Летели дни, летели недели после того, как я однажды поздним вечером аккуратно, с особой осторожностью, переносил из своей комнаты хрупкое тело любимой девушки в её собственную, пока она что-то еле разборчиво бормотала о том, что я должен был хоть немного её зауважать и перестать ходить полуголым по квартире, в которую ей посчастливилось переехать.
Она же не знала, что я любил наблюдать за её напускным смущением довольную улыбку и излишние оценивающие взгляды, которые лишь побуждали продолжать заниматься такой ерундой, как хождением в нижнем белье по неотаплиеваемой квартире, хотя время уже перевалило за середину октября.
Наша война рано или поздно бы обязательно закончилась, если бы мы действительно стали об этом разговаривать за общим приемом пищи, но беда была в том, что каждый был по-своему упёрт, а потому и не начинал переговоры о перемирии первым, хотя оба с высочайшей скоростью возвращались в свои комнаты под тёплые одеяла, где было куда уютнее и теплее, хоть и в одиночестве, нежели в кухне с постукиванием зубов от холода.
Конечно, как и любого нормального парня, меня все устраивало, но во внимание я предпочитал брать не столько достоинства брюнетки, которые были скрыты от меня лишь тонкой тканью нижнего белья, сколько её нахождение рядом, её улыбку, звонкий смех, раздававшийся во время ужина, стоило мне как-нибудь пошутить, её аккуратность во всем, отточенность и плавность каждого движения.
Весь движ накрылся одним вечером понедельника, когда к нам нежданно, негаданно решила приехать Джоанна, жалуясь на то, что Гейл её совершенно не понимает и даже не пытается выслушать, когда она его о чем-то просит.
Ну ещё бы. Как можно было понимать беременную женщину, у которой настроение и желания меняются чаще, чем я вижу Китнисс полураздетой.
— Вашу мать, — протягивая первое слово, зашла она в квартиру, оглядывая наш внешний вид и пытаясь вернуть себе дар речи. — Нет, я, конечно, понимаю, вы живёте вместе и тому подобное, но я даже не представляла себе, что вы уже настолько «вместе», — делая акцент на слове «настолько» и разместив руку в районе сердца, тяжело дыша, продолжила Мейсон, переводя взгляд то на меня, то на Китнисс, стоявшую чуть позади.
Мы переглянулись, снова осмотрели друг друга, пожали плечами и расхохотались от того, как сильно удивили Джоанну, которая тут же начала читать нам нотации, никак не воспринимаемые нами во внимание.
— Джоанна, ты все совершенно неправильно всё поняла! — перебила нежданную гостью брюнетка, однако, та и слышать ничего об этом не хотела.
Джоанна все бурчала и бурчала, пока мы с Китнисс, наконец, показательно не развернулись и не ушли одеваться в свои комнаты, оставив подругу одну на кухне с выложенными из холодильника вкусностями, надеясь, что еда хоть чуть сгладит её рвение уличить нас в сексуальной связи, которой между нами нет.
А мое чертово сознание очень хотело, чтобы это «нет» прекратило своё существование раз и навсегда, ибо с каждым днём спокойно смотреть на фигуристую брюнетку, которую я видел под собой во влажных снах ещё во время комы, становилось всё труднее и труднее.
Следующие полчаса я сидел в гостиной в ожидании Гейла, который стоял в пробках, но являлся главной причиной истерики Джоанны, бурно высказывавшейся в его адрес прямо сейчас на моей кухне, откуда меня выгнали, заявив, что посиделки были запланированы исключительно для девочек, а лишние мужские уши им совершенно были ни к чему.
Не желая того, чтобы вся моя посуда была к ночи вдребезги разбита, лишь потому что Хоторн и Мейсон пытались найти общий язык, я накинул куртку и, никого не предупредив, вскоре вышел на улицу и сел в машину брата, который нисколько не был удивлён тем, что раздосадованную его поведением Джоанну стоило искать именно у нас.
— Только представь себе, она мне заявила, что я не могу участвовать в выборе имени ребёнка, потому что уже дал ему свою фамилию, — жаловался брат, абсолютно не скрывая своего негодования от такого обособления в жизни ещё не родившегося малыша. — Мало ли, что ей может сейчас прийти в голову. Но как потом ребёнку жить с именем, которое мама выбрала назло папе; которое совершенно никому не будет нравиться, кроме неё самой.
— Ситуация, конечно, дерьмовая, братец. Не думаю, что на все сто процентов понимаю твой гнев, но по большей части разделаю тот факт, что беременность подарила Джоанне ненавистную нами абсурдность. Попытайся посмотреть на это с другой стороны, может, если ты не станешь сопротивляться, она потеряет интерес к тому, чтобы делать что-то специально против того, что говоришь ты? — достаточно лениво рассуждал я, прокручивая между пальцев мобильный телефон и думая о том, что сейчас творилось на моей кухне.
На мгновение я побоялся за целостность своего бара, но тут же одернул себя, напоминая, что одна из девушек беременна, а другая, наверняка, побоится соблазнять первую распитием хорошего вина в одиночку.
— Это было бы хорошо, но если не сработает? Я уже думал об этом, но она все равно находит новый способ свести меня с ума, — продолжал возмущаться Гейл, одну руку подставив под голову, а пальцами другой выстукивая незамысловатый ритм о руль автомобиля.
— Ну, если вредность Джоанны ничем не лечится, то я все равно считаю, что ты в плюсе, — улыбнувшись, я обернулся на Хоторна, надеясь, что до моего хитроумного умозаключения он сможет дойти и сам.
— Ну-ка, просвети, — пару мгновений обдумав мои слова, а после усмехнувшись, парень вскоре, подобно мне, развернулся на сидении и уже ожидал того, что я ему скажу.
— Свидетельство о рождении ребёнка все равно придётся получать тебе, потому что Джоанна в это время будет в роддоме, — засмеялся я и вскоре был поддержан одобрительным хохотом Гейла, который, похоже, так далеко ещё не думал. — Только может быть маленькая погрешность в виде того, что после этого она разобидится на тебя окончательно и уедет жить к родителям.
— Ну, нет, — заотрицал Хоторн, снова переводя взгляд куда-то в сторону моего подъезда, — после такого-то ремонта она предпочтёт выселить меня, — мы снова засмеялись, понимая, какой бред начинали нести, однако, совсем не исключая возможности такого исхода событий. — Как там Китнисс?
Переведя тему, Гейл теперь довольствовался, а может быть и нет, моими рассказами о брюнетке, которая совершенно не знала, что такое сдаваться и всегда предпочитала во всех ситуациях, подобно Мейсон, идти наперекор мне, нежели искать компромисс.
— Недавно она приготовила какой-то салат на завтрак, — начал я, активно жестикулируя, пытаясь передать каждую эмоцию, которую испытал в то утро, которое чем-то мне напоминало уже когда-то пережитое.
Нет, она мне готовила не после горячей и бессонной ночки, как я однажды себе представлял. Она готовила завтраки, потому что таким был наш уговор. — И я вдруг заикнулся о том, что она его недосолила. И что ты думаешь?
— Она перевернула тарелку тебе, неблагодарному критику, на голову? — прыскнув от смеха в кулак, предположил Гейл, совершенно невинно вскинув брови.
— Китнисс оставила меня голодным. Нет, ты представляешь? Она просто взяла мою салатницу, пересыпала все себе, забрала солонку и ушла в свою комнату.
— Вот это проблемы, — растягивая последнее слово, он стал улыбаться ещё шире, чем раньше. Придурок, не ему же потом пришлось бегать в магазин за продуктами, большинство из которых, бывших в холодильнике до того утра, благополучно пошли в салат, которым меня так нечестно обделили. — Ваши отношения уже дошли до момента, когда ты намереваешься рассказать, что твой воспаленный мозг уже заставлял тебя видеть её в качестве своей спутницы на протяжении целого месяца, что ты провёл в коме?
— Нет, — ответил я, невольно выпрямившись. Гейл лишь одарил меня непонимающим взглядом, мол, ничего страшного в этом не было.
Действительно, что же страшного в том, что ты встретил девушку, совсем не ведавшую, что ты с ней уже был в отношениях, только в придуманных, о которых она ничего не знает?
Я уже много раз думал о том, что если наши жизни свяжутся сильнее, чем сейчас, то рано или поздно мне придётся это сделать, несмотря на все страхи, которыми я жил сейчас, а потому и хранил молчание, не желая того, чтобы меня снова сочли за сумасшедшего и оставили со своим признанием одного, громко смеясь и считая все сказанное бредом.
Но я бы прекрасно понял её, потому что таким бредом моя жизнь последние пять лет и была. И если я сам не мог в ней разобраться, дать всему какие-то конкретные объяснения, хоть чуточку походившие на нечто разумное в этой паутине случайностей, то чего мне стоило ожидать от неё, если не ухода?
Возможно, я был неправильного мнения о ней, думая, что если она когда-нибудь меня действительно полюбит, то тут же бросит, узнав всю правду о том, что я уже многое пережил с её участием. Кем, если не извращенцем, она бы назвала меня? Представляя себя на её месте в подобного рода разговоре, я бы ополоумел от сказанного, но не поверил бы даже на секунду, что такое может быть.
Подумал бы, что если это один из новых способов подкатить к парню, то он является чуть ли не самым дерьмовым и нисколько не смешным для того, чтобы быть сказанным вслух.
— Думаешь, что уйдёт?
— При любом раскладе, скажи я это сейчас или же позже, она может уйти. Люди склонны к тому, чтобы побаиваться, по их мнению, сумасшедших, а я нисколько не сомневаюсь в том, что она будет меня таким считать, стоит мне только заикнуться о том, что я в своих фантазиях жил с ней душа в душу практически до самого прихода в себя.
— Ты был в коме, Пит. Никогда не знаешь, чем это оборачивается для людей. Скажи «спасибо», что ты вообще смог из неё выйти, а вдобавок ещё и найти в реальной жизни ту, которую чуть ли не до гроба любил в выдуманном мире. Дело, конечно, твоё, но если ты все же хочешь, чтобы у вас с ней что-то получилось, то скелетов в шкафу должно быть меньше, а лучше бы их и вовсе не было.
— Моего желания мало, Гейл. Нет никаких гарантий, что она останется со мной и после того, как её материальное положение улучшится.
— Нет никаких гарантий, что она уйдёт. Если бы она не симпатизировала тебе хотя бы на десятую долю процента, она бы уже от тебя сбежала. Возможно, даже бы не переехала.
— С чего ты вообще взял, что она что-то может ко мне испытывать? Если из нас двоих кто-то и мучается, так это с большей вероятностью я, — ответил я, показательно ткнув в себя пальцем.
— Я бы на твоём месте не спешил перетягивать одеяло на себя, — этот подонок явно что-то знал, я это точно определил по тому, как загадочно он дёрнул бровями и опустил взгляд, таки заставляя меня вытягивать из него информацию.
Характер Джоанны был слишком заразен, я терял брата.
— Да говори ты уже, интригант хренов, — я с силой двинул его кулаком в плечо, давая понять, что меня дико не устраивали его выходки.
А суть была вот в чем. Моя любимая будущая сестра, которую я, быть может, недооценивал порой и немного недолюбливал за порчу планов, все же была той ещё важной зацепкой в моей бесконечной проблеме в голове, неразделимо связанной с Китнисс. Будучи ещё со школьных времён её лучшей подругой, можно было нисколько не сомневаться, что брюнетка будет все рассказывать Мейсон, а та, в свою очередь, будет любезно делиться новостями из жизни подруги с будущим мужем, от которого у неё секретов нет.
И в очередной раз, возможно, позабыв о том, что я могу каким-либо образом узнать что-нибудь из их разговора, Китнисс восторженно говорила обо мне, когда сообщила Джоанне, что переехала; как мил я был с ней в целом, да и в частных случаях, например, когда бережно переносил девушку в её же спальню и не постеснялся не надеть на себя хоть какую-нибудь майку.
Не секрет, что наша борьба расхаживания в нижнем белье перед друг другом затянулась, а потому каждый мог в совершенстве оценить телосложение другого, но мы никогда не находились достаточно близко по отношению друг к другу, за исключением некоторых общих завтраков, если вставали в одно время, или же случайных столкновений в квартире. Наверное, именно поэтому я и не думал, что Китнисс может хоть что-то знать о наличии шрамов на моем теле, которые не так сильно попадались на глаза, но все же имели место быть.
Напрямую она не интересовалась их происхождением и вовсе не заводила со мной разговора, который мог бы вывести её на мое прошлое — на аварию, которая все изменила. Джоанне Эвердин лишь рассказала, что не разглядела шрамов явно, но ей показалось, что это были именно они, а Мейсон, по моей давней просьбе, не стала вдаваться в подробности моей жизни, философски сказав, что у каждого бывало что-то такое, что оставляло след либо в голове, либо на теле.
А я, кажется, был очень везуч, раз уж мне подфартило получить и то, и другое.
— Все ещё думаешь, что ничего не выйдет? — спросил Гейл таким тоном, будто заинтересованность Китнисс, проявлявшаяся в разглядывании моего торса, и простая человеческая благодарность в ответ на мою заботу могли кардинально изменить наши отношения в сторону чего-то большего.
— Все ещё думаю, что Китнисс — нормальная девушка, которая склонна к тому, чтобы иногда проводить время за мыслями о красивых мальчиках, — самодовольно проговорил я, потому что услышанное все же немного приподняло мою самооценку.
— Если продолжишь в том же духе, то она уйдёт не от сумасшедшего, а от петуха, эго которого просто вытеснит её из квартиры, — сказал Гейл, а после предположил, что его ненаглядная уже могла хорошенько отойти от ярых возмущений и той степени гнева, когда была готова бросаться в тебя чем угодно, лишь бы ты, наконец, заткнулся.
Я же в свою очередь заметил, что ему следовало бы подниматься в мою квартиру с чем-нибудь, после чего она мгновенно могла бы забыть все обиды и, как можно скорее, вернуться домой, не задерживая добрых и честных людей, которых она и так уже заставила включить мозги и одеться. Однако, Хоторн был куда предусмотрительнее, чем я думал, потому что стоило нам выйти из машины, а мне договорить, как он тут же открыл багажник, достал цветы и небольшой пакет из булочной, что я понял по запаху, когда он приблизился ко мне.
— Ватрушки с яблоком?
— Вот и не угадал, на этой неделе мою благоверную потянуло на вишню.
— Главное, чтобы не вышло, как в тот раз с ананасами. Заметь, в случае обострения токсикоза убирать у меня в квартире будешь сам.
Поднявшись в квартиру, я тут же столкнулся в прихожей с обдувавшейся Джоанной, которая вмиг, увидев позади меня Гейла, перестала этим заниматься и, сложив руки на груди, деловито ушла за спину Китнисс, опиравшейся плечом о стену и театрально закатывавшей глаза, как бы говоря, что она уже все уладила, а сейчас всё могло только снова стать хуже.
— Что, нажаловался уже? — с вызовом спросила Мейсон у Хоторна, оглядев и меня, и Гейла. И, кажется, тот факт, что её будущий муж скрывал что-то за своей спиной, значительно смягчил её, если судить по внешним изменениям в лице.
Шатен молча разулся, обошёл меня, затем Китнисс, которая, желая все увидеть, встала рядом со мной и продолжила наблюдать, коротко шепнув мне что-то про то, как тяжело ей было заставить подругу вернуться домой и попытаться найти пути примирения.
— Черт, даже я бы уже растаял, — шутливо прошептал я Китнисс с намёком, что прощать Хоторн можно было намного быстрее. Эвердин же удивлённо вскинула брови, будто не находила в моей реплике чего-то стоящего для смеха. — А я был прав, её беременный характер слишком заразен.
Но в следующую минуту мы уже оба знали, что эти голубки в нашем содействии к их примирению больше не нуждались, Гейл подарил цветы, которые Джоанна, игриво поколебавшись, все же приняла, протянул ей пакет с булочками под её довольное щебетание про то, что именно этого она сейчас и хотела.
— Поехали домой? — ласково приобняв свою усмирившуюся истеричку, спросил Хоторн, наблюдая за тем, как довольная Мейсон наслаждалась запахом булочек.
***
Maybe it's 'cause I got a little bit older,
Maybe it's all that I've been through.
I'd like to think it's how you lean on my shoulder
And how I see myself with you.
В тот вечер Хоторн и его переменчивая дама сердца пробыли у нас в гостях практически до самой полуночи, выбирая имя для ребёнка и обсуждая варианты не столько между собой, сколько с нами, потому что их мнения расходились слишком сильно. И я был безумно рад, когда ситуация, наконец, устаканилась, а на пустовавшем листе в блокноте Мейсон были записаны несколько имён для мальчика и примерно столько же для девочки.
В завершении всего, уже намереваясь переступить порог нашей квартиры, Джоанна резко развернулась, суетливо останавливаясь и тараторя что-то о том, что забыла сообщить самое главное. С того самого вечера, который, просто к слову, пестрил событиями около недели назад, на наши с Китнисс плечи ложились все обязанности друга жениха и подружки невесты, поскольку, по словам будущих молодожёнов, они больше не могли найти кого-либо подходящего на эти важные свадебные роли.
А уже сегодня я нёс несчастную подружку невесты на руках домой, но далеко не потому что в наших жизнях что-то кардинально поменялось и мы тоже готовили возвращение домой в первую брачную ночь. Нет. Дела обстояли куда примитивнее. Решив скрасить один из самых скучных вечеров в моей жизни, я предложил Китнисс погулять, на что она охотно согласилась, даже не раздумывая.
Прогулка по парку, сладкая вата, колесо обозрения, простые разговоры по душам на одной из зелёных аллей — все это, конечно же, разнообразило серые краски будничного дня, подходившего к своему логичному завершению. Однако, по пути домой Эвердин, абсолютно не интересуясь дорогой под ногами, заметила сильные неровности в асфальте лишь тогда, когда, уже подвернув ногу, упала, радуясь, что тротуары были сухими, и в то же время проклиная все вокруг за адскую боль в суставе, из-за которой ходить самостоятельно у неё не получилось.
— Я бы могла попробовать встать снова, необязательно было брать меня сразу на руки, — рассуждала Китнисс, но, откровенно говоря, мне было уже все равно, чего она там хочет. Мне хватило того, что, поднявшись, она зашипела и скорчилась от боли, когда наступила на пострадавшую ногу.
— А в прошлый раз ты, кажется, осталась довольной, когда я относил сонную тебя в твою комнату, — я иронизировал, вспомнив, что она обсуждала это с Джоанной и нисколько не была тем фактом возмущена, в отличии от сегодняшнего дня.
— Как ты… Джоанна Мейсон. Напомни в следующий раз обязательно зашить ей рот, после того, как я с ней о чем-нибудь буду разговаривать.
— Я нарушу этот уговор, если ты вновь будешь говорить обо мне, — похотливо сыграв бровями, ответил я и устроил её поудобнее на своих руках, слушая её не очень понятное бурчание про мою излишнюю осведомленность о её мыслях и иногда жалуясь на то, что она слишком щекотливо водила длинными ногтями по моей шее.
Дверь в подъезд оказалась открытой, но вот с открытием квартиры возникли трудности, из-за которых мне пришлось аккуратно поставить Китнисс на ноги, но все же отпирать замок одной рукой, поскольку другой я придерживал девушку, боясь, что та снова упадёт.
Собственно говоря, так бы и случилось, поскольку Эвердин решила все же попытать удачу и зайти внутрь самой, за что могла бы поплатиться целостностью своего носа, который бы точно себе разбила, если бы я вовремя не поймал её.
— Я держу тебя, — тихо сказал я, подхватив её за талию и вернув обратно в вертикальное положение. — Держу.
Усадив Эвердин на пуфик между прихожей и гостиной, я стал медленно и аккуратно снимать с неё ботинки, властно давая указания о том, что ближайший день никаких экспериментов с самостоятельным передвижением мы проводить не будем, остановимся на временном постельном режиме.
— Мне завтра на работу.
— С больной ногой? Эвердин, что в моих словах о постельном режиме тебе было непонятно? — возмущался я, уложив её на кровать и отправившись на кухню за льдом и бинтами.
Вернувшись, я заметил, что Китнисс уже была одета в свою шёлковую пижаму, вместо свитера и джинсов, в которых я её оставил пару минут назад.
— Ты что, вставала?
— Если ты не знал, то штаны можно снять, оставаясь в сидячем положении.
Расценив реплику, как нечто логичное, я сел на кровать рядом с Китнисс, аккуратно подложил под пострадавшую ногу подушку, а на голеностоп поместил полотенце со льдом, от холода которого девушка сразу же поежилась, но ногой дёргать не стала.
Через пятнадцать минут я зашёл в комнату и оставил на тумбочке кружку горячего кофе, убрал полотенце и стал разматывать эластичный бинт, который принёс в комнату ещё в первый раз.
— Больно? — спросил я, чуть сгибая голеностоп.
— Терпимо, — ответила она, но стоило мне ещё чуть сильнее отвести стопу на неё, как брюнетка тут же начала тихо ойкать и умолять меня больше так не делать, когда я оставил её ногу в покое.
— Надеюсь, что без травмпункта обойдёмся, — сказал я, когда уже закрепил тугую повязку на её ноге, а после продолжил пристально осматривать девушку, чьи волосы теперь были заколоты в нелепый пучок, а сама она, наконец, притронулась к кофе.
— Не работал ли ты там случаем?
— Моя мама была медсестрой, — начал я, тут же нервно сглотнув от одного лишь её упоминания. — Я и сам однажды подвернул ногу прямо на лестнице в универе. Как сейчас помню, еле дополз до дома в тот день. Мама, не паникуя, сначала сделала все, что должна была, и только потом стала расспрашивать меня о том, как такое произошло, и ругать за невнимательность, — девушка улыбалась, слушая меня и допивая принесённый мной напиток. — А ещё через две недели я узнал, что у неё рак. И, в отличии от неё самой, не паниковать у меня не получилось.
— Прости, Пит, — Китнисс смутилась и опустила глаза, начав нервно крутить в руках пустую кружку.
— Это ты прости, я мог бы вполне обойтись коротким ответом, а не душераздирающими речами, — я и сам отвёл глаза, после чего забрал полотенце, кружку девушки и вышел из комнаты, намереваясь убрать ненужное и собрать в аптечку все её содержимое, которое подвергалось быстрому выбросу на стол, пока я искал эластичный бинт.
Спрятав аптечку обратно в ящик столешницы, я лениво обернулся, оперся о неё бёдрами и, руками закрыв лицо, медленно считал про себя, желая побыстрее успокоиться от все ещё болезненных воспоминаний о маме, которой не было со мной уже пятый год.
Собравшись с мыслями, я снова вернулся к Китнисс, интересуясь, не хотела ли бы она чего-нибудь ещё, на что она ответила, что сегодняшних приключений ей уже было достаточно и сейчас ей не хотелось абсолютно ничего, кроме как поскорее уснуть.
Брюнетка мне сонно улыбалась, все ещё не переходя в лежачее положение, потом отложила мобильник на рядом стоявшую прикроватную тумбочку и попросила меня, если соберусь уходить, потушить свет, поскольку ей бы пришлось встать, чтобы до него дотянуться.
— Ты не должен передо мной извиняться, Пит, тебе просто не за что, — начала Китнисс, на что я лишь нахмурился, дав ей понять, что совершенно не хотел об этом говорить, а потому она на несколько секунд запнулась. — Тогда спасибо тебе за то, что ты делаешь, хоть и абсолютно не должен.
Я смотрел на неё и думал, почему же её так терзали мысли о том, что я слишком много для неё делаю, почему она все ещё благодарила меня, хотя я просто поступал, как нормальный человек.
Хорошо, как человек, который её все ещё любил.
Я смотрел на неё и мое больше ничего не хотелось, кроме как улыбаться ей в ответ; кроме как оттянуть этот момент, когда мне придётся щелкнуть кнопок выключателя, облачить комнату во тьму и выйти, представляя, что следующие семь-восемь часов я её точно видеть не буду.
Я смотрел на неё, а она на меня.
Я смотрел на неё и тихо подходил ближе к кровати, тем самым отдаляясь от выключателя, к которому намеревался идти, дабы исполнить просьбу девушки. Шаг, ещё шаг, и больше всего я боялся, что она может от меня отвернуться или спешно задергаться на кровати, вжимаясь в угол от страха моей близости.
Но она все ещё смотрела на меня, притягивала к себе своими серыми глазами, словно злосчастная сирена своим великолепным звонким голосом, а потому я уже не мог остановиться.
— Знаешь, так или иначе, за что-нибудь я должен буду когда-то перед тобой извиниться, — начал я, склонившись над ней и осторожно приподняв её подбородок фалангой указательного и большим пальцами, — пожалуй, это будет одной из тех самых вещей, за которые я этого не сделаю.
Я тут же коснулся её губ своими, расположив руки на её тонкой шее, и напрочь забыл о существовании всего оставшегося мира. Реального мира, который не был моим маленьким сумасшествием. Я пьянел все больше от того, с каким просыпавшимся рвением целовал её, как поддалась моей власти, моему желанию, как нежно отвечала, руками все больше притягивая к себе.
Проведя языком по её губам, насладившись тем, как томно она выдохнула, я снова поцеловал её приоткрытые губы и, обезумев, отстранился, когда в лёгких уже не хватало такого нужного кислорода.
Я продолжал стоять в таком положении, легонько поглаживая подушечкой большого пальца её щеку, осматривая её лицо, которое впервые было по-настоящему близко. Она лишь, опустив глаза и улыбнувшись, потирала мое запястье, кажется, не в силах что-либо сейчас говорить.
— Спокойной ночи, Китнисс, — прошептал я и, не забыв выключить свет, быстро удалился из комнаты, закрыл дверь и остановился лишь посреди своей спальни, наконец, выдохнув.
А потом я уже нашёл себя курящим в пледе на полу холодного балкона, поскольку теперь совершенно не мог уснуть. Потому что только и делал, что был в раздумьях о том, не слишком ли я спешил, да и зачем вообще решился на это. И больше всего мне хотелось проникнуть в голову милой сероглазой брюнетки, которая, наверняка, сейчас уже видела сны, заставляющие её на время забыть о ноющей боли в голеностопе или же о моих губах.
Пока я медленно выдыхал дым в воздух и понимал, что это, черт возьми, было правильно.
'Cause when you unfold me and tell me you love me
And look in my eyes,
You are perfection, my only direction,
It's fire on fire.
