All the sweeter nothing’s I said, Way your legs would cross me in bed, Motion pictures you took of us Lost the color, your cheeks were blush.
На протяжении двух месяцев моей, так называемой, реабилитации и стадии жизни под названием «забыть её любой ценой», которая первое время казалась для меня уж слишком долгой и затянувшейся, я занимался собственной карьерой, старался взять на себя как можно больше всего, дабы с головой уйти в работу и забыть о той, которая продолжала сниться по ночам. А сны эти были в стиле «посмотри, кого ты потерял, Мелларк, а ведь она ушла, просто потому что ты её об этом попросил, помнишь?» Мы с Робертом выбили себе ещё два эфирных времени, за которые мы чуть не переругались почти со всем своим коллективом, так что теперь на радио я появлялся уже три раза в неделю, вместо привычного одного. Директор предложил нам новый формат, проявлявшийся уже не в разговоре со слушателями, а в игре, чем-то похожей на уже существующую «Крокодил». Четыре раунда по 30 секунд, в течении которых тебе необходимо объяснить своему дозвонившемуся как можно больше слов. Это было по-настоящему весело лишь потому, что не было очередным каким-нибудь обманом для слушателей. Эта игра предусматривала нескольких радиоведущих ради большей заинтересованности слушателей, поэтому к нам в студию приходили либо приглашённые звезды, либо наши же коллеги, радующие людей в другое эфирное время. В плане музыкальной деятельности ситуация обстояла ещё лучше. Намного лучше для того, кто хотел все время проводить на работе, лишь бы отвлечься от дотошной мысли о своей бывшей. Директор кофейни заранее сообщил мне, что он собирался открывать собственный ресторан и хотел бы, чтобы я работал и там, попеременно меняя место выступлений. Это предложение было очень кстати на тот момент, так что помимо песен, я ещё помог подготовить заведение к открытию: перетаскивал мебель с места на место, бегал повсюду с декорациями, монтировал барную стойку, после чего расставлял там привезенные к открытию алкогольные напитки. Однако, даже моя повышенная занятость все равно не смогла отвести Китнисс на второй план так, чтобы мне удавалось не корить себя за сказанные тогда слова. Каждый день и каждую ночь, которую я не спал, находились моменты, когда я вновь вспоминал о том, как был счастлив рядом с ней, как все это в итоге обернулось, как я, срывая голос, кричал о том, что ей нужно забыть меня. А забыть, кажется, сейчас больше нужно было мне. Она не звонила, не писала, а я в свою очередь не считал нужным что-либо менять, думая, что все шло своим чередом. Пару раз я встретился с отцом в супермаркете, но тема разговора не касалась нашего родства и вообще моей личной жизни, потому что мы не видели в этом никакого смысла: он бы пытался извиняться, а я бы вскоре перестал слушать. Не знаю почему, но по его изменившейся манере общения мне показалось, что он в какой-то степени чувствует себя виноватым в том, что произошло. Хотя, разве он не виноват? Ведь если бы не его измена тогда, до моего рождения, то сейчас бы все могло быть абсолютно по-другому. Я не исключаю даже того факта, что моя мама могла быть жива. И её поддержка определенно бы помогла мне справиться со всем дерьмом, которое творилось сейчас в моей жизни. Обвинения в моей голове, наверное, оставались только из-за того, что я все ещё не мог простить отца из-за старых обид, зарожденных во мне ещё в детском возрасте. Стоило мне только подумать о том, что я слишком груб и жесток по отношению к нему, передо мной тут же представал образ матери, которая, совершенно не жалея себя, трудилась на нескольких работах, дабы жизнь изменилась в лучшую сторону. После этого все вновь возвращалось к исходной точке. Иными словами, я ненавидел отца и не хотел менять своего мнения о нём. Сегодня утром я подписал контракт с директором кофейни и теперь уже новоиспечённого ресторана. Правда, Мэтт (директор) сразу же признался в том, что около месяца мне нужно будет уточнять место выступления, так как договоры с работающими здесь же девушкой и парнем ещё не были обговорены. Но, в отличие от него, для меня это не было такой уж и большой проблемой. Торжественное открытие заведения с перерезанием красной ленточки пролетело как-то незаметно и мимо меня, поэтому я уже сидел в маленькой светлой комнатке, отдаленно напоминавшей мне гримерку: зеркало, маленький столик из светлого дерева, на котором стояли несколько бутылок обыкновенной и газированной воды, ваза с фруктами и сладостями, белый диван с красными подушками. Хорошо распевшись и поправив волосы, я вышел на сцену, поприветствовав людей, сидящих на тот момент в зале. Как и обещал, где-то через час после торжественного открытия приехал Роберт, дабы мы потом посидели и, так сказать, обмыли мой новый контракт. Сегодня нам придётся отмечать только вдвоём, потому что наш третий компаньон, неотъемлимая часть нашего чисто мужского коллектива, отправился в отпуск на море с семьёй. Роб сидел неподалеку от сцены, все ждал моего выхода и изредка провожал взглядом красивых девушек-официанток, приятно ему улыбавшихся. Холостяк недоделанный. Я взял в руки микрофон и уже был готов начинать, крайний раз хорошо прокашлявшись, однако, услышав до боли знакомый смех, которым я всегда так наслаждался на протяжении почти целого года, я рефлекторно повернул голову в сторону входа, откуда он раздавался. И лучше бы я вовсе туда не смотрел, потому что в тот же миг понял, что весь мой мир, вся моя, как я думал, нерушимая стена вновь обретенного спокойствия и напускного эгоизма вдруг пала, как только я увидел то, что по сути не должен был. Вечер сразу же преобразился, как только я увидел, что хостес сажала за столик у окна, который находился почти напротив сцены, где я стоял, одну очень интересную пару. И, как минимум, одного из этой пары мне сейчас хотелось придушить собственными руками. Только вот кого именно я ещё не понял. В этот момент что-то начало прожигать меня изнутри, будто резко выпитый залпом виски обжигал слизистую горла. Сердце вновь бешено колотилось, а виски с каждой секундой пульсировали с новой силой, когда я стиснул зубы до проявления на лице желваков.I want my kisses back from you, I’m taking all my kisses back from you. And every breath you held on too, I’m taking all my kisses back from you.
Кажется, впервые я в полной мере воспринял песню на свой счёт. Причем настолько близко к сердцу, что захотелось снова крушить все вокруг себя и кричать, что это, черт возьми, несправедливо.Give me the hello’s and goodbyes And pack up every morning and goodnight…
Я прекрасно помнил, что сам её об этом попросил. Я ей сказал. Она всего лишь послушалась.I want the sunrises and the moons, I’m taking all my kisses back, I want my kisses back from you!
Но это совершенно не означало, что мне станет от этого легче, когда я увижу её с другим. Со стороны, наверное, песня оказалась слишком личной, так как почти каждая строчка была наполнена нашими с Китнисс воспоминаниями, которые все ещё продолжали жить в моей голове. Она не смотрела на меня, но я знал, что сейчас ей было так же больно, как и мне, когда она заявилась сюда со своим хахалем. Но я сейчас собирался сделать ей ещё больнее. — Знаешь, в конце я бы мог сказать, как сильно сейчас тебя ненавижу, но не буду. Потому что по поступкам это оказалось взаимным, — тихо сказал я с чувством некого опустошения, пропуская мимо ушей абсолютно все аплодисменты. Робс продолжал изредка поглядывать на Эвердин, после чего вновь смотрел на меня и крутил пальцем у виска, на что я лишь пожимал плечами. Не я это все начал, не мне и заканчивать. — А следующую песню я бы хотел спеть с очень красивой гостьей нашего заведения. Дорогая, я просто не могу этого не сделать, — уже достаточно весело протараторил я, спускаясь со сцены и направляясь в сторону столиков у окна, где сидела приторно сладкая парочка этого беспощадного для меня вечера. — Извините, но сегодня это не Вы, — лучезарно улыбнулся, обращаясь к Китнисс, которая, кажется, только и смотрела на меня в ожидании приглашения. Время моего выступления медленно подходило к своему концу, поэтому я решил сделать некий переход и позвал на сцену свою напарницу Стефани, которая должна была выступать следующей. Честно говоря, она и правда была необычно красивой. Шатенка с синими глазами в обтягивающем темно-фиолетовом платье до колена, подчеркивающем все её достоинства, которыми её, к счастью, природа не обделила. Будь она до Китнисс, явно бы пополнила список женских номеров в моем мобильном. Хотя, теперь о нем только и делать, что вспоминать, потому что, со зла выбросив свою старую сим-карту, я избавился сразу ото всех своих бывших, а не только от Китнисс. — Maybe I, Maybe You, — аккуратно начал я, предварительно глубоко вдохнув, зная, что больно сейчас будет не только Китнисс. В голове сразу же вспыли воспоминания о том, как я пел эту песню с ней. Допев первый куплет, я отошел немного в сторону, позволяя вступить своей напарнице и сразу же посмотрев на Эвердин, которая сейчас намного чаще дышала и прикусывала нижнюю губу, с ненавистью наблюдая за мной. 1:1, солнышко, приятного вечера. И, откровенно говоря, этот дуэт был ничем ни хуже, чем тот, что был год назад у меня с Эвердин. Я довольно-таки комфортно чувствовал себя на сцене в компании Стефани, порой не стеснялся и клал руку чуть ниже дозволенного, зная, что она не будет против знаков внимания, поскольку, насколько я знал, парня у неё на данный момент не было. Изредка мне открывался вид на безумно красивый бюст, когда девушка немного сильно наклонялась ко мне, слишком эмоционально исполняя припев, и я просто молился, чтобы мои боксёры резко не стали мне на 2 размера меньше. Однако, в конце случилось одно непредвиденное обстоятельство, заключавшееся в том, что Стефани меня поцеловала. Как и я тогда Китнисс, которая сейчас, я был уверен, запустила бы в меня что-нибудь тяжелое, если бы могла. Хотя, нет, прямо-таки засосала на глазах у трёх десятков людей, которые тут же начали аплодировать. Я, не раздумывая, ответил на поцелуй, но не только для того, чтобы заставить Эвердин ревновать, а просто потому что в этот момент я вновь обрёл свободу — ту, которой я так наслаждался каких-то 13 месяцев назад. Отстранившись, я восторженно присвистнул и попрощался со зрителями, уступая сцену напарнице. — Мелларк, ты сегодня в ударе, я так смотрю, — констатировал Роберт, пока я салфеткой вытирал помаду с губ, самодовольно улыбаясь. — Мне кажется, у твоей сестры чуть челюсть не отвисла на последней песне. Похоже, ты немного перегнул с отомщением, нет? Это ведь все же ваша песня, — рассуждал он, попутно потягивая заказанный им мохито. — Робс, — устало протянул я, параллельно заказав салат, стейк из свинины и мохито. — Лучше бы ты её бывшей назвал, правда. Не так противно бы было. Парня этого знаешь? — спросил я, кивая на столик у окна. И что она в нем нашла-то? — Ну ты же брат, значит, можешь подойти и спросить, — шутливо ответил он, откидываясь на спинку стула. — Боюсь, что пощёчина прилетит за такие выходки. Ты же слышал, как я её обломал, да ещё и Стефани ответил, — засмеялся я, подмигнув Китнисс, которая как раз в этот момент на меня смотрела, пока её ненаглядный куда-то отлучился. В ответ получил средний палец, прекрасно. После мы стали разговаривать о завтрашнем эфире и о новостях, которые необходимо было вставить в обязательном порядке. Роберт рассказывал про то, что Финник писал ему и жаловался на ужасное обслуживание, из-за которого они потеряли почти целый день, переезжая в поисках другого отеля. Прекрасно поужинав, мы ещё немного посидели, наслаждаясь голосом Стефани, которая после выступления, чмокнув меня в щеку на прощание, оставила салфетку со своим номером. Когда мы выходили из ресторана, Китнисс с её избранным здесь уже не было около получаса, то есть они ушли почти сразу после окончания моего выступления. Событием, которое заставило меня дико рассмеяться, оказалась записка, закрепленная под дворником лобового стекла моей машины, развернув которую, я увидел знакомый почерк. — Незабываемой ночи с «самой красивой» шлюхой. Сказала бы, что рада за тебя, но не привыкла врать людям.Our future is a memory at best Don’t bother trying to reach or connect Like the shade of your lipstick font You were put on