Чу - значит чужой?

Глава 43. Эпиграф к главе написан eingluyck1! *** Золотокурый ангел, манерный или дикий?.. Умчался на Корунде, вернулся - светлый ликом. То прячется украдкой, то ядом истекает, То улыбнется сладко, то взглядом прожигает… Когда он настоящий, когда он лишь играет?! И капитан немеет и злится, и гадает, А ангел златокудрый смеется и сияет… Глава написана вместе с swet lana! *** Лес в угодьях графства Тианзур. Когда Милликору бывало тяжело на душе, его всегда спасала бешеная скачка. Отец в таких случаях просиживал часами в библиотеке. Дирах… ну, тому, кажется, никогда камень на душу и не ложился: всегда ровный, спокойный, а вот Милли все свои беды и несчастья должен был растрясти: в детстве - носясь с оглушительными воплями по галереям замка, позже, повзрослев – срываясь в бешеный галоп на верном Топазе. И это всегда помогало… Вот и сейчас, рыся на резвом жеребчике бок о бок со своим приятелем Витлоком, граф нестерпимо хотел пришпорить лошадь и в одиночестве поноситься по чистому буковому лесу, освежив лицо и приведя в порядок мысли. Маргарет, юная супруга Витлока, не очень уверенно чувствовала себя на норовистой кобыле, и другу приходилось часто отвлекаться на неё, чем Милли и воспользовался, отстав от этой парочки. Вот он уже в хвосте колонны. Спрыгнуть, сделав вид, что проверяет подпругу… Отмахнуться от подскочившего стремянного… Пропустить обоз… Всё, Корунд, полетели! Перепрыгивая через валежник, пересекая ручьи, чувствуя себя птицей на ровных безлесных участках, Милликор постепенно приходил в себя. Страх за брата и Топаза стал блекнуть, как туман под солнечными лучами. Король, как и сам он, утром чувствовал себя неважно, вот и начал вредничать. Сейчас он отойдёт, успокоится, удачная охота приведёт его в благостное состояние – и он про всё забудет! Точно! Забудет и укатит в свой Норк! И бестию свою рыжую увезёт! Скорее бы!!! Вот такого: возбуждённого, повеселевшего, с горящими глазами, алеющими щеками, листиками в шевелюре, выглядевшей после бешеной скачки всё равно бесподобно – и встретил его Теодор, ехавший в хвосте кавалькады с тех пор, как граф смылся, не сказав ни слова. Бенвито, помнящий неподдельный ужас в глазах этого чуда утром, после глумливых решений короля, старался не упускать де Тианзура-младшего из вида, чтобы в случае чего прикрыть, помочь, одёрнуть. Заметив тайный отъезд Милли, он решил, что тот возвращается в замок, чтобы успеть спрятать брата и лошадь, и в душе одобрил это решение. Увидев златовласку, возвращающегося к остальной компании, капитан понял, что ошибся… Граф вернулся слишком быстро… Он просто прокатился! Сияет, как ясное солнышко, а ещё недавно готов был повиснуть, рыдая от счастья, на его шее, поняв, что Бенвито солгал Ансельму про его лошадь! Где у этого красавца правда, а где – ложь? Когда он настоящий, а когда играет? Эти вопросы начали одолевать Тео с вчерашней ночи, и на данный момент он не только не получил на них ответы, а, наоборот, запутался ещё больше, и это его неимоверно злило! Он, Теодор Бенвито де ля Пенья, видящий людей насквозь, не может раскусить какого-то высокомерного смазливого графа! Да не бывать этому! Дождавшись, когда всадник поравняется с ним, капитан, прищурив глаза, съязвил: - Что, болонка, мучающаяся с утра животом, нашла подходящий кустик и теперь вновь резвится? Нет больше поводов для скулежа? Жизнь опять прекрасна? Почесать за ушком для полного счастья? Граф, к которому после скáчки вернулось хорошее настроение, поначалу опешил, нарвавшись на такое неприкрытое хамство: широко распахнув глаза, недоуменно уставился на начальника королевской стражи, ещё утром по непонятным причинам оказавшего ему большую услугу, а теперь, опять ни с того ни с сего, унижающего его. Обида затопила душу, и Милли, гордо вскинув голову и отзеркалив взгляд капитана, с не меньшим ядом в голосе парировал: - А что, королевскому волкодаву даже до кустиков добежать не разрешают? Нужду, и ту по команде справляешь? Ну, так и завидуй свободной болонке! – демонстративно откинул золотую прядь со лба. - А к ушку своему я тебя на пушечный выстрел не подпущу: ещё блох от тебя нахватаю! Лапами не вышел - к моему ушку тянуться, шавка казарменная! – и, полоснув по Теодору ненавидящим взглядом, пришпорил коня, догоняя Витлока и его жену. Бенвито опешил… Изнеженный аристократ, который в первые дни пребывания королевского эскорта в замке только что в обморок не грохался, едва его завидев, неузнаваемо менялся на глазах. Изнеженный, как выяснилось, только на первый взгляд… А на второй и на третий мог, оказывается, быть и ехидным, и кусачим, и ядовитым – одним словом, достойным противником забияке-капитану. Ещё ни одно существо так не удивляло, не забавляло и не ставило в тупик Теодора, прожженного циника с холодным сердцем, привыкшего относиться к людям, за редким исключением, со снисходительным пренебрежением. Как не неприятно было признать Бенвито, но хозяин Тианзура оказался, всё-таки, как раз тем редким исключением… Или приятно? Или неприятно, что мужчина, в кои-то веки привлекший его внимание, не проникся симпатией к нему?.. Или, наоборот, приятно, что впервые за долгое время кто-то не растёкся перед ним лужицей, попадая с первого взгляда в плен зелёных глаз и дикого обаяния сильного молодого хищника? Осознав, что рассуждает он сейчас как сопливый герой сопливого любовного романа, Теодор крепко выругался вполголоса и поcкакал к своим гвардейцам. Милли в это время отбивался от настойчивых ухаживаний барона де Сибастóро, брата Маргарет, очень некстати подъехавшего к их группе. Он всегда недолюбливал этого чванливого увальня с землистым неприятным лицом, к которому, кажется, с рождения приклеилось высокомерное выражение. Раньше, встречаясь с Милликором в замке Витлоков, этот братец лишь кривился презрительно, а со вчерашнего приёма не давал златовласке проходу, лепеча любезности и приятности, пялясь на него восхищённо и улыбаясь слащаво по делу и без дела. Вот и сейчас, почти соприкасаясь с Милли коленями, Сибасторо, не затыкаясь, восхвалял леса Тианзуров, содержащиеся в превосходном порядке. Отшить этого прилипалу у всех на виду было непозволительно, отвечать ему – скучно, отмалчиваться – неприлично, вот Милли и пытался найти золотую середину: думая о своём, издавал время от времени нечленораздельные звуки, должные показать собеседнику, что его слушают и живо реагируют на услышанное. Размышлял же он о странном поведении капитана и его возможных причинах… И тут краем уха услышал, что его воздыхатель, оказывается, от достоинств лесных угодий успел плавно перейти к его личным, прямо-таки исключительным прелестям! Сейчас, например, с дрожью в голосе превозносилась его прозрачная жемчужно-белая кожа… Вскинув голову, Милли уже открыл рот, чтобы, наплевав на все приличия, послать этого любителя его лесов и шкуры куда подальше, как увидел медно-рыжие кудри, мелькавшие среди шляп и дамских тюрбанов – в их сторону направлялся проклятый Бенвито! …Тут же на лице Милликора появилась обворожительная улыбка, и, склонившись к обескураженному от такой метаморфозы барону, он начал откровенно с тем заигрывать. Объехав всю шумную пёструю кавалькаду, растянувшуюся почти на полмили, проверив своих молодцов, переговорив с егерями и ответив на пару вопросов короля, Теодор вновь поскакал в хвост колонны. На полпути услышал звонкий смех Милликора и, удивившись такой перемене в настроении графа, ещё совсем недавно метавшего гром и молнии, осадил лошадь, выискивая глазами золотую макушку. Милли весело болтал с рыхлым молодым человеком, мешком сидевшем на великолепном гнедом жеребце. До капитана долетели обрывки фраз: - Да вы шутник, барон! Никогда бы не подумал! - Просто у вас ещё не было возможности оценить меня по достоинству, Ваше сиятельство! - Но мы же это наверстаем, не так ли, милорд? – многообещающие мурлычущие интонации и последовавший следом переливчатый, звучащий серебряным колокольчиком смешок резанули капитана по нервам. И он мог посчитать этого флиртующего напропалую жеманника нормальным парнем?! Непонятым и непростым?! Шлюшка! Да ему самое место при дворе, этом большом вонючем борделе!!! И, со злостью пришпорив ни в чём не повинную лошадь, Тео рванул к повозкам с поклажей и снедью. Тащатся еле живые, сонные курицы! Егеря отдавали последние распоряжения загонщикам, псари еле сдерживали собак, кони пританцовывали в нетерпении, люди осаживали их, хотя у самих тоже уже бурлил в крови охотничий азарт... И вот король взмахнул рукой. Собак спустили, и, зайдясь заливистым лаем, те вскоре скрылись в кустарнике. Следом сорвался с места король, а уже за ним - вся пестрая, разношёрстная, возбуждённо кричащая и смеющаяся толпа. Арнэ держался рядом с Лианелем и постепенно оттирал его лошадь к краю толпы. Теодор, внимательно следивший, в том числе, и за ними, хотел, было, вмешаться, как сам жрец повернул лошадь в сторону... Капитан только улыбнулся, проезжая мимо. Оказалось, что с эльфом на удивление интересно общаться: рассказы князя о жизни в огромных подземных пещерах были так увлекательны, что могли бы сравниться только с приключенческим романом, случайно попавшим к повзрослевшему Лианелю, когда тот мог уже выезжать за пределы монастыря, и читанным им в укромных уголках монастырского сада. И не мудрено, ведь изгои Пресветлого леса жили очень закрыто и в свои пещерные города посторонних не допускали! Лианель завороженно слушал и, не отрываясь, смотрел на эльфа… Смотрел, как, произнося слова, двигались его губы… Губы... Советник в возбуждении задышал чаще и, оторвав взгляд от них и глянув Арнэ в глаза, смутился, встретившись с пониманием в темных глазах своего собеседника. - Я... – горло перехватило, мужчина со стыдом почувствовал, что выхода из этой ситуации без урона жреческой чести нет. - Тихо! Не шевелитесь... – вдруг прошептал эльф, увидев что-то в высокой траве за спиной жреца. Щелкнула пряжка пояса, распадаясь надвое. Лианель замер от ужаса, решив, что тёмный раздевается, но... Вместо пояса в руках князя оказалась тонкая черная веревка с половинами пряжки на концах, и Арнэ, раскрутив ее над головой, закинул в траву. Там что-то забилось, раздался крик, похожий на кашель простуженной собаки, и все замолкло, когда слетевший с седла эльф подскочил и поднял на руки пеструю птичью тушку. - Я так понимаю, что убивать животных вам не нравится, - хитро прищурился князь, - но совсем без трофеев возвращаться с охоты не интересно. Он выдрал из хвоста фазана самое длинное и красивое перо, зажал его губами и принялся распутывать птицу, а когда освободил, подбросил вверх. Ошалевший фазан в панике замолотил крыльями, скрываясь в кроне ближайшего дерева. - Вот и трофей... – Арнэ, улыбаясь, преподнёс перо в золотисто-чёрную полоску своему спутнику. Лианель улыбался и, не в силах это скрыть, наклонил голову, словно прячась. - Спасибо... Он свесился с лошади к подошедшему князю. Волосы скользнули вперед, накрывая протянутую руку, и Арнэ другой рукой коснулся их, невесомо погладив... Де Маджистро отпрянул... Эльф опустил голову, пряча глаза... Перо легло в ладонь советника как раз тем местом, которого касались эльфийские губы. Теплое, согретое дыханием... Рука чуть дрогнула, сжимая подарок. - Спасибо... – еще раз проговорил он, не в силах добавить еще что-то. Арнэ стоял возле его ноги, почти касаясь колена плечом и, подняв голову, смотрел, не отрываясь. Но даже с высоты лошади князь все же казался слишком близким. Опасно близким. Но боялся Лианель не его - он боялся себя... - Пожалуйста... – прошептали темные губы на его «спасибо»... Но почему так умоляюще? Сердце жреца пропустило удар. - Нам пора возвращаться... – хрипло проговорил эльф, - иначе это может вызвать подозрения... - Вы правы... Долг звал его, и не повиноваться этому зову Святейший не мог. Долг. Да будь он проклят!