Путь к тишине. Часть 2

Кедвин спустилась в спортзал и обнаружила там Мишель. Припомнив вчерашний вечер и двоих новоиспеченных кавалеров Мишель, Кедвин представила выражение на их физиономиях, окажись они сейчас здесь и понаблюдай, как хрупкая изящная девушка лежа выжимает штангу, и про себя хихикнула. Жизнь воистину полна сюрпризов. Компания здесь собралась достаточно приятная. Всего, вместе с хозяином, шестнадцать человек. Среди них был пожилой профессор из Сорбонны, очень заинтересовавшийся Мишель. Это было очень ко времени — девочке нужно подумать о том, как и на что она собирается жить, а здесь работа, похоже, сама идет в руки. Упомянутые кавалеры были бывшими студентами того самого профессора, оставшимися при кафедре продолжать научную карьеру. Они, как и еще четверо приглашенных, были здесь впервые. Остальные, похоже, постоянные гости. Половину собравшихся составляли представительницы прекрасного пола, среди которых Кедвин обратила внимание на пожилую, но все еще красивую даму — как ей объяснили, графиню, происходившую из семьи русских аристократов-эмигрантов. Вечер, проведенный в этом обществе, Кедвин понравился. Шумного веселья не было; разговоры, музыка, песни… Митос почти все время держался в стороне, не привлекая к себе внимания. Кедвин, наблюдая за ним, заметила, что хозяин интересовался, не хочет ли он принять участие в самодеятельном концерте, но он, улыбнувшись, отказался. Интересно было бы посмотреть, на что он способен, подумала Кедвин… Закончив разминку, Кедвин отправилась в соседний зал, отделенный от первого аркой. Мишель уже была там — разглядывала богатую коллекцию спортивного оружия. В этот момент в зале появился третий человек — один из новых знакомых Мишель, стройный темноглазый брюнет, его звали… да, Мишель называла его Луи. Он, кажется, увлекался фехтованием еще со студенческих времен. Кедвин снова сдержала усмешку, подумав, что будет, если он решит произвести на Мишель впечатление демонстрацией своего искусства. — Мадемуазель интересуется фехтованием? — спросил он, подойдя ближе и поздоровавшись. — О, немного, — ответила Мишель, успев спрятать улыбку. — Это не очень женское занятие, — заметил Луи, — но я мог бы… если хотите… показать вам пару приемов. Кедвин неслышно подошла и остановилась рядом. — Моя воспитанница не слишком опытна в поединках, — сказала она. — Может быть, вы покажете свои приемы мне, для начала? Луи, немного смутившись, пожал плечами: — Конечно, если вы беспокоитесь за нее… если вы сомневаетесь в моем умении… я могу показать. Кедвин взяла рапиру и вышла на середину зала. Мишель за спиной у Луи, не удержавшись, тихо прыснула в кулак. Поединок оказался коротким. Загнав Луи в противоположный конец зала, Кедвин выбила рапиру у него из руки и сказала: — Я беспокоилась не за нее, юноша. За вас. Советую вам осторожнее выбирать противников. Честь имею. — Это… это великолепно! — произнес Луи, кое-как оправившись от удивления и догнав ее возле стойки с оружием. — Вы были в профессиональном спорте? Почему я ничего не слышал о вас? — Я не спортсменка. Это просто хобби. — С трудом верится! В этот момент за аркой хлопнула дверь, и на пороге появился Франсуа Леру. — Доброе утро, доброе утро. Уже занимаетесь? Луи, надеюсь, ты не слишком утомил дам своим фехтованием? Мог бы и дождаться меня. — Утомил!.. — Луи с удрученным видом уселся на низкий подоконник. — Видел бы ты, как эта дама меня гоняла! — Гоняла? — изумился Леру. — Тебя?! — Ну да, — вздохнул Луи. — Знаете, я, пожалуй, пойду. — О, прошу прощения, — хмыкнула Кедвин, когда он исчез за дверью. — Я вовсе не хотела развенчивать вашего чемпиона. — Какой же он чемпион? — весело дернул плечами Леру. — Не дорос еще. А вы в самом деле владеете оружием? Может быть… — он сделал приглашающий жест. Кедвин улыбнулась: — Вы уверены? Как бы странно это ни выглядело, толстенький и вроде бы совсем не воинственный Леру оказался орешком куда покрепче Луи. Кедвин всегда получала удовольствие от подобных встреч — приятно ощутить, что имеешь дело с если не равным, то достойным противником. Леру тоже остался доволен — несмотря на явный проигрыш. — Замечательно, просто замечательно! — воскликнул он, отсалютовав рапирой. — Никогда не видел подобного в исполнении дамы. Впрочем, чему тут удивляться? Вы ведь подруга Адама Пирсона. — Ну и что? — не поняла Кедвин. Леру доверительно понизил голос: — Поверьте старому фехтовальщику, ничего подобного я в жизни не встречал. И если вы с ним из одного клуба… — В некотором роде, — усиленно сохраняя серьезность, подтвердила Кедвин. — А что, как по-вашему, против него у меня есть шансы? — Сомневаюсь, мадам. Сомневаюсь. Адам Пирсон — это… Воздух наполнился неслышным гулом Зова, хлопнула входная дверь. — Здесь, кажется, поминали мое имя? — в зал вошел Митос, тоже одетый в тренировочный костюм. — Ну да, — лукаво прищурившись, отозвалась Кедвин. — Вот наш добрый хозяин считает, что против тебя у меня шансов нет. — Ну, пари я бы на это держать не стал, — заметил Митос. — А вообще, такие вещи проверяются практикой. — Ну так прошу, — картинно пригласила его Кедвин. Действительно, почему бы и нет?.. — Не люблю рапиры, — заметил он. — Я тоже. Но тут, кажется, есть и кое-что повещественее. Она сняла со стойки и перебросила ему спортивную саблю: — Устраивает? Он поймал саблю, задумчиво посмотрел на Кедвин, потом глянул в сторону Мишель и Леру: — Франсуа, я бы на твоем месте не спешил делать ставки. — Да я и не собирался, — откликнулся тот. — Какая игра, если все известно заранее? — Вот тут ты ошибаешься, дружище, — вздохнул Митос, отступая на середину зала. * * * Мишель присела на подоконник, с интересом наблюдая за происходящим. Очень полезно для новичков — понаблюдать за старшими и более опытными, вот только выпадала такая возможность не часто. Так что теперь Мишель устроилась поудобнее и приготовилась смотреть и запоминать. Леру тоже присел на подоконник рядом с ней и неодобрительно покачал головой: — Ну и зачем все это? Все-таки дама… Можно бы и обойтись без демонстрации силовых приемов. — Это вы про кого? — лукаво хихикнула Мишель. — Что — про кого? — не понял Леру. — Кому обойтись без силовых приемов? — А что, могут быть варианты? — Смотрите, — сказала Мишель, кивнув в сторону Кедвин и Адама. Леру, оборачиваясь, хотел было что-то еще сказать, но так и застыл с открытым ртом. Они еще некоторое время изучали друг друга, не принимая эффектных стоек и даже не поднимая оружия. Но вокруг них уже сгущалось напряжение. Мишель почувствовала себя неуютно, вдруг подумав — а что, если бы это был настоящий бой? В этот момент сабля в руке Адама пришла в движение — настолько естественно, что, казалось, оно не сопровождалось ни малейшим усилием. Леру невольно вздрогнул и привстал с места. …Стремительный, как бросок змеи, выпад был отбит быстро и легко. Кедвин улыбнулась, глядя поверх поднятого теперь клинка. Игра, должно быть, казалась ей интересной. Мишель могла представить себе физиономию Леру, но оглядываться на него ради этого зрелища времени не было. Она боялась пропустить хотя бы мелкую деталь действа, развернувшегося у нее перед глазами. Даже ей, в течение пяти лет ни дня не проводившей без оружия и тренировок, непросто было следить за происходящим. Будь все это всерьез, было бы в самом деле страшно. Но игра оставалась игрой. Да и продлилась она недолго. Хотя Мишель и не взялась бы точно определить, кто из них — Кедвин или Адам — сделал ошибку, и была ли вообще ошибка, но бой закончился так же стремительно, как и начался. Просто вдруг стало очень тихо. Оба клинка разом остановились, прекратив сложный танец. И Мишель, переведя дыхание, поняла, что счет в игре остался равным. Сабля Адама касалась бока Кедвин. Ее клинок упирался ему в грудь. — Один-один, — веселым шепотом выдохнула Кедвин, делая шаг назад. — Хороший счет, — согласился Адам, повторяя ее движение. — Надо как-нибудь продолжить. Спасибо, ты доставила мне настоящее удовольствие. — Взаимно. Она снова улыбнулась. Он отсалютовал клинком и направился к стойке. В этот момент Леру пришел в себя. — Что это было? — требовательно вопросил он, выскакивая на середину зала. — Или, может, я сплю?! Адам! — Что тебя удивляет, Франсуа? — хихикнул тот, водворяя саблю на место. — Ты же сам знаешь — на любого крутого парня найдется кто-нибудь еще круче. Но, — он повернулся к другу лицом и добавил серьезно: — Извини, Франсуа, но я попросил бы тебя не превращать все это в предмет для обсуждения на светских вечеринках. — Но почему? — Я тебя прошу. Этого достаточно? — Конечно, как скажешь… но… — Вот и замечательно. Ну, а теперь… не отправиться ли нам всем умыться и переодеться к завтраку? * * * Они поднялись на второй этаж. Мишель скрылась в своей комнате; Кедвин немного задержалась у двери своей. — Адам, — окликнула она. — Да? — он остановился и повернулся к ней. — Мне вдруг подумалось… Будь все по-настоящему, смогла бы я тебя убить? Или ты меня? — Где есть повод драться, есть и нужда победить, — сказал он. — Хочется надеяться, что у нас такой нужды не будет. Но не хотел бы я проверять это на практике. Он поднял ее руку к губам, легко поцеловал и, улыбнувшись одними глазами, повернулся и пошел к дверям своих комнат. Кедвин не стала смотреть ему вслед — не хотелось, чтобы он чувствовал ее взгляд. Просто ушла к себе и притворила дверь. Действительно, скоро завтрак, нужно переодеться… Приводя себя в порядок перед зеркалом в ванной комнате, а потом — за туалетным столиком в спальне, она продолжала думать об утреннем приключении. Она не кривила душой, говоря, что получила большое удовольствие от такой «разминки». Она давно не испытывала столь полного чувства освобождения — когда не нужно постоянно напоминать себе, с кем имеешь дело, и быть осторожной. Не нужно беспокоиться, как будут восприняты твои слова или действия. Если это и впрямь особый дар — давать людям такое замечательное ощущение комфорта — то Митосу он достался в полной мере. Однако сказанное прежде МакЛаудом не стало от этого несказанным. Сумрак тайны — недоброй тайны! — по-прежнему витал вокруг Старейшего Бессмертного. Вот только стоит ли докапываться до правды? Может быть, лучше ничего не знать? * * * Запланированная после завтрака прогулка не состоялась — неожиданно налетели тучи, и с неба посыпался мелкий противный дождь вперемежку с мокрым снегом. Все гости снова собрались в просторном зале, продолжить начатые накануне вечером разговоры и импровизированный концерт. Митос, как и прошлым вечером, расположился в стороне от общества, в одном из уютных кресел в углу гостиной. Кедвин, подумав, подошла и села в кресло рядом. Окинула взглядом зал. Да, все видно и многое слышно. В противоположном углу, так же сторонясь шумного веселья, устроилась Мишель. Возле нее уже появились давешние кавалеры — фехтовальщик Луи и его приятель. Судя по выражению лица Мишель, они не слишком ей докучали, и Кедвин решила, что вмешиваться необходимости нет. — Не любишь быть в центре внимания? — спросила она Митоса. — Не то чтобы не люблю, — отозвался он. — Просто сейчас настроения нет. — Ты неважно выглядел с утра. Да и сейчас… Ты хорошо спал? — Как тебе сказать… Видишь ли, я ведь не случайно забрался в эту глухомань. Мне нужны тишина и покой. Последние события меня изрядно утомили. — Значит, не все в порядке. — Не все. Но это вопрос времени. Немного отдыха в спокойном месте — и все пройдет… Кедвин покачала головой и вздохнула: — Жаль, что не получилась прогулка… Мне хотелось поговорить. — О чем? — О многом… Ну да ладно, это может подождать. Ты уверен, что не хочешь принять участие в этом концерте? — Приму, — улыбнулся он. — Я обещал. Просто не сейчас. Я не в настроении развлекаться, а начинать веселье с грустных песен как-то не с руки. Кедвин вернула внимание импровизированному концерту у рояля. Молодежь развлекалась, а старшие гости просто слушали. Кедвин заметила старую графиню, которая слушала песни и музыку не очень внимательно, как человек, который во время представления ждет какого-то одного номера и не слишком интересуется остальными. Кедвин снова глянула на Митоса. Тот даже не смотрел в сторону компании у рояля, только пристукивал пальцами по подлокотнику кресла в такт музыке. Интересно, как он собирался поучаствовать в концерте? Занятно, другой музыки — музыкальных центров, магнитофонов, даже граммофонов здесь не было. Игралось и пелось только «вживую»… Немного соскучившись, Кедвин решила покинуть общий зал. Она поднялась на второй этаж, некоторое время постояла у перил, глядя на гостиную сверху, потом вышла на балкон, благо дверь была тут же, в коридоре. Балкон ей понравился — просторный, под крышей, с удобными сиденьями вдоль стены. Она долго сидела там, глядя на затянутую снежным мороком равнину и не обращая внимания на холод. В конце концов, что такое холод? Ни один Бессмертный еще не умер от того, что немного померз. Ветер и дождь до сидений не доставали. И здесь так хорошо думалось! Больше всего о Митосе. Да, глупо, да, легкомысленно. Но ей все труднее было настраивать мысли на только аналитический лад. Бывали моменты, когда он смотрел на нее, просто смотрел, а ей казалось, что она тонет в его глазах, бездумно и безоглядно… Кажется, это называется любовью, подумала она и передернула плечами. Пора возвращаться в зал, да и музыка вроде бы стихла… Наверно, намечается что-то новое. * * * Кедвин не стала спускаться вниз, остановилась у перил, глядя на гостиную сверху. И сразу увидела Митоса — он как раз подошел к роялю. Рядом с ним стояла старая графиня — Кедвин расслышала ее слова. — Вы обещали мне русский романс, Адам. Вы не передумали? — Ни в коем случае, мадам, — ответил он. — Надеюсь, вам понравится… Хотя это не совсем то, что вы называете романсом. Он сел к роялю. В зале наступила тишина. Кедвин прислушалась — и при первых же аккордах музыки едва не вздрогнула. Je m'en vais tout seul sur la grand' route Le silex reluit dans le brouillard, Dieu enonce -- et le desert ecoute, L'astre a l'astre lance un long regard.* У него был красивый голос. Не очень сильный, но удивительно музыкальный. И удивительно подходящий именно для такой обстановки, не для сцены и большого зала. И эти слова в его устах звучали так естественно… Dans les cieux -- accord et allegresse, Et la terre dort comme un enfant. Qu'est-ce qui m'attire et tant m'oppresse? Ne regrette rien et rien n'attend. Dans ce rude sein plus rien ne vibre, Rien, - ni avenir, ni souvenir. Je voudrais finir tranquille et libre... Ah, m'evanouir -- morire -- dormir! Mais non pas du sommeil de la tombe! Que mon sein gonfle d'un coeur vivant, Se souleve et doucement retombe En de pleins et calmes battements. Et que nuit et jour quelqu'un me berce. D'un refrain d'amour qui me fut cher, Et que chene sur mon front diverse Son doux bruit et son ombrage vert. ** Последние звуки растворились в тишине, быстро нарушенной аплодисментами и восторженными возгласами. Митос коротко вздохнул и положил руки на крышку рояля. Посмотрел на графиню. — Извините. Я не хотел вас расстраивать. — Нет, все хорошо, — чуть дрогнувшим голосом ответила она. — Откуда… Вы сами делали перевод? — Я знаю много языков, мадам. Но этот перевод сделан не мной. Нет, господа, сожалею, но на сегодня это все. Я устал, такие песни отнимают слишком много сил. Прошу прощения, мне придется вас покинуть… * * * Он поднялся наверх и увидел Кедвин. Она отошла от перил и теперь стояла у балконной двери, глядя в окно. Митос остановился рядом с ней. — Тебе понравилось? — тихо спросил он. — Разве ты пел для меня? — А как ты думаешь? Она не нашлась, что ответить, но он и не ждал ответа. Отвернулся и ушел в свои комнаты. Кедвин проводила его взглядом и, подумав, тоже пошла к себе. Ей не хотелось возвращаться в веселую компанию, вообще не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать… * * * Митос захлопнул за собой дверь и прислонился к ней спиной. Закрыл глаза. Долго стоял так, потом ушел в спальню. Остановился посреди комнаты и посмотрел на свое отражение в зеркале. Чего я жду, в который раз спросил он себя, на что надеюсь? Зачем ищу разговора с Кедвин? Рассчитываю, что она окажется мудрее МакЛауда? А если нет? Он сел на край кровати, потом прилег как был, не раздеваясь. Так хочется спать! Ночь была беспокойной. Кедвин не просто так сказала, что он плоховато выглядит. Может быть, удастся отдохнуть хотя бы сейчас, до обеда? Он вздохнул, закрыл глаза и почти сразу соскользнул в сладкую полудрему… …Тишина исчезает, воздух наполняется чуть слышными звуками. Они становятся громче, превращаются в музыку, потом, в миг — в дикую какофонию голосов, звона стали, топота копыт… От этих звуков воздух становится гуще, давит на грудь, дышать все труднее. И вот уже это не воздух, а холодная рыхлая могильная земля, она всюду, и уже нет сил вздохнуть… …Он рывком сел, всхлипывая и судорожно глотая воздух. Бесконечно долго ждал, пока утихнет дрожь и стук крови в висках. Неужели снова? Но почему сейчас?.. Он встал, подошел к туалетному столику, нашарил в ящике пачку сигарет и зажигалку. Открыл окно, сел на подоконник и закурил. Думать ни о чем не хотелось, а хотелось чего-нибудь покрепче этих чертовых сигарет. Был, конечно, вариант — во время намечающейся вечеринки напиться до бесчувствия, благо опасности здесь ждать неоткуда. Знать бы еще, что это поможет. * * * Кедвин стояла у окна, глядя в дождливый сумрак. В памяти у нее эхом отдавались слова недавно услышанной песни. Конечно, это просто песня, известно, в каком году и кем написанная. Но то, что Митос выбрал именно сейчас именно эту песню… Время играет странные шутки с памятью, думала Кедвин. Ее собственное прошлое, ее молодость, была теперь очень далеко, и все меньше оставалось Бессмертных, которые помнили то же время или были тогда с ней знакомы. Они уходили один за другим. Грэйсон, Дарий, Ребекка… Калас, черт бы побрал этого негодяя! Иногда она думала об этом, представляя, как проходят годы, потом века, память подергивается туманной дымкой, но подтвердить, что это именно память, а не фантазии уставшего от бесконечной смены лет рассудка, уже некому. В такие минуты ей становилось страшно. Сейчас она ощутила легкий озноб при мысли о Митосе — о космическом одиночестве, в котором должна пребывать столь древняя душа. Возможно, эта душа уже неспособна выражать свои чувства так, как это принято среди обычных людей. Само по себе это соображение ничего не меняло и ничего не доказывало. Жалость и сочувствие в таких делах неуместны. В сущности, подобные мысли посещали Кедвин не впервые, но враг не переставал быть врагом только потому, что казался одиноким и несчастным. Почему она все время думает о Митосе как о противнике? Даже тогда, после тренировки в зале, пусть на одно мгновение, но она вообразила его действительно проигравшим. Наверно, всему виной ощущавшаяся в нем странная смесь могущества и беззащитности, наивности и совершенного, абсолютно циничного знания. Это было завораживающе привлекательно! И возбуждающе. Кедвин была уверена, что Митос пытается внушить ей какую-то мысль. Пытается что-то сказать и, наверно, боится, что она не поймет или не услышит. Но зачем все эти тайны, почему нельзя просто сказать, что именно так его беспокоит? Ведь дело наверняка не в том, что он не находит слов, чтобы объясниться в любви. Экая невидаль! Но тогда что? * * * Колокольчик зазвонил, созывая гостей обедать. Кедвин вышла в коридор и, подумав, задержалась возле комнат Митоса. Постучала в дверь. Ответа не последовало, и она спустилась в столовую. Митос за обедом не появился. Кедвин видела, как дворецкий что-то тихо говорит хозяину, тот кивает и вполголоса же отдает какие-то распоряжения. Никто как будто и не заметил пустого места за столом. Решив не идти против желания хозяина, Кедвин дождалась окончания обеда и только тогда подошла к Леру. — Вас не удивило отсутствие Адама Пирсона? — Нет, не удивило, — отозвался тот. — Он не совсем здоров. Я велел отнести обед ему в комнату… Разве он ничего вам не говорил? — Он не любит распространяться о своих проблемах, — уклончиво сказала Кедвин. — Понимаю, — покивал Леру. — Но он приезжает сюда обычно именно ради этого — поправить здоровье. Удивительно, на вид и не скажешь, что у него такая хворь. — Вы знаете, что с ним? — Я не знаток болезней нервной системы. Да вы лучше с ним поговорите, вы же все-таки не чужие. В некотором смятении Кедвин снова поднялась на второй этаж. Что это — игра? Или ему действительно так плохо? Но такие вещи здесь никого не удивляют. Может ли это быть притворством? Подумав немного, она все же решила проявить некоторую настойчивость. — Адам! — окликнула она, постучав в дверь. — Адам, ты слышишь? Это я, Кедвин. Открой. Открой, черт тебя побери, я все равно не уйду! За дверью послышались шаги, потом замок щелкнул, но дверь не открылась. Повернув ручку, Кедвин вошла. В гостиной никого не было. Митос обнаружился в спальне — сидел на подоконнике и открытого окна и курил. — Я думала, ты бросил, — заметила Кедвин, глянув на забитую пепельницу. — Я тоже так думал. Кедвин подошла и присела рядом с ним на подоконник. — Что с тобой, Митос? — Со мной? Ничего. — Так ли? Почему ты не пошел обедать? — Не хотелось. — А что за болезнь, о которой тут все наслышаны? — Ну, надо же как-то объяснить приступы внезапной меланхолии. Кедвин некоторое время молча смотрела на него; вроде бы ничего особенного, но именно сейчас она была убеждена, что он лжет. До сих пор такого не бывало. — Значит, все хорошо, — сказала она спокойно. — Да, все замечательно. — Что ж, — она встала и пошла к двери, но на полпути остановилась и оглянулась. — Кроме одной вещи… — Да? Какой же? — Я не понимаю, зачем ты пытаешься меня обмануть. Его рука застыла, не донеся сигарету до рта. Ждать, пока он придумает достойный ответ, Кедвин не стала. * * * Ей не хотелось сидеть в доме до ужина, и она, потеплее одевшись и захватив зонт и непромокаемый коврик, отправилась на прогулку. Неподалеку от дома начинался лес, и у самой кромки его было маленькое тихое озерцо. К нему вела дорожка, а обрубок древесного ствола на берегу был явно оставлен в качестве скамейки. Постелив на него коврик, Кедвин села и плотнее закуталась в плащ. Итак, Митос нездоров. Молодежь вроде МакЛауда может пребывать в наивном заблуждении, полагая, что Бессмертные не болеют. Так и есть — в том, что касается болезней плоти. Но за долгую жизнь Кедвин видела не раз и не два, какие мучения приносят ей подобным иные, невидимые болезни. В том числе та, которая называлась «память». Воздух наполнился гулом Зова, и Кедвин оглянулась. По тропке в ее сторону направлялась Мишель. — Привет. Я не помешала? — Нет. Иди сюда, садись. Кедвин подвинулась. Мишель уселась рядом с ней — благо на коврике как раз могли уместиться двое. — Ты оставила своих кавалеров? — Да ну их, — сморщила нос Мишель. — Они мне еще вечером надоедят. А как ты? — А что я? — Ну… у вас с Адамом… кажется, не все получается? — А что у нас с ним должно получаться? Я не знаю, что с ним творится, Мишель. Он как будто хочет мне что-то сказать, но никак не решается. Это странно, и я думаю, что любовь тут ни при чем. Ну да это наши дела… Как тебе — нравится здесь? — Нравится, — вздохнула Мишель. — Тихо, спокойно… Никогда не думала, что жить без телевизора и магнитофона так приятно. Но я теперь за вас беспокоюсь. — Не беспокойся, — сказала Кедвин. — Мы разберемся. Не дети все-таки. Мишель посмотрела на нее, увидела улыбку в глазах — и тоже улыбнулась. Мелкая морось, собираясь на ветвях деревьев, падала на землю крупными каплями; больше тишины не нарушало ничто, и от этого становилось теплее и спокойнее. Кедвин спрятала руки в рукава и стала смотреть на озеро; Мишель сидела тихо, не мешая ее мыслям и о чем-то своем задумавшись. Все-таки дождь — это хорошо. * * * Перед ужином все общество снова собралось в зале. Здесь все было готово для вечеринки — горели лампы, небольшой оркестр настраивал инструменты. — Как чувствует себя ваш друг? — спросил Луи, подходя к Мишель. — Спасибо, думаю, ничего серьезного, — мило улыбнулась она. — Вы уже бывали с ним в одной компании? — Мы — нет, — вздохнул Луи. — А вот те, кто бывал, говорят, что с ним очень интересно. Когда он не отсиживается у себя в комнате. — Наверняка утверждать не буду, но он вроде бы не собирался отсиживаться в своей комнате сегодня. — Да вот и он, кажется, — сказал Луи. Мишель обернулась. Человек, спускавшийся по лестнице в общий зал, был одновременно похож и не похож на того Адама Пирсона, к которому она успела привыкнуть. Но в чем состоит различие, объяснить было трудно. Наверно, не только в том, что вместо джинсов и просторного свитера на нем были черные брюки и рубашка. Нет, что-то еще… Он остановился на нижней ступеньке, будто заметив нечто, захватившее его внимание. Мишель оглянулась — и восхищенно ахнула. По другой лестнице в зал спускалась Кедвин. На ней было длинное вечернее платье, настолько черное, что, казалось, оно притягивает к себе яркий свет. Платье Мишель уже видела, но на вешалке оно выглядело куда менее впечатляюще. Высокий воротник, длинные, ниже запястий, рукава, никаких украшений на самом платье — и тонкое колье, серьги и диадема, бросавшие алмазные блики на лицо и уложенные короной волосы. При появлении Кедвин в зале притихли. Мишель украдкой глянула в сторону Адама, замершего на нижней ступени лестницы. Ей запомнилось выражение, с которым он смотрел на Кедвин. Лишь позже она поняла, что оно означало. Примирение с неизбежным. * * * — Адам, — подойдя, осторожно начал Леру. — Я понимаю, может быть, ты не в настроении… — Для чего? — спросил Митос. — Для маленькой игры. — О, нет, нет, Франсуа. У меня сегодня не хватит пороха. — Адам, но, может быть… — О чем это вы? — поинтересовалась Кедвин, придвигаясь на шаг ближе и пытаясь сообразить, который по счету бокал с вином покачивает в руке Митос. — Ваш друг, мадам, иногда радует нас маленькими спектаклями. Кое-кто даже считает, что он зарыл в землю талант, не связав себя со сценой. — Вот как? — хмыкнула Кедвин, краем глаза замечая, что на них уже смотрит вся аудитория. — Адам, а почему бы теперь не сыграть такой спектакль? — Нет, — он покачал головой. — Для хорошей игры нужно настроение, а у меня его нет. Может, я потому и не играю на сцене. Не могу превращать это в рутину. — Ну, что ж, — развел руками Леру. — Нет, значит, нет. Он подмигнул и доверительно понизил голос: — Но мы будем надеяться, что увидим твое представление до того, как придет время разъезжаться по домам. Он удалился, оставив Кедвин и Митоса вдвоем. Она улыбнулась: — Значит, у тебя все в порядке. — Может быть да, а может, нет, — сказал он, допил вино и поставил бокал на стол. — Развлекаться можно разными способами, не так ли? Он поймал ее за руку и привлек к себе — стремительно, но не грубо. Конспиративно прошептал на ухо: — Ты танцуешь испанское фламенко? — Вообще-то да, — в тон ему отозвалась Кедвин, ощущая шаловливое веселье. — Но мое платье больше подходит для аргентинского танго. * * * Приближалась полночь. Уже давно, еще до начала шумного веселья, покинула общество старая графиня, за ней незаметно ушла Мишель. От музыки и вина у Кедвин начинала кружиться голова. Они с Митосом перетанцевали все танцы, какие способны были сыграть музыканты. Последним был вальс. То есть не последним на самом деле, но Кедвин решила, что ей на сегодня достаточно. Что после этого вальса она отправится спать и посоветует сделать то же Митосу. Митос. Прямо сейчас ей было безразлично, кто он, сколько ему лет и какие мрачные тайны его окружают. Это был мужчина, который пожелал ее и сумел вызвать ответное желание. Возможно, завтра утром она решит, что просто слишком много выпила, что они оба слишком много выпили. Но это будет завтра. А пока… Музыка стихла, и Кедвин, переведя дыхание, сказала: — Ну, с меня на сегодня довольно. Я иду спать. — Я тоже, — отозвался Митос и повернулся к остальным гостям: — Господа, приятных вам развлечений. И спокойной ночи. Откланявшись, они вместе поднялись на второй этаж. Здесь было удивительно тихо — после шумной гостиной. — Давно я так не уставала, — вздохнула Кедвин, останавливаясь у балконной двери в холле и с удовольствием вдыхая холодный воздух. — А как ты? — Ничего, — ответил он, потеряв недавнюю беззаботность. — Наверно, немного перебрал. — Ты сам-то помнишь, сколько выпил? — поддразнила она. — Не помню. Ты права, нужно лечь спать. Завтра никто не поверит, что мое нездоровье не имеет ничего общего с банальным похмельем. Она кивнула и пошла к своей двери. У самого порога она чуть-чуть оступилась и схватилась за ручку двери. Митос подхватил ее под локоть и поддержал, вместе с ней переступив порог комнаты. Кедвин повернулась, чтобы поблагодарить и закрыть за ним дверь… И оказалась в его объятиях. Это захватило и ошеломило ее! Кольцо сильных рук, близость тела — вкус его губ… Она хотела оттолкнуть его, но руки не послушались, а в следующую секунду она уже обнимала его, отвечая на неожиданный поцелуй со столь же внезапной страстью. Он подхватил ее на руки, унес в спальню, уложил на кровать и снова начал целовать — ее щеки, губы, потом шею... И тут до нее внезапно дошло, что происходит. Правая рука метнулась в сторону, в ладонь привычно легла рукоять спрятанного под подушкой кинжала. Шелеста извлекаемой из ножен стали оказалось достаточно. Митос отпрянул и замер. Их взгляды встретились, а в следующую секунду уже он упал спиной на кровать. Кедвин перекатилась, навалилась ему на грудь и прижала коленом его левую руку. Вцепилась свободной рукой в волосы («Больно, наверно…») и с силой впечатала его затылком в вышитое покрывало. Вряд ли ей удался бы этот маневр, если бы не лезвие кинжала, оказавшееся у Митоса под подбородком. Он и не пытался сопротивляться. Только охнул от боли и выгнулся, когда она сильнее дернула его за волосы, перенеся тяжесть тела на левую руку. — Кедвин. — Ты кое о чем забыл, — не выпуская его, сквозь зубы проговорила она. — Например, о том, что нужно спросить моего согласия! Какого черта?! — Кедвин, не надо… отпусти… — Что, если нет? Что с тобой, Митос, ты в самом деле пьян? — Нет… то есть да… — Он с трудом вздохнул. — Да какая разница?! Любовь лишает разума вернее вина! Ее рука дрогнула. — Неправда. — Может быть. Завтра, может быть… но сейчас это правда — единственная правда. Ее пальцы медленно разжались, выпуская его волосы. Он осторожно накрыл своей ладонью ее руку, державшую кинжал, но оттолкнуть не попытался. — Кедвин… это правда… ты же хочешь, чтобы это было правдой. Она медленно наклонилась к нему. — Откуда ты знаешь, чего я хочу? — тихо спросила она. — Откуда? Ты? Знаешь? Как ты можешь знать? — Я и не знаю, — шепотом отозвался он, осторожно поднял свободную руку и, обняв ее, снова привлек к себе — так близко, что пряди ее волос коснулись его лица. — И не хочу знать. Он нашарил застежку ее платья. Она не остановила его. Они вместе перекатились на подушки, и еще минута ушла на то, чтобы окончательно освободиться от одежды. Платье Кедвин с шелестом соскользнуло на пол, унеся с собой забытый кинжал.