Путь к тишине. Часть 2

Дорога к монастырю не была похожа на скоростное шоссе, и МакЛауд сбросил скорость. Может, оно и к лучшему, длиннее дорога — больше времени на раздумья. Кое-что хотелось обдумать еще до приезда в монастырь. Последняя стычка с Митосом подействовала на него, как внезапно выплеснутое ведро холодной воды. Ощущение жуткой нелепости всего и вся лишило его покоя и сна. Он не стал делиться этими заботами с Кассандрой. Находясь с ней рядом, утаить душевное смятение возможным не представлялось, и он придумал эту поездку — только чтобы побыть одному и спокойно обо всем подумать, чтобы остановиться. Слишком похожей на безумную гонку стала его жизнь. Последней каплей стал сон, приснившийся ему накануне ночью. В том, что это именно сон, сомневаться не приходилось, момент пробуждения он помнил очень хорошо. Но там, во сне, все было настолько реально! …Сквозь глухой сумрак пробился голос, звавший его по имени. Не «Дункан», не «МакЛауд», «Мак». Кто мог так обращаться к нему здесь, в мире неясных образов и теней? Голос был знакомым. «Мак?» — раздалось совсем рядом, и он оглянулся. Перед ним стоял Ричи. Не такой, каким был в последние годы, а прежний, времен до Первой Смерти. МакЛауд часто видел его во сне, но вот так, как при обычной встрече, ни разу. «Ричи?» — осторожно выдохнул он, боясь вспугнуть видение. Ричи улыбнулся и спросил: «Ты как будто не рад?» «Не рад? Но это только сон». «Ты мог вернуть мне жизнь наяву». «Как? Продаться Ариману?» Эта фраза, кажется, обидела Ричи. Он нахмурился: «Зачем продаваться? Ты — Победитель. Вся его сила была в твоих руках. Тебе достаточно было только захотеть». «Ричи, видит Бог, я хотел бы вернуть тебя!» «Может, ты в самом деле в это веришь. Но если бы ты хотел снова дать мне жизнь, я уже был бы с тобой наяву». Образ начал таять, растворяться в мерцающей ряби. МакЛауд бросился вперед, чтобы схватить, удержать! И проснулся — тяжело дыша, с отчаянно бьющимся сердцем. И с одной мыслью: я мог его вернуть! Почему ему не приходила такая простая мысль раньше? В его распоряжении была вся сила Аримана, он мог хоть как-то ею воспользоваться, хотя бы чтобы исправить Демоном же сотворенное зло. И вот теперь он ехал в монастырь Святого Христофора, не веря, что пребывание там принесет облегчение или ясность в мыслях, но желая просто ненадолго отгородиться от остального мира. И от всех заботливых друзей и советчиков. Защитников. К черту. К черту все! * * * Покой и безопасность старой обители, как бывало и прежде, свое дело сделали. Проведя всего одну ночь в этих стенах, МакЛауд почувствовал себя много лучше. Брат Ансельм, сменивший Павла в роли настоятеля, встретил его сам и сам проводил в свободную келью, но, уловив настроение гостя, ни на каких разговорах настаивать не стал. Он пришел на следующий день, когда МакЛауд уже немного успокоился. Они шли по той же галерее, по которой когда-то водил МакЛауда Павел. Внешне Ансельм был совершенно не похож на Павла: высокий, худой, с грацией опасного хищника в движениях. Но какое-то сходство между ними было, возможно, в том, что этому человеку тоже хотелось доверять. Не было страшно доверять. Хотя рассказывать обо всем, что с ним происходит, МакЛауд тоже не собирался. Он объяснил, что переживает сложный период — череда тяжелых потерь за какие-то несколько лет, размолвка с друзьями. Ансельм понимающе кивал. Их коснулся неслышный звон Зова, и МакЛауд невольно напрягся. — Не беспокойся, — отозвался на его вопросительный взгляд Ансельм. — Ты забыл, сюда не только тебе открыта дорога. — Да, конечно, — ответил МакЛауд, провожая глазами фигуру в рясе и монашеском плаще, скрывшуюся за поворотом коридора. — Надеюсь, второго Каласа здесь не обнаружилось? — Нет. Хотя я до сих пор считаю, что изгнание Каласа было ошибкой. — Ошибкой? — МакЛауд остановился, будто налетел на стену. — В каком смысле, ошибкой? — В буквальном. Если он был одержим злом, выпускать его в мир не следовало. Я говорил об этом Павлу, и он, поостыв, со мной соглашался… Но изменить уже было ничего нельзя. В конце концов, эта ошибка и стоила Павлу жизни. — Может быть, — мрачно сказал МакЛауд. — Значит, после Каласа обитель жила спокойно? — Ну, не совсем, — уголком рта улыбнулся Ансельм. — Был у нас один «брат». Ему пришла на ум та же светлая идея, что и Каласу. Использовать монастырь как охотничьи угодья. — И что? — Ничего. Он ошибся с выбором дичи. — На кого же он напоролся? — На меня. — Ты его убил? Ансельм снова улыбнулся: — Павел никогда не рассказывал тебе, какого рода у нас с ним были разногласия?.. Я не считал, что отказ от борьбы и оружия — настоящий путь к миру. Наглецу, осквернившему нашу обитель своими играми, я снял голову не задумываясь. Правда, мне самому пришлось на некоторое время покинуть монастырь, пока Павел не успокоился и не сменил гнев на милость. Я ни о чем не жалел и, вернувшись, к ногам его не упал и отпущения греха не попросил. Ему пришлось смириться… Если бы он хотел настоять на своем, он не разрешил бы мне вернуться. Увы, пока жизнь подтверждает мою правоту, хотя я и предпочел бы ошибиться. Так что, если тебе нужен напарник во время тренировок, почту за честь. — Спасибо, — МакЛауд оглянулся в ту сторону, куда ушел незнакомец-Бессмертный. — Ансельм, а кто это был? — Не знаю. — Не знаешь? — Мы подобрали его в лесу, пару лет назад. Он ничего не помнил: ни кто он, ни откуда, ни что с ним случилось… А с тех пор, даже если и вспомнил, ничего нам не рассказал. Мы зовем его Жаном, он согласился откликаться на это имя. — Странно, — пробормотал себе под нос МакЛауд. — Два года назад… — Что же странного? Или ты узнал его? — Нет, лишь показалась знакомой походка. Что ж, благодарю за беседу. Теперь, если не возражаешь, я хочу побыть один. — Конечно. Можешь спуститься в сад, оттуда есть выход наружу, в лес. Очень красивое место. — Да, спасибо. Наверно, так я и сделаю. * * * Решив последовать совету, МакЛауд вышел в сад. Там было пусто и тихо, вдоль дорожек стояли скамейки. Он посидел немного, глядя по сторонам. Что бы ни говорила Кассандра, убедить себя в том, что Митос нарочно затеял тот разговор, МакЛауду не удавалось. Сейчас, заново все обдумав, он чувствовал: Старик был взбешен и говорил что думал, без всякой игры и притворства. Значит, нужно было признать, что сказанное им — правда. Ведь, как ни крути, Дарий ни словом не обмолвился о том, чего на самом деле добивался от него Грэйсон. Хотя нужно ли считать это непременно обманом? У Дария могли быть свои причины вести себя именно так. Жаль, что теперь нельзя просто пойти и спросить у него самого. А вот у Митоса можно спросить, только он упорно не хочет ничего объяснять. Хотя однажды, в совсем другом разговоре, он упомянул, что Дарий был с ним дружен и многое о нем знал. Интересно, насколько права Кассандра, полагая, что это просто новая уловка, чтобы сбить с толку его, МакЛауда? Зачем Митосу все эти хитрости? Посылать человека к черту не самый лучший способ добиться его дружбы и привязанности. Если Митос на самом деле добивается именно этого. Да, так думает Кассандра… Но разве она не может ошибаться? Кассандра. Ее присутствие в последние несколько ночей спасало его от кошмаров и всяких голосов во сне. Однако вот он уехал из Парижа, и ничего не произошло. Ночь в монастыре прошла спокойно, если не считать усталости и темных мыслей. Размышления его были прерваны волной Зова, и на боковой дорожке мелькнула все та же, показавшаяся знакомой фигура. МакЛауд встал и сделал несколько шагов в ту сторону. Нет, ему не показалось — в походке незнакомца было что-то знакомое. Даже не думая, зачем это делает, МакЛауд пошел следом за ним. На повороте дорожки незнакомец остановился и оглянулся на миг, прежде чем прибавить шаг и направиться к калитке, ведущей за монастырскую стену. Этого мига оказалось достаточно. МакЛауд, вздрогнув, метнулся вперед. Он даже не заметил, как оказался за оградой, вне Священной Земли, не вспомнил и об оставшемся в келье мече. — Постой, Жан! — окликнул он. Но незнакомец шел вперед по тропинке и только на полянке у крошечного озерка остановился, позволив МакЛауду себя догнать. Тот вышел на поляну и тоже остановился, переводя дыхание от волнения. — Постой. Ты меня слышишь? Человек, которого в монастыре называли Жаном, медленно повернулся и откинул капюшон. — Привет, Мак. Долго же пришлось тебя ждать. МакЛауд застыл, перестав дышать. Перед ним, одетый в монашескую рясу и с не по-монашески язвительной улыбкой на лице, стоял Ричи Райан. * * * — Ричи? — осторожно произнес МакЛауд, не трогаясь с места. Потом, пытаясь отогнать наваждение, невольно вскинул руки к вискам: — Нет, этого не может быть! — Отчего же? — насмешливо сказал Ричи, скрестив на груди руки. — Ты, кажется, больше всего на свете хотел увидеть меня снова живым. — Да, но… нет, это невозможно! — Но я-то здесь, перед тобой, наяву. МакЛауд, бессознательно сжав руки в молитвенном жесте, шагнул вперед. Он уже не был уверен в том, что не спит и не бредит. Что, если тот сон был истинным и его желание исполнилось? Он не знал, смеяться или плакать: — Ричи… Бог мой, если это в самом деле ты! — Это в самом деле я, — прохладно сказал Ричи. — Я вижу, ты не очень-то рад. Правильно, тебе радоваться нечему. — Нечему? — МакЛауд, почувствовав слабость, отступил в сторону и оперся о торчавшую из земли корягу. — Ричи, ты жив! — Да, я жив, — неожиданно зло бросил тот. — Но не жди, что я брошусь тебе в объятия. Ты еще не забыл, при каких обстоятельствах я, как предполагалось, умер? Теперь время платить по счетам! — Платить по счетам? А что я делал все это время? — тихо проговорил МакЛауд. — Ты жил. И еще успевал других учить жизни. Хотя у тебя не было права ни на то, ни на другое. МакЛауд медленно покачал головой, не отводя взгляда от лица Ричи. В памяти внезапно всплыло недавнее предупреждение — желания могут исполниться, но не так, как ты ждешь. — Чего же ты хочешь теперь? — тихо спросил он. И не удивился, когда Ричи ловко извлек из-под плаща меч. Тот самый меч, который, как предполагалось, лежит в могиле на парижском кладбище. МакЛауд посмотрел вниз, на острие клинка, почти касавшееся его груди, потом снова поднял голову. — Ты хочешь убить меня? — Мы не на Священной Земле. Впрочем, если хочешь, можешь защищаться. — Защищаться? — это слово вывело МакЛауда из ступора. — От тебя? Ричи, ты… ты не помнишь, кто я? Мы же были друзьями, ты был моим учеником! Ричи! Меч, взметнувшись вверх, обжег холодом стали его шею, вынуждая замолчать. — Мы друзьями были, — прошипел Ричи. — Я много слышал о том, как поступают с учениками, поднявшими оружие на учителя. А что, если наоборот? — Видит Бог, я не хотел твоей смерти. Я думал, что сражаюсь с Демоном! Ричи… — Не впутывай сюда Бога! И не лги хотя бы себе самому. Демон — это ты сам, изнанка твоей души. О, я знаю, я ведь все-таки заглянул туда — ненадолго, но достаточно, чтобы понять. Если ты увидел его в моем обличье, значит, ты этого хотел! — Нет! Это неправда! Ричи, послушай… — А тогда, с Темной Силой, тоже была неправда? Тогда все хором твердили — это не он, он не в себе, нужно помочь и простить. А прав-то был я! Что страшного в Темной Силе? Она просто выпускает на волю тайные желания. Как же страшно увидеть самого себя по-настоящему, верно, Мак? Но как это приятно! — Что ты говоришь, Ричи? — шепотом произнес МакЛауд. — Что приятно? Ты не знаешь, каких усилий мне стоило избавиться от этого ужаса. — Вот именно, — с издевкой отозвался Ричи. — Тебе так трудно было избавиться от того, что внушает только страх и отвращение? И потом, ты ведь не сам от этого «избавился». Может, поэтому ты и рассорился с Митосом? Из-за того, что он помешал тебе остаться таким, каким тебе хотелось остаться. — Что? — МакЛауд уже не был уверен, что не сходит с ума. — Откуда ты знаешь про нашу ссору? — Я уже сказал, я побывал там и знаю про тебя очень много. Больше, чем тебе хотелось бы выставлять на общее обозрение. Я все знаю. И сколько стоят твои пафосные речи о борьбе с мировым злом, и как ты от друзей избавляешься, когда они перестают соответствовать твоим запросам, и как ты их продаешь за бабские слезы и сопли. — Прекрати! — выдохнул МакЛауд. — Как ты можешь это знать? Что ты понимаешь?! — Я-то все понимаю, — сказал Ричи. — А вот ты кое-чего не понимаешь точно. Ты ничто и никто. Пустышка. Все твое благородство не стоит выеденного яйца. Даже больше… Любой из тех, кого ты объявлял воплощением зла, лишая даже возможности сказать слово в свою защиту, лучше тебя, потому что не скрывал своих желаний и не прикидывался борцом за идею. Для этого тоже нужно иметь смелость. МакЛауд молча смотрел на кипящего гневом Ричи и чувствовал, как уходит из-под ног земля. Держась за корягу, чтобы не упасть, он покачал головой и произнес: — Ричи, мы не были чужими. Ты в самом деле хочешь меня убить? Пережить то, что пережил я? — А что такого ты пережил? — усмехнулся Ричи. — Да, конечно, ты же испугался, что все вокруг поймут, кто ты такой на самом деле. Так теперь они все равно все узнают. Я ведь не собираюсь отсиживаться здесь вечно и не собираюсь молчать. Посмотри на себя, Дункан МакЛауд — что ты такое? Что ты ответишь, когда твои друзья начнут задавать вопросы? МакЛауд прикрыл глаза. Он не мог ни спорить, ни доказывать что-то. Придумать в оправдание и объяснение ничего не получалось, да и не хотелось ничего придумывать. Зачем он дожил до этого дня? Зачем позволил убедить себя в том, что его жизнь имеет какой-то смысл? — Хорошо, — сказал он тихо. — Ты прав. Что дальше? — Дальше — все, — развел руками Ричи. — Не надейся, что я тебя убью сейчас, это было бы слишком просто. Нет, ты будешь жить дальше, будешь слушать то, что о тебе говорят, будешь отвечать на вопросы. Или сбежишь ко всем чертям куда глаза глядят и постараешься даже имени своего знаменитого не вспоминать! Только вот это у тебя может и не получиться. Так что до встречи, в большом мире. Ричи с преувеличенной торжественностью отсалютовал мечом и пошел, не оглядываясь, назад к монастырской стене. МакЛауд долго стоял на прежнем месте, ослепший и оглохший от растерянности и страха. Потом медленно оттолкнулся от коряги и тоже пошел к монастырю. Он добрался до монастырской часовни, пустой в этот час, и остановился перед высоким алтарем. — За что мне все это, Господи? Потом упал на колени и отчаянно, горько зарыдал. * * * Остальное помнилось, как сквозь туман. Слезы иссякли, оставив за собой тоскливую пустоту. Он поднялся в свою келью, собрал вещи, которые успел достать из сумки. Попросил сообщить Ансельму, что уезжает. Ансельм тут же пришел сам и попытался расспросить, что случилось и почему такая перемена настроения. Ни разговаривать с кем-то, ни что-либо объяснять МакЛауду не хотелось. Он ответил что-то про срочный телефонный звонок из Парижа, не особо заботясь, поверит ли Ансельм. И все-таки уехал — в тот же вечер. Засветло успел добраться до первого городка на пути в Париж и остановился в маленькой гостинице. Сон не шел. Стоило закрыть глаза, и снова вспоминалось лицо Ричи и его голос, и слова. Насколько основательны все эти упреки и обвинения, МакЛауд не задумывался. Он и так все знал, хотя не решился бы в этом признаться ни себе самому, ни кому-то еще. Теперь у него было такое чувство, будто перед ним внезапно сдернули занавес с огромного зеркала, и в этом зеркале его жизнь выглядела совсем иначе, чем казалось ему прежде. Мысль о том, что зеркало это может быть кривым, ему тоже не приходила. Дарий не стал рассказывать ему лишнего, потому что он был слишком глуп и самоуверен, чтобы понять все правильно. Митос воспользовался этой глупостью, чтобы использовать его в своих играх, и сам был бы глупцом, если бы прошел мимо такой возможности. Кассандра пыталась его остеречь, и теперь ему казалось, что ничего бы не было, останься он с ней. Не было бы этой встречи и этого разговора. Утром он отправился дальше, надеясь сегодня же добраться до Парижа. Полуобморочное состояние не проходило; бессонная ночь не принесла отдыха. Кассандра. Теперь ему помнилось, что по ночам, когда снова подступали тени, именно ее голос и прикосновения ее рук прогоняли кошмар. Может быть, и сейчас она поможет? Ему пришлось остановиться на железнодорожном переезде. Управление машиной немного помогало отвлечься. Теперь же ужас навалился с новой силой — глухой, животный страх перед силой, раздиравшей, наизнанку выворачивавшей его душу. …Поезд прошел, шлагбаум поднялся, а он все так же неподвижно сидел в машине, вцепившись в руль и глядя на рельсы. Стальные нити казались такими тонкими и острыми. Сзади послышался нетерпеливый сигнал. Водителю другой машины надоело ждать. Вспомнив, где находится, МакЛауд завел двигатель и, миновав переезд, повел машину дальше. Дорога помогала отвлечься и отогнать страх.