Чу - значит чужой?

Глава 56. Эпиграф к главе написан eingluyck1! *** Ты знаешь, друг мой ненаглядный, Дом ведь не там, где стены крепки, Не там, где двор и сад изрядный, И челядь мечется нелепо… Дом – там, где верное сердечко Тебя любого ждет и любит, И доверяет бесконечно, Чтоб не сказали злые люди. Ведь только чистая любовь Притушит боль, согреет кровь! *** Деревня Три сосны рядом с замком Тианзур. Чу сидел словно пьяный. Было так один раз, когда мальчишки в Герне, сговорившись и взяв его на «слабо», принудили выпить стакан гномьего самогона. Тогда точно так же кружилась голова, и голоса раздавались, словно издали. Вот только сегодня Чу не пил ничего. Совершенно. А голова кружилась от слов Дираха, и звучало опять и опять: «Потому что я уже давно люблю тебя», потому что... Люблю! Это слово было теплое на ощупь и сладкое на вкус, оно укутывало невесомым покрывалом, и вставало щитом – отгораживая от страхов. Оно было разное – это слово, одно лишь было постоянно – он, Чу, был нужен! Для Дираха он не был чужим! Вот то, чего больше всего ждал и на что надеялся Чу. И оказывается, любовь бывает и такой. Это не развевающиеся по ветру золотые кудри, не белый конь и графский титул, это просто возможность тесно прижаться вот так при всех людях к своему, именно к своему человеку, и знать, что в ответ тебя не только не оттолкнут, а еще и приобнимут за плечи и будут гордиться тем, что ты выбрал именно его... Чу повернул голову и посмотрел на Дираха, тот, разговаривая с Теодором, почувствовал это, обернулся и, видя улыбку Чу, – застыл, любуясь, забывая про все и прерывая разговор на полуслове. А Чу, приоткрыв рот, все смотрел и смотрел... Оказывается и красота бывает совершенно разной... Сейчас он словно смотрел другими глазами. И как же он раньше не видел этого взгляда, теплого, нежного, который словно обнимал. Как же раньше он не понимал его?! Ведь вот сейчас Чу твердо знал, что смотреть так можно только на дорогого тебе человека - на любимого! Именно так и никак иначе! Он не мог сказать, откуда он это знал, он знал и все, а остальное сейчас неважно. Именно сейчас рушились все его представления о любви, навеянные сказками, именно сейчас он и понял, что жизнь это что-то совсем другое, в ней еще надо долго и упорно разбираться, но теперь Чу не один, он не запутается, ему помогут. Сердце его переполнялось радостью и гордостью – его любят! Он нужен! Именно об этом он мечтал одинокими днями, сидя запертым в пещере в полной темноте, мечтал, что когда-нибудь появится кто-то, кто не оттолкнет, и чьим теплом можно будет согреться. Ждал... Так как же он не увидел?! Как не понял? Ведь все было рядом и так очевидно? Чиэрри тяжело вздохнул, опуская голову. А Дирах улыбался, читая по лицу Чу все, что тот чувствовал сейчас. Он видел, как радость стерла сомнение, как постепенно появлялось удивление, и как его сменяла уверенность. Он все видел и все принимал. Принимал так, как есть, понимая, что Чу, словно брошенный щенок, исстрадавшийся без тепла и ласки, безуспешно ищет, куда бы можно было приткнуться, до боли желает быть нужным хоть кому-то, хоть как-то стать таким же, как все, не отродьем... Дирах понимал это желание и в тоже время оно его пугало тем, что появись у Чу кто-то еще, кто способен будет сыграть на этом, и Дираху придется отойти в сторону. Сомнения и неуверенность грызли изнутри. Отойти, оставить, отдать другому... даже сейчас, когда ничего нет, думать об этом было больно, а уж потом... Нет! Лучше не думать, лучше привязать Чу к себе покрепче, привязать и не отпускать, не отдавать, потому что он погибнет один, без него. Дирах задумался. Как это случилось? Как получилось, что Чу стал важнее всего? Когда? Перед глазами замелькали воспоминания... Первое знакомство в лесу на охоте. Он помнил своё удивление и его растерянность. «- У вас иголки не будет? А то я штаны порвал...» Дирах улыбался, вспоминая это. А память рисовала картинки снова и снова... «- Ты должен научить меня целоваться! – и отчаянная решимость во взгляде...» «- Ты научишь меня любить, а то у меня никак не получается...» Наивный, смешной, доверчивый... и такой любимый! Дирах смотрел и смотрел, улыбаясь и понимая, что Чу меняется. Он все время меняется, и не только внутренне, он меняется и внешне, становясь другим, и с каждым разом Дирах понимал, что все больше и больше терял голову и совершал глупости, так несвойственные ему. Вот и сейчас признался в зале, полном народа, между подачей блюд. Ни тебе романтики, ни праздника... - Знаешь что, - сказал вдруг Дирах, вставая. – Давай выйдем отсюда на свежий воздух, там и поговорим. Он перешагнул через лавку, утягивая Чу за собой. За дверью их встретила темная прохладная ночь. - Иди ко мне, - позвал Дирах, обнимая Чу и прижимая к себе. Он никак не мог начать разговор, а так, не видя этих вопрошающих глаз, ему казалось, что говорить будет намного легче. Но легче не получалось. - Знаешь, Чу, - вдруг начал Дирах, - с тех пор, как я подрос и начал интересоваться девочками, мне все время казалось, что как только я влюблюсь, произойдет что-то удивительное, или небо упадет на землю, или река выйдет из берегов, в общем, случится что-то знаковое и все об этом сразу и узнают. Но время шло, а влюбиться так и не получалось. Был интерес, было любопытство, ну и удовольствие тоже, а вот любви... – Дирах вздохнул, - не получалось как-то, да и знаковые вещи случаются крайне редко. Но когда на меня из леса вышел рогатый паренек в драных штанах, мне вдруг показалось, что это какой-то знак судьбы, и я не ошибся. Мне все время думалось, что признаваться в любви я буду в самой романтичной обстановке на свете, с музыкой, свечами, стоя на одном колене, а получилось, что я все испортил, сказал тебе об этом как-то между делом и лишил тебя праздника... Ты же ведь тоже о чем-то мечтал, о чем-то думал. Мечтал, что твое первое признание будет незабываемым, а получилось... между разговорами словно и нехотя... Я ведь испортил все? Да? Чу наконец-то поднял голову, крепко прижимаемую Дирахом к его плечу, и, улыбаясь, посмотрел в печальные глаза. - Разве можно испортить что-то, говоря, что любишь? Я бы слушал об этом сто раз, и пусть это было бы между делом, самое главное не то, что ты говоришь, а то, что ты чувствуешь, - потом озорно улыбнулся и добавил, - но ты все равно говори. Говори, а я буду слушать... Дирах улыбнулся. - Хорошо, тогда слушай... Когда я увидел тебя в первый раз, я просто испугался... - Меня! – ахнул Чу. - Тебя, - улыбнулся Дирах снова, прижав пальцем любопытный нос. – Знаешь, какой ты страшный был первый раз, грозный, грязный, в рваных штанах, в рогах выломанные ветки и весь ты был такой серьезный, вывалился из кустов и сразу начал требовать иголку... Чу засмеялся. - Знаешь, как я тогда перепугался, выбрался из кустов, а тут вдруг вместо гномов – люди. Я вас в первый раз тогда увидел, нет, я, конечно, видел монахов, но это же монахи, а тут вдруг люди, про которых говорили, что они самые грешные на свете и поэтому нужно замаливать их грехи, уходя в монастыри. Я и не удивился, что в меня сразу швырнули огненным шаром. - Хорошо, что у мага заклинание сорвалось, - улыбнулся Дирах. - Да вообще-то не сорвалось. Нормально так по рогам вдарило. Просто у меня на рогах черные такие штуки, они меня и защищают. - А кстати, что это такое? – спросил Дирах. – Я все время пытался узнать, зачем они тебе. Думал, это у тебя украшение такое. Красиво. Переливается... иногда голубоватым светом отсвечивает. А что это? - Да это так... – стушевался Чу, не желая вдаваться в подробности своих подвигов.- Ты мне лучше расскажи, как бы ты хотел признаваться в любви... А я послушаю... Дирах рассмеялся. - Как бы я хотел признаваться в любви? – прошептал он. – Вставая на одно колено... – Дирах опустился, обнимая Чу за бедра обеими руками, задирая лицо. – Вот так стоя на одном колене и смотря глаза в глаза, теперь я тебе точно могу сказать, что ты для меня дороже всех на свете... Дирах хотел добавить, что он понял это, когда чуть не прибил Милликора, брата, ради которого и жил до сих пор, но потом передумал. Не нужно было напоминать об этом Чу вообще, а сейчас-то уж точно. Рука Чу легла на волосы Дираха и погладила, а потом и он сам опустился рядом на колени. Теперь они стояли лицом к лицу. - Я тоже хочу сказать тебе что-то, - прошептал Чу, - я только не знаю, на одном колене надо стоять или на двух... - Вот дурачок, - улыбнулся Дирах, - да можешь вообще хоть лежать... Только скажи... - Лежать? – удивился Чу, воспринимая все буквально. - Нет, я с тобой когда-нибудь сойду с ума, - Дирах снова прижал к себе Чу и теперь уже фыркал ему на ухо. - Так что ты хотел сказать? - Я тоже хотел сказать, что ты для меня самый... самый... – Чу замер, подбирая слово. - Забыл? – спросил Дирах, улыбаясь и нежно обводя скулу Чу пальцем. - Ничего я не забыл, я просто слова не могу подобрать... – немного обиделся Чу. – Ты же вон как складно говоришь, а у меня получается через раз. Ты потерпи немного, я сейчас точно продумаю, что хотел сказать, и все выскажу. - Я потерплю... Я могу терпеть лет десять, двадцать, тридцать... Лишь бы не выпускать тебя из объятий. Ты только никуда от меня не уходи. Ладно? – Дирах гладил Чу руками по спине и уже тянулся губами к его шее... – Я бы вообще так стоял, - выдохнул он, - и никогда бы не отпускал тебя... - А знаешь, - Чу опустил голову, избегая смотреть в глаза, - наверное... Раз мы уже... раз сказали, что очень хорошо... э-эх... относимся друг к другу... то, наверное... Наверное, можно уже поцеловаться? – спросил Чу, теперь уже с надеждой глядя на Дираха. - Наверно... – Дирах приподнял подбородок Чу пальцем и осторожно прикоснулся к нему губами. – Так? – спросил он, отстраняясь. - Неет... Ты же не так меня целовал раньше, когда учил... - Нуу... когда учил, да. Но теперь-то мы не учимся. Теперь все по правде. - Агаа... Значит, теперь можно делать все, что хочешь? – глаза у Чу загорелись предвкушением. - Значит... Это значит, что теперь ты из ученика превращаешься в... - В кого... – затаил дыхание Чу. - В любимого... и теперь можешь целоваться сам, когда ты захочешь. - Вот это да... – обрадовался Чу и, ухватив Дираха за уши, притянул к себе. – Давай! И они целовались... Целовались так, что слабели колени, и кружилась голова. И все равно они целовались бы еще очень долго, если бы не заметили за плетнем селян, которые очень внимательно за ними наблюдали. Дирах фыркнул, вставая и уводя Чу обратно в дом. - А что будет потом? – спросил Чу, немного придерживая Дираха. - Когда потом? – не понял Дирах. - Ну, все сказки обычно кончаются: «И жили они долго и счастливо и умерли в один день»... Только мне умирать почему-то не хочется, - сказал Чу. - Чудо ты моё, - обнял его Дирах. – Между тем как жили они счастливо и умерли в один день, пройдет еще лет сорок, а может, и больше... - Сорок? Так мало... – удивился Чу. – А потом мы умрем? - Люди вообще-то живут лет шестьдесят–семьдесят, - сказал Дирах, - так что, вполне возможно, что и умру. Только я умру, а ты будешь жить счастливо дальше без меня. - Семьдесят? Или даже шестьдесят? И потом все умирают? – спросил он у Дираха. - Ну, может, кто живет и чуть больше, может, чуть меньше... Но умирают все, - сказал Дирах беспечно. – Не бойся, ни сегодня, ни завтра я умирать не собираюсь. - А потом мы умрем в один день? – спросил Чу доверчиво и наивно. - Ну, если ты не хочешь жить без меня... - Не хочу, - сказал Чу. - Тогда так и будет. Доживем до семидесяти, обнимемся и умрем, - Дирах рассмеялся. – Да! Так и будет. Чу тоже улыбнулся, думая про себя, что времени еще много и он сумеет уговорить Дираха все же не умирать... Теодору больно было смотреть на полное отчаяние Милликора и он, поднявшись, присел рядом с ним, нарочно пихнув его бедром. - Что, щеночек, так переживаешь, лишившись придворных развлечений, аж извелся весь... Милликор вздрогнул, поднимая на Теодора глаза, впервые за ночь в них сверкнула живым чувством злость. - Развлечения? – вскинулся он. - Да я из-за этих развлечений чуть брата не лишился! Сам, понимаешь, сам отказался от него, лишь бы он остался вне круга этих развлечений! Ансельм... Какая же он гадость... А я лопоухий дурак! – и Милликор, впервые расслабившись, закрыл лицо руками. - Эээ, парень... Расскажи-ка мне все, что у тебя произошло, - сказал Теодор, обнимая Милликора за плечи. - Не могууу... – простонал Милликор сквозь ладони. - Даже рассказывать противно! Я такое сделал брату и Чу, что до конца жизни стыдно будет... - Ну, раз тебе все равно стыдно, то расскажи, а я тебя постыжу, посмеюсь над тобой, поиздеваюсь, может, тебе и легче станет. Милликор опустил ладони и удивленно посмотрел на Теодора. - Ты что, псих? - Да нет, скорее, душевный доктор, - фыркнул Теодор, наблюдая, как на лицо Милликора возвращаются живые краски. – Ты вон совсем с вечера словно мертвый был, а сейчас раскраснелся, в драку того и гляди полезешь. - Слушай, ну что ты все время ко мне так цепляешься? - Был бы безразличен – не цеплялся бы, - сказал Теодор, сам опуская голову. - Так я что, тебе и правда небезразличен? – в графском взгляде мелькало уже прежнее лукавство. - Кокетство! – удивился Теодор. – Ну, надо же, оживает щеночек, прям на глазах. А знаешь что, собачка комнатная, давай-ка ты мне расскажешь все подряд, что у тебя приключилось и что ты там такого отчебучил. И поверь дяде, который странствовал и странствовал в поисках хоть какого-нибудь угла, – опыт у меня есть. Может, я тебе какой совет и подкину. А уж там сам будешь смотреть, воспользоваться тебе им или нет. - Рассказать? – вздохнул Милликор. – Знаешь, как стыдно, ужас просто. Я им теперь в глаза смотреть не могу. – Юноша снова попытался уткнуться в ладони, но Теодор развернул его к себе и подставил под раскрасневшееся лицо своё плечо. - Давай, поплачь в чужую жилетку, так удобнее - на своей соплей меньше будет, - фыркнул он и неожиданно для себя замер, потому что Милликор действительно опустил голову ему на плечо и сдавленно всхлипнул. - Эх, парень... Что ж у тебя там приключилось-то? – Теодор погладил золотые локоны на склоненной голове. – Все так же не хочешь рассказать? - Хочу... – прошептал Милликор, - только не здесь. - Ну, давай выйдем, что ли, - и Теодор, поднявшись, потянул графа за собой. В дверях они столкнулись с Дирахом и радостным Чу. - Вы тоже целоваться на улицу пошли? – улыбнулся Теодору непосредственный Чу. – Так не ходите, там народу полно, лучше где-нибудь в доме спрячьтесь, - посоветовал он, улыбаясь во все лицо. Милликор вздрогнул, вспыхнув словно костер, казалось бы, покраснеть больше уже некуда, но блондин покраснел так, что даже корни волос стали отливать рыжиной. - Да мы поговорить, - начал он, но потом махнул рукой, - а... все равно тебе ничего не докажешь. Чу улыбнулся и сказал: - Да мы тоже сначала поговорить выходили, а оно вон как... Дирах смотрел на Чу во все глаза. Если не принимать во внимание руку, в которую Чу вцепился, словно утопающий, и сжимал все сильнее и сильнее, то можно было подумать, что Чу обо всем забыл, беспечно улыбаясь, глядя на своего мучителя. - Ладно, - не стал обострять Дирах, стараясь увести Чу подальше, - там и правда на улице народу полно за забором, - фыркнул он, - так что ищите другое место, - и, развернувшись, утянул Чу за собой. А Милликор так и остался с открытым ртом смотреть им в след. - Неужели простил... – пробормотал Милликор, - он святой... я бы на его месте... – и замолчал, вздыхая. - Так, может, и правда куда-нибудь в другое место пойдем? Милликор поднял на Теодора глаза и впервые, хоть и печально, но улыбнулся. - Неужели целоваться будем? - фыркнул он. - Я бы не отказался... – засмеялся Теодор и все-таки утянул Милликора во двор. А в комнате, полной народа, к Дираху подполз Рохасс. - Дирах, мы что, здесь ночевать останемся? - Нет, - сказал Дирах, - повозка уже давно готова, вещи собраны, так что через час двинемся к ближайшему телепорту до Тримона. - И долго до него? - До южного... дня два, наверное, добираться, - сказал Дирах, - хотя ближайший телепорт в сутках пути на север, но Ансельм направится туда сразу, как проснется, так что нам туда нельзя. - Ну, в принципе, два дня не так уж и много, - задумался о чем-то Рохасс, - я потерплю... - В каком смысле? – забеспокоился Дирах. - Да понимаешь, чешую я себе попортил, а это... – наг замялся. - Да что у тебя там? Случилось что-то страшное? – не выдержал Дирах. - Да нет, обычные наши дела змеиные. Подрастая, мы начинаем линять, скидывая чешую буквально через полгода. Для каждого нага это время становится пыткой, но, к счастью, длится оно около недели или двух... так что лежим дома в теплых ваннах. Но наги начинают линять еще и тогда, когда чешуя сильно пострадала. Организм сам, пытаясь восстановиться, начинает процесс линьки, так что в ближайшее время, если начнется линька, я буду абсолютно беспомощен, все равно, что кожу с ног содрать и пытаться идти... Да и линять на холоде еще то удовольствие. - Действительно, неприятно... – сказал Дирах задумчиво. - И что, всю неделю занимает? - Обычно да, - не стал лукавить Рохасс, - но это когда без осложнений. Чешуя чулком почти сползает, а у меня она вся посечена, так что одним куском не получится... - Не волнуйтесь, - вдруг вышел из-за спины нага Филиан, - с ним не будет никаких неприятностей. Я сам буду ухаживать за ним, сам помогать, вам и делать ничего не надо будет, я все сделаю, что надо. – Филиан умоляюще смотрел в глаза Дираха. – Только не оставляйте его без помощи... - Ах ты, сердечко золотое, - Рохасс подхватил на руки мальчишеское тело и крепко прижал к себе, утыкаясь носом в макушку. - Теплая ванна, говоришь, - Дирах задумался. – Я знаю в горах долину с теплым источником, правда, я там давно не был, лет пять уже, но вряд ли источник куда-нибудь делся. А долина, хоть и обитаема, но была явно заброшена. Дом стоял шикарный, но сколько я туда не наведывался – никого не видел. Может быть, конечно, хозяин у нее и вернулся, но вряд ли он будет против, если мы на неделю замокнем в том источнике. А уж потом и в путь тронемся. Ансельм нас в той долине и не найдет, а торопиться в общем-то ни к чему. - И ты это сделаешь ради меня? – удивился Рохасс. - Ну, да. Я же тебе вроде должен... - Чего ты мне должен? – удивился наг. - Ну, столько времени в холодном подвале... - Так это же не ты распоряжался, а потом, если бы не это, я бы так и не увиделся с Филианом, - наг нежно потерся щекой, прижимаясь к мальчишке, - а за это хочется тебе только спасибо сказать огромное. - Значит, договорились – едем в долину...