Опасная дилемма Драко Малфоя

Что-то холодное подхватило Джинни и выдернуло из воспоминания. Она сразу же догадалась, это означает, что воспоминание подошло к концу. «О, нет, только не это!» — попыталась сопротивляться она. Ухватившись за деревянные колышки у кровати, Джинни отчаянно желала, чтобы у нее было больше времени на то, чтобы понять выражение лица Драко, уставившегося в потолок. Ведь он сказал Люциусу, что не хочет, чтобы Джинни привели в поместье, не хочет использовать ее в сумасшедшем плане своего отца. Однако она не могла остаться в воспоминании, она поднималась слой за слоем, а затем оказалась за столом в гостиной своей студии, невидяще глядя на скомканный лист бумаги на полу. Тот оказался запиской, собственноручно написанной Драко, вместе с уведомлением об открытии счета на ее имя в Гринготтсе. — Извини, — произнес Стивен Джей Гоулд с фотографии на обложке «Происхождения видов». Джинни отметила про себя, что его голос казался очень грустным и уставшим. «Позволить постороннему посмотреть твои воспоминания в омуте памяти очень сложно, это может отнять много сил. Хотя вряд ли Гоулд знал об этом», — подумала Джинни. — Джинни, я не хотел обрушивать эти факты на тебя так внезапно, я понимаю, для тебя это было шоком, но мы с Чезом уверены, ты просто обязана знать… — Для меня это не было шоком, — Джинни удивилась собственным словам, — я была в курсе первой части услышанного. Понимаю, это звучит немного странно, но, мне кажется, я уже знала о планах Люциуса. Одному Локи известно, откуда, но как только я увидела его в воспоминании, то сразу же поняла, что знаю о его планах. А потом… — она запнулась. Настоящим шоком для нее было узнать о выборе, который сделал Драко. Об этом Джинни не подозревала и даже предположить не могла, что Малфой поступит именно так. Она понятия не имела, что и думать, одно было ясно: она ошибалась на его счет. Когда ему едва исполнилось восемнадцать, Драко мог пойти на поводу у Люциуса, ведь это было единственным способом получить ее, но вместо этого, он бросил вызов отцу. «Он никогда не говорил мне об этом. Тогда он сделал все возможное, чтобы держать меня подальше от планов Люциуса, чтобы я была в безопасности. А сейчас Драко готов заплатить мне, чтобы я стала его личной секс-игрушкой. Он открыл на мое имя счет и написал записку, нагло считая, что я буду сидеть и ждать его, а потом раздвину ноги, как только он соизволит явиться! — она медленно сжала и разжала кулаки. — Да что же произошло с ним за эти три года? Как тот Драко превратился в этого?» — Джинни, это называется эволюция, — тихо сказал Стивен Джей Гоулд, — эволюционировать, значит, измениться со временем. Джинни шмыгнула носом. Она поняла, что по ее щекам текут слезы, но все же спросила: — Привидения умеют читать мысли? Джинни надеялась, что ошибается по этому поводу. В особенности, она не хотела, чтобы они узнали о том, что Драко предложил ей деньги. Она виновато взглянула на фото Дарвина, что-то бормотавшего о неприятном инциденте и глубочайших извинениях, которые он приносит. — Нет. Ты говорила сама с собой. Хочешь побыть одна? Чез, что скажешь, если мы отправимся в библиотеку и навестим Джулию Чайлд и ее книгу «Искусство французской кухни»? — Стив, наверное, сейчас это не лучшая идея. Леди, кажется, напугана. Возможно, вот так с ходу показывать ей это воспоминание было не лучшей идеей. Джинни неожиданно выкрикнула: — Нет! Я рада, что теперь знаю все. Спасибо, что показали мне это воспоминание. — Джинни, мы преследовали прагматичную цель. Ты должна была узнать о его планах, чтобы суметь защититься от Люциуса Малфоя. — Что вы имеете в виду? Сейчас его планы не имеют значения. Он уже несколько лет, как мертв, я думала, вы в курсе. Он умер, — Джинни попыталась вспомнить детали, — примерно через год после того, как вас убрали на полку книжного шкафа. Отец Драко умер, он больше никому не сможет причинить вреда. Джинни с трудом верила собственным словам. — Он мертв? — переспросил Дарвин. Его голос звучал крайне неуверенно, что посеяло сомнения в душе Джинни. — Он мертв, — подтвердила она. — М-м-м, — сказал Гоулд. Двое ученых обменялись скептическими взглядами. «Ну, они же ученые, у них работа такая: сомневаться во всем». По правде говоря, Джинни до этого момента никогда не видела ученых, ведь ученые зачастую были магглами и никогда не пересекались с волшебным миром, но даже Джинни знала эту их особенность. — Мой тебе совет, дорогая леди, будь осторожна, — вздохнул Дарвин, — просто будь осторожна. — Давайте продолжим, вы же сказали, что объясните мне эволюцию. — Ты права, — поддержал Дарвин, — Стив, вы же профессор? — На протяжении тридцати пяти лет преподавал в Гарварде. — В таком случае признаю за вами огромный педагогический опыт. — Это мне напоминает тот случай, когда добровольца просят сделать два шага вперед, и все вокруг делают два шага назад, а ты остаешься единственным человеком на переднем плане, — пробормотало привидение. — Надо разделиться. Я пойду за доской из другой книги, а ты, Чез, расскажешь основы, пока я не вернусь, хорошо? Дарвин просиял: — С удовольствием! Дорогая мисс Уизли, в 1859 году я придумал теорию эволюции, в которой говорится о естественном отборе. Вы знакомы с ней? — Э-м… Нет. В школе нас почти не учили маггловским наукам. — Хорошо, тогда я приведу пример, — Дарвин вытянул руку, и бабочка с серебристо-серыми крыльями села на его палец. — Моя теория гласит, что члены одного вида, обладающие определенными свойствами, которые помогают им выжить в окружающей среде, будут естественным образом отобраны и с большей вероятностью выживут, чем их собратья. В этом есть смысл, вы согласны? — Да, но какое это имеет отношение к бабочке? — Представим, что это милое насекомое расширило свою среду обитания, чтобы найти сочный питательный цветочный нектар. Другие бабочки этого не сделали. Этот очаровательный экземпляр, — Дарвин поднял руку, и бабочка улетела к большому кусту жимолости, — выжил, чтобы передать данный опыт своим потомкам. Остальные несчастные особи погибли. Джинни помрачнела: — Как печально. Дарвин пожал плечами: — Дорогая леди, эволюция это не добро и не зло, не радость и не печаль, и, тем более, не божественный промысел, прошу меня извинить за подобное выражение, но все это служит на благо науки. Мою теорию естественного отбора неоднократно неправильно истолковывали с тех пор, как я опубликовал ее около ста пятидесяти лет назад. Понимаешь, «выживают сильнейшие» — было моим девизом, но выживание не означает битву до смерти. Он указал на куст жимолости, вокруг которого порхали две бабочки. Еще одна бабочка присоединилась к ним, а потом еще одна, и все вместе они начали кружить вокруг самого большого цветка. Наблюдая за ними, Джинни пробормотала: — Они работают сообща. — Именно. Некоторые люди сознательно неверно истолковывали смысл выражения «выживают сильнейшие». Моя работа фактически специально использовалась для оправдания различных зверств, когда некоторые индивидуумы решили, что не все представители человеческой расы заслуживают жизни, — Дарвин погрустнел. — Примером тому является Люциус Малфой, хотя на практике ни одну из его идей ему так и не удалось воплотить в жизнь полностью. — Но откуда же он узнал о маггловских теориях? — спросила Джинни, уже понимая, каков будет ответ, — от Волдеморта. Превосходство чистокровных изначально было его идеей, хотя сам он являлся полукровкой. Откуда же ему стало это известно... — неожиданно ужасная мысль пришла к ней в голову. — Милая леди, вы, правда, хотите это знать? — мягко спросил Дарвин. — Да. — Около пятидесяти лет назад в Хогвартсе учился один молодой человек по имени Том Реддл. Он сделал копию моей книги, находившейся в Запретной секции в школьной библиотеке. К большому сожалению, он прочел мою книгу предельно внимательно. Его общество было для меня не самым приятным. Если не сказать ужасным. — Вы хотите сказать, что Том Реддл воспользовался вашими идеями о естественном отборе и выживании сильнейших, неправильно их истолковав? Он знал об этом, когда…. — «Когда я была одержима тенью из дневника. Я была ребенком, и он заставлял меня делать ужасные вещи, я была так близка к тому, чтобы причинить вред моим родным. О, Мерлин!» Дарвин грустно кивнул: — Он никогда не признавался в этом из-за того, что я маггл. Если бы хоть кто-то из его последователей узнал об источнике идеи, это не добавило бы ему популярности. Он не понял, что преимущество в эволюции имеют не выжившие, а те, кто сумели приспособиться к окружающей среде. Инбридинг (1), разумеется, не показывает таких успехов. Джинни пожала плечами: — Гарри Поттер убил его. Сейчас, мне кажется, это единственный хороший поступок Гарри в жизни. — Боюсь, ты пока не в силах понять, что противоестественный монстр, каким стал Реддл, тот, кого ты называешь Волдемортом, возможно, и мертв… Но его идеи живы, — привидение откашлялось, — ты видела в омуте памяти, что Люциус Малфой, возможно, дистанцировался от своего бывшего наставника, но его безумное увлечение его идеями осталось. — Это неважно, потому что он умер, — спокойно сказала Джинни, — Люциус Малфой умер спустя полгода после окончания войны… Ой, этот разговор ни к чему не приведет. Послушайте, какое значение это имеет сейчас? Вы сами сказали, что его теории о превосходстве чистокровных — полная чушь. — Так и есть, но Люциус Малфой является… — Был! — Хорошо. Люциус Малфой был человеком необычайно целеустремленным и хитрым. К тому же, волшебником, мисс Уизли. Я был и остаюсь ученым. Я пытаюсь постигнуть мир магии, — он встревожено посмотрел на нее, — я не знаю, чего он хотел достичь с помощью силы столь непонятной мне. И даже представить себе не могу, чего он мог добиться. Я только прошу вас, мисс Уизли, будьте осторожны. У Джинни закружилась голова. Комната померкла. — Мисс Уизли? Мисс Уизли, у вас обморок? — она услышала обеспокоенный голос Дарвина. — О, Боже, Боже… Где же взять нюхательную соль… Думаю, ничего ужасного не случится, если я смогу выбраться из волшебной фотографии… — Чез, что ты сделал с бедной девочкой? Ты рассказал ей о Волдеморте? Я же говорил тебе, это плохая идея. Почему меня никто никогда не слушает? К твоему сведенью, я не просто так воздух сотрясаю. Я тут не для того, чтобы советы о здоровье раздавать, для этого уже поздновато. — Гоулд поставил что-то тяжелое на пол. — Мой дорогой, я — ученый, а не дипломат! Заверяю вас, я не хотел причинить вреда. Мне ужасно жаль. Будете пить? О, Боже, еда и напитки привидений не подходят… Джинни открыла глаза и увидела заламывающего руки Дарвина и стоящего у черной доски Гоулда с тем серьезным выражением на лице, которое так напомнило ее мать. Она вздохнула: — Все хорошо, Чез. Мне нужно было узнать худшую часть. — Значит, сейчас самое подходящее время, чтобы узнать о пермотриасовом вымирании, — сказал Гоулд, начав что-то рисовать на доске. — Что это? — переспросила Джинни. — Тут изображены обитатели океана, а также сухопутные животные и растения, находившиеся на планете Земля двести пятдесят миллионов лет назад. Я — ученый, а не художник, ладно? — на доске были изображены маленькие динозавры, странно выглядевшие рыбы, улитки, непонятные папоротники, какое-то животное, напоминающее собаку с огромными зубами, и одна бабочка. Он стоял к ней спиной. — Представь себе, Джинни: все континенты составляли суперконтинент под названием Пангея. Много дождей, стабильный климат и изобилие пищи для каждого. Жизнь была прекрасна. Так было на протяжении пятидесяти пяти миллионов лет. И вдруг… — он ударил кулаком по ладони, — бам! Однажды утром метеорит без предупреждения упал на южное полушарие. — Что случилось потом? Гоулд взял тряпку и начал стирать одного за другим нарисованных животных. — Всех? Вы, вроде бы, говорили мне… — Что было, по крайней мере, пять массовых вымираний в истории земли. Он стер одного. Другого. Третьего. — О, Мерлин, — выдохнула Джинни. Он продолжал стирать, пока не осталось одно единственное изображение. Это была бабочка. — Хотя бы бабочка выжила. Но почему? — Так случилось, что у этой бабочки был навык, который помог ей выжить в катастрофе, — он постучал по почти пустой доске, — она научилась сотрудничать со своими собратьями. — На доске появилось несчетное количество бабочек, которые порхали и кружились вокруг первой, и все они выстроились в шеренгу вокруг цветков. Чарующий запах жимолости наполнил воздух. Гоулд захлопал глазами: — Ничего подобного раньше не видел. — Волшебные рисунки могут двигаться, — сказала Джинни. — Смысл в том, что даже самый успешный естественный отбор в мире не приведет к значительному результату, пока не произойдет катастрофа. Тогда невероятный период стабильности прерывается бурным всплеском эволюционных изменений. Хаус создает возможность. Вот что такое эволюция вкратце. — Звучит ужасно грустно. — Я никогда так не считал. Это следует рассматривать, как моральное освобождение, а не космическую депрессию. Ответы на моральные вопросы не могут быть найдены в природной действительности в любом случае, так почему же не принять «холодный душ» понимания, что природа не нормальна и не создана, чтобы оправдывать наши надежды? — струя холодной воды выстрелила из доски, и Гоулд отступил назад, оглядывая доску встревожено. — Я не имел в виду буквально. — Нужно следить за языком, особенно в волшебном мире, — пожурила Джинни. — Волшебники очень странный народ…. В конце концов, жизнь на земле существовала за три с половиной миллиарда лет до появления человека, так зачем же природе соответствовать нашим представлениям о смысле и порядке? Джинни задумалась. — Да, вы правы. Заклинания работают независимо от того, кто произносит их, будь то Волдеморт или… — она замолчала. Джинни хотела сказать Дамблодор, а затем Гарри, но, даже не назвав их имен, уже знала, что ни один из этих людей не является примером добродетели. — Или любой хороший человек, — неловко закончила она, — мне кажется, я понимаю, почему Люциусу Малфою совсем не нравилась эта часть. — Ох, мисс Уизли, мне кажется, вы сейчас выдвинете стоящую теорию. Такими темпами мы скоро ученого из вас сделаем, — сказал Дарвин со смешинками в глазах. — Естественный отбор означает, что чистокровные — не улучшенный вид, и в этом нет ничего плохого. Для Люциуса это означало кошмар наяву, ведь в таком случае выходило, что он не может контролировать эволюцию. А Люциус Малфой хотел контролировать все. Гоулд тихо согласился: — Ты совершенно права, Джинни. Джинни потерла виски: — Голова разболелась. — Насколько я понял, вот этот порошок самый лучший помощник в подобных случаях, — заметил Дарвин. — Девочке просто нужно поесть. Джинни, может, ты поджаришь одну из тех сов на окне? — Фу, — ее передернуло. — Я не настолько голодна. Что-нибудь придумаю. — В таком случае… Стив, мне кажется, нам пора, — сказал Дарвин, застегивая пиджак, — мисс Уизли, всего вам доброго. Возможно, мы еще встретимся. — Я тоже на это надеюсь, — откликнулась Джинни. — Я тут неподалеку видел очень интересную желтую арку, — сказал Дарвин, обращаясь к Гоулду, — она принадлежит шотландскому джентльмену по фамилии МакДональд. Давай встретимся там. — Иди, Чез, встретимся на месте. Джинни, послушай меня. — Что? — с опаской спросила она. — Чез прав. Я знаю, ты предпочла бы этого не слышать, но молю тебя, следи за отцом Драко. Это стало последней каплей. — Сколько раз мне вам повторять? — раздраженно выпалила Джинни, — я же вам уже сказала, он умер! Умер! Скончался! Его больше нет! Каждое свое слово Джинни подчеркивала ударом по столу. С последним ударом ее запоздало осенило, что она стучит по книге. Джинни опустила взгляд на название: «Слишком научная книга, написанная известным дружественным ученым, который, кем бы ты ни был, объяснит науку тебе». Она увидела пустую фоторамку. Прямо под ней было выгравировано имя и дата рождения. Стивен Джей Гоулд. 1941…. Тут была вторая дата. Она выглядела новой, Джинни замерла. Гоулд, разумеется, не был волшебником, ни один ученый не мог быть волшебником. Но поскольку теперь он был членом волшебного мира, то действовал по его правилам, Джинни только что обнаружила этому подтверждение. Дата его смерти была аккуратно выгравирована заклинанием. 20 мая 2002 года. Сердце Джинни пустилось в пляс. Он умер всего неделю назад. — Извините меня, — пробормотала она, — мне так жаль. Я не знала. — Забей, это я должен сожалеть, — вздохнул Гоулд. — Я неплохо пожил. — Нет! Прошла всего неделя, а я понятия не имела о вашей смерти. — Она взглянула на дату рождения и смерти в книге. — Ну, полно. Уже поздно сожалеть, — он грустно улыбнулся, — Знаешь, я сделал почти все, что хотел сделать. Два года назад Конгресс США, наконец, назвал меня «Живой легендой науки». Мое самое большое сожаление, что я никогда не играл на позиции шорт-топ в нью-йоркских янки. Это звучит не очень реалистично, но у каждого должна быть своя безумная мечта. Я умер в кругу близких: жены, детей и в окружение любимых книг. — Он взглянул на Джиннис портрета с любопытством, — если хочешь знать, больше всего меня шокировало то, что, хоть я всю свою жизнь и был атеистом, но в итоге оказался здесь. Я хочу узнать больше об этой странной загробной жизни и почему я в нее попал таким способом. — Я не знаю. Просто так происходит в нашем мире с авторами книг. Они становятся привидениями. У нас нет научного объяснения этому, у нас даже нет ученых-волшебников, как вы. Я раньше об этом не задумывалась, если честно. — Х-м-м. Я думаю, это из-за того, что наука ничего не может сказать по поводу магии, а в твоем мире, магия является обыденной вещью, а не сверхъестественной. Честно говоря, я думаю, мне скоро бы это наскучило, хотя довольно увлекательно попробовать классифицировать флобберчервей. Но перевести дух научного исследования в возможность получать вещи лишь по велению волшебной палочки… Ой! — Гоулд махнул рукой, — мне кажется это необъяснимым. Что дальше? Поверю в Бога? Джинни пожала плечами: — Не знаю. Но Дьявол существует. Я с ним встречалась. Он пьет кофе литрами и приходится родственником Драко Малфою. Учитывая их родственные связи, характер у него не сахар. — Хм, этот мир очень странный. Когда все закончится, мне нужно будет повидаться со своим старым другом Карлом Саганом. У него, наверняка, есть книги о жизни после смерти. — Отличная мысль, — согласилась Джинни. Она понятия не имела, кто такой Карл Саган, и решила, что на данный момент эта информация ей ни к чему. — Пока, Джинни. До новых встреч. И он исчез, а Джинни осталась сидеть за столом. Она сидела в полном одиночестве, но ее разрывало от многообразия мыслей в голове. Они прыгали с одной темы на другую: бабочки, катаклизмы, кометы; она думала о Томе Реддле, стащившем книги из Запретной секции пятьдесят лет назад с ухмылочкой на красивом лице; она думала о Люциусе Малфое, швырнувшем книги в стену, пока Драко исподлобья наблюдал за ним; и о той ночи, когда отец Драко пришел в его комнату и нашептывал обещания, сулил награду, едва не уплывшую сквозь пальцы Драко. Джинни поняла, что Люциус пытался отравить разум своего сына. Но у него ничего не вышло. «То, что я видела, произошло во время его седьмого курса, значит, портрет шестнадцатилетнего Драко уже существовал. Но все-таки в том Драко из воспоминания осталось что-то невинное, несмотря на ужасы, которые он видел и делал». В глазах Драко Малфоя она видела безумное желание заполучить ее себе. Джинни с легкостью могла представить радость, которую бы он испытал, окажись она тогда в его постели, и не из-за того, что они занялись бы сексом. Джинни предполагала, что Драко испытывал к ней желание еще до того, как прикоснулся к ее телу. Разумеется, это было правдой, что она тогда не хотела иметь с ним ничего общего. Джинни знала, какую ненависть, негодование и дикую ярость испытывала бы, если б Люциус притащил ее силой в Мэнор. Но она также знала и то, что за этими чувствами стояло бы постыдное физическое влечение к Драко. Это знание, что Драко испытывает к ней сексуальное влечение, заставило бы ее сопротивляться еще отчаяннее. Джинни не сомневалась, что ее первым импульсом было бы желание убить Драко его же волшебной палочкой. Однако ее чувства не имели никакого значения. Джинни прикусила нижнюю губу. «Давай, признайся же, что это и есть правда, какой бы ужасной она ни была. Нет смысла прятаться от самой себя. — Она дралась бы с Драко изо всех сил, пинала бы его, кричала, но это не привело бы ни к чему хорошему. В конце концов, ее бы просто… Джинни заставила себя закончить мысль... — Просто заперли, изнасиловали и заставили вынашивать малфоевских наследников». Перед ее внутренним взором возникла картина: она, связанная, лежит на полу в Тайной комнате, а Люциус Малфой нашептывает ей на ухо, пока она беспомощно извивается: — У меня была возможность предложить Драко его наваждение, его мечту об идеальной непорочности. Да, Драко взял бы ее невинность. Он взял бы ее силой, потому что она никогда не согласилась отдаться ему добровольно. Она ни за что не отдалась бы жестокому и испуганному семнадцатилетнему Драко, которым с одной стороны руководил отец, а с другой — лорд Волдеморт. А затем произошла неслыханная и невероятная вещь. Он знал, что Джинни не захочет иметь с ним ничего общего, и это обстоятельство изменило все, хотя она и думала прежде, что это не имеет никакого значения. Он отказался взять ее силой. Джинни прокручивала эту мысль в голове снова и снова. Она была в этом уверена, он никогда бы так с ней не поступил. У нее в голове, будто возник какой-то едва уловимый, давно забытый, похороненный в самой глубине сознания, образ. Хочешь узнать, что именно планировал мой отец? Хочешь узнать, что он хотел от меня? Я думал о том, чтобы позволить отцу доставить тебя ко мне. Но совершенно точно Драко Малфой никогда ей ничего подобного не говорил. Это все ее воображение и ничего больше. Его тайные мысли в тот страшный бесконечный год не имеют значения, ведь он не пошел на поводу своего отца. Джинни впервые почувствовала жалость к тому юноше, которым был Драко Малфой. Возможно ли чувствовать жалость, не испытывая отчаянного желания, заставляющего ее разваливаться на части? Может ли она хоть что-то испытывать к нему, кроме болезненного, отчаянного желания? Ее желудок внезапно громко заурчал. «Х-м-м, — подумала Джинни. — Может, когда ему было семнадцать, он и заслуживал жалости, но не сейчас», — она провела пальцами по корешкам трех книг, размышляя о том, что узнала за последний час об эволюции. «Организмы адаптируются к окружающей среде, а те, кто не адаптировался, не выживают». Драко Малфой несомненно смог адаптироваться. Да у него больше жизней, чем у гребаной кошки. Это научная теория Дарвина о естественном отборе. Почему же Малфой выжил, а Фред умер? Если Малфой, как нормальный человек, в определенный момент своей жизни отказался насиловать и убивать, значит, он заслуживает выживания? Эволюция не прогресс, а лишь приспособление. В таком случае, она готова поставить воображаемые галлеоны на теорию Стивена Джея Гоулда. Джинни не верила, что у Драко Малфоя есть какая-то необыкновенная сила духа. Да, он красивый внешне, но пустой внутри. Кроме красивой внешности в нем больше ничего не было и не могло быть. Джинни обвела пальцем изображение морских звезд, причудливо танцующих на кожаной обложке книги. Ее мысли были заняты одной вещью. Должна существовать точка отсчета, когда Драко Малфой изменился и превратился в нечто наполненное жизнью… Он унаследовал семейные деньги, когда скончался его отец, и умудрился облапошить Визенгамот, но было еще кое-что странное, чего она никак не могла уловить. Его невинность превратилась в гладкую непроницаемую маску, и Джинни разглядела за этим фасадом нечто страшное и темное. Идеи Волдеморта и идеи его отца. Мог ли он что-нибудь с этим сделать? А что насчет… Она поморщилась, когда эта мысль пришла к ней в голову. Что насчет Марии? Джинни заставила себя вернуться к мыслям о Волдеморте. Думать о нем было не так неприятно, как о Марии. «Хорошо, возможно, следует подумать в другом направлении… Что Волдеморт и война сделали со всеми нами? Кем бы интересно стал Гарри без Волдеморта? Он наверняка стал бы приличным человеком. А я…. О, Мерлин, даже думать не хочу, какой была бы моя жизнь без Том Реддла и Волдеморта. — Джинни закрыла лицо руками. — Дафна сказала, что скоро случится нечто ужасное. Ну, в это легко поверить. Думаю, скоро я превращусь в такого же параноика, как и она. Я кругом вижу надвигающуюся катастрофу, но Гоулд сказал, что эволюция движется вперед из-за ужасных событий, вызванных катастрофами». Джинни чувствовала, что ее жизнь начала стремительно рушиться с тех самых пор, как она ввязалась в катастрофу по имени Драко Малфой… Черт! Она снова о нем подумала! Ну, она пыталась посмотреть на вещи шире. Ситуация в любом случае выглядела неприглядно. Джинни вздохнула, поменяла позу на стуле, а затем встала и пошла на кухню. В холодильнике было шаром покати, кроме одной несчастной бутылки молока. Она наклонила бутылку. Молоко прокисло. Поежившись от отвращения, она швырнула бутылку в мусорное ведро. По пути к столу она что-то задела ногой. Джинни наклонилась поднять предмет и разглядела смятую в комок записку Драко. — Я умру, если не узнаю, о чем там дальше шла речь, — сказала она самой себе, развернула записку и разгладила ее: Просто дождись меня…. Затем пустая строка. Затем текст снова начинался, но был написан другими чернилами. Почерк был каким-то неровным и нечетким. Уизли, прошел час. Я вернусь, но не хочу говорить тебе, что собираюсь сделать. Я не хочу обременять тебя этим знанием. Одному Локи известно, как сильно я и сам не хотел бы этого знать. Я устал, ужасно устал, наверное, я так устал, что сам не знаю, что пишу, и не понимаю своих мыслей. Я хотел порвать этот пергамент и отправить письмо об открытии счета без него. Но не смог. Я напишу сюда все свои мысли и тебе решать, что с ними делать. Дождись меня. Сохрани себя для меня. Я приду к тебе. Она отбросила от себя записку. Калейдоскоп изображений замелькал перед ее внутренним взором, альтернативный вариант эволюции из-за катастрофы под названием Драко Малфой. Наверняка, ей пришлось бы ждать не слишком долго, наверное, даже на следующий день он явился бы к ней. Она согласилась бы принять его деньги и купила бы ароматические свечи, дорогое шелковое черное белье, крема и лосьоны для тела, охлажденное шампанское в ведерке льда. Драко вошел бы в комнату с огромным букетом кроваво-красных роз. Она захотела бы взять их из его рук, но он качнул бы головой, и поставил их в вазу. А затем без предупреждения опрокинул бы ее на постель и принялся настойчиво шарить руками по ее телу. Он шепнул бы: — Сдавайся, Уизли! А она бы выдохнула: — Да... Он прижался бы к ней сзади, сжал руками ее грудь, а она почувствовала бы его стоящий колом член и его руки, сомкнувшиеся на ее запястьях железной хваткой. Он развернул бы ее к себе, и единственная мысль промелькнула бы у нее в голове: насколько же он выше и сильнее ее. И она сдалась бы на его милость, и вскоре принадлежала ему, как отчаянно этого жаждала. Он опрокинул бы ее на кровать, привязал запястья и лодыжки заклинанием, разорвал ее белье и распял ее на кровати, а затем отрывал бы лепестки с роз, и каждый шелковистый лепесток, касающийся ее кожи, походил бы на его поцелуи, пока она извивалась бы под ним. — Какая ты нетерпеливая, — промурлыкал бы он, безжалостно мучая ее тело, доводя до исступления, пока она не поддалась бы и не начала умолять его об облегчении. Он накрыл бы ее своим телом, и подводил к краю снова и снова, заставляя ее кричать и умолять о бОльшем, и наконец, он отпустил бы ее и толкнулся в нее. Падение с немыслимой высоты. Боль и удовольствие смешались в единый водоворот. Если бы она умерла в этот момент, то, скорее всего, не заметила бы этого, потому что знала бы, что означало жить полной жизнью. Он бесконечно толкался бы в нее, шепча на ушко, что она для него целый мир, что о ней он мечтал всю жизнь, что она больше не невинна, и он забрал ее девственную чистоту, вернее, она добровольно отдала ему свой драгоценный подарок. Его охватило бы невообразимое удовольствие, и он поклялся бы, что впервые в жизни чувствовал себя невинным. — Моя, — всхлипнул бы Драко, вжимаясь в нее, она бы почувствовала, как его горячий член дернулся в ее лоне, и его удовольствие передалось и ей. — Моя-моя-моя целиком. Моя… Но какое же имя он произнес бы? Джинни? Или Мария? Джинни снова взяла в руки письмо, сбрасывая с себя наваждение собственных фантазий. Откуда у нее такие мысли? Может, на записку наложено какое-то заклинание, и Драко удалось внедрить в ее разум такие фантазии… Она остановила себя. Нет, это неправда, она прекрасно это знала. Она продолжила читать. Не жди меня. Я никогда не смогу вернуться за тобой. А если я попытаюсь, то не позволяй мне сделать этого. Ее воображение подкинуло ей новые фантазии. Они были столь знакомы, но выглядели такими туманными, но она же творческая личность и она увидела смутный образ новой Джинни. Мне кажется, я сойду с ума, если не посплю. Наверное, с твоей стороны лучшим выбором будет игнорировать всю написанную мною чушь. Но выбор за тобой, Уизли. Какой бы выбор ты ни сделала. ДМ Записка выпала из рук Джинни. Выбор за тобой, Уизли. Да. Так и есть. Какой-то образ начал формироваться в воображение Джинни, будто все кусочки паззла встали на свои места. Потребность в еде отодвинулась на второй план. Какие-то фигуры предстали перед ее внутренним взором. Высокая фигура Люциуса Малфоя, одетого во все черное. Он был так похож и одновременно не похож на Драко. Том Реддл собственной персоной. И сгорбленная фигура Волдеморта. Драко Малфой. Его невероятная невинность, его болезненное совершенство, его душераздирающая красота. И едва уловимые изменения и тьма позади него. Прошел ли он весь свой путь до конца? Ее собственное отражение в зеркале, она смотрела на саму себя. Джинни скользнула взглядом по скуле, щеке, изгибу бровей. Катастрофа затронула их всех. Некоторые выжили, а другие — нет. Некоторые вещи изменились, а другие остались прежними. Вопрос лишь в том, как узнать, кто есть кто? Она представила бабочку с серебристо-серыми крыльями, парящую над горящим морем слез, и задумалась, сумеет ли бабочка преодолеть это море? Какой-то образ возник у нее в голове, покалывание распространилось до кончиков пальцев. Зуд прошелся по всему ее телу. Она схватила блокнот и принялась карандашом выводить линии на бумаге, такие же серебристые и неуловимые, как крылья бабочки, выжившей в катастрофе, погрузившей планету в хаос. Джинни скоро узнает, что эволюция не имеет порядка, а когда оглянется назад на сегодняшние события, то поймет, что это было только началом. ______________________________________ (1) Инбридинг (англ. inbreeding, от in — «внутри» и breeding — «разведение») — форма гомогамии, скрещивание близкородственных форм в пределах одной популяции организмов (животных или растений). Инцест является ярко выраженной формой инбридинга, когда скрещивание происходит между особями, связанными прямым родством. Инбридинг широко используется селекционерами для усиления целевых характеристик породы или сорта. Наиболее распространённая разновидность инбридинга, которая используется при селекции, называется лайнбридингом (англ. linebreeding). При лайнбридинге потомки спариваются с каким-либо своим предком. Как известно, диплоидный организм получает каждый ген в двух экземплярах (аллелях) — от отца и от матери. Если эти аллели различаются, то особь называется гетерозиготной (по данному гену), а если не различаются, то гомозиготной. При инбридинге родители являются родственниками и поэтому имеют много одинаковых аллелей, в результате чего гомозиготность увеличивается с каждым поколением. Инбридинг приводит к повышению постоянства фенотипических признаков в потомстве и, в конечном итоге, производится для получения линий генетически идентичных особей (инбредные линии), на которых удобно проводить биологические и медицинские эксперименты. При близкородственном скрещивании (или самоопылении у растений) может возникать инбредная депрессия: уменьшение урожайности растительных культур, измельчание животных, возникновение аномалий и уродств. Это объясняется гомозиготностью по вредным рецессивным аллелям.