Наследие

…Звонок по экстренной линии раздался около шести часов утра. Лафонтен выслушал краткий доклад шефа спецгруппы и сразу поднялся с постели, несмотря на протесты дежурившей у него в эту ночь Катрин. В начале восьмого он был в штаб-квартире; оперативный отчет о событиях прошедших после исчезновения Митоса дней и, особенно, последней ночи лежал на столе секретаря. Верховный забрал папку, ушел в свой кабинет и занялся изучением отчета. Ему докладывали обстановку постоянно, но полная картина событий начала вырисовываться только сейчас. Члены Трибунала тоже были извещены и скоро должны были собраться, а к совещанию следовало подготовиться. В половине восьмого позвонил Деннис Грант. — Доброе утро, месье Антуан. — В кои-то веки действительно доброе. Ваши коллеги собрались, Деннис? — Да, все в сборе. Можем начинать. — Прекрасно. Он положил трубку, собрал в папку отчет и кое-какие из своих записей и отправился в зал заседаний. Все трое Трибунов были уже там. Денниса Гранта срочное донесение застало не дома, судя по его одежде: вместо обычного строгого костюма сегодня на нем был тонкий темный свитер под серым пиджаком. Второй Трибун Филипп Морен тоже выглядел малоофициально, очевидно сочтя раннее пробуждение поводом не надевать галстук. При своей полноте и вечной одышке галстуки и тугие воротники он вообще не любил, но в рабочее время носил. Сейчас он волновался, то поглядывая на часы, то принимаясь крутить в пальцах ручку. Третий — Акира Йоши — единственный выглядел и вел себя так, будто спустился в зал в разгар обычного рабочего дня, и ничего особенного в разбираемом деле нет. С отчетами спецгруппы ознакомиться успели все, но картина складывалась неполная. Начать совещание решили с истории Марка Дюпре. Он объявился ночью, пришел в бар к Доусону, насмерть перепуганный, но живой и здоровый. Ребята Доусона за ним присмотрели, а ближе к утру доставили в штаб-квартиру. Грант распорядился повременить с допросами и предоставить непутевому агенту самому рассказать, что с ним произошло. Лафонтен с ним согласился. Пусть расскажет, так проще заметить, если парень начнет врать и выкручиваться. Дюпре оказался щуплым, неприметной наружности пареньком, на вид — почти подростком. В присутствии всех разом высших орденских чинов он оробел и притих, но говорить все-таки начал. Лафонтен слушал сбивчивый рассказ, мысленно сопоставляя его с данными и выводами последних отчетов. Итак, сначала кто-то похитил Наблюдателя, приставленного к Митосу. Потом исчез и сам Митос. Вопрос: что особенного в этом случае в сравнении с остальными? То, что прежде похитители не трогали Наблюдателей своих жертв. По словам Дюпре, они если и знали, что в их руках оказался Старейший, то ничем это знание не выказали. Разве что держали отдельно. И как-то они заставили Митоса пойти с ними на сделку, по которой он сдал им Кедвин. Вместе с Кедвин в подвале особняка собралась целая компания: чета Валикуров, Алекс Рейвен, Лиам Райли, Мишель Уэбстер. Грегор Пауэрс немногим раньше сбежал из плена, но больше ничего о его судьбе Дюпре не знал. Дальше был полнейший туман. Похищения прекратились, ни малейшей ниточки к похитителям спецгруппа обнаружить не смогла. По подслушанным Дюпре разговорам — в особняке, где держали Бессмертных, готовились к какому-то эксперименту. Тогда же в Париж вернулся Дункан МакЛауд с Кассандрой. Его баржу взяли под наблюдение, зафиксировали визит туда Аманды и Ника Вольфа. А потом на компанию Бессмертных кто-то напал. Дюпре о нападении на баржу не знал толком ничего. Но было очевидно, что не баржа нужна нападавшим, а ее хозяин. Потом закрутилось. Нападавших отследили, но только до района в несколько кварталов. С этим уже можно было работать. Кроме того, оставшиеся на свободе Бессмертные начали вдруг проявлять большой интерес к личности Шарля Буто — тот, будучи тоже Бессмертным, жил себе преспокойно, и никакие вторжения его не тревожили. Наблюдатели установили постоянный надзор и за ним. Никто на Шарля так и не напал, но одним днем появился у Буто некий Бессмертный, с которым он имел короткий, но эмоциональный разговор. Потом этот Бессмертный уехал, Шарль кинулся за ним, за Шарлем сорвались вездесущие Аманда и Ник Вольф. По этой цепочке Наблюдатели выследили нужный им особняк. Внутри особняка, как рассказывал Дюпре, тоже было много суеты. Каким-то образом сумела выбраться из клетки Кедвин. Ее поймали и снова заперли, но шума получилось немало. Пока снаружи Наблюдатели искали способ войти, изнутри особняк внезапно ожил, будто кто-то дернул невидимый рубильник. Обитатели спешно покинули его, и сразу вспыхнул пожар, сильный и быстрый, который уничтожил все следы, если они и были. В особняке осталась добыча лишь для пожарных. ...— Я даже не знаю, что случилось. Нас подняли по тревоге, оказалось, что кто-то пробрался в подвал и открыл клетки. Потом я сообразил, что это Аманда и Ник Вольф. Не знаю, как они нашли вход в подвал. Нас переловили, как кроликов, и самих заперли там же! Пирсон сразу меня заметил; я не хотел ничего говорить, но он позвонил Доусону и узнал, кто я такой. Я думал, он меня убьет, но меня посадили вместе с остальными. Довольно долго мы сидели там. Потом нас увели в гараж, погрузили в фургон, увезли в город и оставили, в одном дворе по улице Сен-Доминик, недалеко от Эйфелевой башни. А откуда нас везли, где я был все эти дни, я так и понял... Он замолчал, сжавшись и глядя в пол. Лафонтен глянул на Денниса Гранта и увидел на его лице отражение собственного сарказма. Роскошный отчет Наблюдателя, нечего сказать! Кто-то меня похитил, а кто — не знаю; где-то я был, а где — не знаю; какие-то исследования велись, а какие — не знаю… — Значит, генератор, — медленно произнес он, снова взглянув на Дюпре. — А вы сами, месье Дюпре, видели эту машину? — Нет, — помотал тот головой. — Туда допускали только доверенных помощников этого изобретателя. Среди тех, кому позволили уйти, никого из них не было. Не знаю, что с ними стало. — Нетрудно предположить, — заметил Грант. Лафонтен кивнул ему: — Да, скорее всего, именно так и есть. — И снова повернулся к Дюпре: — Хорошо, предположим, вы в число доверенных лиц не попали. А как вы оцениваете сами возможность существования такого изобретения? — Никак, — тихо и, видимо, честно, ответил Дюпре. — Эксперименты они ставили. Ну, электрооборудование там было, рассчитанное на большой расход энергии. Но так ли действовала эта машина, как они хотели, и насколько далеко продвинулись исследования — узнать мне было негде. По обрывкам разговоров много не выяснишь, да и парни эти на работе не о работе болтали. Он многозначительно повел бровями, очевидно, не решившись произнести вслух, о чем кто там болтал. Лафонтен посмотрел на Гранта. Тот, подумав, махнул рукой застывшим у дверей охранникам: — Уведите. Дюпре увели, двери зала снова плотно закрыли. Грант заговорил снова: — Ну что ж… Для срочных решений я необходимости не вижу. Теперь только выяснять подробности и делать выводы. Господа? Йоши просто кивнул, Морен вздохнул и поправил воротник рубашки: — У меня есть пара вопросов, Деннис, но в рабочем порядке. — Разумеется. На том совещание и закончилось. Поднимаясь вместе с Грантом по лестнице из подвального этажа, где был зал заседаний, Лафонтен спросил: — И что вы об этом думаете, Деннис? — Я думаю, что, окажись на месте Дюпре кто-нибудь посообразительнее, информации у нас было бы намного больше. — Вы верите, что это не бред сумасшедшего маньяка? — поинтересовался Лафонтен. — Ну, почему обязательно бред? — пожал плечами Грант. — Подумайте сами, месье Антуан... Наблюдатели веками изучали свойства витано, имея возможность только делать выводы из наблюдений. Что, если этот изобретатель очень далеко опередил нас в нашей же теме исследований? Мы должны сделать все, чтобы выяснить, кто он и каких именно результатов уже добился. — Да, наверно, вы правы, — задумчиво заметил Верховный, останавливаясь на площадке второго этажа. — Прав или нет, пока что у нас нет ничего, кроме детского лепета этого остолопа, — вздохнул Грант. Попрощался коротким кивком и направился дальше. Его кабинет находился этажом выше. Лафонтен остался стоять на площадке. Грант, разумеется, прав, и в том, что с загадочным изобретателем нужно разобраться, и в том, что от рассказа Дюпре толку в этом деле не прибавилось. Но… Мысль, простая до безобразия, внезапно заставила его замереть на месте. Мало информации — не беда, скоро ее будет больше. Сразу, как только к Доусону в бар заглянут его друзья-Бессмертные и поделятся впечатлениями. Рассказ Дюпре для поисков сбежавшего изобретателя бесполезен, но может пригодиться для другого. Он решительно повернулся к лестнице. Офисы информационных служб находятся на первом этаже... * * * ...Когда он добрался до своей приемной, неся свернутые в трубку свежеотпечатанные листы, Дана была на месте. Торопливо поднялась из-за стола: — Доброе утро, месье Антуан. Простите, я не знала, что нужно приехать раньше. — Не извиняйтесь. Я сам узнал уже утром. Я не стал вас беспокоить, в вашем присутствии не было необходимости. Она кивнула, но не улыбнулась. Он прошел в кабинет, мимоходом подумав, что она выглядит как-то чересчур озабоченной... Разложив на столе листы со статистикой обращений к Центральной Базе, он начал изучать записи, пытаясь найти связь между вроде бы совершенно разными запросами. Для того, чтобы организовать похищение Дюпре, а следом и его назначения, требовался определенный уровень осведомленности. Статистика, сформированная только что с учетом этого уровня, должна была как минимум сузить круг поиска, указав, кто из руководителей Ордена технически мог иметь непосредственное отношение к делу, а как максимум — указать сразу конкретное имя. Если в очерченный запросом круг попадет имя Камилла Розье, это будет аргументом в пользу версии о том, что внимание Розье к Дане не случайно… Камилл Розье в круг подозреваемых не попал. И круга как такового тоже не было. Было имя. Наткнувшись на одну и ту же запись в четвертом подряд списке, Лафонтен с досадой оттолкнул от себя бумаги и достал портсигар. Закурил, но после пары затяжек нервным движением погасил и смял сигарету. Отвернулся от стола и стал смотреть за окно, на по-зимнему тусклое небо. Он не хотел таких откровений. Но от факта деться было некуда. Имя Отступника читалось между строк сухих цифр и символов. Деннис Грант. Первый Трибун... Совсем недавно Лафонтену пришлось пережить болезненное разочарование в человеке, носившем этот титул. Но, в отличие от Гранта, Джек Шапиро не был его учеником... * * * ...Он отодвинул стопку просмотренных донесений, откинулся на высокую спинку кресла — оно послушно откачнулось назад, принимая удобное положение — и устало потер ладонью глаза и лоб. Ничего. С тех пор, как Ян Бэнкрофт сообщил об убийстве Дария, меры безопасности были усилены. Но таинственные убийцы как сквозь землю провалились, а ведь девять из десяти было за то, что это Наблюдатели! Потом... потом он получил сообщение о том, что убийцу нашли и разоблачили. Им оказался Джеймс Хортон. Действовал Хортон не в одиночку, и много вопросов следовало задать этому человеку, прежде чем ставить точку в его земном пути. Но вопросы остались без ответов. Вычислил Хортона Дункан МакЛауд, которого никто не предупреждал о том, что его нужно не убивать на месте, а отдать под суд. В результате Отступник свое получил, но расследование его деяний существенно усложнилось. История на смерти Хортона не закончилась. Не заканчиваются подобные дела так легко и просто. Да, Хортона разоблачили, да, его, пусть и посмертно, объявили Отступником и изгнали из Ордена... Но убийства теперь уже не только Бессмертных, но и Наблюдателей стали происходить в разных городах и странах, и обстоятельства не позволяли выявить хоть какую-то закономерность. Бессистемность эта очень настораживала. Расследование, конечно, уже начали... Жан Дюмар, шеф Службы безопасности, только вчера докладывал и признавал, что похвастаться пока нечем. Щелкнул прибор внутренней связи, и Дэниел Кери, его секретарь, сообщил о приходе Джека Шапиро. Лафонтен аккуратно собрал со стола бумаги и убрал в ящик стола. Откинулся в кресле, прикрыл глаза и потер ноющие виски. Работы на сегодня достаточно, да и разговор может получиться долгим. Первый Трибун, даже недавно утвержденный в должности, не станет ходить с визитами по пустякам. На самом деле, ему пора как следует отдохнуть. Двадцать один год он носит титул Гроссмейстера; за потоком дел и событий думать об усталости было некогда — но годы шли, и стареющее тело начало подводить разум. Головные боли после особенно трудных дней, беспокойный сон… Еще и сердце временами так нехорошо сбивалось с привычного ритма. Людовик Роше, с которым они познакомились пять лет назад и успели стать близкими друзьями, взял за правило при каждой встрече вежливо интересоваться, не собирается ли он уделить немного времени своему здоровью. Лафонтен каждый раз обещал выбрать время и заглянуть в клинику Роше, но так пока и не собрался... Стукнула дверь. — Господин Лафонтен? Надеюсь, я вам не помешал? — Разумеется, нет. — Он коротко вздохнул и выпрямился. — Прошу садиться, господин Шапиро. Шапиро сел, тиская в руках папку с бумагами. Вид у него был серьезный и чуть не торжественный, но во взгляде мелькнуло на миг выражение, как у провинившегося мальчишки-студента. С чего бы это? — Я слушаю вас, господин Шапиро. Новоиспеченный Первый Трибун поерзал в кресле и заговорил подчеркнуто официально: — Я полагаю, вам известно, господин Лафонтен, что мы очень пристально следим за ходом расследования последних инцидентов. — И? Появились новые факты? — Это пока не факты, — вздохнул Шапиро. — Только обстоятельства, которые нуждаются в проверке. — Вы кого-то подозреваете? — Да... пока только в случайном соучастии. Но... — Но есть особая причина, по которой вы обратились сейчас прямо ко мне, а не к Дюмару? Шапиро, похоже, всерьез желал провалиться сквозь пол вместе со своими новостями. Хотя вид сохранял спокойный и решительный. — Речь идет о вашем сыне. Лафонтен медленно выпрямился: — Прошу прощения? Судя по выражению лица Шапиро, ничего хорошего для себя он не ждал. Однако аккуратно раскрыл папку и извлек лист бумаги. — Вот... Прошу ознакомиться. Лафонтен взял бумагу, пробежал ее глазами и аккуратно положил на стол перед собой. Коротко вздохнул. Шапиро заговорил снова: — Мы полагаем... то есть мы уверены, что это случайное стечение обстоятельств... или чья-то намеренная провокация. Но расследование необходимо. — Да, конечно. Вы правы... И я очень благодарен вам за то, что вы сразу обратились ко мне. Сколько у меня времени на выяснение обстоятельств дела? Шапиро перевел дыхание и сказал уже без подчеркнутой официальности: — Заседание Трибунала состоится через две недели. Через десять дней нужно дать ответ. — Хорошо. Это все, что вы хотели мне сообщить? — Да. — Шапиро торопливо поднялся. — Еще раз прошу прощения за беспокойство. — Не стоит. — Лафонтен тоже встал. — Через десять дней ответ будет у вас. Оставшись один, он тяжело опустился в кресло, взял со стола и снова перечитал постановление Трибунала. «Арман де Лафонтен, Региональный Координатор (Западная Европа), приглашается на заседание Трибунала для дачи ответов на ряд вопросов, возникших в связи с расследованием...» Это как же так? Он протянул руку к переключателю интеркома: — Дэниел. — Да, месье Антуан? — Мой сын у себя? — Был у себя полчаса назад. Найти его? — Да. И попросите зайти ко мне немедленно. Он успел выкурить сигарету и немного успокоиться, прежде чем дверь снова хлопнула. — Добрый день, отец. — Не такой уж добрый. — Лафонтен медленным движением выпрямился в кресле и положил на стол сцепленные руки. Внимательно глянул на сына. — Сядь. Арман опустился в кресло для посетителей: — В чем дело? Что-то не так? — Пока не знаю. — Лафонтен придвинул ему оставленную Шапиро бумагу. — Будь добр, объясни мне, что вот это такое? Арман взял бумагу, с тревогой глянул на отца. Достав из кармана и надев очки в тонкой золотой оправе, начал читать. Потом вздрогнул и судорожно вздохнул. Дочитал, положил документ на стол и нервным движением сдернул очки. — Черт! — Очень красноречиво, — произнес Лафонтен, внимательно за ним наблюдавший. — Это не все, что мне предстоит услышать? Объяснишь мне, во что вляпался? — Отец, это... просто нелепое совпадение! — воскликнул Арман. — Да, действительно, этот парнишка — мой агент, теперь уже бывший. История получилась нехорошая, но это был именно случай, никакого умысла! Мне не хотелось ломать ему жизнь, и я не стал передавать дела в Трибунал. — То есть это стечение обстоятельств? — Ну конечно. Я вообще не понимаю, кому понадобилось копаться в делах пятимесячной давности, которые даже последствий никаких не имели, все тогда же было улажено! Лафонтен вздохнул с облегчением: — Ну, тогда все не так плохо. Шапиро рад будет закрыть разбирательство. Сообщи ему обстоятельства дела, дай адрес этого твоего агента — пусть подтвердит, что и как было… — Отец, извини... Я не могу. — Что? Чего ты не можешь? — Не могу сообщать все это Шапиро. Я обещал, что эта история останется между нами. Лафонтен несколько мгновений смотрел на сына молча, чувствуя нехороший холодок где-то под сердцем. Потом тихо произнес: — Арман, ты в своем уме? Ты понимаешь, что говоришь?! При таких обвинениях, — он кивнул на бумагу, — тебя самого отдадут под суд как соучастника! И я ничем — слышишь? — ничем не смогу тебе помочь! Арман упрямо вздернул подбородок: — Воля твоя, отец. — Нет, сын. Именно на сей раз — не моя! — гневно пристукнул по столу ладонью старший Лафонтен. — Я ничего не могу изменить, не нарушив правил, и не хочу — не вижу смысла — позволять вот так трепать нашу фамилию! — Так все дело только в фамилии? — Все дело в том, что ты мой сын. И просто стоять и смотреть, как ты ломаешь свою карьеру, а может, и жизнь, ради чего?! Когда ты, наконец, усвоишь, как мало стоит на деле такое благородство?! Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, потом Лафонтен со вздохом провел по лицу ладонью. — Иди. Через неделю вопрос должен быть решен. И не забывай, что я могу устранить проблему и сам. Арман молча встал, развернулся и вышел из кабинета. Дверью не хлопнул, но закрыл ее достаточно звучно. Лафонтен тяжело вздохнул, глядя вслед сыну. Упрямец... Ведь у самого уже седина в волосах пробивается, а все еще мальчишка! А сердце все ныло. Ведь Роше не просто так предупреждал... Он снова протянул руку у интеркому и нажал кнопку вызова. — Да, месье... — Дэниел перешагнул порог и замер. — Месье Антуан, что с вами? — Позвоните, пожалуйста, профессору Роше, — с усилием произнес Лафонтен. — Попросите его приехать... как только сможет... и помогите мне добраться до дивана. Роше приехал быстро. После беглого осмотра приказал: — В клинику, немедленно. — Что? — приподнялся на диване Лафонтен. — Луи, о чем ты? Я не могу сейчас... — Антуан, — строго перебил Роше. — Ты знаешь, что я тебе лгать не стану... Так вот, или ты сейчас же отправишься со мной в клинику, или завтра утром меня пригласят для освидетельствования твоего трупа. Лафонтен пару мгновений обдумывал его слова. — Все настолько серьезно? — Да. — Роше ободряюще, но очень коротко улыбнулся. — Не бойся, клиника закрытая, специально для богатых параноиков вроде тебя. Можешь даже взять с собой пару телохранителей, если так будет спокойнее. — Хорошо... — медленно кивнул Лафонтен, поправляя галстук. — Только сообщите сыну. — Он навестит тебя через пару дней. — Нет. Мне нужно поговорить с ним сейчас. Роше сокрушенно вздохнул, потом кивнул. * * * ...Потолок в палате белый, настолько, что режет глаза. Вокруг хлопочет персонал клиники под бдительным присмотром Роше. Лафонтен не обращал внимания на эту суету — он хотел дождаться сына. Конечно, Арману сообщили обо всем сразу, но где застало его известие и сколько ему понадобится времени, чтобы добраться до клиники? За дверью послышались шаги и голоса, а спустя полминуты в палату стремительно вошел Арман. Остановился сразу у порога. — У вас десять минут, — насупленно произнес Роше. Арман дождался, пока они останутся одни, потом подошел к кровати и, игнорируя оставленный для него стул, опустился на колени возле изголовья. — Боже мой, отец... Что случилось? Это из-за меня?! — Нет... нет. — Говорить было все-таки трудно. — Я сам виноват — нужно было давно показаться врачу... Послушай меня, это важно... Я пока не дал хода вызову, который тебе показывал. — Отец. — Подожди. На самом деле все очень серьезно... Меры безопасности усилены в связи с расследованием... Ты помнишь недавние инциденты с нападениями на Бессмертных? — Да, но мне казалось, все уже закончено? — Так многим казалось. Теперь идет расследование серии убийств Наблюдателей. Твоего бывшего агента подозревают в причастности к этому делу. — Что? Этого не может быть! — Но его подозревают... Послушай меня, Арман... Если эта история вообще стала известна, то и мальчишку найдут достаточно быстро. — Но я не могу нарушить слово! — Я не предлагаю тебе нарушить слово. Найди его сам и объясни, что единственное спасение для него — это явиться добровольно и дать нужные объяснения Трибуналу. Иначе он точно погибнет, а на твою репутацию ляжет клеймо неблагонадежности. Поверь, найдется достаточно людей, которые рады будут облить грязью твое имя уже потому, что оно и мое тоже... Хотя и у тебя самого врагов хватает. Арман медленно покачал головой: — Я постараюсь... Жаль, что тебе пришлось меня стыдиться. Лафонтен улыбнулся: — Мне нечего стыдиться, ты все сделал правильно... Но хорошее дело тоже нужно доводить до конца. — Я все сделаю. Не тревожься... Но ты не говорил прежде об этом расследовании. — Я хотел, чтобы ты сам оценил обстановку... а теперь... просто побоялся, что уже не успею ничего тебе сказать. Теперь иди... позови врачей. Он откинулся на подушки и закрыл глаза. И почти сразу начал соскальзывать в темноту. * * * ...Открыв глаза, он увидел над собой все тот же белый потолок. Правда, белизна уже не резала глаза, как прежде. Было просто светло. Боль ушла, оставив в теле неестественную легкость. Он попытался пошевелиться, и это даже удалось. Видимо, за ним наблюдали очень хорошо — едва он шевельнулся, дверь в палату распахнулась, пропуская Роше. — Ну, наконец-то! — жизнерадостно объявил профессор, останавливаясь возле кровати и просматривая показания приборов. — С возвращением, друг мой. Как мы себя чувствуем? — Не знаю, — произнес Лафонтен. — Который час? — Может, вернее будет — который день? Ты двое суток не приходил в себя. Я уже начал бояться, что помощь опоздала. — Двое суток? — Лафонтен осторожно поднял руку и провел тыльной стороной ладони по щеке и подбородку. Прислушался к другим ощущениям. Одно природное желание лучше слов подтверждало, что забытье было очень долгим. — Да, похоже... Луи, мне нужно встать. — Нет-нет, никаких «встать», — категорически произнес Роше. — Будешь лежать, пока я не разрешу подняться. Ты уже дохорохорился до сердечного приступа, и твое счастье, что этим дело и ограничилось. Иначе нам бы не справиться. — Луи, но как же? — Не волнуйся, наш персонал о тебе позаботится. В конце концов, ты не первый больной в мире. — Что? — от удивления Лафонтен даже приподнялся на локте. — Ты же не хочешь сказать?.. — Антуан, пожалуйста, отнесись к этому философски. Ты же умеешь... Зная твой занудный характер, я бы посоветовал тебе иногда вспоминать, что ты сам себя довел до такого состояния. Считай это наукой на будущее, — Роше слегка развел руками и вздохнул без тени юмора, — если будет какое-то будущее. Лафонтен одарил старого друга взглядом, обычно приберегаемым, чтобы вызвать у собеседника немедленную потребность отползти по стенке к ближайшему выходу. Но Роше только хмыкнул и, наклонившись, поймал и мягко пожал его руку: — Ладно, ладно, не буду тебя мучить. Твой Патрик дежурит здесь со вчерашнего дня. Все твои мрачные взгляды не стоят того, каким он наградил меня в ответ на предложение пойти домой. Надеюсь, ему ты позволишь о тебе позаботиться? — Черт побери твой юмор! — проворчал Лафонтен, снова откидываясь на подушки. Роше, улыбнувшись, исчез, а спустя совсем немного времени в палату вошел Патрик. — Доброе утро, месье Антуан. С возвращением. Я принес вашу одежду... * * * Только через три дня Роше разрешил ему встать. С помощью Патрика, который так и дежурил при нем неотлучно, Лафонтен осторожно сел на кровати и спустил на пол ноги. Едва не застонал, просто взглянув на свое тело — совсем недавно сильное и послушное, оно превратилось в обтянутый кожей скелет, не желающий повиноваться сознанию. Среди вещей, принесенных Патриком, оказалась его черная с серебром трость. Опираясь на нее, он сумел встать и немного пройтись по палате — до окна и обратно. Роше, оценив его состояние и результаты прогулки, разрешил ему продолжать ходить — только понемногу и под присмотром персонала. Так что прихода сына он ждал, сидя в кресле в маленьком холле на том же этаже, где была его палата. Поднявшись, он первым делом переоделся в свою одежду — пижаму и бархатный халат, и теперь прятал руки в широких рукавах. В ворохе атласа и бархата легко было скрыть болезненную худобу… Он очень рано привык к тому, что выглядеть хорошо нужно в любых обстоятельствах. Сначала, в детстве — просто усвоил, как норму поведения в обществе, потом привычка прятать любые мысли и чувства за безупречным и непроницаемым фасадом стала профессиональной. Сейчас безупречный фасад дал трещину. Перед сыном беспокоиться не о чем, но следующим наверняка явится Шапиро. А его глазами фактически будут смотреть очень многие, не только союзники. Есть достаточно людей, которым подробности о состоянии здоровья Верховного знать незачем. Не то чтобы у него был повод для неприязни лично к Джеку Шапиро; наоборот, он давно следил за успехами молодого адвоката и никак не препятствовал его возвышению в Ордене. А в последнем деле Шапиро вовсе не был обязан предупреждать его о неприятностях Армана. И все же было нечто, может быть, именно в последнем разговоре, что потревожило тренированную интуицию Верховного Координатора. К Шапиро нужно было присмотреться повнимательнее… — Доброе утро, отец. Лафонтен вздрогнул и поднял голову. В самом деле, потерял форму! Застать его врасплох раньше было задачей практически невыполнимой. А вот же, не услышал шагов и взгляда чужого не почувствовал. — Здравствуй, Арман. — Он подождал, пока сын сядет в кресло рядом. — Какие новости... в большом мире? — Главная новость — твоя внезапная болезнь. Как ты себя чувствуешь? — Отвратительно. Чувствую себя старой развалиной. Хуже всего, что это, видимо, надолго. — Что говорит Роше? — Пока ничего. Только руками разводит — мол, сам виноват, раньше надо было лечиться... А как твои дела? — Все в порядке, — улыбнулся Арман. — Думаю, со своей проблемой я управлюсь. Да, Джек Шапиро интересовался твоим здоровьем. Спрашивал, когда можно будет нанести визит. — Ничего удивительного, — Лафонтен выпростал из рукава левую руку и посмотрел на тяжелый золотой перстень с символом Ордена. — Мне придется уйти от дел, Арман. Конечно, на время... И Шапиро на это время достанется очень много власти. Немудрено, если у него глаза блестят больше, чем следует. — Этому нужно воспрепятствовать? — Не знаю. Но... просто будь осторожнее. — Почему именно я? — Потому что в любом конфликте ты двойная мишень — и благодаря своей репутации, и из-за меня. — Мне не нравится твое настроение, отец, — тихо произнес Арман. — Ты еще никуда не уходил, а уже ждешь каких-то интриг. — Может быть, да. А может, нет. Посмотрим. В холл выглянула молоденькая медсестра: — Прошу прощения... Месье Лафонтен, доктор Роше просил вас вернуться в палату. — Вот видишь, — хмыкнул он, глянув на сына. — Шапиро придется подождать с визитом. Здесь время встреч назначаю не я. — Непохоже, чтобы тебя это огорчало, — заметил Арман, поднимаясь на ноги. — Так и есть, — кивнул старший Лафонтен, нашаривая за креслом трость и тоже вставая. — Знаешь, иногда возможность не принимать решений и просто плыть по течению — огромное благо... Он вернулся в палату, чувствуя себя непривычно усталым даже от короткого разговора с сыном. С помощью все той же сестрички выпутался из халата и лег в постель. Спустя пару минут появился Роше. — Ну-с, как настроение после прогулки? Лафонтен глянул на него, ожидая улыбки, но лицо Роше было серьезно. — Очень плохо. — Так я и думал, — профессор повздыхал и покачал головой. — Увы, результаты обследования тоже неутешительные. С ног тебя свалил сердечный приступ, но проблема эта не единственная. — Жить-то буду? — с мрачным юмором поинтересовался Лафонтен. — Может, и будешь, если научишься слушать мои советы, — предельно серьезно отозвался Роше. — Месяц ты проведешь здесь, в моей клинике. Дальше будет видно. — Месяц? — Первый курс лечения. Потом — санаторий где-нибудь на морском побережье и реабилитация. — И... как долго? — Против воли, голос Лафонтена дрогнул. — Не знаю, — тихо ответил Роше. — Но не меньше года. Может быть, лучше будет тебе совсем удалиться от дел? — Нет, — сказал он кратко. — Еще не время. * * * Тихий стук в дверь отвлек его от воспоминаний. — Месье Антуан? — Дана осторожно заглянула в кабинет. — Можно? — Конечно. — Он снова повернулся к столу и мысленно отодвинул недавние тревоги. — Слушаю вас. — Я хотела сказать, — начала она, сев и положив на стол папку, в которой обычно приносила срочные сообщения. — Простите, вы были правы. Мне не нужно было затевать эти игры с Камиллом. Он напряженно выпрямился: — Дана... Что-то случилось? Что? — Да в общем, ничего. Я просто больше не хочу с ним встречаться. — Она глянула на него виновато и снова опустила глаза. — Я не узнала ничего, касающегося дела. Только то, что он меня все-таки обманывал. — В чем, Дана? Что вы такого узнали? — Его сердце принадлежит другому человеку, — с болезненной усмешкой проговорила она. — А со мной... Наверно, ему просто захотелось разнообразия. Ну, или вызвать ревность. — Постойте... Что значит — другому человеку? — Вот что, — с досадой произнесла она, выдергивая из папки лист бумаги. Лафонтен взял бумагу. Это был снимок, отпечатанный на принтере, но на снимке была другая фотография — красивая, в резной рамке. — Откуда это? — Лежало у него в ящике прикроватной тумбочки. Видимо, спрятал перед моим приходом... Не хочу больше ни видеть его, ни слышать. Больше никаких сведений я добыть не смогу. — А больше и не надо, — тихо произнес Лафонтен. — Розье знает, что вы нашли это? — Нет, его не было в комнате. Я пересняла и положила на прежнее место. Извините… Я пойду. Она встала и повернулась к выходу. — Подождите. Он тоже поднялся, обошел стол. Остановился рядом с ней. — Дана. — Я знаю, что об этом нужно молчать. — Я знаю, что вы это знаете. Что еще там произошло? Чем вы так расстроены? «Если этот щенок позволил себе лишнее...» Она помолчала, по-прежнему глядя в сторону. — Да как будто ничего и не произошло. И знала ведь, с самого начала, что может быть обман. Но зацепило что-то, бывает же… Это ничего, пройдет. Просто неприятно. — Дана... Она быстро улыбнулась, мотнула головой и все-таки ушла, не дожидаясь разрешения. Лафонтен проводил ее взглядом, потом снова сел за стол. Посмотрел на снимок. Кадр был схвачен очень удачно, хотя снимок и не походил на постановочный. Мужчина, одетый только в купальные плавки, — высокий, великолепно сложенный, с растрепанными, еще влажными после купания темными волосами. Деннис Грант. Это он на снимке подставлял лицо солнцу и ветру, стоя на палубе прогулочной яхты. Яркий солнечный свет обливал его фигуру, оттеняя каждую линию и каждый мускул... Он был просто чертовски красив и привлекателен — именно в этот момент. Друзья не дарят друг другу такие фотографии. И тем более не ставят их на тумбочки возле кровати. И Грант никогда не позволил бы хранить у себя такой снимок другому мужчине — если бы тот спросил разрешения. Но мог ведь и не спросить... Говорят, если Бог хочет наказать, то лишает разума. Попытка Розье завязать любовную интригу с Даной. Статистика запросов, указывающая на отступничество Гранта. И теперь — прямое свидетельство связи между Грантом и Розье, связи иной, чем дружеская. Это слишком просто. В сложных делах не бывает такой очевидности. Я схожу с ума, мысленно сказал себе Лафонтен, продолжая разглядывать фотографию. Я точно схожу с ума…