Параллельная

      Филатова встала с кровати как только комната наполнилась предрассветными сгустками, разбавляющими тьму. Девушка чувствовала себя разбитой настолько, как ещё ни разу за последнее время. Глаза хотелось выколоть — так сильно они болели от слёз. Диана ненавидела себя за эту слабость, но ничего не могла поделать с тем, что полночи сдерживала всхлипы и вытирала солёные капли со щёк.       Искренне надеясь, что не встретит медсестёр в коридоре, девушка прошла в туалет. Приведя себя в порядок, Филатова пошла обратно, наступая исключительно на носочки — не хотелось издавать ни одного лишнего звука, чтобы на него не выбежал кто-то из персонала, иначе объяснять свой не лучший внешний вид и столь ранний подъём придётся точно. Хотя бы в этом повезло: Диана в приоткрытую дверь увидела, что две дежурные медсестры спят в пустой палате. Девушка их не осуждала ни в коем случае, но ухмыльнулась: не очень-то её родители подобрали «охрану». Промелькнула мысль назло родителям выкинуть ещё что-нибудь из серии попыток умереть, но Филатова быстро поставила себя на место: в сложившейся ситуации места тупым выходкам не было уж точно. Ещё слишком многое предстояло выяснить с Вершининым.       Ужасно хотелось кофе, но сбегать сейчас из больницы не было хорошей идеей. Если с подъёмом её не будет в палате, то персонал как минимум позвонит родителям, а это девушке было не нужно. Да и чёрт знает, где в шесть утра кофе в принципе можно найти. Диана попыталась отвлечься от всего, что творилось в её голове, и снова принялась рисовать. В этот раз любимое занятие с задачей не справилось, и спустя не так много времени, Филатова решила всё-таки выйти из палаты, надеясь, что если вернётся немного раньше подъёма, никто её отсутствия не заметит. Снова осторожно пройдя коридор, девушка вдохнула холодный рассветный воздух, от которого кожа покрывалась мурашками. Она пошла в сторону стройки, где не так давно сидела с Вершининым, но шла медленно. Было неприятное, липкое чувство, будто кто-то наблюдает за ней. В страхе, что это могут быть врачи или медсёстры, Диана огляделась. Никого во дворе больницы не было. И всё-таки что-то не дало девчонке спокойно продолжить столь раннюю прогулку. Диана села на лавочку, переключая песни в телефоне. Громкость наушников она убавила до минимума. Спустя несколько минут девушка резко подняла взгляд и заметила наконец того, кто смотрел на неё. Правда этого человека она видела в первый раз: это был мужчина лет пятидесяти, и выглядел он как минимум жутко. Он сидел на лавочке так же, как и сама Диана, и сейчас тоже смотрел на неё в упор, будто она и дальше его не замечала. От его рук и лица, покрытых ссадинами, бросало чуть ли не в дрожь. Во взгляде Диана не могла разобрать никакой эмоции, да и весь его вид показывал, что он их в принципе испытывает вряд ли. В голову закрадывались разные варианты: что это просто пациент, который не понимает, что она делает на улице в такую рань, что его подослали родители, и да и много других версий, менее похожих на правду. Пытаясь убедить себя, что это просто ещё один человек, которому не спится, Филатова встала и побрела к выходу с территории больницы, и, дойдя до ворот, резко обернулась. Никто за ней не шёл.       Успокоив себя, что это всё было просто игрой воспалённого бессонной ночью мозга, Филатова шла по улице. Людей не было совсем, и это немного напрягало, хотя так и определённо было лучше. Диана понятия не имела, что ей делать после вчерашнего диалога с Настей, и в глубине души надеялась, что Вершинин сам придёт с объяснениями. За спиной что-то неприятно зашуршало, и Диана обернулась первый раз за последние минут двадцать. Ветром принесло целлофановый мешок, который и издал звук, но чёрт с ним, с мешком — девушка снова увидела того, кто смотрел на неё во дворе больницы. Учитывая, как далеко она ушла, и что рядом не было ни одного живого человека, девчонку объял страх. Мужчина не спускал с неё глаз, и она бы могла спросить у него, что ему нужно, но паника взяла верх. Ускорив шаг — он сделал тоже самое — Филатова зашла за угол дома, и, только скрывшись за ним, побежала так быстро, как не бегала уже очень давно. Тело податливо забыло об усталости и плохом самочувствии из-за недосыпа; адреналин и страх подгоняли так, что единственной заботой было не упасть на повороте и не снести колени. Девушка приостановилась на минуту, пытаясь отдышаться: больница уже виднелась вдалеке, а горло больно саднило. Странного незнакомца нигде не было видно, но Филатова, уже менее быстро, побежала дальше. Утренней прогулки не выдалось.       Девушка была в палате задолго до подъёма, и периодически выглядывала в окно, но никого во дворе не было. Она не могла объяснить, что так сильно напугало её в этом незнакомце, но весь его образ был дико отталкивающим, хотя Диана не могла назвать по деталям ни одной неприятной вещи. Она пыталась отвлечься, снова взявшись за рисование, но вздрогнула, когда дверь открылась. — Уже не спишь? Всё в порядке? — с какой-то ноткой заботы в голосе поинтересовалась дежурная медсестра. Это немного кольнуло по сердцу, хотя и понятно было, что вопрос не про душевное состояние, и диалоги с Филатовой вести никто не собирается. — Да, в порядке, — постаралась как можно увереннее ответить она. — Врача, психолога вызвать не нужно? Ты выглядишь испуганной, — женщина выходить из палаты не собиралась, и Диане пришлось даже отложить блокнот и карандаш. — Нет, мне просто приснился плохой сон. Всё нормально. — Ты пьёшь таблетки? — с подозрением продолжала медсестра. Филатова пыталась не выдавать своих эмоций, а в частности нарастающего страха. В голове уже пронеслось, что если заставят сдать анализы на содержание препаратов в крови, те покажут заметно меньшее количество. Это не может закончиться ничем хорошим ни для кого. — Конечно, — как можно спокойнее ответила Диана, намеренно выдержав паузу в секунду, еле сдерживаясь, чтоб не ответить сразу же, что бы точно не выглядело как правда. — Ладно. Скоро занесу новые, отдыхай пока, — краем глаза женщина посмотрела в блокнот — девушка рисовала новый эскиз татуировки с черепом, пробитым длинным ножом, рукоятку которого обвивал плющ. Тату должно было быть в цвете, но пока наброски сделаны простым карандашом. Медсестра вышла, о рисунке ничего не сказав. Диана напряглась ещё больше, хотя мнение работницы больницы об её психическом состоянии, составленном по рисунку, волновало её намного меньше, чем странный незнакомец с утра. Девушка была почти уверена, что он тоже как-то связан с Вершининым и Настей. Нужно было срочно с ними увидеться, но страх узнать правду был сильнее. Диана взялась за карандаш, пытаясь унять бушующие мысли посредством выведения чётких линий.       Костенко в это время спешно уходил из больницы, надеясь не встретиться с Пашей и его подружкой. Шансы вернуться домой таяли с каждым днём всё больше, и снова видеть осуждающие взгляды, отвечать на вопросы, полные надежды, ему крайне не хотелось. Эта девчонка из этого, параллельного мира, только добавляла проблем — она явно была не в курсе всего происходящего вокруг неё, раз так испугалась его утром. Капитан надеялся, что у Вершинина всё-таки хватит ума послушать его и не лезть к ней. Капитан вовсе не хотел пугать её, но ему нужно было знать, подойдёт ли она к нему с вопросами тоже. Она не подошла. Да и теперь у неё только больше поводов уговорить своих богатых родителей если уж не забрать её домой, то хотя бы сменить больницу.       Диана снова вздрогнула: тишину палаты разбил звонок телефона. Она взяла в руки смартфон, увидев на том входящий от отца. Тот не объявлялся всё время её пребывания здесь, но Филатова быстро подняла трубку, и на лице спустя пару минут появилась дурацкая неконтролируемая улыбка. Она была рада слышать голос отца, и тем более рада, что, как выяснилось из разговора, следующие несколько часов проведёт не в больнице.

***

      Настя сидела на улице, прикрыв глаза. Ветер лениво встрёпывал волосы, но никакого дискомфорта не причинял. Девушка витала в своих мыслях и совсем не обращала внимания на всё происходящее вокруг. Она дожидалась Пашу, который пытался найти Костенко; девушка не хотела встречаться с капитаном, но Вершинин почему-то решил, что ему тоже нужно присутствовать при их диалоге с Дианой или хотя бы поставить того в известность. Мадышева была почти уверена, что идея ужасная. Она просто надеялась, что Паша не найдёт Сергея и они вдвоём наконец пойдут к Параллельной. Время шло к закату.       На фоне этого плана Настя думала о Лёше намного меньше, чем прошлые дни. Если быть честной самой с собой, то вообще не думала. И осознала она это резко именно сейчас, что слишком сильно резануло по сердцу. Неужели она начала его забывать? Девчонка оправдывала себя тем, насколько всё сложно здесь, в этой реальности, хотя и в глубине души понимала, что её безразличие просто отнимает даже боль от потери любимого человека. Апатия сжирала внутренности. — Нет его нигде, — подойдя к подруге, совсем отрешённой, сходу начал Вершинин. — Чего? — повернулась к парню Мадышева, пытаясь сосредоточиться на их проблеме. На самом деле проблемой она считала не предстоящий диалог, а саму Параллельную. — Не нашёл я Костенко, — повторил парень, хрустнув пальцами. Нервничал. — Медсестра сказала, что он ушёл ещё утром. Телефон выключен. Так что придётся без него, — блондин поднялся, жестом намекая девушке последовать его примеру и пойти к Диане. Настя понятия не имела, как этот разговор хотя бы начать. Как бы эгоистично это не было, она надеялась, что всё вывезет Паша. Она шла рядом с ним, но в мыслях возвращалась к Лёше и к тому, что его нет и не будет рядом.       Вершинин как-то смутился перед входом в палату Филатовой; дверь была закрыта, и парень занёс руку, чтобы постучать, но не смог. Разжав кулак, тот чуть отошёл, с надеждой глянув на Настю, но она то ли не поняла, то ли делала вид — стояла поодаль и стучать не собиралась. Павел наконец постучал негромко и всего пару раз — Настя видела, что даже в этот жест он вкладывал совсем не страх. Это была нежность и забота. Так же он целовал Параллельную совсем недавно на крыльце, и так же раньше относился к настоящей Диане. Мадышева старалась не показывать своих эмоций, а тем временем за дверью была тишина. Вершинин постучал ещё раз, но снова ничего не произошло. Паша чуть надавил на дверь и та податливо открылась. Комната была пустая, но все вещи Дианы были на месте — книги и альбомы на подоконнике, толстовка на кровати, карандаши на тумбочке. Где была сама девушка — это было неясно. Настя хмыкнула и вышла, парень не задержался следом. — Странно, она ничего мне не говорила… — пробормотал Верш, а Настя быстрым шагом шла к выходу из больничного крыла. — Позже зайдём ещё раз, — твёрдо закончил тот, но рыжая не ответила, хотя кивнула почти сразу.       Следующий час тянулся как жвачка. На улице уже стремительно темнело, а Диана так и не вернулась. Настю, кажется, это совсем не волновало — она ушла помогать медсёстрам, хотя и пообещала Вершинину, что как только Параллельная объявится, она бросит всё. Паша слабо верил. Сидеть в палате было невыносимо, как и смотреть в окно — виден был только угол у входа, где должна была промелькнуть Диана, но парень боялся, что он просто не заметил её. Накинув толстовку тот вышел, стараясь не преодолеть расстояния между корпусами бегом.       Он снова постучал, уже намного настойчивее, чем в прошлый раз. Он переживал за неё. Слишком сильно переживал, чтобы оправдываться перед самим собой же, что не любит её, именно эту. Любит. И страшно боится, что может её не увидеть то ли после её разговора с Настей, то ли после того, который ещё предстоял.       Блондин снова вошёл в палату. Он опустился на кровать, взяв в руки альбом с рисунками с подоконника и открыв тот. Первые страницы ничем примечательным не отличались, но рисунки сильно задели воспоминания: Диана рисовала абсолютно так же и в другой реальности, хотя и тематика была немного иная. Вершинин погладил большим пальцем тонкие линии, боясь смазать карандаш, но чувствуя буквально потребность прикоснуться к чему-то, что было сделано ей. Пролистав дальше он нашёл портрет Насти — парень удивился, насколько похожей вышла рыжая, но ещё больше был удивлён, что она рисовала его подругу. Внизу стояла роспись и дата — это был день, когда они разговаривали на стройке. Листнув дальше он недолго задержался на некоторых эскизах тату, пока не наткнулся на свой же портрет в таком же стиле, что и портрет Насти. Паша чуть усмехнулся: линии были выведены так аккуратно, словно с любовью, хотя Вершинин и понимал, что, скорее всего, никакой любви нет, а скоро вообще появится злость и ненависть. Но сохранить хоть что-то дико хотелось. Не испытывая никакого стыда он вырвал лист из альбома, осторожно сгибая его вчетверо. Рассматривая эскизы на следующих разрисованных страницах он останавливал внимание на каждом. Последняя использованная страница зацепила: Диана пробовала карандаши в углу листа, смешивая цвета, а сам эскиз явно был не дорисован, но парню очень понравилась задумка — в пробитом ножом черепе он увидел не только красивое исполнение. Голова раскалывалась от волнения и страха будто её тоже проткнули насквозь. И всё это было вызвано той же девушкой, которая и рисовала всё это. Она обещала подумать насчёт тату для него. И в случае, если она возненавидит его, в случае, если они вернутся в нормальный мир, хотелось оставить на теле след именно от этой девушки. След более долговечный, чем расцарапанная спина или засосы, какие часто бывали в его настоящей реальности и какие он бы мог обеспечить тут. — Паша? Ты что тут делаешь? — удивлённо начала только вошедшая Филатова, но интонация приобретала всё более агрессивные ноты: — Я не разрешала тебе смотреть свои работы, — девушка подошла к парню, выдернув блокнот из рук, но тот совсем не сопротивлялся. Диана злилась: когда так нужно было, медсёстры к ней не заглядывали, иначе бы выгнали этого наглого блондина. — Извини, просто я искал тебя и только зашёл, — Вершинин хотел продолжить, но девчонка заметила, как он прячет вырванный листок в карман. Она молча перевела взгляд на его лицо, и тот уже не мог выдержать напор таких родных и чужих одновременно глаз. — Хотел оставить на память. Меня в жизни никто не рисовал, — он врал, конечно. Та Диана тоже рисовала, и не раз. Даже на запотевших стёклах маршруток или автобусов. — А может это я хотела оставить что-то на память о тебе, — с какой-то горечью, но по-прежнему раздражённо огрызнулась Параллельная. — Но я ведь тут, — Вершинин никогда не испытывал такой вины, как в эти минуты. Не сказать, что поводов не было в прошлом — были. Но сейчас он стоял перед этой девчонкой как перед каким-то самым жестоким, но справедливым судом. — Я ждала тебя утром, — пропустив фразу мимо ушей сказала она, откидывая волосы. — Либо ты рассказываешь мне всё, о чём меня предупреждала твоя подружка, либо выйди из этой комнаты, — голос дрогнул на последней фразе. Она не хотела, чтобы он вышел без объяснений. Она чуть ли не физически ощущала потребность рассказать ему про утро с непонятным незнакомцем, рассказать о встрече с отцом сегодня и о том, чем она закончилась. — Прости меня, — совести обнять её не хватало. Не хватало совести даже стоять рядом. — Заранее. Я попрошу прощения ещё тысячу раз после того, как постараюсь всё объяснить. Это будет дико, но пожалуйста, попробуй принять это и поверить. У меня здесь нет никого, кроме тебя, знай это, — девушка смотрела не отводя взгляд, и он видел, как страх берёт верх над другими эмоциями. Она хотела напомнить, что у него есть Настя, но как-то не осмелилась, учитывая, что Мадышевой сейчас при их разговоре не было. — Паш, ты пугаешь меня, — Филатова заметила, как парень всё-таки рисунок спрятал в карман, но уже было не до таких глупостей. — Я не понимаю, почему ты извиняешься, — её голос стал мягким, что ещё больше рвало сердце. — Пожалуйста, пойдём, — пересилив себя, он протянул ей руку, куда она тут же вложила свою. Вложила так, словно верила ему абсолютно полностью. Словно была его девушкой, а не её копией. Не смотря на страх и неизвестность. — Я покажу кое-что… так проще будет поверить.       Диана сжимала его ладонь слишком крепко, потому что её одолевал нереальный страх. В мозг долбила мысль, что в этом страхе, как и во всей истории, виноват как раз тот, в ком она инстинктивно искала сейчас защиты. — Постой тут минуту, я постараюсь найти Настю, — оставляя Филатову на улице, отпустив её руку, Вершинин уже поднялся на крыльцо, но девчонка пошла за ним: — Нет, — резко выдохнула. — Хватит продолжать эти загадки, — он кивнул, снова сцепляя руки. Буквально таща за собой девушку, он распахнул дверь их палаты, но рыжей там не было.       Паша замер: она ведь знала, что он придёт. Она обещала, что они будут вместе, когда настанет момент рассказать правду. — Снова скажешь, что нужно подождать? — грустно усмехнулась Филатова, осторожно освобождая свою руку. — Нет, не скажу, — опустив глаза, проговорил он, стараясь и себя убедить. — Я буду конченным мудаком, но пожалуйста, пообещай, что ты попытаешься понять меня и выслушаешь до конца. Прошу, — поднять глаза на неё было самой сложной вещью за всю жизнь Вершинина. Ввязать её во всё это — самой подлой вещью. — Я обещаю попытаться понять, — выделяя главное слово из всей цитаты, тихо сказала она. Вершинин ещё не терял надежды встретить Настю, и не прекращая оглядывался по коридорам, но совсем скоро они вышли во двор, вдохнув уже почти ночной воздух. Нужно было торопиться, хотя отбой и уже прошёл, выйти надо было незамеченными.       Практически выбежав с территории больницы, Паша тащил за собой Диану по слабо протоптанной дорожке. Девушка шла — а местами почти бежала — совсем молча, и это угнетало Вершинина ещё сильнее. Всё говорило о том, что пора начинать объяснять то, что крутится в его голове с того самого момента, когда он понял реальность этой девушки. Когда понял, что она не галлюцинация избитой психики. — Это будет звучать тупо, и вообще будто я псих, — голос был хриплым. — Но я всегда знал тебя. Почти всю по-настоящему осознанную жизнь. И ты всегда знала меня… только в другой реальности.