Чу - значит чужой?

Глава 51. Эпиграф к главе написан eingluyck1! *** Душа - не бездна и не пропасть, И, наполняясь день от дня Страданьем, гневом, чью-то похоть Отторгнув, проявит себя. Прорвав препоны, смыв барьеры, Восстанет гордо - Человек! И на ростках возникшей веры Он не поддастся Злу вовек. А тот, кто рядом станет с ним - Прекрасен, верен и любим! *** Тариния. Замок Тианзур. - Идем... Дирах поднял Чу с пола, подтянул на нем разорванные штаны, подвязав их своим ремнем, чтобы не путались в ногах, и попытался приобнять за плечи, но Чу вывернулся и молча пошел на выход. А по коридорам уже разносился многоголосый гул. Дирах, перегнувшись через перила, увидел, что король вернулся в замок, но сейчас его волновало не это. Внутри Дираха все обрывалось, он никогда еще не видел Чу таким закрытым, теперь из-за брата тот не захочет его видеть и, развернувшись, уйдет. Как Дирах сможет остановить его? Как? А в Средоточие Искра с Вóлчеком так же замерли в шоке... Чу снова пропал, исчез... И если раньше он исчезал, когда ему было хорошо, во время «тренировочных» поцелуев с Дирахом, то теперь... Вóлчек в ярости рвал когтями прочные стены их жилища. Толку было ноль, но хоть душу отводил. Взволнованная Искра носилась вокруг, попеременно всплескивала всеми ручками, но докричатся до мальчика они так и не смогли. Вóлчек выдохся первым, уселся, завывая в отчаянии, и сразу почувствовал, что его обнимают. И его и Искру. - Я с вами, я тут... Я никогда вас не брошу, просто сейчас мне надо побыть одному... От своих лихорадочных раздумий Дирах очнулся, только сообразив, что после лестницы Чу повернул налево и идет теперь к нему в комнаты. К нему! Не к себе... А Чу шел туда, где не чувствовал себя беззащитным, где было спокойно и привычно, где он не чувствовал себя потерянным, одиноким, чужим... Именно! Для Дираха он не был чужим! Никогда не был! Даже тогда, когда тот забрал его из подвала, грязного, оборванного, и привел к себе, а ведь мог просто велеть позаботиться о нем слугам. Чу оглянулся, застывая, едва войдя в дверь. - Диррр... – получилось у него это тихо и как-то жалобно. Дирах рванулся вперед, обнимая и прижимая к себе Чу. Тот шмыгнул носом и сразу обмяк в его руках, словно отпустило что-то, держащее его в напряжении. Так они и стояли, пока Чу не завозился, выбираясь из объятий. - Чу, - позвал Дирах, - давай, я помогу тебе раздеться... – тихо говорил он, уже снимая с чиэрри изорванные тряпки. – Может быть, ты что-нибудь хочешь? – все спрашивал он, вглядываясь в нахмуренные брови. - Да... Я хочу свою одежду, в которой пришел сюда, и хочу уйти... – тихо сказал он. - Мы уйдем. Мы обязательно уйдем, только надо переодеться и собраться... Чу вслушивался в это «мы» и сердце у него чуть отпустило, словно кто-то начал разжимать сведенные на нем судорогой холодные пальцы. Дирах, обрадованный тем, что Чу хотя бы стал ему отвечать, мягко приобнял его за плечи. Тот поднял на него взгляд, такой далекий, казалось, сосредоточенный на чем-то глубоко внутри самого себя, и у Дираха снова сжалось сердце. Неужели Чу разучился доверять? Понять, конечно, было можно, но вот принять... А Чу вдруг уткнулся лбом Дираху в плечо и тихо проговорил: - Я хочу вымыться... вымыться... смыть... я... грязный... – бормотал он все громче. Вымыться... и это Чу, который боялся воды, который украдкой уходил на террасу и пользовался там очищающим заклинанием, потому что обещал Дираху не колдовать в замке... Дирах чувствовал магию, но делал вид, что не знает... А теперь... - Хорошо, - пообещал Дирах, покрепче обнимая Чу. - Так и будет. - Он гладил его по спине, сильно прижимая ладони, словно хотел стереть воспоминания о чужих прикосновениях и унять нервную дрожь, успокоить. Так, вдвоем, они и вошли в ванну. И пусть вода уже была еле теплой, Чу это не волновало, ждать он не захотел и с остервенением тер себя мочалкой, словно пытаясь содрать чешую. Дирах, мягко настояв, отобрал ее и продолжил мыть Чу уже сам, а в голове все крутились и крутились мысли. Вопроса «что теперь делать», перед ним не стояло. Конечно же - уезжать. Ясно же, что все произошедшее – интриги короля. Если он хочет спасти Чу, его надо увозить отсюда. У Дираха был собственный дом в Норке, но это слишком близко, там их будут искать прежде всего. Значит, надо уходить дальше... С королем шутки плохи и, видя его помешательство на Чу, телепортом они воспользоваться не смогут. Первое, что сделают преследователи – это пошлют вестника и их перехватят... Значит, надо уходить на лошадях, вот только Чу они боятся... Карету забрать не удастся... Фургон. Хорошо, он распорядился, на всякий случай приготовить его в деревне недалеко от замка. Придется самому править... Надо будет еще с Арнэ поговорить, может, он что и посоветует... Мысли все больше и больше приходили в порядок, цепочка действий выстраивалась, и постепенно Дирах успокаивался. Но прежде всего надо успокоить Чу, домыть его и одеть... А Чу сидел в ванне, невидяще уставившись на воду. Сегодня она его не пугала, сегодня вода затягивала взгляд, давая успокоить сознание. Но со дна души все равно грязной пеной поднималась какая-то муть, все, что удалось разбудить и стронуть Милликору. Непонимание тянуло за собой обиду, желание отомстить будило ярость. И весь этот букет чувств, пробиваясь наверх, рвал путы, наложенные на него монахами. Гордость, вот что просыпалось в его душе, за весь предыдущий год и время, проведенное здесь, Чу, как ни странно, почувствовал себя человеком и теперь то, что с ним произошло, воспринималось как унижение, очень остро и болезненно. Раньше такого не было, раньше он был нелюдью, почти зверем, а таких унизить нельзя. Но теперь вместо инстинктов была она – человеческая гордость, униженная, оскорбленная и преданная в самых лучших своих чувствах. Беспричинно неожиданно, больно и от того захотелось и Милликору причинить такую же боль. Чу зажмурился и, вдруг очень ясно представил, как выпущенные когти рвут человеческую плоть, как бежит по рукам теплый ток крови. Почувствовал и ужаснулся, на секунду увидев себя стоящим перед Бо и Сином с запятнанными руками, а с когтей большими каплями срывается кровь и с противным звуком разбивается об пол на десятки маленьких брызг, которых все больше и больше... И Дирах... Чу увидел отвращение в их глазах. Нет! Только не это! Единственные родные, любимые, он не хотел их терять! И ради тех, кого сам любил всей душой, он огромным усилием воли загнал ярость обратно туда, откуда она едва не успела вырваться. Так нельзя! Он, скосив глаза, посмотрел на Дираха, на сведенные нахмуренные брови, на поджатые губы и глаза, смотрящие с таким беспокойством. Беспокойством... Беспокойством за него! Чу знал, как Дирах любит брата, и тем не менее он встал на его, Чу, сторону. Встал, потому что... потому что... Потому что Чу был для него дороже брата! Вот! Чу додумал эту мысль и сам удивился, как же он раньше не увидел этого. Как не замечал улыбку, что тут же встала в памяти, улыбку, предназначенную только ему одному? Как не обращал внимания на нежность прикосновений? Как не понимал, что такие сладкие поцелуи не были учебными? Как не заметил, что, болтая о графе, причинял боль единственному другу? А другу ли? Ведь не целуются с другом так сладко! И не ноет после непонятным томлением сердце. А он... Он так долго мучил Дираха. Чу задумался и понял только одно, он и сейчас его мучает, ставя перед выбором он – Чу, или любимый единственный брат. Нельзя заставлять того, кто тебе так дорог, делать такой ужасный выбор! - Знаешь... – проговорил вдруг Чу и прямо посмотрел Дираху в глаза. - Я ошибся... не понял... Я принял его за графа... Бо говорил: «Найдешь своего графа...» А я не понял... что это не он... Я думал, он не такой... - Ты правильно думал, - сказал Дирах, печально глядя в его глаза, - он действительно не такой. Я сам растил его и знаю, как он думает. Не может он быть таким. Просто случилось что-то, о чем мы с тобой еще не знаем. Даже если он не захочет говорить, я выбью из этого дурня правду, и он еще будет просить у тебя прощение... - Не надо просить... – Чу непроизвольно передернул плечами, - не хочу, чтобы его заставляли... И я знаю, что случилось... Король случился. От него все неприятности расползаются, словно чернила по воде. - Я тоже так думаю... – вздохнул Дирах, - и не могу оставить Милли тут одного, с этой гиеной. Пусть я зол на него, пусть и ты зол... Но оставить его я не могу, этот дурачок погибнет один. - Я знаю, что король не хороший человек, - признался Чу, - я видел у Филиана синяки на шее и вокруг запястий, как он их не прикрывал, я все равно увидел. Оставить их мог только Ансельм, от других людей он бы защитил своего племянника. Я раньше думал, что семья это самое дорогое, что богиня дает человеку, чтобы он не был один, но король... – Чу задумчиво замолчал. - Семья и есть самое дорогое, вот только некоторые не берегут дар богини. Очень много в человеке зависит не от того, каким он родился, а от того, каким он стал. И ты прав с Филианом, это был король, я знаю это наверняка. - Нельзя тут оставлять графа... – очень медленно и неуверенно проговорил Чу, потом вдруг вскинул голову. – Ты должен забрать его с нами. - А ты? – изумился Дирах. - Я... – Чу снова передернул плечами. – Ты только не оставляй меня с ним одного. Обещай! - Обещаю... – ошалело проговорил Дирах, еще раз удивляясь странному характеру Чу, который заботился и думал обо всех, порой забывая о себе самом. - Ты предупреди всех, кто в замке живет, пусть уходят отсюда. Утром, когда король проснется, будет всем плохо... - Хмм... – рассмеялся Дирах, - представляешь, встает он, а замок пустой. Чу посмотрел на него и впервые за вечер улыбнулся. - Жалко, мы этого не увидим. А еще ты говорил, что нага хотел выпустить. Давай и его с собой возьмем? И Филиана... - Давай, - согласился Дирах, поднимая Чу из ванной, - я только что сам хотел тебе это предложить. - И задумался, энергично растирая Чу полотенцем. Филиан... Это было дерзко, нахально, да нет даже нагло, но оставить мальчика с этим чудовищем Дирах не мог, к тому же двух смертей все равно не бывает. Закутав Чу в халат, он усадил демона в гостиной на диван, а затем принялся искать для него одежду. Ансельм, отпустив большинство сопровождающих его на охоте дворян, устремился в замок на воде, въезжая во владение Тианзуров как в своё собственное, по-хозяйски распоряжаясь охраной и прислугой. Резво спрыгнул с лошади и, велев его не беспокоить, понесся в покои племянника, движимый единственной мыслью поскорее освободиться от давившего на него возбуждения и удовлетворенно улечься спать. Но комнаты Филиана встретили его пустотой. В раздражении схватив со стола, накрытого легкими закусками, бутылку так понравившегося ему вина, Ансельм сделал пару глотков и задумался, где же сейчас может быть этот несносный мальчишка, заставляющий ждать самого короля. Никаких знакомых и уж тем более друзей у него быть не могло, а, следовательно... Ансельм задумался. Наверняка этот поганец пошел искать еду. Время шло, бутылка пустела, а Филиана не было... Пора преподать ему урок! Надо велеть Теодору привести Филиана к нему, уж кто-кто а он найдет все что угодно. Король резко встал и покачнулся, хватаясь за стол, постоял и уже целенаправленно шагнул к двери. Радостный голос Филиана он услышал, пройдя холл, возле входа на кухню. Радостный и звонкий... Ничего подобного Ансельм от мальчишки не слышал уже очень давно, с тех пор как погибли его родители. Неужели он что-то упустил, что-то не просчитал, не до конца убил надежду у этой вечной угрозы для его трона. Что изменилось? Что он пропустил? Но это позже, а сейчас... Филиан, улыбаясь, вышел из кухни, бережно неся в руках небольшую корзину и, обернувшись, в ужасе замер, столкнувшись нос к носу со своим самым жутким кошмаром. Корзинка выскользнула из ослабевших рук и гулко ударилась об пол, в ней что-то звякнуло и белая молочная лужа начала расползаться под ногами. Филиан тупо смотрел на нее, понимая, что точно так же сейчас разобьется и его хрупкое счастье, продлившееся совсем недолго... - Вот ты где... – прошипел Ансельм, протягивая руку, показавшуюся Филиану шипастой паучьей лапой, затягивающей его обратно в паутину, туда, где ему снова предстоит безропотно висеть спеленатым беспомощным и безликим телом. Только телом для удовлетворения чужих потребностей... У него было такое чувство, что эти тихие слова ударили его наотмашь, разбивая оцепенение, отнимая призрачную радость последних дней. Не будет... Ничего больше не будет. Никогда уже он не увидит Рохасса, никогда тот не посмотрит на него с нежностью, никогда уже бережно не обнимет. Не будет... И безнадежность болью сжала все внутри. Нет! Он лучше умрет, чем продолжит жить вот так бессловесной и безропотной вещью, даже не человеком, нет – вещью, которой пользуются, не интересуясь ее желаниями. Решено! Он умрет! Умрет и освободится! Филлиан уже был внутренне готов к этому, не готов он был только умереть, не увидев напоследок нага... И в отчаянном порыве последней в своей жизни надежды он рванулся туда, где только и был счастлив. В тюрьму... Вместо того чтобы спокойно греться в кресле под одеялом, Рохасс измерял от стены к стене небольшую, в общем-то, каморку. Он доползал, секунду разглядывал неровную кладку камней, разворачивался, доползал до противоположной стены, и все начиналось сначала. Что его так волновало именно сегодня? Почему сердце было не на месте, ведь маленький человек ушел всего лишь на кухню, пообещав выпросить для него молока, когда узнал, что для нагов это лакомство. Убежал. Сказал, что ненадолго, и вот... Сердце чуяло какую-то беду, не надо было его отпускать. Ох, не надо было... И больше не колеблясь, Рохасс заспешил наверх, туда, где ступени вели к свободе. И пусть магический барьер он пройти не в силах, но он просто подождет мальчика наверху, так ему будет спокойнее... Он увидел Филиана, и в первую секунду сердце радостно ударило в ребра, а затем... Что-то не так! Мальчишка бежал, в панике поминутно оборачиваясь назад... Эту тварь Рохасс заметил, когда человек, гнавшийся за Филианом, показался из-за угла. На полторы головы выше мальчика и вдвое шире его в плечах, мужчина яростно рвался вперед в озлобленной попытке все же поймать ускользавшую от него жертву. - Давай... Давай... – взвыл Рохасс, - осталось еще чуть-чуть. Ты только пройди барьер, а уж с твоим врагом я разберусь сам... Спасение было уже совсем рядом, шагов пять, когда преследователь взревел и, в ярости сорвав с себя камзол, бросил его под ноги Филиана, тот запутался и, неловко взмахнув руками, плашмя упал на пол. Оглушенный, он замер на какие-то секунды... Преследователю этого хватило с лихвой, и когда Филиан только начал поднимать голову, мужская крепкая рука уже ухватила его за волосы и с размаху ударила об пол. Мальчик вскрикнул и обмяк... - Нет!!! – Рохасс рванулся вперед, забывая про барьер и ударяясь о него всем телом, но боли сейчас он не чувствовал... Барьер... Прозрачный с этой стороны, словно его и не было, но Филиан говорил, что с другой стороны он выглядит просто как черный проем двери, не пропускающий света и звуков, которые хозяевам были совсем ни к чему, а следовательно, Рохасса там никто не услышит, но он все равно, крича, рвался и рвался, разбивая в кровь хлещущий в ярости хвост о каменный проем двери... Король удовлетворенно хмыкнул, теперь мелкий поганец никуда не денется. Беспомощно покорное тело под ногами подняло волну вожделения и желание ждать, пока он его дотащит до комнат, напрочь пропало. Ансельм оглянулся. Стена башни перекрывала обзор с внутреннего двора, делая закуток перед входом в тюрьму совершенно закрытым для чужих взглядов. Поздний вечер... Хорошо! И ухватив Филиана сзади за пояс брюк, король вздернул его на четвереньки, натягивая на безвольно качнувшуюся голову задранную рубаху. - Нет! Нет!! Нет!!! – кричал Рохасс, бросаясь снова и снова на призрачную преграду двери. Больно! Как же больно! Впервые не за себя. Впервые за другого. Эгоистом... Его называли законченным эгоистом, ради другого не пошевелившим и хвостом, а теперь, разбивая руки в кровь, он бросался на дверь, понимая, что прорваться не сможет и в тоже время не в силах смириться с этим. Смириться - значило бы предать, оставить в беде друга... А друга ли? Маленький человечек за совершенно мизерное время стал для него дороже его собственного благополучия, благополучия махрового эгоиста. И он впервые готов был отдать все, абсолютно все, только бы паренька оставили в покое. И еще... Как же хотелось Рохассу запустить зубы в насильника, ядовитые железы просто ломило от яда, а хвост... Чешуя разошлась, и теперь каждый взмах хвоста сопровождался брызгами крови по стенам. Ансельм простонал в предвкушении. Он уже стоял на коленях позади Филиана, между его расставленных ног, поддерживая безвольное тело под впалый живот, с удовольствием расстегивая и приспуская штаны, выпуская на волю уже налившийся член, и, замирая, провел по нему рукой, лаская себя. Он простонал, торопливо наклоняясь, чтобы расстегнуть пуговицу на штанах Филиана и наконец-то приступить к делу. Филиан, очнувшись и поняв, где собрался насиловать его король, в ужасе закричал и постарался вывернуться из крепко держащих его рук, а потом захлебнулся этим криком, когда кулак мучителя врезался ему в бок. - Нет!!! - яростный крик сорвал голос и Рохасс захрипел... Захрипел, но так и не перестал хлестать в ярости по камням хвостом, и с удивлением очнулся, когда что-то с грохотом откатилось в сторону. Камень! Он выбил камень внизу из проема двери! Его было мало, чтобы пролез самому, но вполне хватит, чтобы просунуть хвост. Сдирая чешую, Рохасс все пытался протиснуться дальше и дальше и, достав насильника, удавить его, но отверстие было слишком маленьким, и наг в раздражении зашипел... Ансельм замер, услышав за спиной шорох. Обернулся и чуть не заорал от ужаса. Здоровенная змеища в крови и каких-то ошметках выползала из темного провала двери. Сердитое шипение раздалось, когда мужчина приподнялся. «Сожрет!» - с ужасом мелькнуло в мыслях, но затем расчет взял верх: «Вот и хорошо, и оправдываться не надо будет перед вассалами за смерть племянника!» И с чистым сердцем он, ухватив Филиана за рубаху, откинул его навстречу змее, а сам, подхватив штаны, в панике рванул оттуда. Рохасс бережно поймал падающего парнишку и потянул к двери, а потом нежно баюкал на руках рыдающего, судорожно вцепившегося в него Филиана...