***
Когда детектив-инспектор Грегори Лестрейд вошел в бар, он почти сразу отыскал глазами фигуру Джона, сидящего за дальним столиком лицом к двери и как-то затравленно глядящего на стоящий перед ним полный бокал Гиннесса. — Привет, — Грег опустился на стул напротив Джона. Тот поднял на него какой-то блеклый взгляд и облизал губы. — Значит вы подняли дело… — Эм, да. Появились новые доказательства в пользу Шерлока. Вот мы им и занялись, но, так как все еще приходится приводить в порядок, мы не хотели пока никого обнадеживать. Андерсон собирал информацию все эти месяцы. — Почему ты не сказал мне? Почему я узнал все только из газет? Это что, было так секретно? — Понимаешь, мы… — Грег, я ведь мог помочь. Я бы с радостью помог, если бы ты мне только намекнул. Он был… — Прости, Джон. Правда. Мы не были готовы, что эти вездесущие репортеры пронюхают об этом так быстро. Я не говорил, потому что не хотел обнадеживать тебя раньше времени. — Это не оправдание… Ты мог сказать, что вы планируете. Я же был его другом, Грег. Я имею право знать. — Джон, мне действительно очень жаль. Правда. Мы прорабатывали зацепки, чтобы вообще дать развитие этому делу. Майкрофт только сейчас дал добро… — Ну конечно, — Джон откинулся на стуле, зарываясь пальцами в свои волосы. — Кто бы мог сомневаться, что здесь замешан он. Как же иначе, без старшего Холмса. — Он обратился к нам, когда стало очевидно, что это никак не отразится на безопасности… — Безопасности? Он как и тогда, ставит политические игры выше собственного брата. — Джон, мне правда очень жаль. Но ты не понимаешь… Уотсон с силой сжал переносицу, тряхнул головой, а потом как-то нервно усмехнулся и встал. — Конечно, что я понимаю. Я же не был гением, как он. Естественно, никто не берет в расчёт меня. Я ведь не прошу о многом. Но ты, черт возьми, мог поставить меня в известность. — Джон, послушай… — Прости, Грег. Но я, по правде говоря, сейчас не нацелен на серьезный разговор. Сегодня все… — он неопределенно махнул рукой, а затем развернулся, кинув деньги на стойку и быстро покинул паб, оставив инспектора с нетронутым бокалом Гиннесса. Лестрейд посмотрел на удаляющуюся фигуру друга, затем достал из кармана свой Сони Эриксон и быстро набрал сообщение. «Как я и говорил, он воспринял не очень удачно. Сижу в пабе с его пивом. ГЛ» Как всё-таки невовремя… Журналисты только всё осложнили.***
Джон шёл по улице совершенно не смотря по сторонам. В душе всё бурлило от негодования. Как они могли так с ним поступить. Как мог Грег? Ладно Майкрофт, но Грег! Это по меньшей мере несправедливо. Ведь он не просто верил в невиновность друга. Он знал! Когда Шерлок позвонил ему тогда и начал это говорить… Нет, не вспоминай! Но мысли всё равно ползли, как назойливые змеи, проникали в голову, выбрасывая на поверхность все обычно закрытые на замок и скрытые в глубине воспоминания о том злополучном дне. Самом тяжёлом дне. Самом тяжёлом времени. Когда он приехал к Бартсу и поднял трубку. Даже сейчас, спустя восемь месяцев бесконечных попыток справиться с этим, он все равно с болью вспоминал эти последние минуты, которые, казалось, растянулись на сотню лет и прочертили болезненную кровавую границу, отделяющую то, что было до, и то, что было после. Он до сих пор слышал те боль и слёзы в голосе своего друга, он отказывался верить, что он пойдет на это, что он совершит столь опрометчивый поступок. Тогда Джону показалось, что Шерлок окончательно сошел с ума. Как он мог подумать, что Джон, прожив с другом бок о бок целых полтора года, поверит в то, что это была всего лишь игра, жестокий розыгрыш? Джон не мог понять, зачем Шерлок сделал это. Неужели мнение какой-то писаки заставило его поверить в то, что он преступник? Ведь Шерлоку было плевать на то, что говорят о нем люди, что они думают о нем. Или права была Салли и он просто ненормальный? Джон просто отгонял эти мысли: думать о поступках было больно, он не был гением, чтобы понять то, что творилось в голове у соседа, и почему он вообще мог поступить именно так. Поступить так жалко, сдаться, так просто и легко, совершенно не подумав о том, что будет с его близкими. Когда Джон сам вернулся из Афганистана, постоянные боли, напряжение и борьба с видениями и кошмарами доводили его часто до дикого состояния. Он думал о самоубийстве, он желал его. Но потом он вспоминал, что он выжил. По какой-то невероятной, непонятной причине он выжил. И раз он выжил, он обязан ценить свою жизнь, наслаждаться каждым моментом. И он справился, он пытался справиться. А Шерлок… Он просто шагнул с крыши. Это было так нереально, так неправильно. Это было страшно. Видеть друга на земле, лежащего изломанной куклой… Несмотря на те мотивы, которые заставили Шерлока шагнуть вниз, страшнее всего было то, чего Джон не увидел. Он не увидел того, насколько сильно события повлияли на его друга. И во всей этой ситуации доктор винил себя. Ведь все это можно было предугадать, предусмотреть, разглядеть. Ведь он должен был распознать правильно все признаки, то странное выражение, с которым Шерлок смотрел на него последние дни, это напряжение, сквозившее в движениях. Он мог это разглядеть, если бы смотрел внимательнее, если бы знал. И Джон пытался, все эти чёртовы восемь месяцев пытался хоть как-то загладить свою вину. Он поднимал старые совместные дела, он писал книгу, надеясь рассказать всем вокруг, кем на самом деле был Шерлок Холмс. Джон писал в интернете, стараясь доказать, его друг невиновен, что это всё клевета. И сегодня узнать такие новости почти последним было особенно больно. Он пытался оправиться от того, что он сам не усмотрел, что он упустил. И то, что ему не сообщили, что дело вновь открыто, что есть ещё один, хоть и мизерный, шанс рассказать всему миру о том, что Шерлок Холмс не предатель, как будто захлопнуло перед ним двери. Он почувствовал себя настолько виноватым перед Шерлоком, он понял, что даже другие, похоже, знают о его вине. Майкрофт и Грег просто отстранили его, отодвинули с шахматного поля. Ведь он всегда оставался только блогером, просто человеком, следовавшим за Шерлоком. Который должен был его охранять. Но он не справился. Он допустил. Не заметил. Он сотни раз молил на могиле, чтобы время повернулось вспять. Чтобы он проснулся, а этого кошмара не было. Но каждый раз наутро он просыпался в новом дне, и всё оказывалось до ужаса реальным. И это был не просто кошмар, это была его жизнь. Взвизгнула тормозами машина, и Джон отшатнулся от проезжей части. — Смотри, куда прёшь, придурок! — крикнул водитель, высовываясь из открытого окна. — Извините, — пробормотал Джон. Он совершенно отключился от реальности. Уотсон оглянулся, чтобы понять где он, и внезапно побледнел, осознавая. Он собирался пойти домой, но его мысли и воспоминания снова подвели его. По привычке Джон пришел на Бейкер стрит. Он глянул наверх и ему показалось, что шевельнулась штора в окне. Ну, конечно, шевельнулась. Время идет, квартира не должна пустовать. С силой сжав кулаки, он попытался успокоить оголённые и напряжённые нервы. Неужели даже спустя восемь месяцев он вынужден, забывшись, возвращаться сюда? В голову пришла мысль зайти, проведать миссис Хадсон, но он был не в состоянии вести сегодня продолжительные беседы. Джон медленно выдохнул, помотал головой, развернулся и отправился домой.***
Форд сидел, развалившись в кресле, и терзал беззащитную скрипку, держа её в руках как гитару, наигрывая простенький мотивчик. Стараясь имитировать игру на шестиструнном инструменте, но из-за отсутствия двух струн он намеренно опускал ноты и виолина звучала, как какая-то балалайка, противно и дребезжаще. Было приятно травить нервы брату: он был уверен, что квартира просто нашпигована разного рода прослушкой и камерами. Шерлок всегда относился с пренебрежением к его увлечению игрой на гитаре, всячески доказывая, что его скрипка в разы лучше, как по звучанию, так и по ценности умения играть на ней. На гитаре может играть любой идиот из подворотни. И сейчас Форд просто насиловал несчастный инструмент, извлекая из нее всевозможные нехарактерные звуки. На лестнице послышались шаги, и после короткого стука в комнату вошла миссис Хадсон с подносом. — Стоило тебе вернуться, как ты тут же взялся за старое. Из вашей квартиры всегда было больше всего шума. У меня была миссис Тёрнер, так она решила, что ты явно тут кого-то пытаешь. Хотя я думаю, что ты, как всегда пытаешь мои нервы. — Простите, миссис Хадсон. Форд отложил скрипку на диван и встал, подойдя к домовладелице, выхватывая с принесенного ею подноса булку. — Шерлок! — Ничего не могу поделать, — сказал Форд, засовывая выпечку в рот. — Офень фкуфно. — Не знаю, что лучше, твои отказы от еды или такое хамство. Подожди, я расставлю чашки. — К сожалению, еда необходима организму и мозгу для поддержания жизнедеятельности… На улице послышался визг тормозов, и Форд быстро подошел к окну аккуратно отодвигая штору и выглянул на улицу. Внизу, на противоположной стороне, глядя в землю стоял светловолосый мужчина. Когда тот посмотрел вверх, Шерринфорд быстро отпрянул. Джон Хэмиш Уотсон. Возможно, встреча может состояться быстрее, чем он думал. Ничего еще не готово. Хотя нет, не похоже, что друг Шерлока в настроении заходить, скорее всего пришел сюда по привычке. Форд, повинуясь внезапному порыву, метнулся к комоду в комнате брата и быстро вытащил из нижнего ящика просторную байку с капюшоном, старую, потёртую, с надписью одного из американских бейсбольных клубов. Он быстро натянул её на себя и глянул в зеркало. Спортивные просторные брюки и безразмерная байка, явно из маскировочного набора Шерлока. — Простите, миссис Хадсон, нет времени на чай. — Но Шерлок!.. — Скоро буду, миссис Хадсон. Шеринфорд быстро сбежал по лестнице, накинул на голову капюшон и, немного ссутулившись, вышел на улицу. Возможно, именно сегодня…