Я спросила: «Чего ты хочешь?» Он сказал: «Быть с тобой в аду». Я смеялась: «Ах, напророчишь Нам обоим, пожалуй, беду».
© Анна Ахматова
Моблиту было трудно засыпать. Даже спустя неделю после встречи с Ханджи перед сном он не мог собраться с мыслями, которых внезапно появился целый миллион. К тому же, Моблиту было одиноко. Только сейчас он осознал то, как трудно засыпать в пустой холодной постели. Все чаще в его фантазиях появлялась Ханджи, заменяя собой всех остальных красивых женщин, что иногда посещали голову Бернера. Ему было всего тридцать три года — рано списывать себя со счетов; поэтому и ворочался с боку на бок, жмурясь до боли в веках. Одной такой бессонной ночью Ханджи ему позвонила. Позвонила совершенно пьяная и рыдающая, призналась, что рассталась со своим парнем. Моблит удивился наличию парня, ведь Зоэ не сказала ему о том, что несвободна, но при ее характере она, видимо, просто забыла сей факт своей биографии. И когда Ханджи спросила, может ли она приехать, Бернер согласился.***
Она явилась к нему мокрая и несчастная — на улице шел дождь. Зонта у нее не было. С порога почему-то полезла обниматься, ткнулась губами Моблиту в щеку; дыхание ее пахло алкоголем. Моблит едва сдержался, костеря себя за свою правильность: он не мог воспользоваться ее слабостью. Поэтому просто затолкал в душевую кабинку прямо в одежде, включил воду и оставил на полке тот самый халат. Ханджи пришла на кухню, где Бернер варил кофе, уже почти трезвая, умытая, но все равно заплаканная. Взяла чашку, выпила большими глотками. Рассказывала сбивчиво. Мол, да, была любовь, год встречались, а потом она застала его в постели с другой. Грудастой блондинкой, что вдвойне обидно. — Понимаешь, Моблит, — печально сказала Ханджи, — мне уже тридцать пять. Замуж никогда не рвалась, но все равно одиноко. Думаю иногда: а оно мне надо? У меня уже есть дело всей жизни, за такое и умереть не жалко, зачем мне мужчина? А иногда — хоть волком вой. Моблит сочувственно кивнул и подлил ей еще кофе. Халат распахнулся на груди Зоэ, и он невольно поглядывал на вырез, а она и не замечала: увлеченно жевала песочное печенье и болтала ногами.***
Когда она под утро засобиралась домой, Моблит ее не пустил. В таком состоянии — нет. Постелил свою кровать, себе достал из кладовки раскладушку. Ханджи, кажется, оценила то, что Бернер не потащил ее в постель, а вот ему пришлось дважды принимать холодный душ, чтобы успокоиться. Во сне Ханджи выглядела даже мило; стоило ей снять очки, как она стала казаться беспомощной. Спала она с открытым ртом, но не храпела, а тихо посапывала. Моблит по старой привычке достал из стола давно забытый альбом, взял карандаш и набросал ее лицо.***
— Ух ты, это я? Одежда Зоэ высохла за ночь. Она сменила халат на джинсы, майку и куртку, кое-как причесалась, и нашла на столе листок со своим портретом. Моблит смущенно покраснел. Ханджи удивленно посмотрела на него и вернула рисунок на место. — Прекрасно рисуешь. Не стесняйся. Спасибо тебе, Моблит. Ты — настоящий друг. — Нет, — внезапно даже для самого себя сказал Бернер, — я тебе не друг. Я не хочу быть твоим другом. — А как тогда? Моблит застонал. — Ханджи, я тебя люблю. Она медленно опустилась на стул, поправила очки. — И что делать будем? — Не знаю. Но я не хочу быть твоим другом. Ханджи схватилась за голову, ероша волосы. — Черт тебя подери, Моблит! Ты отличный парень, но я пока не готова, понимаешь? Я год жила с этим придурком, я не могу переключить себя, как тумблер! — Я понимаю, — покорно согласился Бернер, — я буду тебя добиваться. — Зачем я тебе? Я старше тебя, я некрасивая, у меня полно работы и я… я детей иметь не могу! — А зачем дети? Я хочу от тебя… тебя. Именно такую, какая ты есть, — твердо сказал Моблит. И тут Ханджи снова заплакала, оказалось — растрогалась. — Понимаешь, — объясняла сквозь слезы, — ты первый, кто так говорит. Все вокруг всегда ждали от меня чего-то. Даже мои родители. Когда я не соответствовала ожиданиям, на меня махали рукой. В конце концов я решила — ну его к чертовой матери, жить буду, как сама захочу. Титанами увлеклась, раскопками, исследованиями… Стала ученым с мировым именем! С мировым! А Эрвин говорил, мол, зачем тебе это, брось все, давай поженимся, уедем куда-то в Норвегию… А как, как я уеду, если у меня тут весь смысл жизни? И ты вдруг появляешься, такой хороший, а я не могу тебя полюби-и-ить! Моблит молча обнял ее за плечи, Зоэ прижалась к нему, как потерянный ребенок. — А ты приходи после работы, — сказал он, — у меня как раз отпуск. Я бы ужин приготовил… — Приду, — всхлипнула Ханджи.