Было душно от жгучего света, А взгляды его — как лучи. Я только вздрогнула: этот Может меня приручить.
© Анна Ахматова
Моблит нервничал. На столе уже дымилась жареная курица, фаршированная черносливом, ее окружало множество салатов — хотя Моблит ждал на ужин только одного гостя (вернее, гостью), он приготовил много еды, потому что сам процесс готовки успокаивал его и приводил мысли в порядок. А в голове Бернера творилось такое… Уже половина первого. Ханджи все нет. Значит, она либо передумала, либо забыла. Вдруг ее археологи откопали кости очередного титана и она, бросив все, помчалась его изучать? Но почему тогда не позвонить? Три простых слова «извини, я занята» — и он все поймет. Неужели Моблит этого не заслуживает? В дверь раздался робкий стук, и Бернер, выкинув из головы все сомнения, бросился открывать, попутно едва не упав через собственные ботинки. И застыл от изумления, потому что на пороге стояла не Ханджи. Точнее, это была Ханджи, но… где ее очки и вечно растрепанные лохмы? Прическа Зоэ была идеально уложена — волнистые локоны ниспадали на открытые плечи, глаза были выгодно подчеркнуты тенями, ресницы удлинены тушью, пухлые губы выделены нежно-розовым блеском. А еще — платье, красивое коктейльное платье приятного кремового оттенка, длиной чуть ниже колен с открытыми плечами и легко выраженным декольте. К тому же, Ханджи надела каблуки. Она была такой красивой, и Моблит был готов осыпать ее комплиментами, но все слова застряли в глотке, и он мог только стоять с открытым ртом, пока Ханджи не шлепнула его ладонью по подбородку снизу. Тогда Бернер очнулся и жестом пригласил ее в дом, но Зоэ медлила. Она шагнула к нему, прижалась лбом к его плечу, и Моблит не выдержал — поцеловал ее в шею. Ханджи застонала, подняла лицо и поцеловала его в губы — жадно, требовательно и даже болезненно изучая рот. Бернер тихо застонал и повел ее за собой в спальню — просто потому, что делать это на полу было бы неправильно. Ханджи толкнула его на кровать, расстегнула платье, которое упало к ее ногам, и стояла теперь обнаженная — нижнего белья она не надела. Моблит сглотнул — Ханджи готовилась, она знала, что у них будет секс, она тоже думала об этом, а ведь говорила, что не собирается с ним спать! Ее тело было прекрасно. Худощавая, но спортивно сложенная, Зоэ не могла похвастаться огромной грудью, но и средний размер смотрелся великолепно; Бернер заметил, что ее маленькие темные соски уже напряжены. Но она медлила, словно давая ему рассмотреть ее тело во всех подробностях. Потом Ханджи посмотрела на Моблита потускневшим взглядом, хрипло распорядилась: — Раздевайся. Он принялся стаскивать с себя одежду, чувствуя, как она осматривает его тело, наверняка оценивает, и краснел от смущения, но, как только Бернер остался обнаженным, Ханджи довольно хмыкнула. Моблит подавил в себе желание накрыть ладонью эрекцию; Ханджи заметила это и рассмеялась, толкнула его в грудь и нависла сверху. Ее волосы щекотали его лицо и плечи. Сжимая коленями его бедра, Ханджи медленно села на член — все это время Моблит как будто наблюдал за собой со стороны. Вот он, среднестатистический, ничем не выделяющийся банковский клерк — и она, яркая, потрясающая, невероятно красивая, божественно умная, ученый с мировым именем и по совместительству лучшая на свете женщина — она первая берет на себя инициативу в постели; Моблит почувствовал себя жалким бревном, испугался, что Ханджи в нем разочаруется, и резко повернулся так, что оказался сверху. Ханджи застонала. Бернер вошел на всю длину, начал двигаться, чувствуя, какая она узкая и как сжимает его изнутри. Зоэ впилась ногтями в его спину, оставила засос на ключице, сжала коленями его бедра: ближе, ближе, еще ближе, слиться воедино в этом приступе страсти, и неважно, что ведет их — похоть или любовь, главное, что они сейчас вместе. Это же надо было так — две человеческие судьбы решило метро. Ну, и блокнот. Если бы не это транспортное средство, самое обычное, привычное и обыденное, они никогда бы не встретились!***
Моблит кончил Ханджи на живот. Он только сейчас сообразил, что они оба совсем забыли о презервативе, и ему стало ужасно стыдно, но она поцеловала его снова: значит, не сердится. — Х-ханджи, — прошептал Моблит, прерывая поцелуй, чтобы вдохнуть. — Не ожидал, да? Ее локоны спутались, а макияж смазался. Красавица из модного журнала превратилась в обыкновенную и поэтому ужасно родную женщину. — Нет, — признался Бернер, — не ожидал. Ты… ты прекрасна. Ханджи засмеялась, прикрывая грудь одеялом. — Петра постаралась. Моя ассистентка. Умная девочка, я и не ожидала, что помимо археологии, она и в женской красоте разбирается. Слушай, эти линзы ужасно неудобные! Может, мы договоримся, что у тебя появится фетиш на очки? Серьезно, глаза болят. — У меня фетиш на тебя, — уверенно сказал Моблит, — учитывая то, что когда мы познакомились, на тебе были очки… то, пожалуйста, не мучай себя линзами.***
Они пошли ужинать, не потрудившись одеться. Ханджи села на стул с ногами, ела курицу со всем энтузиазмом голодного человека, а Моблит любовался ею и жевал салат. Он не хотел ее отпускать. И все же помог надеть платье и даже туфли, но открыть перед ней дверь и потерять, пусть даже ненадолго, было ужасно трудно. Ханджи задержалась у порога, потопталась на месте, а потом снова уткнулась лицом в плечо Бернера, но это был уже не сексуальный жест. Ханджи будто пряталась от чего-то страшного на его груди, и на секунду Моблиту показалось, что она снова заплачет. — Моблит, — сказала Ханджи, — я тебя люблю. И убежала в ночь.