Мечтая забыть "вчера".

      — Эрвин, — тонкие девичьи руки обвиваются вокруг его шеи и прохладный кончик носа трётся о его немного шершавую щёку. Шею опаляет её лёгкое, почти невесомое дыхание, а тонкие мозолистые пальцы скользят выше, зарываясь в его золотистые пряди. Девушка немного отстраняется, чтобы уткнуться носом ему в макушку. Она часто так делает: осторожно и почти бесшумно подходит сзади, обнимая за шею, перебирает своими пальчиками короткие пряди и как заведённая зовёт его по имени, не давая забыть того, кем он когда-то был.       Первые месяцы он срывался на неё, слишком резко перехватывая рукой её тонкие запястья и рыча сквозь зубы, что если она посмеет ещё хоть раз назвать его немецким именем и кто-нибудь услышит, то и суток не пройдёт, как их обоих арестует КГБ. Но Саша лишь несмело улыбалась, глядя на него своими серо-голубыми глазами, дожидалась пока он немного остынет, выпустив из своей стальной хватки её руки и нежно обнимала его, виновато и почти по-детски шепча: "Я только дома и тихо. Не сердись, пожалуйста".       Тогда он не верил, боясь, что она не сможет контролировать себя, отслеживая, казалось бы, такую мелочь. Но он ошибся. Эрвин до сих пор умудрялся забывать, что она тоже прошла через эту войну. И чёрта с два она сумела бы выжить, если бы позволяла себе глупости, которые могли стоить ей жизни.       — Саш, — он немного запрокидывает голову назад, и настойчиво тянет её к себе левой рукой. С некоторых пор единственной... Калинина понимает без лишних слов, юркнув под руку мужчины, устраиваясь у него на коленях, и тут же льнёт к его груди, кладя прохладную ладонь ему на плечо. Золотистые русые волосы девушки водопадом струятся по её острым плечам и Эрвин запускает руку в длинные светлые пряди, перебирая их и, наконец, осторожно убирает в сторону упавший ей на глаза локон.       — Знаешь, — вполголоса задумчиво произносит она, устраивая голову у него на плече — зимой сорок первого мне почему-то показалось, что от тебя веет зимним холодом. Наверное, из-за цвета глаз, — Эрвин ощутил как её ладонь скользнула ему на затылок. — И всё время, вплоть до сорок третьего, думала, что с тобой холодно. А получилось наоборот.       — Почему? — задумчиво произносит он, глядя куда-то поверх её светлой головки, мгновенно проваливаясь в воспоминания.       — Не знаю, — девушка утыкается кончиком прохладного носа ему в шею. — Просто казалось. И только сейчас поняла, что от тебя пахнет осенью. Только не поздней, когда уже холодно и каждый день льют проливные дожди, а ранней. Знаешь, когда ветер подхватывает в воздух лёгкие облачка дорожной пыли, где-то жгут листья, и яркое солнце слепит даже сквозь золото листвы. И от этого тоже становится так тепло и... — Саша качает головой, чуть отстраняясь. — Ладно, не важно.       — Мне почему-то кажется, что как раз-таки наоборот, — Эрвин пристально смотрит на неё. — Тем более для той, что всегда мёрзнет, даже самым жарким летом. — Он явственно ощутил, как Калинина вздрогнула.       — В каждом война оставила свой отпечаток, — вдруг бесцветно бросила она, быстро поднявшись, и отошла к окну, по привычке зябко обхватив себя руками. Но тут же, поймав себя на уже приевшимся жесте, резко опустила руки. С минуту Смит смотрел на неё. Затем, поднявшись, подхватил с соседнего стула её тёплую кофту и, подойдя к Саше, немного неловким движением накрыл её острые плечи.       — Не думай, что я не вижу, — Эрвин почувствовал как под его рукой мелко задрожали Сашины плечи. — Я помню, как настойчиво ты куталась в шинель осенью сорок третьего. Тогда это можно было списать на холод и сырость, но ты не снимала её даже в хорошо протопленной избе. А сейчас всё время настойчиво сбрасываешь с себя тёплые вещи, оставаясь в одном платье, надеясь, что я этого не замечу. Вот только руки и нос у тебя почти всегда ледяные.       Александра тоненько всхлипнула, опустив голову. Эрвин крепко обнял её сзади, чувствуя, как девушка сбивчиво задышала, пытаясь подавить всхлипы.       — Прости, я сейчас успокоюсь, — сбивчиво прошептала она. — Ты ведь не любишь когда я плачу.       — Я не терплю твоих слёз не потому, что толком не умею тебя утешать, — твёрдо произнёс Смит, заставляя девушку повернуться к нему. — Просто напросто не хочу видеть тебя расстроенной. — Калинина снова тяжело вздохнула, роняя слёзы. — Это последствия нашей первой встречи? — напрямую спрашивает Эрвин, осторожно поглаживая её по плечу.       — Ты не знаешь, — Саша отстранилась, закрывая лицо рукой и снова отворачиваясь к окну, откидывая волосы назад. — Этот холод... — она запнулась. — Я пролежала на морозе около получаса по меньшей мере. Когда я смогла открыть глаза, тело уже плохо слушалось. Этот холод... Холод и страх того, что меня не просто пристрелят, а ещё и помучают, въелся в меня. Снятся до сих пор и... — Калинина судорожно вздохнула. — Мне никогда больше не было так страшно, как тогда. Ни во время наступления, когда меня ранило, ни когда вытаскивала тебя после расстрела. — Эрвин молчал, внимательно глядя на неё. — Я хочу забыть, Эрвин, — тихо произнесла она, опуская голову и крепко зажмуриваясь. — Не тебя, а этот холод и страх. Поэтому и делаю вид, что не мёрзну.       Знакомым жестом поправив немного сползшую с плеч кофту, Калинина медленно подошла к стоящему посреди комнаты столу. Отодвинув стул, медленно опустилась на него, положив руки перед собой. Проводив её взглядом, Эрвин последовал её примеру сев на соседний стул. Осторожно взяв Сашу за руку, он поднёс её ладонь к лицу, попытавшись согреть дыханием, затем попробовал растереть тонкие пальцы.       — Саш, — вполголоса позвал он девушку, которая так и сидела с поникшей головой и, дождавшись, когда она поднимет на него взгляд, закончил: — Не бойся, ты ведь сама сказала, что со мной теплее.