Чу - значит чужой?

Глава 23. Эпиграф к главе написан eingluyck1! *** В альковах каменных палат, Под сенью старых зáмков, Такие гадости творят, Во злобе и без страхов… И «чистым» кажущийся Зверь С лицом благочестивым, Теряет маску, лишь за дверь Слуга уйдет учтиво… Но пена кружев и атлас укроет синяки, Замрешь, рыданьями давясь, от царственной руки... Эта глава полностью написана swet lana! *** Тариния. Замок Тианзур. Вышколенная Дирахом дворня встретила венценосного гостя, выстроившись перед входом в замок и застыв в почтительном глубоком поклоне. Ансельм Пятый, обожавший вид согнутых перед ним спин, чуть не мурлыча от удовольствия, гордо прошествовал мимо слуг, постукивая тростью по брусчатке двора, и ступил под сень древних стен замка, скорчив презрительную гримасу: он, помазанник Луаны, своим посещением оказывал немыслимую честь неприглядному жилищу захудалого графа. Сам граф, жрец и племянник следовали за ним на почтительном расстоянии. Когда король уже скрылся за дубовыми дверями, Лионель де Маджистро краем глаза ухватил почти такой же, как у него, белый жреческий плащ в толпе замковой прислуги. Приостановившись, он посмотрел на его обладателя. Невысокий кругленький старичок с лысиной на макушке и седыми волосами, смешным пушистым венчиком обрамляющими её, сложив руки в молитвенном жесте, прямо смотрел на верховного жреца Луаны ярко-голубыми глазами, нисколько не поблекшими с возрастом. И столько в этом взгляде было доброты и немого обожания, что довольно равнодушный к каким-либо проявлениям эмоций в свою сторону Лионель остановился и кивком головы поприветствовал своего собрата, рядового жреца, судя по отсутствию воротника-стойки на плаще, долгие годы верой и правдой служившего, Божественной Деве и семье Тианзуров. Тот, увидев, что его заметили, с неожиданной для его тучной фигуры живостью подошёл к Его Святейшеству, опустился перед ним на колени и поцеловал милостиво протянутую руку, радостно шепча при этом: - Немыслимая честь для графства! Немыслимая честь для замка! Да пребудет с нами милость Луаны. За время правления короля Ансельма, став его правой рукой, главный жрец привык ко многому: к лести в глаза и проклятьям, несущимся в спину, к попыткам подкупить и попыткам оклеветать в глазах монарха, к подхалимству и подлости, но то, что он видел сейчас – искреннее уважение и такую же радость в глазах человека, ничего от него, влиятельного царедворца и главы ордена, не требующего и не ждущего – удивило и заставило пойти мелкими трещинами привычную для Лионеля маску полного безразличия и холодности ко всем окружающим. Жестом велев замковому жрецу подняться с колен и глядя на него потеплевшими глазами, де Маджистро неожиданно для самого себя пообещал: - Ждите меня с закатом, брат, вместе вознесём молитвы Божественной Деве, да пребудет слава её до скончания времён, - после чего, буквально, взлетев по ступеням, скрылся за дверью. Эту сцену наблюдали не только слуги, но и ещё одна пара внимательных чёрных глаз. И от них не укрылись ни высокая стройная фигура, теряющаяся в тяжёлых складках плаща, ни шикарная шевелюра, откинутая с высокого лба назад и каштановым тяжёлым каскадом спадающая ниже поясницы, ни слегка вытянутое лицо с высокими скулами и впалыми щеками, ни красиво очерченные брови и рот, ни бархат тёмных глаз, обрамлённых длинными густыми ресницами, ни холод и спокойствие, волнами расходящиеся от этого неординарного человека. Отходя от стрельчатого окна, Арнэ прищурил глаза, глядя в никуда и едва заметно улыбаясь своим мыслям. В них только что увиденный красавчик был уже без плаща и без… кое-чего ещё… Пребывание здесь становилось всё интереснее и интереснее… В вестибюле замка, украшенном старинными фамильными гобеленами и потемневшей от времени резьбой по дереву, высокородных путников уже ждали их личные слуги, прибывшие на полчаса раньше и успевшие ознакомиться с замком, дворецким, разобрать вещи своих хозяев и проследить, чтобы в комнатах, выделенных для гостей, было всё необходимое. Ансельму Пятому были отведены личные покои старого графа, так как его камердинер настоял, чтобы они были соединены смежной дверью с комнатами племянника. Тот состоял при дяде чем-то вроде личного секретаря, и такое расположение комнат объяснялось возможностью в любое время дня и ночи поработать над каким-нибудь документом государственной важности. Войдя в свои временные личные покои, монарх скинул маску высокомерного презрения. На самом деле ему в замке понравилось. Во всём убранстве этого многовекового величественного здания чувствовалось не выпячиваемое на глаза богатство, уважение к старине и предкам, простота и своеобразная элегантность. Всё это было довольно неожиданно и никак не вязалось с образом расфуфыренного красавчика хозяина. Ансельм не любил загадок, и странное несоответствие дома и его хозяина вызывало желание тут же во всем разобраться. Но это позже, а сейчас – горячая вода, свежая одежда и вкусный обед! Выйдя из ванной, довольный и посвежевший, король тут же отправился на половину племянника. Тот, с ещё влажными волосами, слегка завивающимися на кончиках, стоя перед зеркалом в накинутой рубахе, застёгивал штаны. Увидев в зеркале открывающуюся дверь и тут же всё поняв, он, безвольно опустив руки, так и стоял, не поворачиваясь, затравленно глядя на приближающегося к нему мужчину. Подойдя, Ансельм встал сзади, собственнически положив руки на талию юноши. Взгляды их встретились в овале старинного зеркала. Не произнося ни слова, дядя слитным движением обеих рук провёл по спине вверх, поласкал кончиками пальцев шею и слегка нажал на плечи племянника. Филиан, как загипнотизированный, глядя в отражение синих глаз, прогнулся, опершись на изящное, хрупкое на вид трюмо. Мужчину всегда заводила покорность, и за два года он хорошо вымуштровал свою постельную игрушку. Вот и сейчас, видя страх, плескавшийся в серых глазах, ноздри его затрепетали, к скулам прилил румянец, грудь, не скрытая распахнутым халатом, заходила ходуном от участившегося дыхания, налился и почти прилип к животу также не скрытый ничем побагровевший член. - Раздевайся. Живо! – охрипшим голосом тихо приказал король, продолжая наблюдать за юношей в зеркало. Тот выпрямился, послушно стянул с бёдер штаны, а когда они упали на пол, откинул их ногой. Из рубахи ему помог выпутаться дядя, тут же вновь толкнув назад к столику, заставляя принять прежнюю позу. Ансельма завело то, что он увидел всё как бы со стороны, и монарх решил продолжить потеху именно тут, не доводя дело до постели. Шлепком по ягодице он заставил Филиана прогнуться сильнее, выпячивая в его сторону аккуратный зад с поджарыми ягодицами, с которых вот уже два года не сходили синяки, царапины и багровые полосы от ремня или кнута. Не заморачиваясь на маслá – нечего баловать мальчишку! – король, безжалостно преодолевая сопротивление конвульсивно сжавшегося колечка мышц, ввел сразу два пальца, быстро и грубо растягивая юношу, думая при этом только о собственном комфорте и удовольствии. Судя по окаменевшим плечам, запрокинутой голове, плотно зажмуренным глазам, во внешних уголках которых тут же появились слёзы, Фили было ужасно больно, хоть он не издал ни звука. Ансельм, видя это, только распалился и, вынув пальцы, тут же приставил к входу сочащийся смазкой член. Плевок на ладонь, пара движений по изнывающему естеству, чтобы смазать его слюной и тем самым облегчить вход в негостеприимную пещерку, и вот, откинув полы халата и схватив юношу за бёдра, он одним движением вошёл на всю длину, вырвав тихий полузадушенный стон у своего партнёра. - Открой глаза! Смотри на меня! – прошипел Беритоль-старший, на мгновение замерев, чтобы в очередной раз ощутить и восхититься чудесной теснотой и пульсацией отчаянно сопротивляющихся мышц. Два года эта задница в его распоряжении, а до сих пор девственно узка и неподатлива! Сокровище, а не любовник! Дождавшись, когда мокрые ресницы распахнутся и в зеркале отразится полный муки и страха взгляд, король сорвался на бешеный темп, пошире расставив ноги и перехватив племянника за узкую талию. Голова юноши беспомощно моталась от мощных толчков, из прокушенной губы по подбородку побежала кровь, руки подламывались. В тишине было слышно только хриплое дыхание Ансельма, мокрые шлепки плоти о плоть и скрип трюмо, ходящего ходуном и грозящего развалиться …С рыком вбившись в податливое тело в последний раз, монарх замер, вскинув голову и оскалившись. Член, пульсируя, освобождался от семени, заливая распаханное нутро мальчишки и даря королю небывалое наслаждение и лёгкость во всем теле Юноша к этому времени уже лежал на трюмо грудью, не выдержав напора похотливого родственника, однако всё ещё выполнял его приказ, из последних сил вытягивая шею, чтобы не разорвать зрительный контакт. Когда дыхание немного выровнялось, Ансельм вынул своё опавшее орудие из задницы Филиана, полюбовавшись с минуту на неё – открытую, с алыми, вывернутыми краями, сочащуюся перламутровой вязкой жидкостью, с оттяжкой хлопнул по ягодице и, довольно хохотнув, быстрыми шагами покинул комнату, развязывая на ходу пояс халата. В Большом Зале был накрыт хоть и собранный впопыхах, но всё же очень и очень приличный обед. На кипенно-белой скатерти тускло поблёскивало столовое серебро, сверкали гранями хрустальные вазы и бокалы, прелестными полупрозрачными цветками выглядели блюда и тарелки из тончайшего садмийского фарфора. Да и то, что лежало и было налито в эти блюда, вазы, бокалы и тарелки, вкусом ничуть не уступало красоте посуды. Ждали короля… Милликор пытался вести непринуждённую беседу со жрецом, отошедшим к окну. Тот, не желая выглядеть невоспитанным, что-то односложно отвечал, но было заметно, что делает это через силу. Эльфийский князь вольготно развалился на одном из диванчиков, стоящих вдоль стены, заняв его почти полностью, и с нескрываемым любопытством разглядывал новых гостей, загадочно улыбаясь. Фили занял соседний диванчик, самый его краешек. Сидел как-то боком, выглядел утомлённым и не совсем здоровым. Юноша нервно покусывал нижнюю губу, опустив взгляд на собственные руки, лежащие на коленях. И вот наконец дверь распахнулась, и в зал вошёл Ансельм Пятый. Он был в преотличнейшем настроении, поэтому позволил себе быть более простым, свободным в общении, дружелюбным. Как обычно, играл, но уже другую роль. С улыбкой он прошёл к столу, у которого как из-под земли выросли лакеи в ливреях фамильных цветов Тианзуров – чёрного с золотым. Бесшумно отодвинув стулья и усадив всех, слуги, вышколенные, к удивлению как монарха, так и жреца, не хуже дворцовых, начали обслуживать гостей. К трапезе приступили молча, однако, король, под настроение желающий поразить всех своим обаянием, вскоре втянул в лёгкую непринуждённую беседу графа, лучащегося счастьем от возможности лицезреть венценосную особу, и даже диковатого на вид, фиолетово-серого эльфийского князя, представленного королю. К Филиану никто с вопросами не приставал, чему он был безумно рад и старался вести себя как можно незаметнее. Жрец тоже отмалчивался, чувствуя в душе растущее глухое раздражение. И причиной этого неспокойствия был эльф. Непривычный на вид, неприятный в своей самоуверенности, плохо скрываемой непочтительности. Пялящийся на него в упор своими чёрными непроницаемыми глазищами, читающими, кажется, в душе. И эти мерзкие полуулыбочки, будто он всё про тебя знает! Лионелю нестерпимо захотелось оказаться одному в отведённой для него комнате, чтобы хоть на время сбросить с себя не только тяжёлые жреческие одежды, но и маску, в которую превращалось его лицо на людях. Хотелось побыть собой. Хоть самую малость. Чу на обед приглашён не был. Более того – Милликор, удостоверившись, что гости благополучно добрались до своих апартаментов, лично навестил демона в его комнатке, чтобы строго-настрого приказать тому не покидать её стен. Не котёнок, в конце концов, вдруг напугает кого-нибудь своим видом?! Но, глядя на голубоглазого блондина, покрытого перламутрово-белой чешуей, граф пожалел, что не может похвастаться им перед королём как своей новой зверушкой! Так хотелось чем-то поразить своего правителя, вызвать его восхищение, заслужить уважение… Вот только чем?... Демоном похвастаться нельзя, нагом – тоже… Но ведь у него и без этих двоих целая куча редких существ и животных, многие из которых доставлены издалека. Вот чем он, гостеприимный хозяин, займёт короля после обеда – показом своей шикарной коллекции! В предвкушении удивления и восхищения, которые, безусловно, выразят Ансельм и его приближенные при виде, например, спинорогого пилипина или парочки кампикуйских лидозреев, Милли расплылся в по-детски открытой и искренней улыбке, поразив в очередной раз в самое сердце демона, застывшего у окна статуей с того момента, как порог комнаты переступил его сказочный принц, прекрасный и идеальный. А тот и думать забыл про своего горе-воздыхателя, выходя из спальни и уже в деталях представляя экскурсию по своей главной сокровищнице – замковому зоопарку. И вот по окончании обеда Милликор осуществил свою задумку – предложил Его Величеству немного развеяться, прогулявшись по небольшому зверинцу… Граф сознательно приуменьшил размеры своей коллекции, предвкушая реакцию Ансельма, когда он увидит реальные размеры его зоопарка. В отдельных своих проявлениях избалованный и циничный Милли оставался ребёнком, и этому ребёнку безумно нравилось видеть на лицах людей восхищение и осознавать, что это он, Милликор де Тианзур, является его причиной и следствием. Король, не только не растерявший к тому времени своего нечаянного благодушия, а, наоборот, ставший ещё приветливее и веселее после пары бокалов изумительного эльфийского вина, контрабандой поставляемого в замковые погреба напрямую из Пресветлого Леса, с удовольствием ухватился за эту идею! И до самых сумерек продолжался триумф Милли: венценосный гость, не жалея, рассыпался восторженными возгласами и замечаниями, буквально, у каждой клетки или вольера. Провожая после прогулки Ансельма до выделенных ему покоев, граф чувствовал себя пьяным от счастья: он-таки добился своего – король пригласил его к себе во дворец, чтобы показать свои диковинки и обменяться кое-какими редкими зверушками. Спасибо тебе, Луана, за тот булыжник, вовремя оказавшийся под колесом королевской кареты! Да пребудет твоя слава до скончания времён!