Параллельная

      Блондин молча, совершенно без эмоций на лице, наблюдал, как из шприца в вену ввели желтоватую жидкость. Приложили вату, сказали сжать локоть. Встать, отойти и сесть на кушетку в углу больничного кабинета. Мельком глянуть на Настю, с которой сейчас проделывают тоже самое. Разница только в том, что у той по щекам не переставая льются слёзы, и девчонка постоянно вздрагивает. Тише, тише. Выстрелы закончились, а пули попали по мишеням.       Паша всё делал на автомате: начиная от помощи в спасении станции этому офицеру, заканчивая тем, что сейчас отвечает на вопросы о своём самочувствии. В голове, где будто раскалённый свинец, мысли совершенно не складываются в одну картину. Только одна из них стучит по вискам изнутри: Лёша и Диана мертвы. В сознании вертится и другая: такого не может быть, просто не может. Они с Настей тут, живые; измученные, грязные, с кровью на руках, но живые. Так как мёртвыми могут быть они? Как мёртвой может быть Диана, которая до последнего пыталась поддерживать Пашу? Как мёртвым может быть Лёша, который ещё утром шутил про летние приключения? Но холодный рассудок ещё не покинул парня окончательно: он видел их тела. Неподвижные, навечно застывшие.       Уже бредя рядом с медсестрой до палаты, Вершинин пытается не потерять ту тонкую ниточку, по которой он надеется выйти из лабиринта галлюцинаций и мыслей.       Они пошли на выстрел с Дианой. Встретили испуганную Настю, а когда поняли, что всё серьёзно, попытались скрыться. Настя всё искала Лёшу, но Диана и Паша успели зацепить краем глаза его тело в соседней комнате. Возможно, парень ещё был жив, но даже если так, долго он не протянет. Надо спасаться.       В глаза ударил яркий свет больничной лампы. Так же, двигаясь машинально, синеглазый взял постельное бельё, протянутое медсестрой. А офицер хорошо позаботился об условиях.       Как только появляется надежда на спасение, — выход из здания не заперт — по иронии судьбы она сразу же и тухнет. Раздаётся ещё несколько выстрелов намного ближе, чем все трое — уже не четверо — могли подумать. Паша боится потерять руку Диану, которую сжимает в своей — их ладони вспотели, и если они разомкнуться, сразу же покажется, что этот бой они проиграли. Диана сжимает руку Паши сильнее, когда раздаётся очередной выстрел, и Паша целую секунду рад этому. А потом рука Дианы как-то резко слабеет и выскальзывает из его.       Теперь всё абсолютно точно: они оба мертвы. Вершинин на ватных ногах поднимается с больничной кровати, медленно, насколько возможно, чтобы не упасть, тащится в коридор. Оглядывается по сторонам, и, наконец, замечает Настю, так же медленно идущую к нему. За ней выходит всё та же медсестра, и, проводив их до палаты, слишком быстро уходит. Минут десять они оба сидят молча, но для Насти кажется, что прошла вечность. Она смотрит на Пашу, так надеясь найти какое-то объяснение, какую-то надежду, что это всё просто страшный сон, и не более; глупый сон, после которого ты долго не можешь уснуть, но на утро всё равно не помнишь, о чём он был. Но Вершинин так же неподвижен, так же потерян, как она сама. Оба сейчас пытались осознать, что бесповоротно потеряли двух самых близких и любимых людей. Осознание подходило медленно, окутывая холодом.       Паша пытался держаться за воспоминания об убийствах лишь по одной причине: он пытался разобраться, что было дальше. Они спасли станцию; не без помощи офицера, которого тоже серьёзно ранили — непонятно, жив ли он вообще, — но спасли. Паша помнил точно, как Настя подала ему РПГ, и как он выстрелил. А всё остальное снова путается.       С успокоительного ужасно хочется спать, но Паша поднимает глаза на Настю, которая по-прежнему смотрит в одну точку. Дорожки слёз блестят в этом же ярком, отвратительном свете. — Может, Лёша жив. Паша, нам надо туда, что, если он жив? — дрожащим голосом спрашивает рыжая, смотря на друга. — Уже несколько часов прошло. Даже если он был жив, от потери крови… — блондин предпочитает не смотреть на собеседницу. Просто не выдержит, если посмотрит в её карамельные глаза, и окончательно сойдёт с ума. — Это всё ты виноват! — девушка явно хотела продолжить, но горло сдавили рыдания, а слёзы хлынули новым потоком. — Ты нас всех сюда затащил, и их… их больше нет! — Мадышева махнула рукой, но ударилась об железную опору кровати, расплакавшись ещё сильнее, но явно не от физической боли. Её плечи по-детски трясутся, и довольно высокая девушка сейчас кажется совсем маленькой в этой белой палате. Её слова для Вершинина — словно пощёчина, но ему всё равно хочется обнять последнего человека, который у него остался, но Настя с головой закрывается одеялом, и её тихие рыдания парень слушает ещё вечность. Был ли он виноват? Не был. Он был такой же жертвой обстоятельств, как и остальные трое. Но поймёт он это не скоро, и будет мучить себя пожирающей виной, пока совсем не отключится от снотворного и успокоительного.