Параллельная

      Настя вернулась в палату, и пока она ходила позвонить Костенко с больничного стационарного телефона, на улице разыгралась настоящая гроза. Мадышева никогда не видела гроз поздней осенью в Москве — и подошла к окну, смотря на стихию. На секунду даже задумалась, где сейчас Параллельная и Паша — но так же резко эти мысли выкинула. Где бы они ни были — вместе не пропадут, а в том, что они были вдвоём, рыжая была уверена. Страницы Лёши, Паши и её копии не произвели какого-то нереального впечатления; и девушка не могла отделаться от чувства вины. Наверное, если бы она действительно любила Лёшу, сейчас ей бы должно было быть хуже? Или это защитная реакция мозга — своего рода смирение? С другой стороны, чем бы помогла сейчас истерика? Лёша из этой реальности не знает её, а в то, что они похожи характерами с Настей отсюда, верится слабо, особенно учитывая, как разнилось поведение Дианы и Параллельной.       Пока Мадышева занималась самобичеваниями, думая, нормальны ли её чувства, и смотрела на залитую дождём дорожку, Вершинин с Филатовой сидели в обнимку в её палате, и какой-то странный фильм, найденный на первой странице рекомендаций, внимания совершенно не привлекал. Диана периодически смотрела на происходящее за окном, и впервые чувствовала себя более-менее спокойно в грозу — она их ненавидела. Вершинин обнимал её крепко, согревая её холодную кожу в своих горячих руках — но внутри его чуть ли не трясло от предстоящей встречи с капитаном. Диана точно пойдёт с ними — а он очень боялся за неё. Зачем Костенко следил за ней тем утром после роковой ночи оставалось неясным, но Паша надеялся, что если он будет рядом, то Диане ничего не грозит. Эту он точно спасёт.       Настя думала выйти на улицу — постоять под козырьком на крыльце, чтобы подышать свежим воздухом, замёрзнуть, лишь бы почувствовать хоть что-то, кроме вины, но в дверь палаты постучали. Мадышева обернулась, но дверь не открылась — вряд ли это был Паша. — Войдите, — как можно громче сказала девушка, но получилось плохо — в горле пересохло, и она взяла с тумбочки бутылку с водой. В палату вошёл Костенко, держа в руках мокрый плащ. Капитан поздоровался, а Настя только кивнула; хотя его визит был очевидным, девушка не ожидала, что он произойдёт так скоро. — Где Паша? — без светских вопросов о состоянии и погоде, резко спросил мужчина. Настя и сама задавалась этим вопросом, потому что нахождение с Сергеем наедине ей приносило сильный дискомфорт и даже страх. — Он с Дианой. Которая из этой реальности. Я не знаю, где именно… — девушка не договорила, потому что дверь резко открылась и на пороге показались вышеупомянутые. Мадышева ещё никогда не была так рада видеть Вершинина, и, тем более, Параллельную. Костенко молча уставился на вошедших, в частности на Филатову, но та держалась более, чем уверенно: встретилась взглядом с бывшим КГБшником, и даже не пыталась искать опоры в Паше. Настя догадалась, что Вершинина это пугало, но он не подавал вида и заговорил: — Увидели в окно и сразу пошли сюда. Есть разговор, — Паша сел на кровать, потянув за собой Диану. Костенко уселся на противоположную кровать, а Настя предпочла остаться на подоконнике. Сергей глянул на рыжую, но сразу вернулся к гляделкам с Филатовой: невооружённым взглядом было видно, что Мадышева не участвует в этой странной «дружбе». А Вершинин, упёртый, как баран, всё-таки пренебрёг советами и связался с девчонкой, хотя Сергей и не рассчитывал на другое развитие событий. — Я понял, что вы меня не на чай позвали, — не дал сказать Паше капитан. — Ты не думаешь, что очаровательной девушке тут не место? — мужчина кивнул на Диану. Паша зло сжал руку в кулак, а глянувшая на него Параллельная заметила, что на его лице заходили желваки. Точную причину она не поняла, но накрыла его руку своей — Паше на миг показалось, что сердце остановилось, потому что его Диана всегда делала точно так же. — Так же, как не место на утренней прогулке несколько дней назад? — спросила Филатова, смотря на собеседника, но тот не ответил. Мадышева смотрела на девушку с нескрываемым интересом, испытывая к ней уважение: эту «версию» Настя действительно недооценивала. — Я знаю, что Вы следили за мной. И знаю всю ситуацию. Так что для полной картины не хватает только одного — зачем было меня преследовать? — Какая любопытная, — усмехнулся Костенко, но под тремя тяжёлыми взглядами сразу продолжил: — Мне нужно было знать, в курсе ли ты всех дел. Я хотел помочь тебе — постараться убедить твоих родителей забрать тебя отсюда. Но Паша и его тяга к прошлому меня опередили, — ехидно добавил он, а Вершинин резко поднялся с кровати, но Костенко выставил вперёд ладонь, успокаивая парня. Диану слова будто пронзили насквозь, но тут вмешалась до этого молчащая Настя: — А Вы так о Диане тут заботитесь, потому что совесть мучает за ту, что из нашего мира? По ночам снится, как Вы закапываете её в этой реальности? Да и Вам ли говорить о тяге к прошлому, — максимально сухо и резко отрезала Анастасия, и если бы посмотрела в этот момент на Пашу, то встретила бы благодарный взгляд. Но она не спускала глаз с капитана. — Может это и к лучшему, что вы тут так… сблизились, — опустив взгляд, тихо выдал Сергей, что заставило переглянуться всех троих и уточнить сказанное. Костенко проигнорировал заданный вопрос: — О чём вы там поговорить хотели, что я в такую погоду сюда примчался? — гроза на улице действительно не стихала, и Настя только сейчас обратила внимание, какие мокрые волосы и одежда у Паши и Дианы, хотя расстояние между отделениями больницы было небольшое. Вершинин решил не пытаться добиться объяснений насчёт фразы, сказанной капитаном до вопроса, и стал рассказывать о страницах их копий. Диана продолжала держать его за руку, а Мадышева слушала парня и думала, что они, возможно, все втроём сейчас совершают большую ошибку. Настя с Пашей ведь обсуждали, что верить Костенко нельзя — в конце концов, они даже питались самостоятельно, боясь, что в еду могут что-то добавить, а сейчас рассказывают ему информацию, которая может сыграть не последнюю роль в этой истории. С другой стороны, им самим с ней делать было нечего. Сергей внимательно выслушал и помолчал, прежде чем ответить: — Я расскажу об этом учёным и попытаюсь какие-то справки навести. Не вздумайте как-то связываться с этими людьми — хотя бы в этот раз послушайте меня. Им вы ничего не докажите, а ситуацию ухудшить можете. — А ей есть, куда ухудшаться? — снова почти равнодушно спросила Мадышева, и капитан ухмыльнулся: — Каждый день почти ничего не приносит. Мы не знаем, как нам выбраться из этой реальности, а сейчас вы дали ниточку, за которую можно зацепиться. А ещё эта ниточка может порваться, и мы останемся тут навсегда, — все замолчали, обдумывая сказанное. Последняя фраза сильно резала по слуху Филатовой: она-то, как бы ситуация не разрешилась, останется здесь. Но по лицам Мадышевой, Вершинина и даже самого Костенко не читалось глубокое разочарование. Озадаченность, тоска — да, но складывалось ощущение, что все трое это понимали и до момента, когда капитан озвучил мысль. Какое-то время все продолжили сидеть в тишине, нарушаемой только редкими порывами ветра и стуком дождя по поверхностям, но потом Сергей сказал: — Ладно, если больше ко мне вопросов нет, я пойду. Будем на связи, — Настя хмыкнула с какой-то неопределённой интонацией, но Костенко, кажется, воспринял это как согласие. Когда он покинул палату, молодые люди прислушивались к удаляющимся шагам. — С каждым разом я верю ему всё меньше и меньше, — произнёс Паша, мягко убирая руку Дианы и встав с кровати. Девушка поёжилась, пытаясь скрыть, что этот жест был ей неприятен. Вершинин подошёл к окну, где сидела Настя. — Допустим, если они всё же найдут способ вернуть нас. Разве это будет какой-то промежуток времени до встречи с Костенко в Чернобыле? Время ведь и тут, и там синхронизировано, разве не так? — Анастасия подняла карие глаза на Пашу. Рыжая предпочитала игнорировать нахождение в комнате Филатовой. — Так. Я тоже думал об этом, — Павел встретил её взгляд, но Мадышева в итоге отвернулась первая. Филатова не понимала, к чему клонят они оба, но пока решила не вмешиваться. — И какой тогда смысл? Ни Лёшу, ни Диану не воскресить. Он говорит нам о возвращении только чтобы запудрить мозги. На самом деле не будет никакого возвращения, а даже если будет — он верно сказал тогда: «время не прощает тех, кто его меняет». Как раньше не станет. — Посмотрим, что он скажет про наши копии. Надо пока подождать, — Паша сел обратно рядом с Дианой, но та больше не делала никаких попыток обнять его или вообще прикоснуться как-либо. — Мы только и делаем, что ждём. Подумай как-нибудь, как давно мы в этой реальности, и чем занимаемся всё это время. — Мадышева встала с подоконника, откинув назад копну волос. — Оставайтесь, мне пора, — как бы разрешила девушка, выходя прочь. Диана и Паша не смотрели друг на друга и не говорили. Тишина и пустота начинали давить. — Дождь закончился. Не хочешь прогуляться? — стараясь говорить беззаботно, спросил Вершинин. Получалось у него до жути фальшиво. Диана смотрела на дверь палаты, не переводя взгляд на парня. — Нет, Паш. Если что, я буду у себя, — Филатова не позвала его с собой, да и вообще ничего ему больше не сказала. Она вышла в коридор, и хотя в мыслях промелькнуло, что надо было сказать ему одеться теплее, а лучше вообще никуда не ходить, возвращаться Диана не стала. Девушка решила побыть в одиночестве, хотя эмоции норовили вот-вот захлестнуть, и лучше бы ей действительно прогуляться с уже близким ей человеком, а не лежать под одеялом одной в палате. Разум в это время наперекор чувствам транслировал единственное побуждение к действиям: оставить Вершинина сейчас одного. Нельзя постоянно спасать его, потому что когда он вернётся домой, саму Диану спасать будет некому. Сердце выло в надежде — пусть и донельзя эгоистичной — что слова Насти были правдой, и он никуда не вернётся. Но головой Филатова прекрасно понимала: остаться в этой реальности — не равно остаться с ней. И он был не сказочным принцем, чтобы мечтать о счастливом будущем. Он вообще, если быть честной, не подавал ни одного намёка на счастье. Только чем глубже Диана погружалась в эти размышления, тем сильнее осознавала, что привязанность перешла границы дозволенного. Она боялась назвать её любовью, но когда возникают подобные мысли, всё на самом деле очевидно — без любви нет страха признаться самому себе в чувствах.