Параллельная

      Всё ещё мирясь с тошнотой, стараясь дышать глубоко и медленно, Вершинин, отмахнувшись от советов Костенко поспать ещё немного, сидел на лавочке недалеко от входа в стационар. Пытался не думать о том, что тело его друга сейчас, скорее всего, жрут какие-то насекомые или дикие звери в той, заброшенной Припяти, а тело самого дорого человека гниёт под маленькой кучкой земли уже в этой. Паша всячески пытался отогнать эти мысли, пытался, как раньше, включить в себе лидера, чтобы было ясно, что делать дальше. Только вот поддерживала его всегда Диана, и, как он понял сейчас, он не так уж этим и дорожил. Любил её — да. Но никогда не представлял себе, что её может просто не стать. Она клялась ему чуть ли не в вечной любви — не пафосно и не навязчиво, но он ей верил. И она верила его ответным обещаниям. Но обещания утонули в холодном воздухе. Была бы она жива — больше бы на обещания эти не повелась, видя, в кого он превратился.       Паша закрыл глаза, откинув голову на спинку скамейки. В такой позе тошнота подкатывала только ближе и всё более угрожающе, отчего парень глаза спешно открыл и голову опустил. Боковым зрением заметил какое-то движение вдалеке, но не обратил внимания. Наверное, офицер был всё же прав: нужно было поспать, хоть и не хотелось. Физически нужно.       Вершинин поднялся, уже направляясь к корпусу стационара, но еле сдержался, чтобы не побежать: за его угол зашла Диана. Мозг сразу представил перед глазами картинку с её могилой, на которой он сам стоял несколько часов назад, но это точно была она. Может время как-то сбилось, реальности дали сбой, может она всё-таки жива и ищет его? Это всё звучит как полный бред, но блондин был уверен, что это была Диана. Это её фигура, её рост, её тёмные гладкие волосы, её манера походки — быстрая, но изящная. Наконец выйдя из ступора, парень бросился за девушкой, но, как и ожидалось, за углом здания никого не увидел, хотя там была большая площадка и вряд ли бы она ушла так быстро. Или ушла бы? Если она действительно его ищет, не находит себе места в этом чужом городе — да что там! — чужом времени, абсолютно одна?       Голубоглазый сжал кулаки. Она не может искать его, потому что Диана, чёрт возьми, мертва. Он был на её могиле, он видел, как в неё выстрелили, и она не могла воскреснуть, хотя и претендовала на звание ангела. Да и к тому же, уже ведь давно выяснили — у него просто едет крыша и успешно развивается шизофрения. Перенести такое — вполне логично, что разовьётся и что-то похуже. Он видел галлюцинации ещё в настоящей Припяти, а не в этой, так с чего бы им не напомнить о себе тут? После стрессовой ситуации и почти полного отсутствия сна больной разум рисует только то, что ему очень хочется видеть. И Вершинин понимал, что отдал бы всё, чтобы увидеть Диану ещё раз. Но это невозможно, и он, на автомате, а не по своей воле, идёт к палате.

***

      Девушке бы очень хотелось, чтобы по щекам побежали слёзы. Моральная напряжёнка выматывала куда больше, чем небольшой по времени срыв с рыданиями. Но слёз не было, зато был отвратительный ком в горле, не позволяющий ни говорить, ни дышать в полной мере. Может это и к лучшему — в кабинете пахло хлоркой и медикаментами.       Она ненавидела больницы и даже немного боялась их. Но при этом и понимала, что она здесь надолго, и что её родителям глубоко плевать.       Желудок отдавал болью даже спустя пару дней после промывания и строгой диеты. Какой же она была глупой! Как можно было из всех возможных способов умереть выбрать именно таблетки? Не прыжок с крыши, не петля на шею, не, в конце концов, скорость на новенькой машине отца, которой он так хвастался перед своими коллегами… Чёртовы таблетки, не успевшие подействовать до приезда скорой. Разве у неё был крепкий организм? Точно нет. Видимо, очень большая сумма денег, обещанная медикам за её спасение. И вот она тут пытается тщетно разобрать гул за дверью в связные слова и фразы. Два голоса стали на несколько тонов выше, да и чего можно было ожидать, если за дверью сразу оба родителя девушки? Вечно злая мать и вечно раздражённый отец.       Брюнетка не понимала, как эти двое вообще могли иметь что-то общее, помимо ребёнка. Не живи они сейчас вместе ради неё — казалось бы, всё было бы легче. Легче найти компромисс, легче общаться меньше, получив друг от друга развод и часть общего имущества, и иногда кидать денег на карту, словно участвуя в жизни дочери. Но даже тут ничего таким простым не было.       Сколько раз во время очередных ссор они кричали друг другу о взаимной ненависти? Сколько раз их дочь предлагала им развестись и не мучить ни себя, ни её? Конечно, все эти попытки, все приёмы у семейного психолога проходили словно мимо ушей родителей. А их дочь тихо плакала по ночам, сжимая в кулаке простынь и пытаясь не завыть.       Что удивляло девушку больше всего, так это что даже после всего случившегося всё было спокойно только пару дней. Был момент, когда она даже ощутила, что это значит — настоящая семья, — но момент этот продлится от силы двадцать минут. Да, они правда испугались. Только вот испугались по большей мере за свою репутацию, чем за жизнь единственного ребёнка.       И чтобы больше таких испугов не испытывать, нужен постоянный контроль, который сами родители ей не предоставят. Психбольница — слишком большое пятно на семейной биографии, ведь для общества они примерная идеальная семья.       Но большая сумма денег может решить всё: даже личные психиатр и психолог в, казалось бы, самой обычной больнице. Отдельная палата и постоянные успокоительные и антидепрессанты. «Спасибо хоть к кровати не привяжут» — пронеслось в мыслях девчонки, и ком в горле снова напомнил о себе. Но для общества столь любимая родителями дочь просто поправит здоровье. — Пройдёмте со мной, — из мыслей вырвал полный безразличия голос медсестры. Да и к счастью: чем быстрее она пойдёт в палату, которая на неизвестный срок заменит дом, тем быстрее перестанет слышать очередную ссору родителей.