой немногословный друг, уже лучше! Так, ладно, народ, просыпаемся, сегодня затронем тему освещения! Оримура, можешь не переживать, для тебя это ознакомительное занятие, так что просто поглядывай по сторонам и мотай на ус. На лице Шестого мелькнула скупая усмешка. — Принято.***
Б312 сидел в зале, и вполуха слушал музыку через один наушник. На лице царило выражение предельной сосредоточенности, а в руках он держал планшетку с листом бумаги. Сначала поход к психологу, а теперь и внезапное знакомство со школьным кружком по рисованию заставили его задуматься. На минуту он замер, сверля исписанную карандашом бумагу взглядом и размышляя над чем-то. Когда Шестой спросил, что бы он мог попробовать нарисовать, Фумецу дал ему довольно странный, на первый взгляд, ответ: «А ты постарайся нарисовать своё впечатление от чего-нибудь». Для офицера, привыкшего к конкретике, это был на самом деле не лучший совет. Однако он почему-то понимал, что не хочет дальнейших объяснений. Ему хотелось понять самому. И попробовать. Прошла одна секунда, две, три… После совершенно обескуражившей Спартанца пустоты в голове пришла неожиданно свежая мысль: что если обратиться к памяти о чем-то необычном из «прошлой» жизни? Лейтенант, тут же ухватившись за это как за глоток воздуха, принялся старательно перебирать воспоминания на предмет подобного. Впечатление. Каким оно может быть? После продолжительного бездействия, карандаш в пальцах вдруг сделал пару резких росчерков и… Ничего. Оримура снова опустил карандаш, и вынул из уха капельку наушника. А потом и вовсе смял лист, поднялся с дивана, и выкинул неудачное творение в мусорку. Планшетка с карандашом были отложены на стол, а сам парень посмотрел за стекло, где уже стемнело. Он простоял так ещё несколько минут, чувствуя нечто похожее на досаду и всматриваясь в зеркало. Как-то неожиданно его внимание привлекли собственные волосы.***
Пришёл день избавления от перевязок. Бинты неприятным образом отлипли от кожи на шее сзади… Потом освободился торс. Выпрямившись, Ичика вздохнул поглубже. Рен обошла сидевшего на столе парня по кругу, окинув придирчивым взглядом, пока врач делился выводами. Глаз тут же зацепился за 6 маленьких рубцов с одной стороны от позвоночника и 6 — с другой. Спереди же, чуть пониже грудной клетки, виднелся шрам от колотой раны. — Следы, увы, останутся, — констатировал друг Рен. — Однако для шеи можно попробовать носить длинные волосы. — Спасибо, — коротко сказал Шестой.***
В тот же день, чуть позже, 312-й зашёл в санузел, где встал перед зеркалом, разложив на раковине принадлежности для стрижки волосы. Взяв машинку в правую руку, он посмотрел в глаза своему отражению. Во взгляде читалась неуверенность. «Точно стоит это делать?» — спросил себя Оримура. После секундных размышлений палец щёлкнул переключателем, и послышался вибрирующий звук заработавшего устройства. Взгляд из неуверенного превратился в решительный. «Точно стоит», — сказал себе Спартанец, и машинка с мягкой щекоткой коснулась правого виска, а в раковину полетели первые волосы.***
Коридоры школы уже были озарены лучами утреннего солнца. Ученики подтягивались к своим классам, а те, кто чувствовали, что времени ещё достаточно, праздно шатались в коридорах неподалёку от своих кабинетов. Когда Ичика твёрдо зашагал к своему классу, некоторые волей-неволей обратили на него внимание. Былая свободная причёска сменилась короткой и строгой армейской стрижкой, а на более не прикрытой бинтами шее виднелись шрамы, подозрительно похожие на следы от чьих-то зубов. Лицо стало выглядеть суровее, будто запомнив нанесённые злополучной ночью удары, а из взгляда пропала дымка рассеянности. И изменилась походка. Она стала куда более тяжёлой, но вместе с тем и уверенной. И, хотя не все ученики это осознавали, виднелось в ней что-то от короткого маршировочного шага. В родном классе его, уже как по традиции, встретили небольшим затишьем. — Боги-боги, — покачал головой Ямадзаки, закинув ноги на парту, — что творится с малышом Оримурой? Эй, Ичика! Ты ведь был правильным парнем, че случилось-то? — Наверное, сошёл с ума, — голосом, который тоже начал звучать сравнительно грубее, произнёс Оримура, скупо улыбаясь. — Надеюсь, ты уже начал бегать на физкультуре быстрее, потому что я поправляюсь. — Смотри из кроссовок не выпрыгни!***
Сидя в зале, Б312 с ноутбуком на коленях искал в интернете что-нибудь, что могло бы пробудить в нём интерес. Честно, на самом деле ему постепенно становилось интересно всё, однако он искал что-нибудь конкретное. И он наткнулся: с экрана на него взирал устрашающего вида белый череп на чёрном фоне. Интересным было то, что он был выполнен не в традиционном стиле, как, к примеру, Адамова (она же Мёртвая) голова. Он был… более сердитым, нереалистичным. Спартанцу это пришлось по душе, и он щёлкнул по изображению, перейдя по ссылке. На сайте, как выяснилось, имелось название и справка. 312-й примерно полминуты обдумывал прочитанное. А потом вернулся к вкладке поисковика. Пальцы неспешно застучали по клавиатуре. «Punisher» — гласила строка запроса. Не успел Оримура нажать на ввод, как тут же завиднелся список похожих запросов: Punisher; Punisher Marvel; TV; biography и так далее. На мгновение замерев в нерешительности, он просто нажал на клавишу ввода и скоро прочёл историю персонажа-обладателя приглянувшейся эмблемы. Вот после этого что-то действительно заставило Шестого прервать свои поиски и глубоко задуматься непонятно над чем. Сбоку послышались шаги Дана, из-за чего Ичика был вынужден отвлечься от своих рассуждений и чуть обернуться в сторону друга. Его глазам предстала немного забавная картина: Готанда осторожно вышагивал к нему, лавируя между углами и мебелью, при этом… не отрывая взгляд от экрана телефона. Хотя Спартанец успел заметить, что в этом мире это было нормально, ему всё ещё казалось немного забавным наблюдать за подобной привычкой местной молодёжи ходить, не отвлекаясь от телефонов. Впрочем, надо отдать Дану должное, потому что, во-первых, у него это хорошо получалось, а во-вторых, он похоже не просто так сюда пришёл. — Слушай старик, — поднял он свои глаза на друга. — Я тут кое-что в новостях увидел, и вспомнил, что это тебе может быть интересно. Б312-му уже не нужно было говорить лишних слов — ему было достаточно лишь взглянуть на Готанду определённым образом, чтобы он понял, что ему нужно. — Вот, посмотри, — он протянул телефон ему, — тут говорится о прошедших соревнованиях по кэндо. Пока не спеша делать выводы, Ичика решил посмотреть. «Итоги прошедших соревнований…» — прочёл он строчку. Информация о начале, информация о количестве участников, информация о месте проведения, спонсорах, первых местах… Первые места… — Уточните, — коротко попросил в переговорной форме Шестой. Что интересно, Дан со временем очень хорошо притёрся к новым манерам друга. — На первое место, посмотри, ничего не вспоминаешь? Следуя совету друга, Б312 вчитался внимательнее в имя победителя, получившего первое место. Точнее, победительницы. — Шино-но-но… — медленно и по слогам начал Ичика, — …Хоки. Дан затаил дыхание при виде копающегося в памяти друга. Взгляд у того сразу стал каким-то отстранённым и неподвижным. У Шестого и впрямь зашевелились какие-то воспоминания. По телу как будто дунуло холодком. А потом чувство легкого страха появилось у Готанды, увидевшего как задумчивость на лице друга сменяется какой-то… потерянностью? Широко распахнутые карие глаза неожиданно уставились на красноволосого парня. Всего один вопрос: — Я знал её? Если бы Дана прямо сейчас попросили объяснить, что ему слышится в голосе друга, он бы вряд ли смог сходу исполнить такую просьбу. С трудом удалось набрать воздуха для ответа. — Дружили с детства. Ходили в одну секцию кэндо. Пять лет назад была ваша последняя встреча. Там внизу фотография. Б312 пролистнул страницу, и увидел групповое фото участников, где, однако, впереди всех стояла девушка в тренировочной экипировке, но без шлема. У неё были длинные тёмно-коричневые волосы, переплетенные лентой и уверенные тёмно-синие глаза. Да, он узнавал её. Однозначно. — Спасибо, Дан, — он вернул телефон. Готанда принял прибор обратно, однако уходить не спешил, продолжая глядеть на друга с неловкостью и ожиданием одновременно. — Слушай, Ичика? Как и всегда, Шестой без всяких слов дал другу понять, что тот может говорить, что хотел. — А ты можешь рассказать, ну… о том, что было там? Оно особо выделил последнее. И вкупе с тем, что Дан подошёл к этому настолько осторожно, насколько вообще умел, это сразу навело Шестого ровно на одну безошибочно верную догадку. — Много чего, — коротко ответил он, отворачиваясь к экрану ноутбука. После продолжительного молчания, догадавшись, что дальше развивать эту тему не стоит, Готанда удалился прочь. 312-й вроде вернулся к своим поискам, однако через несколько секунд он просто стал смотреть в одну точку, ничего при этом не делая. Вспоминал. «Что было там?» — назойливый вопрос, по идее заданный всего один раз, почему-то не мог теперь вылететь из головы, запуская цепочку воспоминаний. Оримура опять начал чувствовать это: замыкание. Это походило на медленно захлопывающуюся ловушку из которой почти невозможно было выбраться. Стремясь хоть как-то от этого отвлечься, Спартанец принялся за интернет-поиски с ещё большим усердием. Довольно скоро его привлекла ссылка на одно видео, на которое он незамедлительно перешёл. Это было выступление какой-то корейской группы. Дело в том, что Шестой как раз интересовался тем, почему вообще корейская музыка так популярна среди его (в смысле, Ичики) «ровесников», потому мимоходом занялся этим. В прошлом он мало слушал музыку — времени едва хватало. Теперь, после всего, его начинал брать интерес. Курсор щелкнул по кнопке «play». Затишье, атмосфера всеобщего ожидания и… Волна восхищённых, восторженных возгласов прокатилась по рядам толпы слушающих с первыми же звуками мелодии. Ичика как-то сразу оказался заинтригован, и поддался этим непонятным пока для него эмоциям. Где-то на двадцатой секунде послышался голос вокалиста. Глубокий и мужественный, сразу пробравший офицера до глубины души. — Chuun geolineun ulideul-ui, baljagug-eul gidaligo… Gunhwa wien, heulgmeonjideul. Все тревожившие Ичику воспоминания не то чтобы исчезли, но… — Jeolm-eum-eul samkin dulyeoun ssaum-e michyeobeolineun nunbich… Jam-eseo kkaela chong-e majgi jeon-e. Они начали наполняться каким-то новым значением. Спартанец не знал значения слов, но сама музыка каким-то образом заставляла его понимать, в чём дело. Было написано, что это кавер на песню некой группы Kino*. — Naui pal-e saegyeoissneun… Naui hyeol-aeghyeong naui gunbeon-a! — зазвучал мощный припев, окатив Шестого целой волной чувств и эмоций. Перед глазами замелькала целая череда образов из жизни, даже не так — обеих жизней. — Ssaum-eseo naui yeonghon-eul jikyeodao~ o~… Yeogi ssaneulhan i ttang-eseo naui pileul mud-euli… Haeng-un-eul bil-eodao. Naui haeng-un-eul bil-eeooodaaoo!.. Ноубл-шесть сидел и слушал, не в силах оторваться. Видео длилось пять с половиной минут, и окончание было сильным. Потом он ещё несколько минут провёл в тишине, продолжая мысленно прокручивать строчку за строчкой у себя в голове. Всего пять минут как-то разом перевернули всё вверх дном у него внутри…***
На другой день, лениво развалившись во время перемены за партой, Дан некоторое время пытался понять, что же изменилось в его друге, если не брать в расчёт имидж? Для Готанды, просто в один день оказавшегося поставленным перед необходимостью подстараиваться к новым условиям дружбы, это стало уже чем-то вроде постоянного занятия. Фоном же он прокручивал у себя в голове события последних двух месяцев, и как бы рассчитывал таким образом, наверное, найти разгадку новой странной черте Ичики. Ичика… Ему, если честно, на некоторое время стало даже затруднительно называть человека рядом с собой Ичикой. Слишком странное и даже страшное событие, связанное с одним не предвещавшим ничего подобного вечера вселило в молодого человека эту неуверенность, а сомнения мучили его чуть ли не каждый день особенно в ситуации пребывания с Оримурой в одном доме. Однако, день за днём, Дан понял, что он как-то… привык? Лучше сказать «притёрся», потому что на деле это явило собой сложный, местами мучительно долгий процесс. Наиболее ярко отпечатавшиеся в сознании эпизоды этого самого процесса прямо сейчас прокручивались у него в памяти: неожиданный приход Ичики к порогу дома посреди ночи, друг весь избит, промёрз и истекает кровью у него с матерью на глазах; разум балансирует где-то на грани между страхом и ужасом; потом, бессонная ночь, проведённая в нормализации состояния нахватавшегося где-то гематом и ножевых ранений товарища, и в ожидании помощи от маминого друга; потом, то самое утро, когда Ичика решил рассказать ему… о том самом; решение незнающей об этом матери выделить Дана в сожители Ичики; знакомство с целым букетом необычных привычек Ичики; моменты резкого отчуждения и непонимания, и… И планомерное осознание всего того, что Дан успел увидеть и услышать. Всё наблюдая за всегда молчаливо сидевшим на месте Ичикой он мимоходом понял, как круто поменялась его, самого Дана, жизнь вместе с жизнью его друга. И уж кого-кого, а Ичику он всегда будет звать и знать как Ичику. Через какую бы чертовщину он не прошёл, какая бы дрянь с ним не приключилась, потому что он дал ему слово. Дан протянул лежащему Ичике руку. Несмотря на короткое замешательство, тот быстро совладал с собой и подал руку в ответ. Как брат брату. Сам не ожидавший от себя подобных размышлений, Дан неспешно осмыслял свой собственный вывод. Сейчас, глядя на то, как всё мало-помалу настраивается на хороший лад, он чувствовал, что именно это ему было нужно, и от этого как-то полнее ощутил всю радость жизни вокруг себя. Он чуть повернул голову в сторону, и посмотрел в окно: солнце светило им с ясного синего неба, малость украшенного редкими белыми облаками. Листва на стоявших за окном деревьях медленно желтела, и все звуки как будто тихо пели. Потом он снова повернулся к занявшемуся какими-то письменными работами Ичике. Посмотрев так на него с несколько секунд, Готанда чуть усмехнулся. Он, наконец, заметил корень странности: Оримура… чуть постукивал пальцем по парте, словно в такт какой-то музыке. Хотя никаких наушников у него и в помине не было. А ещё у него иногда едва заметно напрягался кадык и некоторые мышцы лица. Ичика подпевал чему-то. Подпевал, чёрт возьми! После почти двух месяцев хождения в режиме зомби! Дан с трудом удержался от смеха, незлого, правда. Оримура, тем не менее, заметил это и уже с привычной строгостью взглянул на товарища. Тот умолк, только вот веселья из глаз не убрал. Темноволосому парню оставалось лишь вернуться к своим делам с затаенным недовольством. Пусть смотрит. Дан не в обиде, потому что это не главное — главное, что его друг живой. С некоторым сожалением парень подумал о том, что в скором времени придётся съехать. Снова дом, снова обычные хлопоты, с другом видеться будут в обычном режиме. Неплохо, конечно, но дни совместного проживания теперь будут вспоминаться с особой теплотой, несмотря на все трудности. Необходимость действовать сообща поневоле заставила сблизиться и укрепиться в дружеской связи. Вдруг Готанда оказался вырван из своих мыслей видом чьей-то фигуры, плавно проплывшей по коридору мимо дверей класса. Подумав немного и не усмирив странного тревожного любопытства, Дан встал с места, и, сопровождаемый взглядом заметившего это Оримуры, прошёл к выходу. Очутившись в коридоре, он посмотрел в ту сторону, в которую направлялась привлекшая его фигура. Это была высокая женщина с длинными светлыми волосами, собранными в хвост. Парень разглядел её лишь со спины, но почему-то она показалась ему смутно знакомой. Подбиваемый непонятной уверенностью в том, что это важно, он напряг память для того, чтобы вспомнить. Посмотрев же в окно, он ещё и увидел знакомого вида машину рядом с забором и… В голове что-то щёлкнуло, и он, перебрав всё ещё раз, направился обратно в кабинет, заметив по ходу дела, что все остальные ученики тоже потихоньку возвращаются на свои места. Похоже, совсем как назло, вот-вот должен был начаться урок. Не обращая на это внимания, он подошёл к парте вопросительно взглянувшего на него Ичики, и с серьёзным видом наклонился. — Женщина только что прошедшая по коридору, — сбиваясь, произнёс он, — это Накано-старшая. Внизу её машина, а в машине — младшая. Даже прозвеневший звонок не помешал Спартанцу разобраться в сказанном. Когда зашёл учитель, Дан с некоторым сожалением был вынужден вернуться за парту, однако он приметил, что друг словно застыл после его слов. Последовавшие вставания, поклоны и возвращения учеников на стулья были единственным, что не дало ему зависнуть. Однако как бы то ни было, Шестой стал похож на человека, внезапно потерявшего точку опоры. Учитель физики принялся оглашать тему сегодняшнего урока, а он, 312-й, выглядел напряжённо и беспокойно. Это было незаметно разве что ленивому. Он о чём-то думал, несколько раз бросив взгляд в сторону коридора, пока не уставился на подошедшего к доске учителя. Тот продолжал говорить, и от этого не любивший нарушения порядка офицер испытывал некоторую неуверенность, надеясь на то, что уважаемый преподаватель прервётся хотя бы на секунду. Левая рука лейтенанта поочередно несколько раз сжалась в кулак и разжалась. Не дождавшись, Оримура заговорил наперебой ему: — Огава-сан, разрешите обратиться? Прерванный учитель с нескрываемым недовольством посмотрел на ученика. Тем не менее, голос его прозвучал очень спокойно, походя на размеренное журчание реки. — Ты уже обратился, Оримура-кун, излагай причину. — Мне немного нездоровится, потому разрешите мне покинуть урок? — Ты совсем не можешь терпеть, Оримура? Может лучше, в таком случае, пройти в медкабинет? — Никак нет, Огава-сан, я смогу справиться с этим сам, но мне нужно немного побыть одному. Из-за травмы головы… — Иди, Оримура, — прервал на полуслове ученика Огава-сан, — не забудь переписать у одноклассников всё, что упустил. И знай, что по этой теме будет контрольная. — Да, Огава-сан. Спасибо вам. Сопровождаемый удивлёнными взглядами учеников, Оримура спешно покинул класс. Дан посмотрел ему вслед, но очень скоро вернулся к освоению нового материала.***
Голову заполнял целый ворох тревожных мыслей, и каждый ненароком брошенный в сторону школьного здания взгляд только усиливал нараставшее беспокойство. Внутренний конфликт обострился, снова… Накано Шизука не знала, чего она хотела. Влажные от волнения руки были крепко сцеплены вместе, и девушка медленно опустила вжатую в плечи голову. Ей было тяжело. Очень и очень тяжело. Настолько, что в какой-то момент она даже перестала дышать, вслушиваясь в стук собственного сердца, давно утратившего былой размеренный темп. Школа… Все её друзья, знакомые учителя, труды — всё это будто в один миг перечеркнули. Против её воли. С каждой минутой влажнее становились не только руки — понемногу начинало мутнеть в глазах. Впрочем, Шизука уже давно перестала считать, сколько раз на дню ей хочется заплакать. Уже месяц как перестала. И весь месяц тянулся, словно вечность, проведённый в попытках через силу совладать с заработанным стрессом. Пережитое насилие её подкосило… А ведь Накано помнила, что когда она была в той яме, казалось, что ужаснее дней быть не может. Однако, стоило ей чудом пережить то страшное испытание, тот плен, как оказалось, что кошмар ещё не окончился. Потому что очутившись дома, она так и не почувствовала, что она дома. Шизука не избавилась и даже продолжила мучиться кошмарами. Родители помогали. Помогал психолог. Но вот вернуться в школу девушка так и не смогла… Как не смогла вернуться в принципе, в чём, тем не менее, всё ещё никому не признавалась. Тот подвал до сих пор преследовал её во снах и наяву. Она не могла нормально спать, не могла нормально есть, говорить. Она не могла нормально жить. И то, что сегодня сильно потрясённая всем произошедшим школьница приехала с мамой к месту учёбы, на самом деле даже не следствие её собственного выбора. Шизука просто уже не могла выбрать. Её будто что-то парализовало, перебив одним точным ударом позвоночник и связь мозга с телом, внешним миром. Родители сами решили за свою дочь, что им всем следует сменить место жительства, просто чтобы начать всё сначала. Чтобы хоть как-то помочь. Абсолютно неспособная же вникнуть в это, Накано лишь насилу согласилась поехать с матерью, чтобы в итоге остаться в машине, и из душного салона смотреть на корпус родной школы, с которой, похоже, придётся расстаться. А она просто не знала, что ей делать. Но… Что-то всё же заставило её всколыхнуться, когда мать задала вопрос, не хочет ли дочь поехать с ней к школе. И хотя Шизука после произошедшего не хотела встреч со старым коллективом (отчего-то, она просто не могла даже представить, как смотреть им в глаза), испытывая приступ паники при одной мысли о столкновении с толпой народа, она почему-то захотела посмотреть на школу. Просто издалека. И всё же, что-то до сих пор грызло её изнутри, словно какая-то неразрешенность. Два голоса боролись в ней: один очень громкий, глушивший практически все остальные мысли — панический; и один… тихий. С каким-то затаенным и оттого непонятным, но крепким чувством. И если первый настойчиво призывал Накано ни под каким предлогом не покидать салон автомобиля, несмотря на царившую в нём жару, второй же, напротив, тянул её куда-то наружу. Это был тот самый голос, который и призвал её сюда приехать в принципе. Потому через какое-то время Накано, собрав волю в кулак, последовала его зову. Пока мать пошла за документами, она решила хотя бы немного пройтись по этому двору, по всей видимости, в последний раз. Выйдя из машины и захлопнув дверцы, всё ещё вжимавшая голову в плечи, девушка опасливо покосилась на взиравшие на неё свысока деревья, начавшие покрываться золотистой листвой. «Осень», — пролетело у девушки в голове. На секунду на её бледное, но не потерявшее милого вида лицо наползла с трудом различимая улыбка, словно лёгкое забытье налетело на Шизуку. Но уже через мгновение улыбка вновь сменилась мраком тяжести. Примерно две минуты Шизука, терзаемая сомнениями, стояла перед воротами школы. Однако, в конце концов, она смогла перешагнуть черту. Тихо и мягко она шагала по тёплому бетону, будто боялась, что её кто-нибудь заметит. Но, слава богу, мама учла страхи дочери, и приехали они как раз к тому времени, когда начался урок. «Сейчас, наверное, музыка идёт у класса», — с лёгкой грустью подумала девушка, предаваясь воспоминаниями и мыслям о родном гнезде. Грусть постепенно перешла в горечь от осознания. Накано резко встала возле одной из лавок уже на заднем дворе, глядя в никуда. Утрата. Утрата больно била ей по сердцу, будто зубами вырывая целый кусок её души, заковывая сердце в клетку из страданий. Усевшись на лавку лицом к школьному саду, девушка залилась слезами. «Не вернуть! — неожиданно прокричал кто-то у неё в голове. — Не вернуть, не вернуть, не вернуть!» А кричала она же сама. Шизуку прорвало, очень сильно, основательно. Только легче не становилось ни на секунду. Она пыталась хоть как-то выместить всю накопившуюся внутри тяжесть, вымыть эту черноту из своей души, и не могла. Девушку словно заперли в собственном сознании со всеми проблемами наедине. Накано не знала, сколько времени точно провела в таком состоянии, припадки и так случались часто… Но через несколько минут она вдруг поняла, что рядом кто-то сидит. Её плач стих. Она не поворачивалась, и лишь краем глаза видела чьё-то плечо в форменном чёрном пиджаке: если Шизука сидела лицом к саду, то неизвестный сел к нему спиной. Горе ослабевало, постепенно уступая место кое-чему другому. Ужасу. Сердце забилось в бешеном темпе. Нет, нет, только не это, почему?! Почему именно сейчас?! Не нужно было ей выходить, её всё-таки увидели! Зачем она вышла, вот зачем? С трудом удалось выровнять дыхание. Накано постаралась взять себя в руки и отстраниться от всех давивших ей на психику факторов. Она живая, она сильная, она со всем справится, нужно просто не впадать в панику и всё. Хотя случилось как раз то, чего она боялась: контакт с посторонним. Пусть она и смогла после потрясения более-менее совладать с некоторыми наступившими фобиями, излишнего напряжения всё же хотелось избежать. Таким образом прошло ещё минуты две. А когда Шизука закончила свой терапевтический сеанс, она неожиданно поняла одну важную вещь: за всё время неизвестный не проронил ни слова. Это её насторожило, но вместе с тем и… заинтересовало? Страх даже немного отступил назад. На всякий случай она оглянулась, пока ещё осторожно, одними глазами. Свободных лавок было полно, однако как назло подсели именно к ней, хоть и не вплотную. А ещё подсели так, чтобы она не видела чужого лица. Потом она осознала кое-что ещё… Как она не старалась, а до носа донёсся запах. Ей было тяжело с запахами после всего, что случилось, но сейчас внезапно нашедшее на неё понимание шокировало её иным образом: она помнила этот запах по тому злостному подвалу, и это в первые секунды нагнало на девушку волну паники, но потом вспомнились конкретные детали, с ним связанные. Это был тот, другой. Сначала Шизука отмела от себя эту дурацкую мысль. Тем не менее, потом она захотела едва присмотреться. Слишком внезапно прозвучавший в тишине голос, однако, вновь испугал её и заставил смотреть строго перед собой. — Так, твоя мать пришла, а ты нет? Несмотря на то, что ей был задан вопрос, Накано задумалась совершенно о другом: она думала о голосе. С одной стороны он звучал знакомо, но, в то же время, он, кажется, стал более грубым, хрипловатым, пусть ещё и не растерявшим ноток подростковой мягкости. И что удивительно, при этом слышался в нём намёк на неуверенность. Для себя решив, что не стоит пока спешить с выводами, Шизука всё же ответила: — Документы. Надо забрать. Хочу… уехать… Начав достаточно твёрдо, девушка почему-то к концу ответа перестала произносить слова внятно и чётко. Последняя часть её саму вводила в смятение. Ответом было многозначительное молчание. Поневоле стараясь дышать как можно тише, Накано всё же осторожно повернула голову, чтобы хоть чуть-чуть осмотреть своего таинственного собеседника. Обычная для её ровесников спина, плечи в чёрном пиджаке и… Медленно шедший снизу вверх взгляд остановился на шее, а точнее на следе от укуса. Уже на этом месте определившись с некоторыми мыслями, она всё же пошла дальше и скользнула по выбритому затылку к макушке с короткими волосами. На этом девушка поспешила закончить свой обзор, и неловко отвернулась. — Я… тебя помню, — шепотом проговорила Шизука, и тут же сильнее обычного вжала голову в плечи. Она словно ожидала чего-то, чего-то страшного, плохого. Но прошла одна секунда, другая, а ничего не происходило. — Знаю, — последовал, наконец, короткий ответ. — Я тоже. Разговор немного не вязался. Накано просто пребывала в ступоре, потому как столкнулась сейчас непосредственно с тем, что успела понять меньше всего. Хотя, если признаться, глубоко в душе… она надеялась на эту встречу. Неразговорчивость собеседника, меж тем, в её глазах не требовала объяснения. Однако, впервые за долгое время, наверное, ей действительно захотелось поговорить. — Я не умею задавать правильные вопросы, — вновь послышался голос справа. — Не приходил, не хотел ненужных воспоминаний. — Они и так были, — мрачно отозвалась Шизука, в ту же секунду прикусив губу. Короткие паузы на обдумывание скоро стали восприниматься как данность. — Насколько часто ты вспоминаешь? Накано едва обернулась при этом вопросе, при этом всё так же стараясь не смотреть на знакомого ей незнакомца. Девушка снова вернулась в исходное положение. — Каждый день. — Мучения, от которых невозможно избавиться, — скорее констатировал, нежели спрашивал молодой человек. «Да» — хотела сказать Шизука, но вместо этого только судорожно кивнула головой, а вместо внятного слова сквозь сомкнутые губы донеслось нечленораздельное дрожащее «угу». — Только не плачь, — непривычно строго прозвучал голос. Отчего-то девушка действительно захотела сдержаться. Фраза прозвучала строго, но не жёстко. Не как у тех монстров. Накано вдохнула и выдохнула. Вдохнула и выдохнула. Ещё раз вдохнула и выдохнула. Вроде бы, её отпустило. — Уже рассказывала? Девушка стыдливо утерла слезу. — Да. Но не всё. — В таком случае, давай я сделаю предложение: один раз я попросил тебя, и ты меня не выдала; теперь ты имеешь право рассказать кое-что мне, и я клянусь тебе, что никому и никогда не выдам твоего секрета. Как поняла? На раздумья пришлось потратить время. Однако, в итоге Шизука ответила утвердительно, пусть и сомневалась в правильности выбора. — Я считала дни, — такими были её первые слова. — Сначала. Но чем больше их становилось, тем меньше хотелось считать. И я перестала… Как перестала различать дни. Хочется сказать, что там всё происходило как во сне, не со мной. Но это было не так — совсем не так. Я запомнила каждое прикосновение, каждый удар, каждый похотливый взгляд, и минуту ожидания. Ожидание было самым страшным, особенно когда наступил тот день или ночь. Я не помню времени, зато помню страх. Говоря, Шизука сжималась от своих воспоминаний. Однако не останавливалась. Ей хотелось продержаться хотя бы немного, хотя бы сейчас. Хотелось дойти до главного. — Там не было времени, — вновь тихо повторила она, волевым усилием принуждая себя расслабиться. — Хотя был холод, боль и страх. Я хотела, чтобы это было не со мной. Стыдно, но хотелось бы даже, чтобы это произошло с кем-нибудь другим. Она не знала наверняка, однако верила, что собеседник внимательно её слушает. После всего, ей больше не во что было верить. — И всё же это происходило со мной. Это было самое страшное, и я… Дрожащий голос резко прервался сдавленными всхлипами. — Тихо, — снова заговорил собеседник. — Говори. Пожалуйста. Закрывая рот рукой, Шизука снова начала пересиливать себя. Ей было страшно, ей было больно, но… Появилось что-то ещё. Паника в ней утихла окончательно, и она поняла, что до этого тот самый второй голосок в её сознании мало-помалу вырастал, звенел. Внутри словно зажглась искра. Сознание внезапно зацепилось за ещё один волновавший её вопрос. — Это был ужас. Но потом появился ты, — она по-особому выделила последнее слово. — И ты прекратил всё. Мне было страшно. Потом я поняла, что я слышу. Крики мучителя. Я не знаю, что они заставили меня почувствовать, но в тот момент я… ощутила надежду. Я не видела ничего из того, что происходило за занавеской — только слышала. И всё ещё не верила в произошедшее, когда очутилась наверху. Можно мне спросить? — Да. — Что привело тебя туда? Собеседник ответил после недолгого молчания. — Ты чувствуешь, что попала в яму и не можешь выбраться, — неожиданно сказал он. Шизука не ответила. Но он был прав. — В ту ночь я оказался в том же состоянии, что и ты сейчас. Вот это откровение ошарашило девушку. Как бы не веря услышанному, она впервые за весь разговор развернулась к нему полностью лицом, и разглядела уже в подробностях. Молодой парень с короткими тёмными волосами и карими глазами глядел в никуда, совсем как она недавно. — В уговоре этого не было, но я раскрою ещё один секрет, — проговорил он ровным голосом. — Недавно меня кое-что потрясло. Я не знал, что с этим делать. Как и говорил, я не мог выбраться. Он взял паузу. — Говори… пожалуйста, — вдруг прошептала Накано, похоже удивив этим своего давнего спасителя. — Детали лишние. Потом я увидел одного из них. Он выкидывал кое-что. После этого я не мог отступиться. Злоба, боль, подавленность — всё нашло выход. Ты спросила, и я отвечу тебе честно: я лез, чтобы больше никогда не выбраться обратно. Но… Он осёкся. Из-за этого Шизука начинала терзаться вопросами ещё больше, однако ждать долго не пришлось. — Я нашёл тебя. И вспомнил, как видел давно твоего отца, клеившего объявление. Это ведь был твой отец? Накано поспешила кивнуть. — Тот момент произошёл до моего потрясения. Хотя, если честно, до этого я пережил ещё один удар. Это было очень больно, но я ещё выжил, а уже после того я чуть не умер. Я нашёл тебя, и вспомнил тот момент, когда он клеил объявление. Ты знаешь, с каким видом он это делал? — Нет. — С ужасным, непередаваемым выражением боли на лице. Я навсегда это запомнил, потому что в своё время я сам пережил подобное. И я увидел человека, которому есть куда возвращаться. Я увидел, что у тебя есть дом, в котором тебя ждут. Не знаю точно, что именно произошло, просто что-то перемкнуло. Я влез туда, в эту дыру, но вспомнил ещё очень многое. Понял, что должен выполнить задачу. Любой ценой. Шизука слушала и, не веря своим глазам, видела как былая непоколебимость пропадает из позы этого парня. С каждым словом она вспоминала о той ночи. Но её это так не травмировало. Наоборот, ей открывался какой-то абсолютно иной взгляд на то, что там произошло. Вспоминалось перемазанное в крови лицо, почти сравнявшееся в цвете с глазами. Вспоминался его уверенный голос, звуки борьбы за порогом. А ещё Накано как будто начала смотреть его глазами. Эпизод с воспоминаниями об отце её шокировал — она ни разу не задумывалась над этим прежде. Всё это словно расшатывало её прежнее состояние, вынуждало принять новые чувства и новые мысли. — После той ночи я несколько раз сказал другим, будто бы совершил глупость. Но это была не глупость, — в голос вернулась эта запредельная, суровая уверенность. Накано никогда, никогда в жизни не слышала от других людей такой уверенности. Было в этом что-то воинственное. — Я ни разу не жалею об этом поступке. И надеюсь, что не пожалею, хотя прямо сейчас я вижу, что ты всё ещё не вернулась. Вижу, потому что сам тоже долгое время не мог этого сделать — не мог вернуться. Шизука медленно закрыла лицо руками. Нет, она не собиралась плакать снова. Просто пыталась всё это осмыслить. — Но я вернулся. И хочу, чтобы ты тоже вернулась. Не в школу, конечно. Хочешь уехать и начать заново — уезжай. Но хочу сказать, что мне помогли мои друзья. Шестой сказал «друзья». Во множественном числе. Потому что имел ввиду не только Дана. Накано, в какой-то момент, опять открыла лицо и посмотрела на отвернувшегося юношу. Тот утратил прямую осанку, немного ссутулился, но отчего-то именно это навело её на новую мысль. — Можно спросить ещё? 312-й легким поворотом головы дал понять, что слушает девушку. Та немного помедлила, осознавая, что это, в некотором роде, глупость пришла ей на ум. Но не высказаться она не могла, только не после всего. Слишком долго Шизука молчала. — Мама в детстве часто рассказывала мне про… ангелов. Ты не ангел? Спартанец молчал. Он ко всякому был готов, но заданный вопрос попросту выбил его из колеи. Он даже забеспокоился, не бред ли у девочки? Но смотрела она на него серьёзно, по крайней мере старалась. — Кто угодно, но только не ангел, — тихо ответил он, отвернувшись. — Может, ты просто упал? — Ты христианка? Девушка чуть смутилась. — Нет. Но мама — да. — Шизука! — раздался неожиданный оклик со стороны школьного порога, и девушка обернулась. К ней спешным шагом направлялась мать, буравя подсевшего к её дочери собеседника гневным взглядом. — Молодой человек, зачем вы подошли к моей дочери? — Мама, — неожиданно обратилась к женщине сама Шизука, в значительной мере удивив Накано-старшую. — Это… друг. Можно я поговорю с ним ещё немного? Оримура, по привычке, был сама невозмутимость — поначалу пылавшая гневом, а теперь и вовсе растерявшаяся мама Шизуки никак его не проняла. Та, поочередно открыв и закрыв рот, после недолгих раздумий кивнула. Светловолосая женщина ещё раз смерила парня строгим взглядом. — Не позволяйте себе лишнего, молодой человек, — с этими словами женщина скрылась за углом. Чувствуя, что странная, но очень гревшая душу атмосфера уединения была безвозвратно утрачена, Шизука, однако, не огорчилась. Более того, она и так была намерена закончить всё. — Похоже, тебе пора, — спокойно заметил Ичика. — Как тебя зовут? — спросила, наконец, Накано. — Ичика. Оримура Ичика. Собрав волю в кулак, Шизука пошла на очень тяжело давшийся ей поступок. Через мгновение Шестой почувствовал, как его руку берёт в свою Накано, резко прижимаясь к его плечу своим. Что-то тёплое уткнулось ему где-то в шею. Спартанец опешил — совсем не ожидал подобного. Шизука коснулась его. После всего. Он сообразил лишь то, как много это значит. С несколько секунд пробыв в ступоре и выкатив глаза от удивления, Оримура, однако, заставил себя пойти на ответный шаг: рука парня, понемногу грубевшая от начавшихся тренировок, осторожно легла на хрупкое девичье плечо. Впервые после того момента он разглядел её вблизи. И впервые вообще за всё время он увидел, какие у неё красивые золотисто-светлые волосы… Словно лучи солнечного света. — Спасибо тебе, ангел Оримура, — прошептала ему в плечо Шизука, после чего быстро покинула объятия и убежала. Ноубл-шесть остался в ступоре. Немигающий взгляд карих глаз был направлен вслед исчезнувшей, словно призрак, девушке. Перед мысленным взором всё ещё маячили её волосы, несмотря на тронувшую их седину не терявшие необычной красоты. И глаза… Голубые как ясное небо, как будто засверкавшие после долгого сна. Не отдавая себе отчёта в своих действиях, лейтенант протянул вперёд руку и сжал пальцы вместе, как бы желая поймать что-то. Но между пальцами скользнул лишь полнившийся прохладой воздух. А ведь она как раз похожа на ангела. В голове всё играла прослушанная накануне песня, накладываясь поверх проносившихся в памяти образов, в то время как в груди теснилось странное чувство. С одной стороны было тесно, однако вместе с тем Шестому не было неприятно. Наоборот, ему хотелось в этот момент дышать, дышать как можно глубже и взирать на мир вокруг, жадно ловя каждую его деталь и краску. Он не был ангелом, но почему-то в этот момент показалось, что у него могли бы быть крылья. Тяжёлые, в меру большие, но сильные. И ещё Ичика понял, что ему хочется кое-что или кое-кого нарисовать. Ему хотелось ловить момент, потому что кое-что навсегда оставило на солдатской душе свой отпечаток: знание того, что всё можно в любой миг утратить. Что ж, значит, надо было не останавливаться.***
Полгода спустя. Февраль. Прохладно. Размеренно проходя шаг за шагом, где-то у входа на территорию здания государственного конференц-центра остановился среднего роста молодой человек в тёмной школьной форме. Волосы на висках и затылке у него были выстрижены, зато макушка гордо темнела, придавая владельцу несколько суровый и опасный вид, особенно в сочетании со следами зубов на шее сзади. Шестой сначала огляделся кругом, наблюдая за потоком разных учеников и студентов, мирно проплывавших мимо него и стекавшихся к дверям центра, а потом окинул оценивающим взглядом сам центр. Прошло полгода. Много чего произошло… Офицер не думал о лишнем. Потёртые руки сжались в крепкие кулаки, а сам Оримура ставшей привычной тяжёлой армейской походкой двинулся к дверям вместе с остальными. Он не думал о лишнем и потому не предполагал, что может произойти дальше.