***
Овербек уговорил нас остаться, сказав, что я еще слишком слаб, не полностью восстановился после месячного сна и что если мы уйдем раньше времени, то мне может быть хуже. Хотя я чувствовал себя намного лучше и защищаться мог вполне, но я решил не рисковать… Прошла еще неделя. Чудовищ в городе становилось все больше. Улицы в буквальном смысле окрасились в красные цвета, а запах гниющих останков на улице сводил некоторых с ума. — И… что теперь? — спрашивает тамплиер. Мы стояли на крыше лазарета и старались не смотреть друг на друга. Внизу царит кровавая бойня: тварей стало в два раза больше и любую жертву, забредшую на их территорию, они разрывали на куски. А когда пиршество подходило к концу, чудовища замирали и молча глядели на двоих человек, стоящих на крыше. Кстати, люди, которые дежурили на крыше, всегда говорили, что все волко-медведи замирают и молча глядят на них минут десять или пятнадцать, а затем снова возвращаются в прежнее состояние. Жутко… и очень непривычно. Да, мы были убийцами, которые видели в своей жизни много смерти и крови, но то, что происходило внизу, окутывало сознание своим липким страхом и ужасом. Забавно, что от того хаоса нас отделяет всего пятнадцать метров. — Отправимся завтра в поместье, а дальше… а дальше посмотрим, что будет, — я искренне надеялся, что с жителями общины все в порядке. Я никогда еще не покидал поместье на такое долгое время, из-за того, чтобы побыть наедине, в лесу. Сейчас я мысленно ругал себя за то, что бросил своих беззащитных друзей, жителей, за которых был в ответе. — А что с людьми? Ты же не можешь их просто так бросить здесь, в лазарете, окруженном сотнями, может и тысячами этих тварей? Этот вопрос сбил меня с толку: я и раньше об этом задумывался, но… это было невозможным! Что хуже: умереть, заточенным в одном помещении от голода или заразившимся, а затем без сознания быть истерзанным монстрами? Ни одно ни другое: смерть есть смерть… Те люди в любом случае погибнут. — Если у тебя есть вариант, как их спасти, так выкладывай. Хэйтем замолчал, а я попытался привести мысли в порядок. Как мы будем выбираться отсюда? Как доберемся до поместья? А что же ждало нас там? Эти мысли не давали покоя. Похоже, мы забыли о том, что мы — враги и один из нас должен убить другого, несмотря на столь близкое родство. Сейчас ни я, ни Хэйтем не чувствовали того родства, мы были семьей только на биологическом уровне, а в остальном же сравнимы с напарниками, у которых одна цель — выжить в этом безумии.***
Очередной день и очередной запрет Овербека на наш уход. Меня бесило это, ведь с каждым днем моё нетерпение и волнение росло всё больше и больше, потому что я не намерен сидеть в заточении. Я еще раз более внимательно окинул Лексингтон взглядом, пытаясь найти хоть какой-нибудь безопасный путь. Орлиное зрение показывало лишь красные мигающие цвета, окутывающих тварей. Ни белых, ни желтого цветов не было. Твари были везде. Они толпились на улицах, врывались в дома и терзали людей. Огромное стадо тварей, сквозь которое даже было невозможно протиснуться (если, конечно не считать их агрессивности). Они не убивали только тех, кто был на крышах… они не умели прыгать и лазать. У большинства ноги были слишком слабы, но этот недостаток они заполняли силой челюстях… Я убедился в этом вчера вечером, когда с отцом дежурили здесь же. Одно из чудовищ вернулось из леса с огромным лосем в зубах. Оно доковыляло до самого огромного и менее подвижного монстра, бросило рядом добычу и покорно попятилось. Крупная тварь тут же ринулась к трупу животного и одним укусом смогла расколоть череп, почти даже не прилагая усилий… Мы вдруг заключили, что у тварей существует иерархия. Вероятнее всего та тварь, к которому каждое утро и вечер приносят жертву — и есть вожак. Самое странное было то, что все эти чудища почему-то до сих не проломали двери лазарета, а ведь могли, учитывая их силу и количество людей здесь. Они прокрадывались только в лавки, жилые дома, конюшни и прочие здания… но лазарет они не трогали. Я задаюсь этим вопросом каждый раз, когда прихожу сюда. «Почему они не трогают лазарет?».***
Мистер Овербек предполагал, что твари оставляли лазарет нетронутым потому, что людей здесь было много, людей, которые еще в силах противостоять двум или трем тварям. А медвежьи волки (так называл он их) были чертовски умными и осторожными. Я это заметил, ведь большую часть времени проводил на крыше лазарета, а не внутри него, даже несмотря на частую непогоду. Все потому, что мне больно смотреть на отчаявшихся людей, я безумно хотел их спасти, но не мог. И от этого мерзкого осознания мне становилось не по себе… Мне казалось, я уже привык к этой ежедневной картине: зловещее небо, укрытое тучами, заснеженные крыши соседних зданий, лес, край города и… слой тварей внизу. Каждый день я тщательно изучал город глазами, (здесь весьма хорошая точка обзора) и заметил, что медвежьих волков гораздо меньше на концах города и меня это радовало каждый раз, когда я осматривался. Давало надежду. Мы завтра же уйдем отсюда, даже не слушая мистера Овербека, точнее, сбежим. Я должен убедиться, что с поместьем все в порядке. И сегодня был один из таких дней: я всегда брал всё свое оружие, когда шел на крышу. Необходимости в этом не было, потому что шум наоборот привлекал все больше и больше чудовищ. Зато у меня были дротики, лук и стрелы. Каждый день я расчищал улицы с крыши, но толку в этом было мало: на место убитых приходили новые. Но, не предприняв ничего, мы с отцом и другие, то ситуация была бы хуже. Боеприпасов становилось все меньше, поэтому сегодня я решил сохранить их на завтра. Я уселся на черепицу, и принялся чистить пистолет, без надобности, просто хотел хоть чем-нибудь себя занять. Потом я заметил краем глаза стремительное движение, сильно отличающееся на фоне медленных тварей, типа стрелы. Я поднялся, на всякий случай зарядив пистолет. Снизу резко донеслось ржание лошади, грохот, звук ломающихся костей… Я подошел к краю крыши и выглянул из-за нее. Я внимательно стал наблюдать за действиями девушки и имел надежду, что она останется жива. Должен отметить, что она сражалась довольно храбро. Прям подо мной происходила битва, за которой я наблюдал некоторое время. Всадница с черными косами, вооруженная мушкетом, атаковала окруживших её тварей штыком так, словно то был топор. Я узнал в ней ту выжившую из местного племени и был крайне поражен тем, что она до сих пор жива. А сильнее всего меня поразило небольшое смятение, в котором оказались медвежьи волки. Они явно не ожидали такой смелости, но все равно сохраняли прежнюю решительность. Окружив индейскую всадницу, медвежьи волки сохраняли дистанцию, явно чувствуя угрозу от внезапного «объекта». Её лошадь смело протаранила стадо этих тварей. Мы с отцом были единственными людьми в лазарете с оружием, но мы были уверены, что мы бессильны против сотни тварей, теперь я верю в обратное. И, поэтому, честно признаться мне стало стыдно за свою нерешительность. Даже несмотря на то, что у меня было этому оправдание. Отважная индеанка схватила мушкет и выстрелила в голову одной из твари. Черт! Что она делает? Шумом стрельбы она наоборот влечет на себя и на нас опасность! При этом стадо почти не сдвинулось с места, чтобы атаковать свою жертву. Нет. Некоторые даже попятились. Похоже, их сбила с толку такая твердая уверенность. Действовала она решительно и без колебаний, отчего мне стало немного не по себе. Да мы же ещё практически ничего не знаем об этих монстрах! Это точно затруднило бы наш побег... Я сорвался с места, схватив свое оружие: заряженные пистолет и мушкет, к которому я приделал ремень, чтобы можно было повесить за спину. Томагавк, охотничий нож и, естественно, скрытые клинки. Я спрыгнул с крыши, и мне удалось повалиться на спину чудовища и тут же вонзить скрытый клинок в череп. Тварь поникла, опустилась на колени и наконец рухнула. Было несколько… непривычно сражаться, потому что я не был в бою больше месяца и противники в этот раз оказались не людьми. Девушка немного отвлеклась из-за моего неожиданного появления, хотя я подозреваю, что она заметила меня, когда заезжала сюда. Мы с трудом справились с пятью тварями, кровь которых разлилась черной жижей под нами. Краем глаза я заметил, как тварь из стада готовилась к прыжку, чтобы растерзать кого-то из нас. У меня было предчувствие, что все это стадо, которое, замерев, смотрит на нас, собирается застать врасплох. Я понял, что нужно уходить. Схватив индеанку за руку, я потянул ее на себя, ожидая, что она спешиться. Но она упрямо выдернула свою руку из моей хватки. — Идём за мной! — кричу я, но она, сжав приклад мушкета, продолжила расстреливать тварей. — Нет! Я должна перебить их! Я понял, что ею двигала жажда мести за то, что эти чудовища растерзали ее семью, друзей… всех тех, кого она знала. У неё не осталось дома. Она пришла мстить. Поэтому не хотела уходить, поэтому и не видела опасности, скорой смерти. — Пошли! — снова кричал я и сильнее тянул её на себя. Лошадь нетерпеливо перебирала ногами и нервно вертела головой. Девушка сопротивлялась и я увидел, как стадо начало двигаться и посреди него, толкая своих сородичей, к нам бежала тварь…***
Бестия движется на нас… Больше ничего не спрашивая, хватаю девушку за руку и с силой стягиваю с лошади. Она сопротивляется и кричит, что должна что-то сделать. Разобрать слова сквозь её пелену гнева мне тяжело. Когда я толкнул её к ящикам, мне показалось, что она хотела на меня напасть, но сейчас не время, чтобы выяснять отношения. Всё-таки в ней есть какой-никакой здравый рассудок и она забирается на ящики, затем снова замирает, словно в каком-то ожидании. Еще раз кричу, чтобы она залезла на крышу. Остаётся совсем немного. Пятнадцать метров… Я пробегаю по ящикам следом за ней. Десять метров… Пять… Тварь со всей силы запрыгивает на ящики. Слышится грохот. Поднимается туча пыли. Я в безопасности. Тварь злобно глядит на нас снизу, остальные тоже начинают бушевать. — Ты сумасшедший?! — кричит девушка. Я даю себе время восстановить дыхание и привести мысли в порядок перед тем, как сказать: — Я? Нет, — и горько усмехаюсь. Ведь очевидно, кто в такой ситуации действительно сумасшедший. — Ты пыталась совершить самоубийство, — я замечаю, как количество голодных тварей увеличивается, как они выползают со всех окрестностей. Особенно много — со стороны Конкорда… — Наделала много шума и теперь обрекла людей на ещё большую опасность. Её глаза гневно смотрят на меня так, что даже я чувствую себя виноватым. Вижу, как её лошадь тёмной точкой быстро отдаляется от города. Несколько тварей бросается за ней в погоню. — Людей? Я киваю. На ее лице в миг рассеивается тот гнев; его место занимает удивление, а в глазах светятся огоньки надежды, которые на фоне впалых щек выглядят душераздирающе. Я только сейчас замечаю, как она истощена и измотана, похуже меня и всех людей в лазарете. Я мог представить, из какого ей ада пришлось вырваться, прежде чем попасть сюда, на крышу. Я вообще удивлен, что она жива или по крайней мере не сошла с ума. Выбившиеся из косы пряди черных волос, чуть просвечиваясь на дневном солнце, слегка колыхаются на слабом ветру. На лице и одежде виднеются засохшие капли крови (надеюсь, тех тварей). Мне непривычно видеть её такой… — Их много? Я снова киваю. Она резко поворачивается ко мне спиной и грузно садится на черепицу. Мне вдруг кажется, что она плохо себя чувствует, поэтому спрашиваю: — С тобой всё?.. — Нет, — перебивает она, поняв мой вопрос. Затем поворачивается ко мне вполоборота, внимательно смотрит в глаза. — Зачем ты помог мне? — рычит она. — Зачем?! Я вспоминаю, как попал в плен к её людям и как эта девушка заботилась обо мне. Они презирали чужаков и… полукровок. Я случайно забрёл в их леса, когда удирал от британских патрулей и там меня ожидала неожиданная встреча с индейскими разведчиками, которым явно не понравился мой визит.И, к тому же, они быстро поняли, что я полукровка. Тогда у меня сил было мало, поэтому противостоять или дальше бежать я не смог бы. Я нарушил их границы и должен был за это поплатиться. Нет, они не подвергали меня всяким пыткам. Пока вождь думал, что заслужит пленник: свободу или смерть, я был ограничен лишь уходом за границы их земли и за этим следила незнакомка. Она была верна вождю и почти не сводила с меня глаз. Меня это восхищало. Мы с ней разговаривали на разные темы, она изучала меня, следила за моими действиями, словно думая, что я в любой момент могу напасть. Даже тогда, как мы с ней стали чуть ли не друзьями; она всегда была настороже. Только имени своего она не говорила. Когда настал день суда, одни говорили, что у меня грязная кровь, половина меня осквернена… Что я помогаю белым людям… и я пришел сюда с оружием. Так я запомнил. Напоминали, что я нарушил их границы и что должен поплатиться жизнью. Другие же противостояли, вставали на мою защиту, говоря, что я ничего плохого не сделал и я заслуживаю свободы… Некоторые даже слышали обо мне за пределами своего стойбища; о воине в белом капюшоне и скрытыми клинками; слышали, что я на стороне патриотов, но не презирали этого. Голоса не были равны: жаждущих моей смерти было больше… и когда вождь поднял руку, чтобы дать окончательное решение, я заметил, как моя подруга подошла к нему и что-то тихо сказала. Я был благодарен ей. Маква дал мне сделать выбор: защищать их землю две луны или получить быструю смерть. Конечно же я выбрал первое… Они видели, как я сражался, за что и назвали «Лютым Волком», опровергая моё истинное имя, зато я пришел в их дом врагом, а покинул другом… — Зачем?! — более громко спрашивает она, из-за чего я вырываюсь из воспоминаний и говорю: — Потому что ты дала мне шанс выжить.***
В лазарете тихо. Только снаружи завывает ветер и изредка доносятся разъяренные рыки стада. Даже здесь застывает согретый воздух из легких: древесина кончилась уже неделю назад; согреть помещение было нечем и теперь некоторые выжившие сгибаются в приступах сильного кашля. Мы молча идём, гремя кучей оружия по длинному коридору мимо ряда грязных коек, где лежат или сидят ослабевшие от болезней и голода люди. Все настораживаются, когда видят незнакомое лицо; некоторые спрашивают у нее: «Кто ты?» или «Как ты сюда попала?»… Её ответом было молчание. Я решил для себя, что рассказы выжившей ещё сильнее напугают и без того отчаявшихся людей. На их лицах недоверие, безумный интерес и удивление, словно они видят не человека, а животное из далекой Африки, коего никогда не видели… Я понимаю, что они раньше предполагали: людей, кроме них, больше нет. Я тоже так думал, но почему-то именно сегодня до меня дошло, что есть куча мест, где можно укрыться; множество людей, везучих и сообразительных. Подобные ей. Я вижу такую же тень удивления на ее лице, которую она пытается скрыть всеми силами. — Их… так много, — шепотом выдавливает она и сжимает губы. Я понимаю, что она давно не видела людей, тем более так много... Ей непривычно, страшно и жаль.***
Когда я оповестил отца о спутнице, он сразу же насторожился, был недоволен… Я понимал: он не доверял чужачке и счёл опасным брать с собой. «Она может предать нас…» — сказал он и бросил презрительный взгляд на «незнакомку». Я пытался переубедить его, но он игнорировал мои слова, упрямо оставаясь при своем мнении. Даже мои слова «Я с ней знаком…» на него не повлияли. Мне надоело с ним спорить… Мне всё равно, что он думает о ней. Если надо будет, я заступлюсь за нее, ведь она помогла мне. — Ешь, — приказываю я всё еще безымянной девушке, суя чуть ли ей не под нос свою скудную порцию еды, нетронутую со вчерашнего вечера (я растягивал удовольствие, в отличии от некоторых…). Я тоже безумно голоден, но осознаю, что эта еда нужнее ей. Я привык терпеть ради других. Она недоумевающе смотрит на предложенное, словно ища в этом подвох, затем переводит взгляд на меня. Такой же взгляд, когда она кричала, что я сумасшедший… и этим же взглядом она заставляет чувствовать меня виноватым и усомниться в собственных действиях. Я понимаю. Независимая, упрямая, твердо убежденная в своих принципах, якобы не нуждающаяся в помощи от окружающих… Однако, все эти ценности бесполезны для выживания в новом мире. Особенно сейчас, когда еда находится прямо перед носом, в полной доступности. Но она противится своему инстинкту, идёт против природы, ставя свои бессмысленные законы на первое место. Я вижу это и мне даже кажется, что она сдаётся и не собирается больше бороться за жизнь. — Ешь! — более настойчиво говорю я, отчего она повинуется и берёт жестяную тарелку. Я облегченно вздыхаю и сажусь напротив нее, прислонившись затылком к холодной стене с намерением убедиться, что она доест все. Я удивился, что не услышал комментариев… Некоторое время она медлит, что злит меня и норовит крикнуть, однако голод берет свое и девушка быстро всё съедает. Я внутри улыбаюсь. Она хочет жить. — Спасибо, — слышится ее голос в тишине. Я едва заметно киваю. Мы сидим на лестничной площадке, где пол усеян пылью и старыми досками; стены — завешены грязной тканью, под которой как-будто скрывается какая-та тайна; с потолка капает какая-то жидкость, возможно, тающий снег, но проверять я не собираюсь. Сквозь щели в оконной раме струится морозный воздух, хоть как-то проветривая помещение. Можно подумать, что лазарет брошен довольно давно, лет… пять-семь назад, а не несколько месяцев. Зато здесь никого, кроме нас, нет… — Как вы собираетесь выживать здесь? — вдруг спрашивает она. — Мы уйдем, — безразлично отвечаю я. Мысли слегка путаются и мне тяжело говорить, наверное, от голода… — Все? — также безразлично спрашивает она. Всё равно её глаза выдавали некую ошарашенность. Если я скажу всё как есть, мне кажется, она сочтет меня… жестоким; будет спорить, как Хэйтем. Да, то, что мы уйдем, бросив людей умирать — ужасно, бесчеловечно, немилосердно… Но, другого выхода просто нет. Выбираться толпой людей туда, где еще большая толпа разъяренных чудовищ — рискованно… — Нет, — я снова гляжу в окно. — Я, мой отец и ты. Молчание. Перевожу взгляд на нее, она задумчиво смотрит в окно. По её щекам текут слезы, оставляя мокрые дорожки и она не может их остановить. Я удивляюсь, что индеанка не возмущается, не злится и не противоречит этой безумной идее. — Идти больше некуда… — вдруг говорит она и кусает нижнюю губу. — Даже если будет мертвая тишина и ты будешь уверен в своей безопасности, то они легко могут застать тебя врасплох. Они обычно так и нападают, Лютый Волк. Ждут твоей беспомощности, когда ты станешь более уязвимым, — её голос дрожит и она собирает в себе все силы, чтобы продолжить. — Если тварь заметит тебя, ты вряд ли останешься жив. Поверь, то, что творится за этими стенами — ужасно и непереносимо. Я не повстречала ни одного живого человека на своем пути — только трупы. Еды очень мало — вся дичь куда-то пропала. Все деревни почти разрушены, а в воздухе витает запах гниющих трупов. Я выжила чудом… Она глубоко смотрит мне в глаза. Я почему-то уверен, что надежда есть, поэтому говорю: — Даю слово — мы выживем, — наклоняюсь к ней и беру ее за руку. — Может быть, весь этот хаос закончится, — вслух говорю я. До сих пор утешаю себя этой мыслью. Она горько усмехается и качает головой. — Наивный… — она вздыхает. — Когда мы уйдем? И как? — Завтра. Через подвал, чтобы никто не заметил. Когда будем на улице — начнем отвлекать тварей дымовыми бомбами. — А куда дальше? — Пойдем по тракту Грейтпис-Хиллса, свернем к Джонстауну, а затем… в Дэвенпорт, — мне снова стало не по себе от чувства вины, что я бросил общину, умудрился заблудиться в том чертовом лесу, погнаться за несуществующим раненым человеком, чтобы затем заснуть на месяц… Отец правильно говорил, что нужно было уходить оттуда. Окажись я в поместье раньше, защищал бы до последнего своих людей, которые стали мне семьей. Ахиллес… Мне больно думать о его возможной утрате. Тем не менее я каждый день погружаюсь в эти мысли и надеюсь, что с ним все в порядке. Однако… я готов ко всему. Безымянная лишь сжимает губы и переводит грустный взгляд в окно. Она в отчаянии. Уже не верит, что ей повезет во второй раз пережить тот хаос, о котором могу лишь догадываться, ведь я видел только то, что происходит под крышей лазарета. При этом я долго находился в полной безопасности, в крепости, которая скоро разрушится. Вдруг её глаза застывают, наполняясь ужасом и следят за тем, что происходит за окном. Сперва я не понимаю, что с ней происходит, затем сам смотрю в ту сторону, куда направлен её взгляд. И замираю… Твари создают давку и начинают проникать в здание. И... сюда тоже. Их стало слишком много.