Параллельная

      Рыжая сидела на лавочке, вглядываясь в плывущие по небу тучи. Те, казалось, совмещали в себе не только миллион оттенков серого, но и миллион отрицательных эмоций из головы девушки. Настя закрыла глаза. Она дико скучала по Лёше, и эта тоска будто разъедала изнутри. Внутри всё-таки теплилась надежда на то, что они смогут всё исправить. Сейчас Настя верила Костенко, хотя и отголоски здравого смысла утверждали, что никаких поводов для этого нет. Разумом она понимала, что сейчас очень нужна Паше. Понимала, что он — именно тот человек, который всегда из всех передряг вытаскивал её и ничего взамен не требовал. И теперь пришла её очередь, но сил на это не было абсолютно. Мадышева прекрасно знала, насколько больно Вершинину — неизменному лидеру, да ещё и с копией Дианы в этом времени, но не знала, чем ему помочь. Даже сейчас он сказал, что не пойдёт на улицу, закрываясь с головой одеялом. А Настя уже не могла сидеть в четырёх обшарпанных стенах и видеть, как ломается лучший друг. Совесть жрала адово. Но как её успокоить рыжая всё ещё не понимала. — Можно? — уже присаживаясь рядом, без приветствия поинтересовалась Диана. Настя даже не поняла, как та успела подойти, причём совсем бесшумно, но девчонке кивнула. Мадышевой было страшно, потому что она понятия не имела, как вести себя с этой Ди. С той, которая не была её близкой подругой, которую она совсем не знала. — Ты извини, если мешаю, или ты хотела одна побыть… просто сиди одна я, обязательно подсядет какая-то разговорчивая тётка, — звучало скорее как оправдание. На языке брюнетки всё вертелся вопрос о том, где Паша, но за последнее время Филатова чертовски хорошо научилась за языком следить. — Всё нормально, — сказать «хорошо» было каким-то невозможным. Хорошо ничего не было, и не факт, что будет ещё когда-то. — Ты не сказала вчера, почему ты здесь, — бесстрастным голосом напомнила Настя, глядя куда-то сквозь белое здание. Диана перевела взгляд на неё, но также спешно отвернулась. — А ты и Паша? — Диана очень надеялась, что тему перевести удастся. Она доверяла Паше, насколько это было логичным и возможным, — ведь привыкла не доверять никому в принципе; но абсолютно не доверяла его подруге, хотя и не понимала, почему именно. — В аварию попали, — соврала Мадышева, не смотря на собеседницу. Ложь вышла неубедительной, и, как казалось Насте, это было явным, но Диана либо не поняла, либо не подала вида. Настоящая Диана бы не подала. Припомнила бы когда-то потом, но не сейчас. — У меня с желудком проблемы, — мало веря в аварию, почти правду сказала Филатова. Проблемы из-за выпитого флакона таблеток. Но об этом рыжей знать точно не обязательно. — Понятно, — без всякого интереса, но и без доверия тоже, хрипло ответила Настя. Хотелось сказать ей, чтобы она не подходила к Паше, но как бы это звучало? Играть роль ревнивой девушки Настя бы не смогла, а как-то по-другому… вариантов или идей не было. — Надолго тут? — первое пришедшее в голову спросила Мадышева. Эта информация хоть немного поможет придумать, что делать дальше. — Уж поверь, раньше вас не выпишут, — с неподдельной горечью усмехнулась Диана. Девушка знала, что сейчас, скорее всего, Настя поинтересуется, откуда такая уверенность. А откровенничать с ней после этих реплик не хотелось ещё больше. Филатова надеялась, что её бегающий взгляд Настя не заметит; Диана пыталась ухватиться хоть за какую-то глупую причину, лишь бы уже уйти в палату. Идея посидеть с этой странной девчонкой была явно не из лучших. — Ладно, мне пора обратно, а то медсёстры орать начнут, — самое банальное ляпнула брюнетка, хотя, если по правде, то она уже поняла главную схему: врачам платят за её нахождение в больнице родители, и те покрывают всё это; а Диана платит медсёстрам, поэтому особого контроля над собой не наблюдает. Главное — вовремя приходить на «процедуры» — очередной укол, успокоительные, другие таблетки, банальные вопросы по типу того, посещают ли её мысли о суициде. Отвечаешь заученное «нет» и пару фраз про то, что та ситуация была ошибкой — и можно делать что угодно дальше. — Давай, — сквозь зубы, — а может, так только показалось, — ответила Настя уже в спину уходящей. Рыжая находила что-то общее с той, настоящей Дианой, в этой; но и не могла сказать, что именно. Наверное, это просто какой-то непонятный недостаток мозга: когда смотришь на человека с такой же внешностью, не можешь осознать до конца, что он совсем другой. А в прочем, с чего бы мозгу уметь делать это? Таких вещей происходить не должно.

***

      Блондин еле плёлся; он и сам не знал, зачем снова ходил на кладбище. Зачем сидел у могилы Дианы, разговаривая, будто она могла его слышать. Могла слышать только параллельная — та Диана, что сейчас сидит на лавочке под деревом, держа в руках блокнот и что-то рисуя. Но хотелось ли разговаривать с ней, с абсолютно чужим, незнакомым человеком? Самое страшное, что хотелось.       Паша ощущал себя последней мразью: это была словно измена. Казалось, что рассудок давно с ним распрощался, и дело не в галлюцинациях. Он смотрел на неё, а видел свою любимую девушку, и разум резко вырубался — ничто в голове не верещало о том, что это не она и ей никак не станет. Настя всё сказала верно — она из другого времени со своими чувствами и эмоциями, и Вершинин не может втягивать её во всё это только потому, что ему до ломки не хватает его девушки. Он и так испортил слишком много, а время, по словам Костенко, не прощает тех, кто его меняет. Но насколько сильно время изменило самого Пашу? Всё человеческое, всё высокое в нём словно умерло. Не может втягивать её в эту историю. А что мешает? Ещё как может.       Филатова сидит на лавочке, не подозревая, как долго уже её спину сверлит взгляд льдистых синих глаз. А та Диана видела в них лишь тепло. Но параллельной этого никогда не узнать.       Девушка явно привычными движениями закрашивала детали на портрете, периодически стирая ненужные штрихи резинкой. В наушниках играли давно забытые треки: ужасно хотелось сменить хоть что-то, пусть даже плейлист. Хотелось сбежать отсюда, но бежать было упорно некуда.       Диана критично оглядела готовую работу: Настя вышла очень похожей. Девчонка и сама не могла объяснить, почему нарисовала подругу Паши, но рисунок был готов, и та хотела отдать его самой Мадышевой. Утренний диалог не выходил из головы, периодически подпитываемый мыслями о том, что Вершинина она сегодня так и не видела. Разве не должно быть всё равно? Неужели огромное количество успокоительных и антидепрессантов убило не все чувства и эмоции?       Внутри Вершинина закипала какая-то злость, крайне ему самому непонятная. На кого злится и кто виноват? Точно уж не эта девчонка, но почему-то Паша её почти ненавидел. Признавал свою слабость, чувствовал себя отвратительно. Желание поговорить с ней хоть и оставалось таким же диким, злость пересиливала, и парень так же медленно пошёл в палату. — Привет, — откуда не возьмись, та, из-за которой он сейчас так ненавидел уже себя, возникла перед Пашей, как бы преграждая путь. Диана улыбнулась уголком рта, скорее вымученно, и в этом не было ничего общего с лучезарной улыбкой его Дианы. — Привет, — почти фыркнул, сжав руку в кулак до хруста в костяшках. Если чёртов бог, который допустил такой кошмар, всё-таки существует, то видит — Вершинин не хотел. Но теперь было уже поздно. Мозг, как и прошлые разы, когда она была рядом, словно отключился. — Голова после вчерашнего не болит? — а тут было чертовски похоже. В голове всплыло воспоминание о той вечеринке, после которой деньги и пропали. Как до того, как пропажу заметили, Вершинин, умирая с похмелья, сидел на подоконнике своей кухни, пока Диана по всей его квартире искала таблетки от головной боли и минералку в холодильнике. Как в шутку называла его алкоголиком, а он обнимал её в благодарность за поиски. В те минуты он и не подозревал, как же такой простой момент будет резать по сердцу. — Было бы неплохо повторить, — глядя в глаза, ответил с явным намёком, но Филатова только чуть нахмурилась. — Прямо сейчас, допустим, с тобой вместе, — терять было уже нечего. Психика этой девчонки — последнее, о чём он думал, если на кону стояло хотя бы подобие того, что он чувствовал раньше. Хотя бы минутная иллюзия, что он не один, что она рядом, что поддержит, как бы сильно он не ошибся во всех действиях. Что она сможет вести себя хоть на тысячную долю процента похоже на его Диану. — Пить не смогу, — резко ответила Диана, взбесив Пашу ещё больше, но тут же продолжила: — Анализы сдавать завтра. Да и среди белого дня тебя точно заметят, подожди вечера хотя бы, — сама не понимая, почему так переживает за абсолютно незнакомого парня, девушка смотрела в его глаза, абсолютно не различая их эмоций. — Я и не собираюсь пить во дворе больницы, — как слабоумной пояснил блондин. — Я предлагаю тебе до вечера погулять, вот и всё. Вдвоём, — это звучало слишком странно. Она абсолютно его не знает, а он тащит её куда-то. Отчасти, Вершинин понимал, что на её месте никуда бы не пошёл. Но сама Диана, видимо, была другого мнения на этот счёт. — Настя против не будет? — Филатова не могла объяснить, почему это важно, и почему готова была сбежать с ним отсюда не только до вечера. Какой-то непонятный голос твердил в мыслях, что это очень и очень нужно. — С чего бы? Она не моя девушка, если ты об этом, — не добавить, что его девушка как раз-таки Диана, стоило огромных усилий. — Ладно, пойдём. Только шнурок развязался, сейчас, — кивнув на кеды, шнурки которых и завязаны-то вовсе не были, как-то по-детски наивно согласилась девчонка. Стараясь не потерять равновесия, стоя на одной ноге, она заправляла их за кромку, когда Вершинин, скорее осознанно, чем машинально, взял её за руку. Вроде как чтобы не упала. — Спасибо, — Диана попыталась руку убрать, но Павел, не объясняя ни слова, только крепче сжал её ладонь, направляясь к выходу из больницы с заднего двора. За ними с Настей никто не следит, это понятно; а почему здесь находится Параллельная, он понятия не имел, хотя планировал выяснить в ближайшее время. Поговорить им точно есть о чём. Держа её ладонь он чётко осознавал, что она сейчас не понимает ровным счётом ничего. Почему он тащит её куда-то, почему на её месте не Настя, почему так крепко сжимает её небольшую ладошку на фоне его ладони. Вершинин искренне пытался отключить эти мысли, наслаждаясь прикосновением, которое неизвестно, повторится ли ещё когда-то. Пытался врать себе, что эта Диана любит его, как настоящая. Почти получалось, учитывая, что Параллельная шла молча, пока они со двора стационара не вышли. — Можешь отпускать, — невзначай ляпнула девчонка, смотря на их руки, но блондин это словно мимо ушей пропустил. Вряд ли он мог просто не услышать.       Диана, отчасти, пожалела, что пошла с ним: Вершинин был совсем не разговорчив, и до магазина они дошли почти в тишине, хотя всё ещё за руки. Филатова с горечью понимала, что сейчас, по идее, должна что-то чувствовать. Вроде возмущения или страха, но должна. А эти успокоительные и антидепрессанты настолько убили в ней эмоции, что было всё равно, куда они идут и что будут делать.       С тем же коньяком в руке, что и вчера, парень наконец разрушил тишину: — Куда пойдём? — Это ты меня позвал, ты и говори, — пожала плечами брюнетка, по мнению Паши, совсем безразлично. — Я совсем этот район не знаю, если честно. Не могу предложить ничего вообще, — добавила она, видя, как изменился взгляд Паши. Всё-таки, нужно было как-то показать, что он тоже ей интересен. Хотя эта фраза не описывала реальные чувства — её просто дико к нему тянуло, и Диана не могла объяснить, почему. Могла только сказать, что такого никогда ни с кем не было. А учитывая, что ни одного близкого человека у неё в жизни нет, то упускать шанс было очень глупым. Даже если мысли о суициде и остались… сейчас-то она жива. — У вас чердаки закрываются в подъездах? — смотря на многоэтажку, поинтересовался Павел, и Диана прекрасно поняла течение его мыслей. — Чердаки не везде, а вот крыши обычно закрыты, — чистую правду ответила Филатова. Мало ли, такие как она, захотят с крыши скинуться. В СССР нет места суицидам и нервным расстройствам. По идеологии все счастливы и довольны жизнью. А тех, кто считает иначе, помещают в психдиспансеры. А если у тебя богатенькие родители, заботящиеся о своей репутации — в обычную больницу, где каждая медсестра смотрит на тебя с жалостью. — Значит, подняться не выйдет, — скорее себе сказал Вершинин. Да и домофоны в таком СССР уже были — нужно было до крыши ещё в подъезд попасть. — Давай просто прямо пойдём, — смотря вдаль, предложила девушка. — Спрячь бутылку под кофту, — Филатова кивнула на потёртый после всей этой истории бомбер парня. — Может там есть где-то какая-то лестница пожарная, или наоборот подвал… не знаю. Просто пошли, — Вершинин кивнул, хотя идея показалась ему бесполезной.       Через минут пятнадцать быстрым шагом на краю улицы показалась стройка. Очередной микрорайон, как было написано на паспорте объекта, должен был вырасти уже к концу осени. «Дружба» — типичное название для Советского Союза. Но самым лучшим было то, что будущая «Дружба» была огорожена высоким забором, а строители давно перешли от крайнего дома к следующим. — Пошли? — взглянув в глаза новоиспечённого «друга», спросила Диана, хотя сама уже невозмутимо пролезла за ограждение, радуясь, что в нём оставили дыру, хоть и мало похожую на вход.       Паша последовал за ней, и, оказавшись за забором, огляделся. Новенькая многоэтажка, смотря на них пустыми проёмами окон, закрывала солнце, которое всё равно скоро будет садиться, и во всём дворе была тень. Параллельная без слов шла вдоль дома, и, непонятным образом выбрав один из множества проёмов, запрыгнула, усаживаясь спиной к стене. Взяв протянутую ей бутылку коньяка, Филатова подождала, пока Вершинин так же сядет напротив неё. Вернула алкоголь парню и как-то смутилась, отводя глаза — синеглазый не сводил с неё взгляда. — Рассказывай, — сделав несколько глотков залпом, попросил Паша. Он и сам не знал, что хотел услышать: что эта девушка живёт совсем иной жизнью, или наоборот — что слишком похожей. — Автобиографию прям с рождения? — набравшись то ли смелости, то ли наглости, Диана решилась смотреть на лицо парня. Она совершенно не понимала, чем он ей так нравился, а главное, почему её так тянуло к нему. Первая любовь — та самая, чистая, ясная, верная — как-то до сих пор обходила стороной, и крайне не хотелось бы, чтобы ей стал этот блондин. Филатова отметила чистую, слишком мягкую на вид кожу парня, выделяющиеся скулы и длинные ресницы. И поняла, что ни в ком другом подобных деталей не замечала. — Было бы неплохо, — тихо усмехнулся Вершинин, но громче сказал: — хотя бы немного о себе. — После подобных фраз я вру обычно.