Дорога, по которой ты идёшь

      Вскоре Мигель сделал перерыв. Когда он спрыгнул со сцены, к нему потянулись руки, губы, стаканы с алкоголем. Но он, улыбаясь всем улыбкой падшего ангела, обменявшего сияющие крылья на один вечер земных удовольствий и намеренного получить от него всё, что только возможно, направился к Тэрону. На секунду юноше, разгорячённому танцем, музыкой, вином и криками толпы, пригрезилось, что сейчас Мигеля как будто неловко качнёт в его сторону, словно в толпе кто-то его толкнул, и испанец прижмётся своими худыми, вёрткими бёдрами к его джинсам, обтягивающим пах. Как Мигель, откинув за спину длинные волосы и гипнотизируя его тёмными глазами, поведёт плечом, и потрётся об него щекой, совсем по-кошачьи. И едва замётно кивнёт в сторону мужского туалета. У юноши пересохло в горле, когда он представил, как трахает это гибкое тело, намотав его волосы на кулак и оттягивая назад голову. Если бы Мигель позвал его сейчас, он бы пошёл, не задумавшись. Но Мигель только сверкнул на него торжествующим взглядом и, сказав что-то по-испански, повёл за собой сквозь толпу к столику, где продолжали сидеть Софи и Хорхе. Там он грациозно упал на стул, вытянув длинные ноги, и, не глядя, опрокинул в себя стакан, стоявший перед Хорхе. Тот, не моргнув глазом, заказал ещё. Мигель быстро заговорил с ним по-испански, смеясь и периодически бросая взгляды в сторону Тэрона, Хорхе сдержанно отвечал. По сравнению с его глубоким, медленным голосом болтовня Мигеля казалась неприятной птичьей трескотнёй. Софи пощёлкала пальцами у Тэрона перед глазами. — Ты в порядке? — спросила она, усмехнувшись, когда Тэрон, наконец, сфокусировал на ней взгляд. — Не уверен, — честно признался Тэрон, встряхивая головой. — Мне кажется, они что-то подмешивают в сангрию. — Ну, да, афродизиак, — фыркнула Софи, против воли наблюдая, как Мигель потягивается на стуле, словно пробуя каждую свою мышцу, как музыканты пробуют струны гитары, и явно наслаждаясь этим процессом. Она перевела взгляд на Хорхе, который тоже следил за выкрутасами танцора, но с совершенно непроницаемым выражением. Однако было в этом выражении что-то отрезвляющее. Примерно как увидеть у себя на тарелке дымящийся, умопомрачительно пахнущий стейк, купающийся в густом соусе и обложенный золотистыми ломтиками картошки, а потом посмотреть видеозапись с живодёрни, на которой убивают ту самую корову, которая потом стала этим стейком. Или, например, увидеть на витрине дорогущее дизайнерское платье, прекрасное, как тысяча рассветов, и уже представить, как получаешь в этом платье Оскар…а потом случайно подсмотреть, как голодные и чумазые индийские дети с утра до ночи работают на заводе, где произвели эту переливающуюся ткань. Кажется, Тэрон тоже почувствовал что-то. Он перевёл взгляд с Мигеля на Хорхе и обратно. — Это что, его парень? — спросил он неуверенно. — Думаю, он бы не отказался, — хмыкнула Софи. Тэрон нахмурился, и Софи в двух словах, шёпотом, чтобы не слышали Хорхе и Мигель, увлечённые беседой, рассказала ему то, что ей было известно о судьбе бывшего кантаора. Тэрон внимательно слушал, откинувшись на спинку стула. Лицо его снова стало сумрачным и жёстким, как в начале вечера. Софи испугалась, что такими темпами все её усилия, предпринятые для того, чтобы отвлечь Тэрона от грустных мыслей, пойдут псу под хвост. Она кашлянула, привлекая внимание Хорхе. — Он ещё будет сегодня танцевать? — спросила она шёпотом, косясь на Мигеля. Она чувствовала себя глупо под взглядом танцора, но как прикажете разговаривать с парнем, который отказывается говорить по-английски? Хорхе отрицательно покачал головой. — Нет, он сказал мне, что закончил на сегодня. Кстати, ты и твой друг умеете играть в покер? Софи умела играть, хотя и не была особо искушена, но Тэрон оказался полным профаном. Хотя они играли на совсем небольшие ставки, к концу вечера юноша умудрился спустить полсотни. Софи проиграла пару фунтов, а Мигель в конце концов остался при своих. Выигрывал в основном Хорхе. Его лицо, невозмутимое и как будто всегда скучающее, словно самой природой было создано для покера, а его рукой, похоже водил сам Локи. Два флеш-рояля за вечер! — Всё, я пас! — сказал Тэрон со вздохом, после того, как выгреб из карманов последнюю мелочь и подвинул её в сторону Хорхе. — Вряд ли ты принимаешь карточки. Хорхе чуть заметно улыбнулся, явно весьма довольный — Ничего, — вдруг мурлыкнул Мигель по-английски. — Кому не везёт в карты, обычно везёт в любви. Он смотрел на Тэрона, подперев щёку рукой, и так многообещающе, что Софи стало неловко. — И наоборот, конечно. Софи искоса взглянула на Хорхе. Тот продолжал так же невозмутимо тасовать карты, но девушка заметила, что улыбаться он перестал. Вообще, на самом деле, было совсем неудивительно, что Тэрон проигрался в пух и прах. Так же, как лицо Хорхе было создано для покера, лицо Тэрона совершенно для него не подходило. Нет, Софи искренне считала его вполне приличным актёром, но в жизни его лицо, подвижное и живое, мгновенно отражало любую эмоцию, любую мысль, пришедшую ему в голову. С тем же успехом он мог прицепить себе на лоб зеркало, в котором бы отражались все его карты. Кроме того, Мигель намеренно провоцировал его весь вечер. Он бросал на него алчные взгляды, облизывал губы и так бесстыдно вертелся на своём стуле, точно ему в трусы насыпали горчичного порошка. Кроме того, периодически он трогал Тэрона под столом своей ногой. Софи была уверена в этом, потому что один раз он ошибся, и она с ужасом ощутила, как узкая горячая ступня — видимо, испанец скинул под столом свои звонкие туфли — поднимается вверх по её ноге. От неожиданности она едва не опрокинула на себя свой бокал, и покраснела так, что Мигель понял свою ошибку. Надо сказать, что сам он, ведя беспрерывную атаку на Тэрона, как-то ещё умудрялся не забывать про свои карты, тогда как Тэрону явно было не до игры. Софи ждала, когда, наконец, Мигелю надоест играть со своей жертвой, и они вдвоём с Тэроном отправятся в ближайший отель, потому что задницу у этого парня явно припекало. Но Мигелю, видимо, чуждо было чувство меры, и он, когда Хорхе готов уже был убрать колоду в карман, сказал — снова по-английски: — Давайте сыграем ещё? — Я же говорю, у меня больше ни гроша, — развёл руками Тэрон. А потом ляпнул: — Разве что играть на раздевание. Мигель тонко, медленно улыбнулся, и эта улыбка стоила десятка сальных комментариев. — Сыграем на желание, — сказал он, опустив глаза. Софи вздохнула, возводя очи горе. «Он ведь и так весь твой! — возопила она мысленно. — К чему всё это?» У неё появилось неприятное чувство, что Мигель хочет не только соблазнить Тэрона, но и побольнее уязвить Хорхе. Тот, надо сказать, держался прекрасно, реагируя на все его выходки с прямо-таки олимпийским спокойствием. Наблюдая, как он, не говоря ни слова, сдаёт карты, Софи покачала головой. «Может, если бы он не был таким стоиком, — подумала девушка, — Мигель бы не пытался с таким упорством его вывести». Одного взгляда на танцора было достаточно, чтобы понять, что он из тех людей, кому недостаточно просто заполучить того, кого он хотел. Ему нужно было царствовать, властвовать, сводить с ума, и чтобы, пока он покоряет всё новых несчастных, ранее покорённые продолжали лежать в пыли у его ног, и помышлять не смея о том, чтобы чуть-чуть приподнять голову. Выдержка, видимо, всё-таки в конце концов изменила Хорхе. Хотя в лице его ничего как будто не изменилось, играл он вяло, и казалось, вообще едва обращал внимание на карты у себя в руках. Ко всеобщему изумлению, победителем в этой партии вышел Тэрон. Мигель смотрел на него, не отрываясь. Софи испытала облегчение. Если Тэрон не дурак, он сейчас же возьмёт его за шкирку и потащит туда, где они смогут вволю потрахаться. Софи мечтала, чтобы всё это поскорее закончилось. Ей было жаль Хорхе, хотя он ничем не выдавал своих чувств, и хотелось вернуться в гостиницу, к Марку, который — девушка была в этом уверена — всё ещё ждал её, несмотря на поздний час. Но Тэрон почему-то не спешил. Он отпил из своего бокала, не торопясь перетасовал карты, задумчиво посмотрел на Мигеля. Софи мысленно фыркнула — ещё один! Видимо, заразился от этого выпендрёжника. — Я могу просить что угодно? — спросил юноша медленно. — Что угодно, — тут же ответил Мигель, пожирая его глазами. Тэрон перевёл взгляд на Хорхе. Тот равнодушно пожал плечами. — Я хочу, чтобы вы спели, — вдруг сказал Тэрон, продолжая внимательно на него смотреть. Они даже не сразу поняли, что он имеет в виду. — Что?! — не сдержавшись, воскликнул Мигель, нависая над столом. — Что? — изумилась Софи. Хорхе ничего не сказал, а только пожевал губы, но в его случае это, видимо, означало крайнее смятение чувств. Тэрон, не обращая внимания на Мигеля, продолжал смотреть на кантаора. — Ну, я же мог пожелать что угодно, — пожал он плечами. — Не думаю, что это выходит за границы разумного. Я ведь не прошу вас спрыгнуть с крыши, или ещё что-нибудь подобное. Я даже не собираюсь выставлять вас на посмешище, не требую, чтобы вы пели голым, или кукарекали после каждого куплета. Вы певец. А я обыграл вас в карты. — Я не певец, — медленно сказал Хорхе. — Больше нет. — А я никогда не играл в покер, — хмыкнул Тэрон. — Кажется, это судьба. Хорхе всё ещё недоверчиво сверлил его глазами, словно ища подвох. — Может быть… — протянул он с нехарактерной для него неуверенностью, словно сомневаясь, в своём ли Тэрон уме, — …вы выберете что-то другое? Он едва заметно кивнул в сторону Мигеля. Тэрон скрестил руки на груди. — Я уже выбрал, — произнёс он твёрдо. — Вы должны спеть. В старые времена это назвали бы долгом чести. Хорхе бросил красноречивый взгляд в сторону Софи, словно ища у неё поддержки. Но девушка только пожала плечами и откинулась на спинку стула, всем своим видом говоря: «А я что могу сделать? Уговор есть уговор». Хорхе тяжело поднялся со своего места. Он ещё раз взглянул на Тэрона, в его взгляде был страх, почти мольба. Впервые в этом человеке, казавшемся таким сильным, таким каменным, промелькнуло что-то беззащитное, сломленное, искалеченное. Тэрон под столом изо всех сил выкрутил себе пальцы. Что, если он ошибся? Что, если он сделает только хуже? Вид у Хорхе был такой, словно он всходит на эшафот. Тэрон, сглотнув, бросил взгляд в сторону Мигеля. Тот вертел в пальцах свой бокал, губы его подрагивали, изогнувшись в презрительной усмешке. Юноша перевёл взгляд на Софи — та отвела глаза, нервно заправив за ухо прядь рыжих волос. Хорхе между тем поднялся на сцену и сказал что-то гитаристу по-испански. Тот с готовностью закивал и прошёлся пальцами по струнам гитары в неподражаемо-ласкающем жесте человека, влюблённого в свой инструмент. Из зала Хорхе подали стул, на который он опустился всей своей грузной фигурой. Отовсюду неслись смешки и подбадривающие выкрики — видимо, Хорхе был знаком многим посетителям. Тэрон поймал его взгляд и, облизнув губы, кивнул, пытаясь его подбодрить. Хорхе покачал головой, словно хотел сказать: «Ты сделал это со мной». Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, слегка покачивая головой в такт музыке, пока гитарист играл вступление. А потом он вдруг запел. Безо всякого предупреждения голос его вдруг взлетел вверх, словно вырвавшись из его тела, и заплескал крыльями под потолком. Тэрон затаил дыхание. Это была даже не песня. То есть, иногда Хорхе пропевал какие-то слова на испанском, но основное время он просто орал. Выл. Без слов. Без всякого логического смысла. Казалось, вот-вот его голос сорвётся хрипом и бульканьем, но он поднимался вновь и вновь — сильный, вибрирующий, словно подражающий гитарным переборам. Чистая боль. Чистое безумие. Казалось, песня, вспоров ему грудь и вырвавшись на свободу, носилась под потолком, как огромная хищная птица, и налетала на него снова и снова, терзая своими когтями. Хорхе поднял руку и приложил тыльной стороной ко лбу, словно в попытке защититься от неё. Выражение непередаваемого страдания изменило его лицо до неузнаваемости, словно резец скульптора, освобождающий из плена каменной глыбы лик Давида, явив на свет страшную, ослепительную красоту. По щекам Хорхе текли слёзы, казавшиеся ручейками раскалённой лавы, расплавленного камня, омертвевшими остатками прежнего, застывшего лица, обнажающими новую сияющую красоту, угольной пылью, припорошившей новорождённый алмаз. Голос его был словно рёв огненной бездны, вдруг донёсшийся из самых недр прежде безмолвствовавшей тверди, крик боли тысячи душ. Он то неожиданно взвивался вверх, то внезапно прерывался. Как будто человек, открыв глаза, видит перед собой стену адского пламени, и тут же зажмуривается, не в силах смотреть, погружаясь в спасительную, исцеляющую темноту. Потом снова открывает глаза, словно надеясь, что всё это ему привиделось, и снова видит перед собой всё тот же огонь, и снова смыкает опалённые ресницы. Как будто в мире нет ничего, кроме этого пламени, ни утешения, ни надежды. Тэрон почувствовал, что слёзы изнутри разъедают его глаза, как кислота. И даже гитарист, словно не выдержав, опустил гитару и закрыл лицо рукой. Некоторое время Хорхе продолжал петь в полной тишине. Потом и он замолчал, и некоторое время просто сидел, опустив голову, а затем встал со стула, сошёл вниз со сцены и, не глядя ни на кого, начал пробираться к выходу из зала. Тэрон, чувствуя, как ужасная тяжесть горы, на мгновение ставшей огненными потоками лавы, снова застывает и опускается ему на сердце. Тяжесть, которую он до этой песни даже не вполне осознавал — а теперь почувствовал во всей полноте. Не выдержав, он сорвался с места и выбежал вслед за Хорхе. Снаружи хлестал дождь, и за серой пеленой юноша едва успел заметить большую фигуру Хорхе, быстрыми шагами сворачивающего за угол. Тэрон бросился за ним, расплёскивая кроссовками обжигающе-холодную воду. В первую же минуту он вымок до трусов и продрог до костей, но ему было плевать. Он догнал Хорхе, когда тот уже, подняв руку, ловил такси у самой дороги. — Подождите! — крикнул юноша, силясь перекричать перестук капель, и, рванувшись, схватил Хорхе за плечо. Тот обернулся, и Тэрону показалось, что он буквально видит, как под холодными струями дождя, схватившись плёнкой, постепенно твердеет его лицо. Как застывает злыми складками у губ каменная порода. Но он успел поймать последний его взгляд — живой, исполненный страдания. Однако уже через мгновение Хорхе вежливо, но с неуловимой брезгливостью снял со своего плеча его руку. Глаза его — прекрасные, чёрные глаза, выдающие глубину и страстность натуры, — смотрели холодно и спокойно. — Вы бежали за мной от самого клуба? — спросил он. — И, полагаю, так спешили, что обронили по дороге гнилой помидор? — Что? — удивился Тэрон, застывая на месте. — Я говорил вам, что давно уже не пою, — сказал Хорхе. — Но вы меня заставили. Так что, по большому счёту, вы сами виноваты, если моё пение не доставило вам удовольствия. — Удовольствия? — переспросил Тэрон, сбитый с толку. — Хотя, признаться, даже я не предполагал, что ваше негодование будет так сильно, что заставит вас преследовать меня под дождём. Возвращайтесь в кафе, молодой человек. К Мигелю и вашей подруге. — Я только хотел сказать, что вы были прекрасны, — выпалил Тэрон. Теперь уже Хорхе уставился на него с изумлением. — И теперь я понимаю, — продолжал юноша, — почему Мигель отказался с вами выступать. Вы бы его затмили. Вся его красота… Не зная, как выразить это словами, Тэрон только пренебрежительно махнул рукой. Он хотел сказать: «Вся его красота — ничто». Или: «Всё это кажется мишурой». Но смутился под внимательным и чуть ироничным взглядом Хорхе. — Что ж, — протянул кантаор, качая головой. — В первый раз вижу, чтобы кто-то, кого Мигель выбрал для себя, оказался столь неблагодарен. Одумайтесь, молодой человек, и возвращайтесь к нему. — Нет, — твёрдо сказал Тэрон. — К этому выпендрёжнику я не вернусь. — Значит, вы просто идиот, — безапелляционно заявил Хорхе. — И не способны разглядеть красоту, даже когда она буквально умоляет вас об этом. — Я способен разглядеть красоту, — возразил Тэрон. — Поэтому я здесь. Хорхе только фыркнул, отмахиваясь от его слов. — Видать, правду говорят, — сказал он негромко, — что удача, как женщина, бегает за теми, кто её не ценит. Поверьте мне, если бы мне выпал такой шанс, я бы его не упустил… Но, видимо, именно поэтому он мне не выпадает. Тэрон молчал, не зная, что на это сказать, как объяснить ему… — Впрочем, — продолжал Хорхе, и губы его снова искривила ироническая усмешка, — приятно сознавать, что даже Мигель не всесилен, и нашёлся человек, неуязвимый для его чар. — Вы стали для меня противоядием, — выпалил Тэрон. Хорхе только вздохнул и пристально посмотрел на него. — Скорее… — протянул он, — вы просто уже были отравлены. Тэрон вздрогнул. — Так я прав? — хмыкнул Хорхе. — Это не ваше дело, — насупился юноша. — Вот как? — испанец насмешливо приподнял брови. — Вы осведомлены о моей истории, и не гнушаетесь заявлять мне об этом в лицо, вкладывать, так сказать, персты в мои раны… А я не имею права знать ничего о вас? — Простите, — глухо сказал Тэрон. — Я не хотел причинить вам боль. — В таком случае, возвращайтесь обратно в клуб, — ответил Хорхе. — Идти с Мигелем или нет — ваше личное дело. Но мне, пожалуйста, позвольте откланяться. Он снова поднял руку, пытаясь сквозь дождь разглядеть проносящиеся мимо машины. — Я не хочу быть с Мигелем, — вдруг, неожиданно для себя, сказал Тэрон. — На самом деле, я хотел бы быть им. Это не одно и то же. Хотя иногда легко перепутать. Хорхе ничего не ответил, продолжая напряжённо вглядываться в дождь. — А вы были прекрасны, — произнёс Тэрон, обращаясь к его спине. — В сто тысяч раз прекраснее, чем он. — Но никто не хотел бы быть мной, правда? — вдруг глухо отозвался Хорхе. С этими словами он сел в остановившееся у тротуара такси и уехал. А Тэрон, промокший и с чувством чего-то, болезненно саднящего в груди, побрёл обратно в клуб. Там за тем же столиком одиноко сидела Софи, подперев щёку ладонью. — Слава Богу! — облегчённо вздохнула она при виде Тэрона. — Нельзя же так уходить! Даже не сказав, ждать тебя или нет. — Прости, — покаянно сказала Тэрон. — Я просто не подумал. — Девушка фыркнула, выражая этим своё отношение к его мыслительным способностям. Тэрон повертел головой и спросил: — Мигель уже ушёл? Софи усмехнулась. — Ага. Он решил, что ты предпочёл Хорхе ему. И я не стала его разубеждать. Полагаю, это пойдёт ему на пользу. А он ведь с тобой даже по-английски разговаривал, неблагодарная ты скотина! Тэрон хмыкнул. — Кроме того, — продолжала девушка, — полагаю, его задело, что тут только и разговоров было, что о Хорхе. Кажется, он всех с ума свёл. — Ещё бы! — Бедный Мигель, — протянула Софи, и в её голосе не было ни капли сочувствия. — За один вечер Хорхе увёл у него и парня, и публику. Какой удар по самолюбию! — В таком случае, хорошо, что он ушёл, — заметил Тэрон. — Представляю, как бы он порадовался, если бы узнал, что Хорхе меня послал. — Не факт, — возразила Софи. — Возможно, это бы расстроило его ещё сильнее. Одно дело, если ты — приз, доставшийся победителю, и победитель не он. Да, это уже достаточно унизительно, но всё-таки ещё хуже, если победитель с презрением отворачивается от этого приза, к которому сам Мигель так стремился. — Да-да, закапывай меня ещё глубже, — фыркнул Тэрон, поднимая вверх руки. — Он же не знает, — невозмутимо продолжала Софи, — что таков уж ты. Если девяносто девять самых горячих парней из ста, во главе с самим Аполлоном, будут бегать за тобой, умоляя их осчастливить, тебе будет нужен исключительно сотый! — Который плевать на меня хотел! — закончил Тэрон со вздохом. А потом добавил жалобным тоном: — Кажется, я срочно нуждаюсь в Лонг-Айленде!

***

Дверь в номер Марка была не заперта. Софи бесшумно повернула ручку — надеясь? боясь? — что он уже спит. Но он не спал. Он сидел в кресле с книгой, вполоборота к двери. И казался таким усталым и домашним — глаза его покраснели и припухли, кожа под ними — истончившаяся, нежная, — выдавала возраст. Софи замерла у двери, наблюдая за тем, как он отложил книгу и, морщась, круговыми движениями пальцев размял шею, наклонил голову вправо и влево, потом с силой потёр обеими ладонями лицо, как бы умываясь. Сердце у неё защемило. Захотелось встать перед ним на колени, протянуть к нему руки, посмотреть снизу вверх, не то прося прощения, не то обещая что-то. — Кофе ещё в силе? — тихо спросила она. Марк слегка вздрогнул от неожиданности и обернулся на её голос. Лицо его, бледное и заострившееся, расслабилось. Софи продолжала стоять, купаясь в его взгляде, как в бассейне с тёплым молоком. Ей казалось, что она выглядит, как потрёпанная жизнью шлюха — пьяная и растрёпанная, с волосами, мокрыми от дождя, и поехавшей стрелкой на колготках. У неё даже был соблазн для начала подняться к себе в номер и привести себя в порядок…но час был настолько поздний, что казалось жестоким заставлять Марка ждать ещё дольше. Но сейчас, под его взглядом, она успокоилась. Её внешний вид, кажется, ничуть его не шокировал. «Ты красивая», — говорили его глаза. «Я думал о тебе». Но вслух он сказал только: «Конечно», — и, поднявшись с кресла, отправился варить ей кофе. Софи же упала в кресло, чувствуя себя умиротворённой после бурно проведённого вечера. Она мысленно смаковала его взгляд, играя с ним, как с шёлковый шарфом, заставляя снова и снова струиться по своему телу и думая о том, что постепенно начинает лучше понимать его. Марк мог быть и красноречивым, и остроумным, но, похоже, основную часть своей жизни он был очень молчаливым человеком. Если у него был выбор, он всегда говорил меньше, чем мог бы сказать. «Больше внутри, чем снаружи», — пришло ей в голову. Она улыбнулась. Мысли её были слегка затуманены алкоголем и подступающей дремотой, и ей вдруг представилось, как это всё могло бы быть. Если бы они…ну, были вместе. Перед её мысленным взором, словно кадры старой киноплёнки, потянулись тихие вечера, медленные и тёплые, как будто залитые медовым предзакатным солнцем. И ей было бы хорошо с ним, потому что…потому что ему хорошо с самим собой. С людьми, которым хорошо с самими собой, другим всегда тоже хорошо, подумала она сонно. И вдруг почувствовала, как её сверху окутывает что-то тёплое. Софи слегка приоткрыла глаза и увидела, что Марк, неслышно подойдя, укрывает её шерстяным пледом. — Я не сплю, — пробормотала она мятежно. — Ну, да, — хмыкнул Марк, наклоняясь к ней. Он слегка подул, сдувая с её лба прилипшие мокрые волосы. Софи снова закрыла глаза, наслаждаясь ощущением тёплого воздуха, щекочущего ей ресницы. — От тебя пахнет кофе, — сказала она. — Я хочу кофе. С трудом вырвавшись из тягучего дремотного желе, в котором она уже начинала увязать, Софи подобрала под себя ноги, сворачиваясь в кресле, как сонная кошка. Марк, придерживая, поставил маленькую чашку кофе на подлокотник. Кофе оказался крепким и ароматным, терпким, пряным…и мгновенно прогнал сон. — Как прошёл вечер? — спросил Марк, устраиваясь в соседнем кресле. — С переменным успехом, — фыркнула Софи. — Тэрон, как Робин Гуд, забрал у богатых и отдал бедным, а сам в результате остался при своём. Марк заинтересованно поднял брови. — Ты говоришь загадками. — Я расскажу тебе, — пропела Софи таинственно, — историю о любви и смерти. О страсти, тайной, безнадёжной и разъедающей душу изнутри. О гениальном красавце, и одновременно жестоком чудовище, разбивающем сердца ударами своих каблуков. И о храбром юноше, который встал на защиту добра и справедливости, решившись бросить вызов ужасному злу. Марк смотрел на неё, чуть улыбаясь уголками губ, но откровенно влюблённо. «Похоже, я совсем пьяная», — подумала Софи. Когда она закончила свою историю, Марк в задумчивости потёр подбородок. — Да уж, — протянул он. — Чудеса. — Наоборот, — возразила Софи. — Бессилье чар. — Но это-то и чуднее всего. Это как…как если бы рыцарь из баллады встретился с Королевой Фей и остался бы к ней равнодушен. — Да ещё и практически увёл самого преданного поклонника! — подхватила Софи, засмеявшись. — «И молвит Королева Фей — О, как была она зла: «Чтоб самой страшной из смертей ты, девка, умерла! Из свиты царственной моей ты лучшего взяла!» — тихо процитировал Марк. Софи протянула руку к его щеке и погладила. — А секрет в том, что его сердце уже похищено. Как там было? «Мой милый мне дороже всех властителей земных…» — «Его не променяю я ни на кого из них, — подхватил Марк. — Я от него не откажусь, не отступлюсь вовек, хоть мой любимый — рыцарь-эльф, не смертный человек». Девушка прикрыла глаза от удовольствия. В устах Марка слова старинной баллады звучали так, как будто он видел всё это воочию. — Помнишь, ты мне сказала, что у рыжих нет души? — спросил он вдруг. Софи кивнула, не открывая глаз. — Многие верят, что это потому, что рыжие дети — подкидыши фей. — А ты в это веришь? — спросила Софи. — С тех пор, как познакомился с тобой, — серьёзно ответил Марк. Девушка фыркнула. — То есть, по-твоему, то, что ты…в общем, по-твоему, я околдовала тебя эльфийскими чарами? — Несомненно, — кивнул Марк. — За один только поцелуй я должен на семь лет остаться в стране эльфов. Софи отбросила плед и встала с кресла. Чувствуя, как кружится голова, она подошла к Марку и забралась к нему на колени. — Но у тебя ведь был выбор, — тихо сказала она, почти в самые его губы. — Помнишь, там был перекрёсток? — «Вот этот путь, что вверх идет, — прошептал Марк в ответ, — тернист и тесен, прям и крут. К добру и правде он ведет, по нём немногие идут». — Может быть, ещё не поздно пойти по нему? — спросила Софи напряжённо. — Ты ещё не слышала альтернативу, — возразил Марк. — «Другая — торная — тропа полна соблазнов и услад. По ней всегда идет толпа, но этот путь — дорога в ад…» — Так себе альтернатива, — заметила девушка скептически. — И так всегда. Всё, что выглядит таким вкусным и соблазнительным, всегда оказывается отравленным и постыдным. — О дочь Евы, змию пришлось бы изрядно попотеть, чтобы склонить тебя ко греху, — усмехнулся Марк. Он был совсем близко, и зрачки его так расширились, что, казалось, его глаза сейчас лопнут под напором этой черноты. — Я просто не хочу, чтобы меня, а особенно тебя следом за мной, изгнали из Эдема, — сказала Софи серьёзно. — Изгнание из тюрьмы означает свободу. — И утрату чистоты, о красноречивейший из змиев! — пробормотала Софи. — Незнание не означает чистоты, — покачал головой Марк. — По крайней мере, для меня. Ведь у меня есть воображение. И оно порой заводит меня туда, куда не заведёт никакое знание. Он медленно провёл рукой вверх по её спине. — Мне тут Тэрон всё что-то втолковывал про красную и синюю таблетку… — сказала она, чтобы хоть что-то сказать. Чтобы отвлечься от ощущения жара его ладони, который она чувствовала даже сквозь платье. — Мир не делится на красное и синее, — сказал Марк. — Но Тэрон этого не знает, потому что предпочитает современное кино старинным шотландским балладам. Софи облизнула губы, чувствуя, что его пальцы подцепили язычок молнии и мучительно-медленно тянут его вниз. Каждый раз, когда железо раскрывающегося замка касалось её кожи, она словно чувствовала слабый удар током. — А что говорят об этом шотландские баллады? Ей хотелось повести плечами, избавиться от остатков кокона, шагнуть к нему совершенно нагой и свободной, как Венера, выходящая из морской пены. — Есть Третья дорога, — произнёс Марк торжественно. И его рука легла на её обнажённую спину. Сердце Софи забилось так, что ей показалось — оно сейчас проломит ей рёбра. — Что за Третья дорога? — «Бежит, петляя, меж болот дорожка третья, как змея, она в Эльфландию ведет, где скоро будем ты да я», — хриплым, изменившимся голосом, сказал Марк. — Третья дорога, — пробормотала Софи. — Да. Там нет ни добра, ни зла. — А что там есть? — Много. Удивительных. Вещей, — проговорил он, целуя её на каждом слове. — И в том числе, свой яблоневый сад, где тоже растут волшебные плоды. — Сад запретных наслаждений? — усмехнулась девушка, сглатывая пересохшим горлом. Ей казалось, что она чувствует каждую чёртову клеточку своего тела. — В том-то и дело… — От ощущения пальцев Марка, вслепую вырисовывающих узоры на её спине, хотелось кричать и извиваться. Её всегда немного обескураживали противоречивые ощущения, которые она испытывала в такие моменты. Она не знала, чего ей хотелось больше, — прижаться плотнее к этой руке, или стряхнуть её. В этом наслаждении было слишком много страха, того страха, который иногда накатывает волной, когда на большой скорости едешь в машине с открытым окном, и встречный ветер вдруг выбивает из груди дыхание, и кажется, словно чья-то рука одним движение вырвала у тебя внутренности, и они лентами полощутся вслед за машиной. Дикий ужас и пьянящий восторг разрывали её в клочья, как новогоднюю хлопушку. Никогда ещё её не гладила такая большая мужская рука. Казалось, она может накрыть собой половину её спины. — В том-то и дело… Там нет ничего запретного. — И что это за плоды? — спросила Софи. — Тот, кто съест один из них, всегда будет честен. Помнишь, я говорил тебе об этом? — Про долг перед самим собой? Марк кивнул. И она поцеловала его. А потом на пол полетела рубашка.