Путь к тишине. Часть 2

…Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis… Агнец Божий, грехи мира принявший, отпусти прегрешения наши… Заупокойная месса шла своим чередом. Дункан МакЛауд сидел в крайнем ряду, недалеко от входа в церковь. Он пришел последним, постаравшись не привлечь ничьего внимания, и сейчас, прислушиваясь к чистому голосу Лиама Райли, произносящему слова литургии, отстраненно думал о глупом положении, в котором очутился. Разве кого-то из собравшихся здесь Бессмертных он мог назвать своим врагом? Нет. Хотя после последнего разговора с Кедвин в ее отношении к своей персоне он уже не был уверен. Трус. Это слово в устах Кедвин — позорное клеймо. Он тогда стоял на набережной, пока не замерз на холодном ветру. Потом вернулся на баржу. — Ну что, проводил свою даму? — небрежный (снова такой небрежный!) вопрос Кассандры, расположившейся на диване с книгой, вернул его к действительности и внезапно царапнул глухим раздражением. — Кассандра, почему ты так с ней разговаривала? — Как? — переспросила она, не отрываясь от чтения. — Я сказала то, что есть. Я же вижу. Она влюбилась в него, только и всего. — А по-моему, ты ее оскорбила, — с трудом заставляя себя говорить спокойно, возразил он. — И я хочу знать, зачем? Она подняла голову: — Дункан, правдой нельзя оскорбить. А если она обиделась, значит, она не так мудра, как тебе казалось. Он открыл было рот, чтобы возразить, — и промолчал. Ушел на палубу и долго сидел там, старательно отгоняя тревожные мысли. …Посреди ночи проснулся в холодном поту, не помня, что именно так его напугало, но зная совершенно точно — во сне звучал голос… Он не знал, чей, и не мог разобрать слов, но голос был. И приходил этот голос не извне, а из самой глубины его собственного существа. Оттого, что нельзя было разобрать слов, становилось еще страшнее… …Domimi, non sum dignus… Господи, я недостоин милости Твоей… С тех пор прошло три дня и три долгих ночи. Каждую ночь в его снах звучал голос, вторгаясь в другие видения, иногда развеивая их, иногда делая их еще ярче. Что с ним происходит? Вчера позвонила Мишель, сообщила о мессе. Пусть он не был особо знаком с Ричардом Бертоном, но с Грегором они были друзьями. Так что он пришел в церковь и прячется сейчас в тени, надеясь не попасться никому на глаза. Потому только, что все они сейчас сидят в переднем ряду, вместе с человеком, чувств своих к которому МакЛауд так и не мог понять, а тем более объяснить. Он не хотел встречаться с Митосом. Стоило только представить, как вспыхивают холодным льдом глаза Старика, как кривятся в презрительной усмешке губы… МакЛауд привык не воспринимать всерьез его сарказм и колкости. Лишь теперь понял, как болезненно они могут ранить, если их обладатель не расположен к дружеским шуткам. Но что сейчас можно изменить? О религиозных воззрениях Митоса он ничего не знал. Никогда не видел его молящимся, никогда не слышал упоминаний о какой-либо вере… Зачем Митос пришел сюда? Только ради Мишель? Или по собственным убеждениям? Если бы знать хоть что-нибудь наверняка! Странное чувство, какое бывает иногда во сне. Ты видишь нечто, пытаешься рассмотреть получше, но оно тут же исчезает или меняется. Кассандра вообще не пошла сюда. Осталась на барже, всем видом выражая крайнее неодобрение. Это ее личное дело — в конце концов, ее друзей здесь нет. А он вот решил пойти. И сейчас не знал, стоит ли обнаруживать свое присутствие. Он никогда бы не сказал этого вслух, но себя самого можно было не обманывать. Он боялся встречи с Митосом. Боялся, как никогда прежде. И ничего не мог поделать с этим страхом. Хотя Кассандра и предложила вариант объяснения происходящего, ему, Дункану МакЛауду, легче от этого не стало. Он никогда всерьез не думал о Митосе как о противнике, и теперь ему было не по себе. Стычка в том подвале оставила у него очень нехорошее ощущение. Очевидно, Митос был утомлен и ошеломлен внезапным нападением, но как быстро он взял себя в руки! Если бы не подвернувшийся ему под ногу обломок кирпича… Вспоминая их прежние «стычки», МакЛауд как никогда отчетливо понимал — Старик раньше ни разу не дрался с ним в полную силу. Не выказывал всего, на что способен, в дружеских разминках. Да и сейчас. Следовало признать — если дойдет до открытого поединка, шансы будут равные. В лучшем случае. Митос физически не сильнее его, но опытнее, хитрее и коварнее намного… И хуже всего, что он не чувствует той уверенности в своей правоте, которая необходима для победы. Он вообще не хочет этого конфликта. Всерьез думать о поединке с Митосом? Нет, это абсурд! Может быть, именно так сходят с ума? …In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, Amen. Месса закончилась. Он тихо встал и выскользнул на улицу прежде, чем на него обратили внимание. Старые деревья, росшие напротив входа, послужат хорошим укрытием. МакЛауд остановился в их тени, глядя на двери. Мишель появилась в сопровождении Кедвин и Митоса. Собравшиеся начали прощаться и расходиться. Ушли Аманда с Ником; Джина, вслед за Робертом садясь в машину, помахала рукой оставшейся троице. Кедвин взяла Митоса под руку, Мишель робко пристроилась с другой стороны и быстро улыбнулась, когда он не отнял руку. Они пошли по дорожке в другую сторону — там были припаркованы их машины. МакЛауд проводил их взглядом и повернулся, чтобы уйти — ему здесь делать было нечего. Но почему, черт возьми? Как так могло получиться? Это же его друзья! Это люди, которым он мог доверять и которые могли доверять ему. Почему же он боится подойти к ним, заговорить с ними? Неужели только из-за Митоса? Теперь он уже не знал, что думать и как воспринимать то, что видит. Для них всех Митос герой, после недавних событий они видят в нем лидера. Но какова его настоящая роль в происшедшем? И как она соотносится с другими событиями, имевшими место в последние годы? Кассандра была права, считая, что поддаться очарованию Митоса очень легко, и единственное средство освободиться — увидеть его таким, какой он есть. Он, МакЛауд, увидел это не сразу. И теперь не находил себе места, не зная, как остеречь от той же ошибки остальных. — Дункан? Он вздрогнул, разом услышав голос и ощутив Зов. Обернувшись, выпустил ручку дверцы машины. Перед ним стояла Мишель. Увлекшись своими мыслями, он не заметил, как она оставила своих спутников и пошла в его сторону. — Да? Она подошла ближе и заглянула снизу вверх ему в лицо: — Что с тобой? Ты неважно выглядишь. — Ничего, — торопливо улыбнулся он. — Просто задумался. — Я думала, ты придешь в церковь, — прозвучало немного обиженно. — Я был в церкви, Мишель. Просто немного запоздал, и пришлось сесть отдельно от вас. Она заулыбалась — поверила. — Как ты живешь? — Понемногу, — сказала она, снова грустнея. — Не беспокойся, обо мне есть кому позаботиться. — Разве я сказал, что беспокоюсь? — Нет, я сама догадалась. Ты ведь обещал Ричарду… — Но ты же не осталась одна. — Конечно. Я живу у Кедвин. — И у тебя уже есть планы на будущее? — Пока нет, — Мишель вздохнула. — Вот, завтра утром уезжаем. — Куда? — удивился МакЛауд. — В гости, за город. Адам пригласил нас пожить у его друга. Адам. Снова Адам. — Что это за друг, если не тайна? — О, он только человек, смертный… Мне обещали там полное отсутствие нам подобных — кроме нас троих. Думаю, Адам просто пытается ухаживать за Кедвин. А на меня приятные сюрпризы сыплются уже попутно. Сказано это было без тени обиды, скорее с юмором, но МакЛауду и здесь почудился подвох и новый повод для тревоги. Митос ухаживает за Кедвин! Может быть, Кассандра права, и период ухаживания у них уже закончен — у Бессмертных, не страдающих предрассудками и не обремененных лишними моральными догмами, согласие достигается быстро. Понятно, почему Кедвин не хочет слышать ничего неприятного о своем, возможно, любовнике. Хотя он считал ее более мудрой. Мишель, между тем, улыбнулась снова и протянула руку: — Ну, мне пора. Увидимся как-нибудь. Он пожал маленькую твердую ладошку и долго еще стоял на месте, сначала глядя вслед Мишель, потом просто продолжая думать о своем. Тени, кругом сплошные тени. * * * Ожидая возвращения Мишель, Кедвин снова припомнила недавнюю беседу. Да, они собрались не просто отдать должное памяти двоих себе подобных — Мишель попросила отслужить мессу за Ричарда, но был еще Грегор, и Лиам Райли об этом не забыл. В итоге же получилось еще и нечто вроде военного совета. Митос (вернее, Адам Пирсон, рассекречивать свою личность для всех он не собирался) сказал, что вынужден на время удалиться от активных дел — по обстоятельствам личного характера. Кедвин и Мишель тоже пока не могли предложить ничего интересного. Инициативу взял Ник Вольф, заявив, что уже начал поиски загадочного профессора. Аманда, которой, видимо, доставляло искреннее удовольствие работать с ним в паре, подтвердила свое участие в этом мероприятии. Джина — за себя и за Роберта — посетовала, что сыщики из них никакие, и пригласила не стесняться, если вдруг понадобятся деньги, связи или еще что-нибудь конкретное. На том пока и порешили. Интересно, почему МакЛауд никак не проявил своего присутствия? Он ведь был в церкви, это точно, но предпочел остаться в стороне. Это показалось Кедвин не очень хорошим знаком. Но никаких полезных мыслей по этому поводу у нее пока не возникло. Кажется, Мишель тоже сочла его поведение странным, потому и пошла с ним поговорить. А судя потому, что она уже возвращается, разговор получился не слишком пространный. Мишель села в машину и захлопнула дверцу. Кедвин быстро глянула на нее: — Ну что, поговорила? — Поговорила, — Мишель вздохнула. — Он какой-то… На себя не похож. Как ты думаешь, он на меня не сердится? — Вряд ли, — сказала Кедвин, выводя машину на проспект. — Думаю, дело в чем-то другом. А вот в чем? — Ты не догадываешься? — Пока нет. Но он ведь не ребенок. Прямо сейчас у нас хватает и других забот. * * * Утро перед отъездом получилось неожиданно беспокойным. Не обнаружив Мишель ни в кухне, ни в гостиной, Кедвин поднялась наверх и постучала в ее спальню. — Мишель? Ответа не последовало. Кедвин, встревожившись, заглянула в комнату. Постель была убрана. Мишель сидела на тахте, одетая, обняв и прижав к себе маленькую вышитую подушку, и молча глядела прямо перед собой. Судя по припухшим векам и покрасневшему кончику носа, она недавно плакала. — Мишель, — повторила Кедвин, входя в комнату. — Что случилось?.. Она села рядом на тахту и обняла свою юную ученицу за плечи, пытаясь развернуть к себе лицом. — Ну же, малышка, не молчи. Что с тобой? Мишель посмотрела на нее с беспомощным, каким-то детским выражением. — Что?! — Кедвин схватила ее за плечи. — Что случилось? Ты снова его видела? — Да, да, — закивала Мишель. — Он был здесь… Как сейчас ты… Он сказал… сказал… — Что? Что он сказал, Мишель? — Он сказал, что больше не придет. Кедвин перевела дыхание. Все не так уж и страшно. Мишель продолжала: — Я не верила, что из-за него может быть какой-то вред. И хотела, чтобы он приходил… Звала его… А он пришел и сказал, что этого делать нельзя… — Она помолчала, потом шепотом спросила: — Ты прогонишь меня теперь? — Прогоню? — растерялась Кедвин. — Почему это? — Ну, я же тебя не послушалась… Кедвин вздохнула и, обняв за плечи, притянула девушку к себе. — Глупенькая, так ты из-за этого расстроилась? Ну, успокойся и послушай меня. Никуда я тебя не выгоню. Но ты действительно повела себя глупо. Я ведь не зря тебя предупреждала. Пойми, в тебе живет не сам Ричард, а только его тень. Энергетическая сущность Бессмертного хранит отпечаток его личности, но не ее саму. То, что он вот так приходит к тебе, означает, что его витано просто еще не успокоилось и не слилось с твоим. Это вопрос времени, если ты не будешь стараться сохранить существующее положение вещей. — Значит, такое бывает? — тихонько спросила Мишель. — Да, бывает, и не всегда это кончается благополучно. А то, о чем говорит такой призрак… Это отпечаток того, что более всего занимало мысли и чувства человека при жизни. Ричард знал, что его жизненная сила достанется тебе. Видимо, он очень хотел поддержать тебя и оградить от возможной беды. Он в самом деле любил тебя. Мишель всхлипнула и кивнула: — Да. Мне так хотелось, чтобы он был со мной подольше. — Я понимаю. Но он не может быть с тобой, малышка. Отпусти его. Или, вернее, отпусти себя. Прошлое должно стать прошлым. Это закон нашего существования. Тому, кто не может оставить позади свое прошлое, нет места в будущем. Мишель подняла голову: — Ты так говоришь… Ведь ты тоже потеряла мужа. — Да. Потому я тебе все это и говорю. Это был мой пятый муж, но я переживала потерю, как в первый раз. И знала — знаю — пока я храню память и живу дальше, будущее принадлежит мне. Если однажды я не смогу пережить, оставить в прошлом свою потерю, я потеряю свое будущее. Себя. Понимаешь? Мишель кивнула. Потом вытерла слезы, вздохнула и сказала: — Но это так тяжело… — Никто и не говорит, что это легко. Ну что ж, давай собираться. Скоро приедет Адам… * * * Митос предложил им поехать всем вместе, но Кедвин отказалась. Иметь под рукой свою машину было спокойнее. Теперь они ехали следом за «ровером» Митоса; вернее, Адама Пирсона, им предстояло появиться в обществе, и маска снова была на месте. Ну да, Адам Пирсон возник не вчера, в этой ипостаси Митос прожил не год и не два. Мишель задумчиво смотрела в окно, явно не слишком желая отвлекаться на разговоры. Кедвин ее не тревожила, ей хватало собственных мыслей и забот. О Митосе. О МакЛауде. Больше, наверно, о МакЛауде. Помнился последний с ним разговор и чувство болезненной беспомощности и разочарования при виде жалкой карикатуры на человека, которого она знала прежде. Что с ним случилось? Почему он не расскажет ей? Почему так боится Кассандры? Может быть, дело как раз в Кассандре? Из всего, что Кедвин видела и слышала сама, напрашивался очень простой вывод: разгадку можно найти иначе. Митос наверняка знает, что происходит с МакЛаудом, или о чем-то догадывается. Нужно только суметь убедить его этим знанием или догадками поделиться. Почему МакЛауд так настаивал на том, что Митос — негодяй, при этом не предъявляя никаких оснований для подозрений? Что такого он знал о Старейшем Бессмертном, о чем не мог рассказать? Собственный интерес Кедвин к Митосу не ограничивался выяснением обстоятельств его конфликта с МакЛаудом. Что бы там ни говорил Горец, ничего отталкивающего Кедвин в нем пока не обнаружила. Даже наоборот. * * * Ворота, преграждавшие дорогу, а за ними старинный дом, выросли у них на пути как по волшебству. Миновав ворота, они медленно подъехали к дому и остановились на площадке, где уже стояло несколько автомобилей. Кедвин и Мишель, следуя примеру Митоса, вышли из машины и огляделись. — Приятное место, — заметила Кедвин. — Очень приятное, — согласился Митос, поворачиваясь к дому. — А вот и хозяин! Невысокий полноватый человек торопливо спустился с крыльца и, радушно улыбаясь, направился им навстречу. — Адам! Ну наконец-то! Мы уже начали беспокоиться, не случилось ли что в дороге… Это и есть твои спутницы? Ты нас представишь? Он так и лучился добродушным весельем. Глядя на него, Мишель невольно улыбнулась — действительно, очень симпатичный человек. Хозяин переключил свое внимание на Кедвин: — Позвольте представиться: Франсуа Леру. Наслышан о вашей красоте, но лучше один раз увидеть. Мадам Джармел, правильно? — Кедвин Джармел, — сказала Кедвин, протягивая руку. — Очень, очень рад, — он поцеловал ей руку и, выпрямившись, повернулся к Мишель. — А вы, наверно, мадемуазель Уэбстер. — Можно просто Мишель, — сказала Мишель, не любившая церемоний. — Очень рад. Леру и ей поцеловал руку, потом слегка пожал, накрыв своей ладонью, и, перестав улыбаться, понизил голос: — Адам сказал, что вы нуждаетесь в покое и уединении. Не беспокойтесь, это место — то, что вам нужно. Он заговорщицки подмигнул и добавил уже веселее: — Но вы не будете слишком жестоки и не лишите нас вашего общества за ужином? — Конечно, нет, — сказала Мишель, улыбнувшись. Этот человек определенно был ей симпатичен. — Ну что ж, идемте. Леру повернулся к дому и сделал приглашающий жест. Они все вместе поднялись на крыльцо и вошли в просторный холл, где их ждал невозмутимого вида пожилой человек в безупречном темном костюме с галстуком. — Это Жан-Пьер, наш, как раньше говорили, дворецкий, — представил его Леру. — Он вам все покажет и расскажет. А я, с вашего позволения, вас покину. Увидимся за ужином. Он откланялся и исчез, так же стремительно, как перед тем появился. Жан-Пьер величественным жестом пригласил их следовать за собой: — Прошу. * * * Комната Мишель понравилась. Собственно, это были две комнаты — небольшая гостиная и спальня, и еще ванная, маленькая, но удобная и, как и все прочее, изысканно отделанная. Вся обстановка в доме навевала приятное ощущение возврата в прошлое. Век в девятнадцатый… Мишель посмотрела в окно на чистый, не запятнанный порождениями цивилизации пейзаж, и подумала, что старшим Бессмертным это место наверняка должно быть по вкусу. Как путешествие во времени. Она поплескалась под душем и переоделась. Она не слишком любила все эти вечерние туалеты и высокие каблуки, но здесь просто невозможно было выглядеть иначе — настолько сильным было ощущение возврата во времена, когда не знали джинсов и брючных костюмов. Так что она решила последовать одному из очень полезных наставлений, полученных еще от Аманды: если хочешь чувствовать себя уверенно, не нарушай своим видом гармонии места, в котором находишься. Платья и туфли она захватила в нужном количестве. К тому же (и это само по себе радовало) здесь не нужно было постоянно таскать с собой меч. Одевшись, она решила посмотреть, как устроилась Кедвин. * * * Закончив разбирать вещи, Кедвин достала из чемодана небольшую, с ладонь, деревянную шкатулку и открыла ее. Полюбовавшись содержимым шкатулки, поставила ее на каминную полку. Огонь в камине не горел, он был еще одной декорацией. Самое подходящее место. Потом ушла к окну и долго смотрела на неяркий, но чистый и свежий пейзаж. Это место ей определенно нравилось. Негромкий стук в дверь отвлек ее от воспоминаний. — Да? — сказала она, оборачиваясь. — Извини, я не помешал? Митос, уже переодевшийся к ужину, протиснулся в приоткрытую дверь и аккуратно притворил ее за собой. Кедвин невольно улыбнулась про себя — удается же ему изображать такую незаметность! — Как настроение? — Прекрасно, — сказала Кедвин. — Входи, присаживайся. Знаешь, это действительно очень симпатичное местечко. Настраивает на приятные мысли. Говоришь, ты уже здесь бывал? — Ну да… Мы с Леру познакомились, когда я еще учился в университете, — он пересек комнату и уселся в кресло, сразу будто слившись с ним. — Насколько я помню, сегодня будет просто ужин и знакомство, а завтра настоящая вечеринка. Кстати, здесь отличный гимнастический зал, есть где с утра размять кости. — Как я поняла, здесь спокойно, в смысле присутствия нам подобных? — Разумеется. Ты же сама видишь, случайных прохожих здесь не бывает, а среди приглашенных других Бессмертных нет. Так что… Тут он заметил шкатулку на каминной полке: — Прошу прощения, а это что такое? — Он встал, подошел к камину и взял шкатулку в руки. — Это твое, Кедвин? — Да, мое, — она улыбнулась, глядя, как он рассматривает содержимое шкатулки, поворачивая так и эдак на свету. — Тебе это знакомо? — Черт возьми, — произнес Митос. — Я слышал, но никогда не держал в руках… В дверь снова постучали. — Кедвин, это я, — послышалось из-за двери. — Можно войти? — Входи, — громко сказала Кедвин. Дверь открылась, и на пороге появилась Мишель, немного смущенная и удивительно красивая в строгом синем платье. — Вы, похоже, договорились не давать мне оставаться одной? — Да нет… я просто… если я мешаю, я лучше пойду… — замялась Мишель. — Ну зачем же, — хмыкнула Кедвин. — Оставайся. Только вам придется немного подождать. В отличие от вас, я еще не оделась к ужину. * * * Кедвин ушла в спальню, а Мишель подошла к Митосу. Увидела у него в руках шкатулку. — Прекрасно, правда? — сказала она. Митос кивнул и осторожно извлек и поставил на подоконник то, что они все вместе рассматривали. Это была роза — черная, с тончайшей серебристой каймой по краям лепестков, — спрятанная внутрь полусферы из безупречно тонкого и прозрачного стекла. Основание полусферы изнутри было покрыто матово поблескивающим серым шелком, и роза, неведомо как закрепленная, словно даже не касалась его. На лепестках и листьях поблескивали капли росы. Роза казалась живой, только что принесенной из утреннего сада. — Кедвин очень любит эту вещь, — шепотом сказала Мишель. — Но ничего о ней не рассказывает. Наверно, не хочет тревожить воспоминания. — Возможно, — пробормотал Митос. — Это работа Габриэля Пейтона. Не видел ничего подобного больше ни в чьем исполнении. — Габриэль Пейтон? — заинтересовалась Мишель. — А кто он? Бессмертный? — Был, до девяносто третьего года. Митос отнес футляр с розой обратно на каминную полку и поставил на закрытую шкатулку. — Его убили? — Да. Кстати, твой приятель Дункан МакЛауд. Мишель задумалась. Потом, хмурясь, спросила: — Они были врагами? — Они были друзьями. — Митос вернулся к креслу и сел. — Больше двухсот лет. Мишель опустилась в кресло напротив. — Как он мог убить своего друга? Это не похоже на Дункана. — Это похоже на Дункана. Ты даже не представляешь, насколько. Митос побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Габриэль был известным парижским кутюрье. У него вообще был талант. Он умел делать женщин прекрасными и счастливыми. — Все еще не понимаю. — Он убил девушку, свою модель. А когда об этом догадалась ее подруга, попытался убить и ее. На этом его поймал МакЛауд. — Но зачем? Что ему сделала эта девушка? — Она узнала о нем кое-что, что он не хотел выносить на всеобщее обозрение. Случайно нашла у него в доме тайник с сокровищами и произведениями искусства, которые уже много лет считались пропавшими. Он был вором, Мишель. Мишель снова нахмурилась: — Разве ему не хватало денег? — Он крал не ради денег. Ему важен был сам факт обладания прекрасной вещью. И в людях, в женщинах, его интересовало то же. Красота. А вот то, что красота неотделима от жизни, он не понял. Или не успел понять. — Что значит — не успел понять? — Поживи подольше, Мишель, и поймешь одну простую вещь. Ты можешь совершить безнаказанно сотню преступлений. Но на сто первом встретишь кого-то, кто скажет «Хватит» и подведет твоим деяниям черту ударом меча. Но также ты можешь совершить сотню преступлений, а потом решить — достаточно, и отказаться от сто первого. И будешь продолжать жить, так и не встретив своего палача. Дело будет не в том, заслужила ты смерть или нет, а лишь в том, что не оказалась на пути у ищущего справедливости… Габриэль совершил не первое и не второе убийство в своей жизни, но лишь сейчас встретил человека, который оказался способен его остановить. И остановил, как бы это ни было тяжело ему самому. — Вы сказали, что Дункан был ему другом? — недоверчиво произнесла Мишель. — Как же так? — Мишель, радость моя, — вздохнул Митос, — знала бы ты, кровь скольких друзей на мече МакЛауда… Не пугайся, для Бессмертных это неизбежно. Причины очень разные. Не обязательно ненависть. Разочарование, случайное стечение обстоятельств, попытка защитить другого человека, даже милосердие. — Милосердие? — Да, представь себе. Ну а в нашем случае… Он встал, подошел к камину и некоторое время рассматривал розу. — Взгляни на эту вещь. Она прекрасна, правильно? И она совершенна. А теперь представь себе цветущий розовый куст. Он весь усыпан бутонами и цветами, среди которых не найдется и двух одинаковых и каждый из которых прекрасен и совершенен. Одни цветы вянут, другие распускаются вместо них, и эти другие тоже прекрасны и совершенны. Это — всего лишь одно мгновение красоты, пойманное художником, остановленное, если угодно, на пути к угасанию и смерти. Но истинное бессмертие — не вне времени, а внутри него. В бесконечной смене форм, в способности повторяться снова и снова, в то же время не повторяясь ни в чем. Только так можно противостоять вечности. И только в этом — истинная красота. Он отвернулся от камина и закончил: — Вот этого Габриэль Пейтон не смог, или не успел, понять. И потому сам стал воспоминанием. Он умолк и снова уселся в кресло. Мишель некоторое время смотрела на него, потом перевела взгляд на шкатулку. Монолог Митоса произвел на нее сильное впечатление. * * * Кедвин, сидя за туалетным столиком в спальне, слышала все от первого до последнего слова. Ее речь Митоса тоже впечатлила, не внезапным откровением (годы не те — удивляться подобным вещам, да и историю Габриэля Пейтона она знала ничуть не хуже), а легкостью словесной формы. Кроме того, подумалось ей и о другом. Действительно ли только Мишель были адресованы эти слова? Или и для нее в них было послание — зашифрованное куда глубже? Но стоит ли думать об этом сейчас? Она еще раз окинула взглядом свое отражение и, поднявшись, направилась к двери. Близилось время ужина, пора спускаться в общий зал.