6. Courser
17 июля 2017 г. в 14:37
==> Роуз: свозить свою женщину проветриться.
Какая женщина? С каких это пор она у тебя появилась? Если вы подразумеваете под этими небрежными выражениями ту прелюбопытнейшую девочку и сложный клубок чувств вокруг неё, то только тогда эта команда становится потенциально выполнимой.
С утра ты собираешься тщательнее обычного, отмечая это во время тщательных раздумий над тем, что ты собираешься ей сказать в те немногие моменты сравнительного уединения, которые можно получить во время сегодняшней поездки. Беспокойно ты то застёгиваешь, то расстёгиваешь третью пуговичку на своей атласной сорочке, дополненной элегантными расклешёнными брюками. Это ли подразумевает Канайя под модной одеждой? Не будет ли сегодня дождя, так некстати испачкавшего бы длинный подол светлых брюк? С другой стороны, нельзя так же не отметить, что дождь немало способствует развитию романтической атмосферы.
Романтическая атмосфера. Не иначе как ты ума лишаешься. О такой ерунде ты ещё неделю назад и не задумалась бы.
Представить только, сколько же тревог прибавляет эта ваша влюблённость! Изучать со стороны этот социокультурное явление, конечно, было необычайно увлекательно, но ощущать такую слабость в коленях, когда на тебя оценивающе взирают эти нефритовые глаза, взволнованно вздыхать после того, как твоего плеча нежно дотронутся тонкие пальцы с острыми, будто стилеты, ногтями, — увольте! Все эти ощущения, пускай и не были для тебя так уж новы, каждый раз оказывались и мучительны, и сладки одновременно. Твоё тёмное сердце будто обхватили колкими коготками очаровательные котята и рвут его на части, задорно мурлыча.
Действительно ли она имела в виду нечто серьёзное? Не игра ли это, не притворство? Выражение лица Канайи было таким неудомевающим и смущённым, когда ты сбегала от неё в смятении, что в определённый момент ты даже пожалела о своей реакции на проявление её чувств. Да и сама ты пребывала в смущении и недоумении, признаться честно. Раньше ни одна девушка не проявляла признаки особого к тебе внимания первой. На поверку оказалось, что это просто безумно приятно и сносит крышу на раз-два: титанических усилий тебе стоило сохранять внешнюю невозмутимость, когда она обхватила твою талию, закружила тебя в танце и… так, вот уноситься в мечтаниях — последнее дело. Скоро объявят подъём, и необходимо будет оперативно собрать всех детей, купивших билет на экскурсию, и, зря время не растягивая, выдвигаться.
Пощипав себя за щёки и частично удовлетворившись проступившим румянцем на бережёной от солнца белой коже, аккуратно треплешь Рокси за обнажившееся ночными ворочаниями плечико.
— Просыпайся, Рокси, мы уезжаем.
Рокси недовольно бурчит, сладко потягивается, но не торопится вылезти из постели, пока ты не заканчиваешь собирать личные вещи и бумажки в маленький портфельчик и не берёшь шляпу от солнца. Ты оставляешь её нащупывающей застёжки бюстгалтера на спине и спускаешься вниз, ожидая увидеть там бодрого и свежего Дейва.
Внизу одна только Джейн, перебирающая старые плакаты в поисках чего-то более нового. Вы обмениваетесь дружелюбными приветствиями и ты узнаёшь, что Страйдер, будь он неладен, всё ещё дрыхнет без задних ног. Ждать ты сейчас не намерена и решительно направляешься в комнату.
После твёрдого сухого стука дверь тебе открывает уже, по крайней мере, более-менее одетый Дирк, а Дейва ты видишь заспанным и торопливо собирающимся.
— Надо бы выходить уже, Дейв, — с порога заявляешь ты, окидывая его строгим взглядом. Тот отделывается от тебя парой дежурных фраз, что-то закидывает в карманы, набрасывает покрывало на смятую постель и сбегает по лестнице вперёд тебя. Дирк протирает глаза и подключает аппаратуру. Прокашлявшись, он собирается было объявить подъём, но приглашает к микрофону тебя. И то верно, что его пожеланиями доброго утра можно восставшего мертвеца обратно в гроб уложить. Самым бодрым тоном, на который ты сейчас способна, ты произносишь с расстановкой:
— В лагере Sburb объявляется подъём! Всем доброе утро.
Не создавая лишних пауз, из радиоприёмника по всему лагерю начинает разноситься позитивная, лёгкая музыка. Представляя, как дети со страдальческими стонами стали подниматься на ноги, натягивать штаны и куртки и собираться в душ или дежурить в столовой, и догадываясь, чем сейчас может заниматься одна определённая девочка из отдыхающих, ты невольно улыбаешься. В этот лагерь ты бы поехала и отдохнуть, хотя, конечно, роль вожатой представляется более интересной в некоторых отношениях.
Вслед за Дейвом ты отправляешься по корпусам собирать народ на поездку. Сегодня вы едете в очаровательный посёлок Банки, который возник вокруг найденных старинных археологически ценных построек, образовавших поначалу туристический комплекс, а потом и небольшой жилой район. Места необычайно живописные и хорошо использованные, а потому показать это место детям было хорошей идеей.
Определённая спешка в сборах вызвана ещё и тем, что завтракать вы будете на месте, в музейной столовой, выполненной в рустикальном стиле. Блюда, разумеется, подобраны соответствующие. Банки — определённо заведение высшего класса. В своём роде, конечно.
Отправив к автобусу с десяток детей из других отрядов, которые ещё не были «сняты» с места слегка суматошным Дейвом, ты стучишься в дверь корпуса девочек твоего отряда. Сначала робко: в голове у тебя мешались мысли - об изяществе юных, не полностью одетых тел и зарумянившихся во сне девичьих лиц с очаровательно беспорядочными, живыми прядями сбегающих по плечам на детскую ещё грудь тонких волос - и мысли о том, не захочет ли Канайя вдруг поговорить при всех; но потом ты постучала более уверенно: вспомнила, что не единственная флиртовала в прошлый раз, и ещё о том, что нужно держать себя в руках.
— Дамы, с добрым утром, — здороваешься ты, приоткрыв дверь и убедившись, что никто не собирается возмущённо пищать при виде посторонних, — кто-то здесь собирался ехать с нами на экскурсию? — приветливо и невозмутимо продолжаешь ты, зайдя и прикрыв дверцу за собой. Приглушённый гул неторопливой болтовни вокруг дополняло только осторожное шуршание пластиковых пакетов и вилки в розетке тройника, куда всё ещё нежимая одеялом девочка с двумя каштановыми косичками, другой рукой надевающая очки на слипающиеся глаза, пыталась попасть не глядя.
На тебе остаются взгляды только трёх юных нимф: Меулин, Непеты и Канайи. Поехала бы ещё и Латула, но её в срочном порядке забрали домой вчера. Бедная девочка, так закончить свой отдых…
— Замечательно, что вы почти готовы, — удовлетворённо отмечаешь ты, глядя на качающую маленькими округлыми ножками на застеленной кровати собранную Непету и натягивающую на стройную… чёрт возьми, какую же ровную и стройную!.. голень ажурный кремовый чулок Канайю. Заметив твой взгляд, Канайя мгновение таращится на тебя в ответ, но сразу же отводит пугливый взор в сторону.
— Ну что ж, заканчивайте собираться, а я пока что схожу за мальчиками, — откланиваешься ты и покидаешь это потревоженное сонное царство в пользу другого такого же.
Господи боже святый Ктулху, совершенно не такого же.
Звуки всеобщей истерики доносятся ещё из-за двери. Бас рано созревшего Эквиуса мощно резонирует внутри стен, но до тех пор, пока тебе не пришлось затащить себя внутрь, туда, где царил хаос, подобный мучениям грешников и праведников на кругу эдак пятом преисподней, этот бас и прочие голоса нельзя было расчленить на отдельные слова. И лучше бы ты и дальше их не разбирала. Уши вянут от такого, да ещё и с утречка пораньше.
У твоих ног медленно прокатилась большая полупустая бутылка с какой-то токсичной на вид дешёвой газировкой. Ты окликаешь парней уравновешенным голосом, но остаёшься неуслышанной.
— Убери свои вонючие закусоны от меня, твикс без палочки! Я не…
— Я тебе, глиста в скафандре, третий раз повторяю: вали к далёким предкам стирать свои мокрые труханы сам, я тут не причём!
— Ах так? Зуб за зуб, значит! — бьёт себя в грудь Соллукс и выворачивает вверх дном чей-то тряпичный пакет. До потолка взлетели рубашки, майки, шорты и носки. Завязывается драка, но её растаскивают моментально.
— Да что ж с вами за утро-то началось, к хренам собачьим!
— Да нам всем уже посрать, надул ты или не надул, уж простите меня за неуместный каламбур!
— Йо, друже, вам бы всем попить мальца сладкой… — припуганно пытается примирить это безумие Гамзи.
— Ёлки-палки… ну и разбушевались же они… — замечает ему парень со странной причёской, очевидно, выглядящей после укладки как крашеный ирокез.
— Гамзи, — зазывно, насколько это было возможно при таких данных, поманил нечеловеческий хрип из угла, — пошли сюда, у меня попкорн с собой.
— Если нужду в смене белья испытывает вышестоящий, я буду только рад поделиться своим! — это ты слышала снаружи от Эквиуса? Может, стоит ещё раз заявить о своём присутствии? Или лучше переждать эту, кхм, словоблудную бурю?
— Заткнитесь, куски плавучего говна, отравляющие все ювелирно редкие хорошие вещи в моей блядской жизни своей беспрестанной истеричной вонью! — яростно вопит Каркат, воздевая скрюченные от напряжения пальцы к потолку. Это немного помогает: ор затихает на мгновение.
К тебе направляется всклокоченный Соллукс, запрыгивающий в штаны на ходу и сбрасывающий с себя чужие, по-видимому, вещи.
— Да, да, попутного ветра в горбатую спину! Не возвращайся сюда вообще, свиноматкин сын! — звучит на удивление одиноко чей-то раздражённый возглас.
На полпути к выходу несущий в кулаке комок ткани Соллукс замечает тебя и застывает с гримасой изумления на лице.
— Доброе утро, Роуз. Какая погода сегодня? — апатично вопрошает он, справившись с эмоциями. Наглости ему не занимать. — Ты уж прости нас, что мы тут… поспорили немного, — пытается выкрутиться Соллукс и в то же время пробраться на волю, торопливо затягивая ремень джинс.
— Я сердечно прошу вас, — воскликнул, вскочив с кровати, на которую упал, высокий парень со страдальческим взглядом и сквозящим гадкими намерениями лицом, — как можно скорее забыть о глупости моих друзей и не ранить больше ваш нежный слух. Позвольте мне отвести вас в сторону от этого притона отщепенцев и обрисовать произошедшее детально.
— Я тебе сейчас тоже много чего обрисую, — доверительно кивает Каркат второму буяну и, не давая никому вставить нового поганого словечка, решительно обращается к тебе:
— Прошу, Роуз, короче. Я долго болванов этих не сдержу.
Это звучит забавно, и, хотя ты собиралась внушительно помолчать ещё пару минут, сложив руки на груди и дожидаясь гробовой тишины, ты вполголоса воркуешь:
— Через десять минут отъезжаем в Банки. Кто не успел, тот опоздал.
Заявившие о желании поехать Таврос и Хоррус, до того неторопливо застилающие постель и завязывавшие шнурки, охают и протирают как следует глаза, пока ты, брезгливо поджав губы, исчезаешь из этого, как некто выразился, притона отщепенцев.
По дороге в последний дом — белокирпичный барак с цветной металлической крышей, который делили два отряда чуть младше твоего, тебя догоняет Каркат, всё ещё щеголяющий в разношенной пижамной майке, но одевший теперь нормальные штаны.
— Роуз, я хочу спросить: можно ли мне сейчас поехать с вами? Вот, я взял деньги на билет, этого хватит? — нахмурившись, он показывает тебе пару замызганных купюр. Ста рублей не хватает. Каркат должен был догадываться, что эта поездка стоит немного дороже, но есть все основания полагать, что больше денег он за следующий месяц не увидит. Если это всё, что он взял с собой… мальчик ведь растёт без матери и чёрт знает когда ещё выберется в приличное место.
— Думаю… да. То есть, этого достаточно.
Была не была. Придётся ограничиться лишним мороженым или парой в пользу такого безмолвного пожертвования.
— Серьёзно? Я думал, не хватит! Спасибо, Роуз! Я пулей сейчас слетаю обратно и к воротам, — удивлённо вскидывает брови Каркат и действительно торопиться вернуться к своим вещам.
Как и было обещано, ко времени отъезда этот мрачный юноша уже ждал тебя и остальных экскурсантов в салоне комфортабельного автобуса. Делил свою пару кресел он почему-то не с одним из своих товарищей-хористов, а с Дейвом, что-то рассказывавшим ему с присущим ему обыкновенно безразличным выражением лица и с активной жестикуляцией. И к твоему удивлению, Каркат не уставал важно кивать и хихикать время от времени.
Наконец, осталось дождаться одну Канайю, приход которой вот-вот обещали её подруги.
Пожалуй, у неё было право слегка опоздать, чтобы так накраситься.
— Прошу прощения, что припозднилась, Роуз, — бархатистым, переливчатым контральто извиняется Канайя, смущённо прикрывая металлически мерцающие мятными тенями веки с невероятно длинными, чёрными, как мех норки и пушистыми ресницами.
Её подрумяненные вишнёвым пигментом губы изогнулись в улыбке, обнажив острые жемчужные зубки с мазком помады:
— Надеюсь, я не заставила ждать себя слишком долго?
Ты так же любезно отметаешь любую её в данной ситуации вину и приглашаешь Канайю подняться в салон автобуса. Свободны, как и стоило предполагать, места в передней части, за ряд от водителя. Большая часть детей скрылась куда подальше от контроля в тени кресел и голубых плотных штор, набившись хохочущей компашкой на последний ряд. Получается, ты осталась один на один с неизменно привлекающей твоё внимание и, что нельзя исключать, добивающейся его восхитительной девой. Непростого — по крайней мере, для тебя по части поддержания приличествующего лица — разговора избежать не получится. Ну что ж, ты рассчитывала на это и готова сразиться со своими страхами и с вероятным разочарованием.
Сняв с гладких волос белую шляпу, ты со спокойной, ничего, кроме дружелюбия, не выражающей улыбкой заглядываешь в глаза Канайи. Та сначала взволнованно прилаживает свою и так идеальную причёску (узнать бы, как она добивается такой гладкости в лагере), прокашливается и начинает первой, глядя не совсем на тебя, а, скорее, сверху твоего плеча:
— Роуз, я считаю должным прояснить наши будущие отношения. И прийти к одному взаимному решению.
Ты набираешь в лёгкие немного больше воздуха, чтобы произнести слова, возможно, ненадолго, но разбивающие девочке сердце.
— Да, Канайя, ты правильно поступила, подняв эту тему. Ты для меня дорога, и девушка ты прекрасная, но не стоит нам быть вместе, — это прозвучало немного не с теми словами, какие планировались, и гораздо теплее и сердечнее.
Канайя вся будто подобралась и со вниманием уставилась на твоё неизменно уравновешенное лицо. Она сама собиралась сказать что-то, но, набрав побольше воздуха в грудную клетку, просвечивающую сквозь искрящуюся белизной тонкую кожу, закрыла рот, не произнеся внятного слова. Головка, будто выточенная из алебастра, понуро склонилась. От вида удрученной Канайи ты и сама будто вянешь внутри.
— Канайя, прошу, не нужно расстраиваться из-за моих слов… слишком, — начинаешь ты, — нам ведь действительно не стоит демонстрировать каждому чрезмерно любопытному уличному зеваке что-то, что должно оставаться достоянием, — тут ты просто не смогла не взять краткую, едва заметную паузу, — только двоих.
Канайя поворачивается к тебе, не меняясь в лице, но в мимолётном движении тонких чёрных бровей ты угадываешь изумление.
— Об этом никогда не могло быть и речи, Роуз. Я никогда не оскорбила бы твою честь выдачей такого секрета! — жёстко произносит она, и ты осознаёшь, что это было не одно изумление, но и обида.
— Разумеется. Разумеется. Я и не подозревала о тебе подобных вещей. Но, как ты прекрасно понимаешь, в лагере непросто… уединиться.
Звучит весьма непристойно. Или же это, как и прежде, лишь домысел тоскующей от одиночества души?
— Выходит, в этом вся проблема? — Канайя явно иронизирует, и, понимая, что ей есть над чем смеяться, ты чувствуешь себя неловко. В конце-концов, придётся признать, что ты, как могут выразиться некоторые личности, втюрилась по уши в малолетку. Впрочем, Канайя совершенно не выглядит беззащитной и простодушной, с этим-то просвечивающим насквозь взглядом малахитовых глаз и насмешливой полуулыбкой.
— Ты зришь в корень! Верно, есть ещё одно препятствие. — Препятствие чему? Долгому и счастливому браку с кучей детишек? Что она себе навоображает с этих слов? Неужели вновь придётся её огорчать?
— Я должна знать, Канайя, что ты понимаешь, о чём говоришь. Ведь я не смогу проводить с вами… с тобой всё своё свободное время. Мне придётся отдавать тебе приказания, как и любому другому ребёнку. В данной ситуации мы сталкиваемся с тем же комплексом конфликтов любовных… я имею в виду, романтических и иерархических отношений, какие можно наблюдать в так называемом служебном романе. Желание облегчить жизнь своему избраннику и требования рабочей субординации доставляют множество неприятных ощущений обоим любовникам, — вдохновенно вещаешь ты, погрузившись в воспоминания об одном из своих эссе.
— Меня когда-либо приходилось принуждать выполнять свои несложные обязанности, Роуз? — спрашивает Канайя, приподняв бровь в недоумении. Она имеет на него полное право — девочка действительно не доставляла тебе проблем с дисциплиной. Кто угодно, но не она. Осталась лишь одна отмазка, и тебе придётся согласиться. Нырнуть во всепоглощающую пучину мощных чувств, лавиной опрокидывающей даже самый устойчивый разум, вот что это означает.
— И вот ещё что, пока я не наговорила лишнего: совсем скоро лагерная смена закончится. Если быть точной, то через шесть дней. Это очень мало для меня, — вполголоса признаёшься ты.
— Да, для меня это тоже очень краткий срок. Я бы даже сказала, что для меня это неприлично мало. Но Роуз… я никогда не находила человека настолько близкого мне, как ты! Знаю, ты могла подумать, будто это ни что иное, как детское восхищение и что совсем скоро я пожалею о своих признаниях тебе. Но некоторую малость мне дано понять. Я не могу знать, как сильно полюблю тебя в будущем и как долго мы будем вместе, но сейчас я признаюсь тебе: я хочу тебя, хочу быть с тобой. До тех пор, пока судьба не разведёт наши пути.
От этой тирады, произнесённой проникновенно уверенным голосом, у тебя в горле застрял комок. Никогда тебе ещё не говорили таких слов! Ты чувствуешь, как твои щёки пунцовеют на глазах. Канайя продолжает наблюдать за твоей реакцией, решительно сжав мягкие губы.
А ещё ты, к стыду своему, чувствуешь огромное облегчение. После такого признания никто не посмеет тебя упрекнуть в том, что ты позволила себе влюбиться в неё.
— Канайя… прости меня за то, что я не верила тебе, — выдавливаешь из себя ты, всеми силами сдерживая рвущуюся наружу непрошеную слезу. — Я так боялась разочаровать тебя, напугать, или обидеть… Ты ведь как фея, прекрасная и нежная. Поверь, мне очень льстит, что ты предпочла меня.
Глаза Канайи загораются изнутри, будто звёзды. Или даже не далёкие звёзды, а жаркое летнее солнце, растапливающее твоё сердце всё без остатка. Она робко берёт тебя за руку холодными вспотевшими пальцами, и улыбается чуть шире, чем раньше, но счастья в этой улыбке несравненно больше, чем прежде. Ты многое бы отдала, просто чтобы насладиться красотой этого лица, которое покинула засевшая в напряжённой складке бровей и рта тревога.
— Твои комплименты — музыка для меня, разумеется. И всё же я не услышала самых нужных мне слов, которые позволили бы… позволили бы мне влюбиться в тебя полностью и без оглядки, Роуз. Ты согласна, — голос Канайи надломился, и ей пришлось прокашляться, — встречаться со мной?
— Конечно, милая, конечно, — со смехом ты сжимаешь её белые пальцы.
Остаток пути в тебе мешались чувства безграничного счастья и любви и волнения о правильности того, что ты делаешь. Места в автобусе у вас были дальние, и заметить что-то для ближайших соседей можно было, лишь вытянувшись к вам всем телом. И всё же ты почти физически ощущала масляные взгляды, лижущие твою спину сквозь кресло, когда вас обеих неудержимо повлекло соприкоснуться губами. Поцелуй невинный, почти детский, но сама вероятность расползания грязных слушков отравляет тебе всё удовольствие, которое ты с толикой неуверенности сжала с золотистого колоса этой цветущей юности.
Не найдя в себе силы оторваться от прекрасного личика, ты осторожно берёшь её голову в свои руки и утыкаешься губами в её лоб и носом — в волосы, ощущая тонкий, едва уловимый аромат пудры и цитрусовый — лака для волос. Мысль о том, что ты полюбопытствовала бы о настоящем запахе Канайи, заставляет тебя покраснеть пуще прежнего, но ты, тем не менее, не отказываешь себе в удовольствии пробежать пальцами по её острым лопаткам. Тело девушки в твоих руках вздрагивает и оказывается невероятно пластичным, ты бы даже в определённых кругах сказала, податливым. Пожалуй, было крупной ошибкой всеми силами избегать привязанности, которую с собой несут такого рода чувства, если обнимать любимого человека настолько приятно.
Но как бы тебя не плавила близость переливающегося жизнью тела, вы определённо заканчиваете своё путешествие до Банок.
С огромным сожалением подняв Канайю со своего плеча, ты, кое-как приведя себя и свои эмоции в порядок, предупреждаешь всех детей и в том числе спящего на коленях у Дейва Карката о скорой высадке.
Выгрузились вы на той же полянке, что и в прошлую смену: пригорок, поросший дернистым ковром мелких жёлтых цветочков и тонкими полупрозрачными осинками. Внизу расстилался небольшой городок, где вас будут ждать через четыре минуты. Музей под открытым небом — древняя сарматская стоянка, раскопанная и реконструированная — стоял таким же, каким ты оставила его в прошлом году, только слегка более пыльным.
На этот раз сам глава посёлка, которого все в шутку звали Мэром, повстречался вам у придорожного киоска. Дейв, как и в тот раз, пришёл в восторг от круглого простодушного лица этого маленького дочерна загорелого человека. От него ты вместе с детьми слышала захватывающие истории о его прошлом, в котором он был солдатом, а после устроился работать в гуманитарный институт, да так и стал археологом. Так уж вышло, что эта земля уже принадлежала коммерческому лицу, так что спасти её можно было, только лично проследив за организацией музея при раскопках. Они не представляли собой никакой инновации, но поселение отлично сохранилось и было в некотором роде наглядным. Тем не менее, скучноватое место для некоторых, и потому в экскурсию у вас набралось немногим меньше тридцати человек.
Дейв не преминул пообщаться с Мэром помимо экскурсоводши, пока ты искала сию почтенную старушку в местной столовой, где все ваши дети с явным аппетитом уплетали местные яблоки и пирожки.
Вместе со всеми она закончила завтракать, да и ты успела перехватить кусок. С довольными мордочками отряды направились на археологическое место силы, возглавляемые черноглазой беловолосой дамой в ярком платье, вашим сегодняшним гидом.
Рассказывала она познавательно, по-королевски взирая на свою аудиторию, и слушать даже во второй раз было интересно. Канайя тоже слушала с любопытством, но и на тебя то и дело периодически бросала торжествующие взгляды. Вам как раз показывали снимки с момента реконструкции, когда даже Дейв отлип от своего обожаемого Мэра, а ты взглянула на часы и увидела на них десять часов. Пора бы и возвращаться. Шляпа отлично защищала от солнца, но вот под ней голову начало припекать.
К счастью, через ощутимо короткое время вы вновь устроились в комфортабельном автобусе, и уж тогда-то ты подловила Дейва с если не с поличным, то сразу перед этим, когда растлитель малолетних только делился со своей жертвой тонким наушником.
Ладно, на самом деле это выглядело совершенно безобидно — и когда глава твоего отряда сладко посапывал на коленях у Страйдера, и сейчас, когда он удивительно удовлетворённо и спокойно развалился в кресле, заваливаясь на его плечо и смеряя тебя настороженными взглядами, готовый к бою, как и всегда. Но если вспомнить, что той ночью Дейв никак не решался сказать, хотя начинал, то можно было найти толкования и поинтереснее. Поизвращённее. Впрочем, это не дело — фантазировать о своих же друзьях всякие непотребства.
Итак, под твоим ироническим взглядом брови Дейва медленно поползли на лоб, но ты не стала ждать, пока этим голубкам станет неуютно, и вернулась на своё прежнее место, поручив Дейву пересчитать детей. Для себя ты отметила Тавроса и Непету, сидящих в середине и в хвосте автобуса.
Отлично, все на месте. Теперь, сквозь грохот бьющего снизу по кузову автобуса мелкого щебня, которым усыпана дорога с пригорка, ты раздумываешь над тем, кому же стать новой Мисс Сбурб сегодня вечером, бросая задумчивые взгляды на свою, можно так выразиться, новоиспечённую избранницу.
==> Будь очарован и смятён.
Теперь ты — Джейк Инглиш, и ты испытываешь определённое давление со стороны не только юных сердцеедок, но и некоторых джентльменов. Одного джентльмена, если быть точным, и благодарение за то судьбе.
Он сталкерит тебя повсюду, когда не занят своим отрядом. Этот тяжёлый взгляд будто вдавливает тебя в землю, как железная роборука какой-нибудь героини комиксов DC с чёрно-белой моралью. А уж сами его прикосновения… мало того, что они претендуют на тебя, как на собственность, так ещё и слишком откровенны на людях. Это далеко не всё. Дело в том, что ты сам потерял значительную часть уверенности в том, что тебе так уж нравятся милования с мужиками.
Даже с такими крутыми и интересными мужиками, как твой друг. Ты согласился на его ухаживания, потому что узнал эту манеру переть на цель, как танк и не подумал хорошенько пару дней. Впрочем, теперь у тебя появилась адекватная отговорка не отвечать на чрезмерное внимание прихорашивающихся при одном твоём появлении прелестных юных нимфеток.
Кстати, о птичках.
Сегодня, вот уже буквально после обеда, тебе и твоему отряду нужно выбрать из двух маленьких девочек одну, которая будет представлять отряд на конкурсе Мисс Сбурб. Пусть и со взрослыми тягаться непросто, хотя бы ради приличия.
Твои пацаны и две по-рабочему сосредоточенных малышки топчутся перед входом в трапезную, тщась взять мозговым штурмом постановку номера. Помимо визитки, представительниц команд ждёт также несколько испытаний и голосование от всего лагеря, впрочем, не такое уж и весомое, как ты понял из рассказов Джона о прошлой смене. Довольно неловко, что вы пока ещё не успели придумать полностью все испытания, точнее, выбрать самые интересные с интернет-ресурсов, отметая прошлогодние варианты. Две штуки были готовы ещё намедни, но о последнем идут споры.
Довольно жёсткие споры, как ты понял, приблизившись к кругу товарищей, пасущих детей перед обедом.
— Нет, ну пойми же, что не все отряды состоят из театралов и эстрадников! Они не сумеют найтись так быстро! — втолковывала Джейд Роуз.
— Не факт! Зато это очень эффектно и зрелищно! — убеждённо парировала та.
— А может быть, вообще возьмём тот конкурс с рукоделием? — настойчиво предложила Джейн уже не в первый раз, и Джон, сдвинув брови, задумчиво кивнул:
— Я вообще был за розыгрыш, но вариант Джейн тоже неплох…
— По-моему, скоростное завязывание галстука — отличный конкурс: простой, быстрый… — вздыхая, уныло протянул Дейв, и на него шикнули сразу четверо человек, отметая его идею как недостаточно содержательную.
— Да что же вы разорались так? — настороженно оглядываясь, буркнул Дирк, и все с ходу притихли, снизив тон, но и не подумав уделять ещё чему-то лишнее внимание.
Удручённо вздыхая, ты всё же приближаешься на расстояние устной беседы, приветливо улыбаешься и здороваешься со своим парнем брофистом.
— А кто-нибудь собирается узнавать, каким маршрутом мы завтра поведём детей в лес? — звучало это довольно кровожадно, и ты торопливо добавляешь:
— Смотреть рассвет, я имею в виду.
— О боже, совсем забыли же! — встревоженно охает Джейн и тут же решительно заявляет, что сразу же в тихий час идёт с тобой на разведку. Дирк ненавязчиво тоже напрашивается с вами, но подмога приходит с неожиданной стороны:
— Зачем столько народу? — недоумённо вопрошает Джон, — одного достаточно. Ну может, двое, если вы так уж уверены, что послезавтра поведёте в поход.
Ты уже было расслабляешься, что сможешь спокойно поразмыслить в тишине сосновых лесов, но Джейд, почесав в затылке, решает идти с тобой. Компания не из худших, но всё же ты с детства привык к одиночеству и свободе деревенских полей. Лучше социализироваться и наладить связи с обществом помог только переезд от бабушки в город прошлым летом.
После лёгкого перекуса вы, лишнего не медля, собираетесь в дорогу, подзарядив навигаторы и прихватив маленькую бутылочку воды, отнюдь не лишнюю при таком-то зное. Джейд трещит без умолку, но её весёлый смех и доброжелательный взгляд необычайно расслабляют. Если бы не она, ты бы погрузился в безрадостные размышления о сложных отношениях с друзьями, с парнем и о своих собственных чувствах, а ещё и о вероятных последствиях сухого закона, введённого Скрэтчем.
Совершенно невообразимым образом он обнаружил ваши сокровенные тайники, едва успел остыть след ревизоров. И теперь ты можешь только завистливо, но не всерьёз, разумеется, желать ему захлебнуться запасами, не слишком надёжно спрятанными Рокси. Ты веришь ей в том, что она схоронила их по всем правилам, но, тем не менее, вас ждёт, самое малое, выговор от родителей по завершении смены. Док Скрэтч будто проявил верой не охватимое милосердие, отложив губительные звонки до самого конца, уверив вас в том, что он будет внимательно следить за вашим будущим поведением. Теперь каждая повариха в лагере судачила об алкоголизме несовершеннолетних, покачивая головой при виде тебя и сердито сжав губы. А ведь ты-то лишь слегка пробовал, чтобы не расстраивать компанию!
Но Джейд успевает найти метров за сто дальше по накатанной грунтовой дороге из лагеря земляничную полянку, позолоченную тонкими белыми лучами солнца сквозь пожелтевшую хвою старых деревьев прежде, чем грустные мысли проникнут тебе в голову.
Вы с оживлением бросаетесь лакомиться — настолько, насколько это можно сказать о такого рода пище, радуясь, что никто из детей наверняка не захочет останавливаться и собирать эту мелкую ягоду, горящую розовым пламенем в кружевных покачивающихся переливах света.
— Джейк, ну и зря же ты сел туда, — хохочет Джейд, — у тебя вся задница в соке!
Как можно было наскрести землянику афедроном, сидя на плотной низкой травяной поросли, скрадывающей ароматные плоды, ты не представляешь себе, но, к счастью, Джейд сильно преувеличила. На туговато обтягивающих ягодицы — по-видимому, одежда шьётся на каких-то дохляков-домоседов — полотняных шортах отпечаталось лишь два бледных пятна сладкого липкого сока сбоку слева.
— Нормально, сойдёт, — махаешь ты рукой, и таким же образом демонстрируешь искомое место, найденное в попытках найти проклятые следы сока:
— Смотри, вон там классная полянка!
Джейд следит за направлением твоей ладони и замечает солнечный участок, лишённый непролазной колючей растительности.
Достигнув поляны, вы озираетесь вокруг, слегка вороша мягкий ковёр опавшей хвои носками ботинок. Местечко отличное: с обрыва открывается великолепный вид на реку, да и места хватит всем. Свалить бы только вон тот полено от старого бревна на импровизированную скамейку.
Джейд, разумеется, предлагает свою помощь, и ты от неё, естественно, отказываешься. Ну вот, теперь всё. Ты готов с гордостью привести сюда свою немногочисленную паству.
Перед обратной дорогой вы задерживаетесь, лишь на пару минут, чтобы насладиться дневной красотой пейзажа. Ты даже пытаешься запечатлеть её на камеру, но снимки выходят пересвеченные, с палящим оком солнца вместо изображения нежных перистых облаков.
А после оказывается, что половина детей не готова подниматься настолько рано, а другая, похоже, не особо понимает, на что согласилась. Отсутствие духа приключений у этих мальцов здорово разочаровывает тебя, и ты даже, казалось, был готов погнать их обязаловкой. Но ты не таков по натуре, и это намерение отбрасываешь быстро.
Слегка разочарованный, ты собираешься приступить к подготовке вечернего мероприятия, только минутку передохнув у питьевого фонтанчика. Напившись вдоволь, ты не можешь не заметить зазывно улыбающуюся тебе Джейн, полускрытую в тенях деревьев между жилым бараком и хозяйственным складом. Каким-то удивительным образом, какой, наверное, могут освоить только подобные ей в роскошности леди, она полуразвернулась именно так, чтобы все достоинства её лица и пышной фигуры сражали тебя одновременно.
Из вежливости и, что нельзя не признать, желания приблизиться ты подходишь, испытывая невесть откуда взявшуся робость. Впрочем, корни этого чувства не так уж неясны, если задуматься. Периодически у тебя на протяжении года или больше возникало ощущение, что Джейн добивается твоего расположения и, похоже, не столь безуспешно. А теперь ты связан с Дирком, и не дёрнуться ни туды, ни сюды.
— Добрый день, Джейк, — ласково мурлычет Джейн, скаля белые зубки.
— И вам моё почтение, милостивая государыня, — игриво отвечаешь ты, ловя себя на том, что от лицезрения ямочек у неё на щеках ты расплываешься не в глуповатой, но в столь же самоуверенной улыбке.
— Хочу спросить: нет ли сегодня у вас настроения станцевать, господин Инглиш? — поддерживает игру Джейн и заботливо поправляет воротник твоей рубахи, сверкая острым взглядом сквозь изящные очки.
— Всенепременнейше, сударыня. Что же делает мне честь слышать такой вопрос? — пряный аромат травы, который едва уловимо достигает тебя, как только Джейн скользит по стене вплотную к тебе, чрезмерно будоражит твой разум, и ты сам не замечаешь, как тон твоего голоса спускается в басовитое урчание.
— Я прошу об удовольствии пригласить вас на медленный танец, — почти шепчет Джейн, неторопливо обвивая твою шею загорелыми руками. В этот момент ты осознаёшь всю двусмысленность своего положения, но обижать Джейн испуганным отказом у тебя нет ни малейшего желания. Да и не танец тебя смущает: это-то ещё куда ни шло. Больше тебя тревожит податливость, с которой твои руки обняли талию Джейн. Кажется, это называется «поплыл, дурень, до женитьбы по залёту рукой подать».
— Что угодно для вас, миледи Крокер, — мурлычешь ты, в душе проклиная свою распутность и неверный нрав. Снова её бюст, проклятое искушение, прикасается к тебе, только отнюдь не со спины.
Но Джейн не намерена, по-видимому, манить тебя излишне и мгновенно отстраняется от тебя, так и не коснувшись тебя подобным крупной спелой вишне ртом, но оставив после себя мимолётный шлейф своих духов и полный разлад твоих эмоций. Хвала всем богам, ты, кажется, не успел сделать чего-то совершенно лишнего. Но слишком уж она была аппетитна. Хотя даже это оправдание звучит ущербно, честно сказать.
Протерев глаза и обратно подняв распахнутый воротник, ты плетёшься обратно к своим детям, краснея, как та самая земляника. Только, похоже, не видать тебе сегодня покоя.
— Джейк! Какая приятная встреча! — восклицает Аранея, выскочив из-за угла. Будто только тебя здесь и поджидала.
— Ещё и ты! То есть, я хотел сказать, действительно приятная встреча. Неожиданная, я бы сказал.
— Мне что-то сейчас не спится. Могу я составить тебе компанию, раз ты снова свободен?
— Нет! — рявкаешь ты и тут же пугаешься своей же резкости. А впрочем, настырная девчонка отчасти этого и заслужила.
— Хм-м, извини, Аранея, я… немного не в настроении гулять. Мы сейчас готовим конкурс, и ты, наверное, тоже занята. Наверняка принимаешь в нём живейшее участие? Играешь главную роль, я бы даже так сказал?
Аранея польщённо улыбается и поправляет очки на маленьком носу, но качает головой:
— Благодарю тебя за комплимент моим данным, но нет, я только помогаю. Жаль, что не выдалось минутки поговорить. Но я подойду к тебе попозже, ты ведь не против?
— Конечно, — начинаешь ты и вдруг находишь верный тон, — конечно, милая, заходи к нам. Не бойся, мы не кусаемся. А сейчас иди к своим друзьям, они наверняка заждались.
Менторская манера срабатывает и улыбающаяся приклеенным выражением Аранея обиженно надувает губы, как только ей кажется, что ты её не видишь, и топает обратно домой. Неожиданно получилось. Раньше, ты точно помнишь, хорошенькая мордашка и открытая ровно на степень приличия ложбинка между грудей, подоткнутых сложенными руками, оказала бы на тебя воздействие такого же рода, что и чары Джейн. И сообразить об этом ты успел бы не раньше, чем наобещал бы девочке небес в алмазах. О женщины! Коварнейшие создания!
То ли дело — Дирк.
Усмехнувшись самому себе, ты промакиваешь ладонью внезапно покрывшийся испариной лоб и отвлекаешься составлением плана вашего отрядного выступления.
==> Аранея: напрягать стихотворные извилины.
— Ты ведь мозг отряда, верно? Пожалуйста, Аранея, ну уж напиши что-нибудь такое… общее! А мы тем временем уж решим, кого выдвинуть! — причитали и упрашивали суетливые женщины вокруг тебя, пока ты, фигурально выражаясь, цепляла за уши длинные макаронины.
Это же надо до такого докатиться, чтобы на тебя повесили работу и оставили одну куковать над блокнотным листом с огрызком карандаша в пальцах.
Сами-то каковы: уже к полднику дело идёт, а кандидатки от отряда всё нет и нет. Ты отказываешься наотрез — и стараешься пригодиться отряду другим способом; Миина отвертелась на правах лидерши; а Дамара излишне пугающа и ленива, так что выбор остаётся между Поррим и Меулин. Бедная Латула, она пришлась бы очень кстати. Но не стоит думать о грустном.
Суть проблемы состояла в трудности уламывания Поррим, которая не хотела участвовать в таких конкурсах в принципе из-за своих феминистских убеждений, и в не менее сложном уламывании Меулин, которая демонстрировала исключительную тугоухость и искреннюю веру в непобедимость Поррим как Мисс Сбурб.
Порой, в перерывах между размышлениями о своей задаче, ты вникаешь в смысл криков, доносящихся с другой стороны беседки.
— О, вы только на неё посмотрите, какой наглый неглект! Припоминаю, три дня назад ты с удовольствием участвовала в мероприятии, унижающем мужское достоинство!.. — ехидно начал Канкри, но Поррим без обиняков перебила его:
— Милый, это звучит странно. Если ты будешь так говорить, люди тебя неправильно поймут. Лучше иди поболтай с мальчиками и не мешай нам ставить номер, Канни.
— Сколько раз я тебя просил не звать меня так?! — заревел тот с пламенем в глазах. — Что ты вообще можешь предложить обществу, кроме своей гордыни, слепящей тебе глаза?
— Гордыни? — взвилась Поррим. — Ты же не глупенький, чтобы не понимать, что эти два конкурса — совершенно разные вещи! Вспомни содержание того и пойми, что в этом - этом - будет ярчайшее проявление ЖГС!
Канкри только фыркает и отмахивается ладонью, бормоча какие-то сложные термины, Они обмениваются с Поррим взглядами, по выражению мерцающие то мученическим долготерпением, то яростной обидой, но после он уходит.
Поррим опускает голову на руки и извиняется:
— Ах, дамы, простите, что я заставляю вас это слушать. Обещаю, в будущем он будет вести себя благопристойнее.
— Пф-ф, это Канкри-то станет тихим и благопристойным? Не смеши мои жабры, — скептически усмехается Миина, — скажи ещё, что ты превратишь его в замкнутого молчуна своими материнскими поползновениями.
Что-то они совсем не о том болтают. Надо как-то заставить их плодотворно работать без давления, но как?
Есть, правда, одна зацепка…
Сейчас в твоих руках нет нитей, протянутых к Меулин, но ты можешь повлиять на Поррим, и поторопишься провернуть это хотя бы до конца тихого часа. Какие слова подошли бы лучше? Поразительная… загадочная… готичная… независимая…
В трудах минуты пролетают незаметно, и кто-то мягко трогает твоё плечо острыми коготками.
— Ты родила это всё для меня? Как очаровательно, милая, — воркует Поррим, нависая над исчерканной бумажкой. Она просит у тебя разрешения взглянуть поближе и подносит стихи к глазам, изящно отбрасывая тугую волну блестящих чёрных волос с лица.
Невольно или нет, но твои глаза притягиваются к этому холёному телу, и оторвать взгляд от него неожиданно трудно. Поррим касается губами твоего рта лёгким движением — в знак благодарности за твою помощь. Это её обращение с подругами всегда тебя смущало, но и доставляло некоторое удовольствие… которое при определённом истолковании могло бы называться запретным.
— Чудно, Аранея! Мне даже неловко ломаться после такого милого подарка. Какой бы уродливой не была идея превозношения плотской привлекательности над другими личностями, пожалуй, я должна сама же исполнить эту роль.
— Очень лестно, Поррим. Наконец-то мы можем заняться делом, — деловым тоном утверждаешь ты, внутренне стремясь утихомирить колотящееся сердце, и киваешь на наряд Марьям с уверенно сложенными на груди руками. Поррим мило улыбается в качестве извинения и уплывает, прихватив с собой твои стихи и всех остальных девочек из отряда.
Ты бы отправилась следом за ней, но на горизонте появляется Вриска, одна из чертовок, загадавших тебе глупое желание. Впрочем, эта забава должна начать приносить удовольствие в определённый момент. Когда-нибудь в будущем.
— Ну как вы, девочки, готовы? — произносит Вриска самоуверенной интонацией, подразумевающей окончание « готовы к поражению». Ты напоминаешь ей о равноценности своего отряда:
— Мы готовы побеждать, как никогда, — и это звучит дружелюбно и спокойно, точно так, как ты собиралась сказать. — А кто ваша претендентка, полюбопытствую спросить?
Вриска картинным ироничным жестом отбрасывает с лица сияющий золотистый локон и широко улыбается, демонстрируя жемчужно-белые острые зубки:
— Разумеется, это мне пришлось взять на себя самую ответственную часть работы. Было непросто уломать своих на самый зрелищный и яркий номер, но кто не сталкивается с изнуряющим штилем?
— Замечательно. Ты будешь прекрасно смотреться на сцене, — отвечаешь ты искренне.
Вриска изображает благодарный актёрский поклон, а после бросает короткий взгляд на некую цель далеко позади твоего плеча, и игриво сверкает взглядом из-под густо покрашенных ресниц:
— Да, к слову сказать, я очень жду твоего парного танца с господином недотрогой. Уверена, он уже на грани срыва.
— О, Вриска, разве что нервного! — хохочешь ты в ответ и вспоминаешь эту гримасу, которую он тебе состроил час назад.
Этот юноша действительно красавчик. Было бы нелепо отрицать это, как и отрицать его бесконечную харизму. И к тому же его солнечный заразительный смех расплавляет лёд любого, даже самого закостенелого, женского сердца.
И потому его подчёркнутое целомудрие было очень таинственным для любой себя уважающей свободной молодой леди в лагере. Некоторые приписывали Джейку амурные связи с девушками из вожатых, но лично ты с трудом верила в существование каких-либо стойких романов. Проанализировав поведение его подруг, ты могла с уверенностью заявить, что никто не претендовал на чувства Джейка, кроме, может быть, Джейн из первого отряда. Но насколько её романтические амбиции претворялись в действия — установить трудно.
Единственные шансы, кои ты могла определить для себя, была твоя собственная сексапильность. И по этому фронту ты имела достаточную убойную силу. Ну и удача. Её у тебя всегда, кроме карточных игр с Вриской, было сколько душе угодно. Потому ты добавляешь:
— Но, если рассуждать не торопясь, то сейчас мои шансы гораздо выше, чем в первый день!
Вриска тоже смеётся и уверяет, что она от всего сердца желает тебе успеха в выполнении их желания. Но после она строит милую мордашку и просит:
— Честно говоря, я пришла, чтобы совершить некоторый обмен. Не найдётся ли у кого-нибудь из вас лишнего куска картона? Вам я могу предложить огромный выбор костюмов, — предлагает она с завлекающими нотками в речи.
— Ты только начала искать? Может быть, и есть. Пойдём спросим в корпусе, — киваешь ты, чувствуя невольное довольство из-за того, что этой лапочке нужно что-то просить. Нельзя назвать твоё к ней отношение неприязнью — скорее, наоборот, тебя притягивает к ней, чем отталкивает — но рядом с ней ты ощущаешь себя в тени, чувствуешь себя скучной и невзрачной.
Что Вриску так развлекает в тебе? Она постоянно зубоскалит и зубоскалит, делает тебе двусмысленные не в лучшем значении этого слова комплименты. С ней, конечно, интересно. Но ты чувствуешь неясную опасность, исходящую от неё. И ты рада, что вам нечего делить. И тому, что она младше.
Парой твёрдых шагов ты преодолеваешь расстояние до корпуса. Этот очаровательный домик стал ещё симпатичнее после уборки: совершенно новый, чистый, безупречный. Даже трава была ровно подстрижена косилкой за полдня до вчерашней инспекции. И внутри было так же свежо и аккуратно.
По большей части, твоими стараниями: кроме тебя, немногие желали соблюдать график мытья полов, и приходилось применять психологическое воздействие. Сейчас в этом чистом помещении больше всего места занимала ваша Мисс лагеря: Поррим стояла в позе ветряной мельницы с усталым выражением красивого лица, а на ней что-то сшивали Меулин и Дамара. Координировала их действия Миина, сосредоточенно сидящая по-турецки на ближайшей кровати и жевавшая сушёного кальмара.
— Народ, у кого-нибудь из вас картонка не завалялась? Мне совсем немного надо, буквально десять на двадцать! — зычно крикнула Вриска, доброжелательно разводя руками. Никто не обернулся на её призыв: все продолжили свои занятия, не отвлекаясь попусту.
— Что, у парней тоже нет? Догадываюсь, кто весь картон на декорации извёл, — хмуро ответила Канайя, перебирая сценические костюмы и детали. Великолепная широкополая шляпа и странноватая кожаная куртка уже были отложены в сторону, что наводило на мысль о ковбоях или пиратах.
— Ладно, — продолжила Канайя, бросив на Вриску взгляд, подобный бритве, — полно слоняться по лагерю без дела. Садись, я глаза тебе заранее покрашу, а остальное после ужина.
Вриска предпринимает вторую попытку отыскать себе картон, но находит она лишь несколько задумчивых беглых взглядов, и потому присаживается на краешек койки Канайи, убрав на спину белокурую гриву и гордо задрав подбородок.
Канайя просто прелесть, эта снежная королева-рукодельница. Её золотыми руками и не менее драгоценным гардеробом было сделано с десяток номеров. Ты бы присела с ней и Серкет поболтать, но дела не ждут. Кто-то должен выучить всю эту напыщенную шелуху, которой ты измарала целый лист.
— Миина, вы уже определились, как будет выглядеть наша визитка? — вполголоса интересуешься ты, отведя руку подруги с новым пучком волокнистой закуски от прожорливого рта.
— Ага. Она выйдет такая на погашенном свете, вся в вуали, а потом откроется зрителям. Зачитаем твои стихи, ну и хватит, — резюмирует Миина, так же тихо, чтобы не подавать лишних идей конкуренткам.
Скучновато. И маловато. Соседствующему отряду у вас подслушивать совершенно нечего.
В этом мнении с тобой никто не спорит, но мозги у них, видимо, уже перекипели с того момента, как начали выбирать сегодняшнюю жертву.
— Что ж, — снисходительно вздыхаешь ты, — пойду побеседую с мальчиками. Нужно почерпнуть свежих идей.
— Куколка, у нас готова программа бенефиса на весь вечер, — очаровательно улыбаясь, кивает Руфио, и ему вторит Кронус, сверкая отнюдь не так очаровательно своей золочёной фиксой.
— Кто, говоришь, у нас сегодня на манеже? Поррим? Ну ладно, она тоже сойдёт. Сначала мы с пацанами: ну, допустим, я, Кронус вот, и там ещё Курлоз и Митуна, выходим и демонстрируем чутка акробатических пируэтов с ручки, — начинает Руфио, но его перебивает Ампора:
— Потом мы берём её на руки, целуем, и…
— Кронус, фу! Брось! — в ужасе вскрикиваешь ты и машешь ладонью перед его лицом, желая отгородиться от этого похотливого безобразника.
— Мне бы не составило труда поднять такую стройную девушку, как Поррим, на руки; но прошу, вас, друзья, позвольте мне не танцевать, — расстроенно гудит Хоррус, грузно подобравшийся к вам. Как бы то ни было, он не сможет танцевать даже приемлемо на вид, если сам того не захочет. О танцах парни не сказали, но мысль об этом была логически последовательной.
За неделю тебе по горло хватило танцевальных постановок, но ребятам с секции спортивных танцев всё ещё было мало. Впрочем, неверно, этот вывод — плод малодушия; они были полностью правы в своём упорстве. Болливудский метод непрекращающейся движухи отлично срабатывает как в кино, так и на эстраде. Так что, возможно, стоит применить его вновь. Без участия Хорруса, конечно же.
— И кто этим всем руководит? Вы мне танец покажете? — ты вопросительно и иронично приподнимаешь бровь.
— Мы тут как бы, блять, собравпиздились и ждём хуеву начальницу Миину и нашу красявистую Поррим, — сквернословит Митуна, едва оторвав седалище от матраса. Раздалось замогильное сипение Курлоза, когда тот материализовался из мягких вечерних теней:
— Ну так почесали, что стоим?
И действительно, у скамьи возле ограды становится шумно. Здесь не так уютно, как в беседке между корпусами, но простора для акробатических пируэтов побольше. И сейчас несколько ребят из седьмого отряда выделывают нелепые приседы с коленцами, притом синхронно и даже почти не рушась на землю. Выглядит специфично — даже хочется взглянуть на это в готовом виде.
Нужно поскорее найти новую площадку, пока эти мрачные тучки на небосклоне не оросили всех репетирующих.
— Итак, — подводишь ты итог своей встрече, — у нас осталось всего сорок минут, чтобы подготовить всё это. Ребята, я очень надеюсь на то, что на этот раз вы не продемонстрируете склонность вызывать хлопотные эксцессы, — и с этими словами ты отправляешься обратно в многолюдный барак ставить ваш великолепный номер.
==> Кронус: столкнуться с неожиданными вопросами
Противный моросящий дождик успел вымочить тебя почти что насквозь: он испортил тебе великолепную укладку и прилепил обдуваемую холодным ветром майку к твоему прекрасному телу. Но деваться некуда: надо было репетировать, а теперь ещё и выступать. Хорошо хоть, что на самой сцене нет холодных, льющихся с неба капель.
В таком мокром состоянии красоваться перед десятками людей дискомфортно, пускай ты всегда рад посветить подкачанным прессом. Потому ты надеешься, что все взгляды зрителей будут направлены на вашу красотку, замотанную в какой-то тюль и изображающую не то королеву морга, не то панкушку из восьмидесятых. Жаль, что все её одеяния не так же прозрачны, как вуаль: тогда бы вы точно захватили сегодня все зрительские симпатии.
Естественное дело, ты танцуешь lege artis, как бог. Ни единого забытого движения (неверный поворот головы в начале не считается). Тщательно сдержанная сияющая улыбка. Ты бы зажёг этот зал, но проклятая погода затушила твоё пламя прежде этого. Признаться, и трек для танца смиксован весьма посредственно, у тебя бы вышло гораздо благозвучнее.
Обстоятельно облапав свою названную нимфу, ты можешь, наконец, с достоинством удалиться со сцены и идти обсохнуть. Даже сомнительное развлечение посмотреть на ваш и последующий номера не манит так, как свежая одежда.
На сухую голову эта забава выглядит всё же привлекательнее, и ты возвращаешься к эстраде, возобновляя оценку сегодняшних нимф. Поррим, конечно, хороша, но эта шлюшка посмеялась над тобой и твоими тонкими поэтическими чувствами, так что твой голос будет отдан не ей. Претендентка от так называемой Команды милокровожадных слишком похожа на мальчишку, особенно с этой своей гитарой; а если уж и терпеть девчачьи капризы, то ради стоящего тела. То есть, ты хотел сказать — дела.
От остальных отрядов девочки были слишком юны, и номера их были не слишком содержательны. Но вот от пятого было неплохо. Сочненькая девчонка и улыбчивая. Может, стоит разыскать её на дискотеке и пошептать что-нибудь милое в её розовое ушко.
Кончили. Победила всё-таки Вриска, чтобы ты о ней не думал. Впрочем, какое до этого дело?
Прекрасные лёгкие мысли витают в твоей голове, и в отличном настроении ты отмечаешь, что тучи поредели на лиловом вечернем небе, и можно свободно прогуляться до маленькой кабинки за высокими кустами.
На месте ты встречаешь любопытную компанию из главы своего отряда, Хорруса и Канкри.
— Ладно, мальчики, я допускаю, что вы вдвоём сюда пришли по назначению этого места, но Миина-то здесь зачем? Неужели сообразили чего на троих? — твоё предположение игнорируется, как и не было.
— Да так, рыбка моя, надо поболтать кое о чём, — скалится Миина, с ровной шеренгой стремительно приближаясь к тебе. Стальная потная хватка Хорруса и деликатное объятие Канкри, который, разумеется, не преминул предупредить о себе бесцветным «пройдём с нами», уводят тебя от популярного заведения в кусты облепихи. Ты несколько раз дёргаешься из их рук, но бесполезно. Страх сжимает твои кишки покрепче вспотевших пальцев Хорруса, но ты преодолеваешь его в мужественной манере.
— Ребятки, вы чего? Вы сигаретки отжать хотите, что ли? Да я вам так отдам, мне не жалко…
— Зачем ты избил Латулу? — рычит Миина, толкнув тебя на привольно растущие шипастые ветки. От изумления и гнева у тебя вздымаются на лоб брови. С чего бы она это предположила?
В голове мелькает вчерашняя сцена, запомнившаяся довольно забавной и оттого нереальной.
Латула вела себя стандартно по-героически клёво, вот в чём всё дело. Она не караулила тебя у сортира, как эти любезные товарищи, а забила стрелку под заброшенным железнокаркасным куполом, прозрачно намекая, что в случае, если ты бы не пришёл, она распустила бы возмутительно правдоподобные слухи о тебе и твоих сексуальных предпочтениях, лишь слегка затронув честь своего любезного друга. Так что, напряжённо мысля выдавшиеся тебе десять минут, ты решил всё же лично убедить эту щучку уняться и не придумывать себе всякие ужасы на ровном месте. Может, не слишком ровном, но всё же она явно преувеличивала.
— Латула, детка, ты же это не серьёзно?
— Серьёзно, как железобетон! Ох, конечно, я не знаю точно, надругался ли ты над Туной или всего лишь покалечил его. Какая досада! И всё же я буду защищать его, как смогу, ты понял меня?!..
— Солнышко, не кипишуй. Ты сама себя-то слышишь? Я ничего не делал с твоим парнем. А в этом, — ты постарался прозвучать особенно возмущённо, — плане он мне и не нужен. Это же были просто шутки, чтобы, наконец, обратить на меня твоё драгоценное внимание, — Латула была не на последних позициях в твоём вишлисте, особенно благодаря её прошлому. К сожалению, она не была такой очаровательно беззащитной, как её молодой человек, но иногда полезное можно совместить с приятным.
— Шутки? Это ты называешь шутками, озабоченный мудозвон? — гневно прорычала Латула и порывисто шагнула к тебе. Неподходящее место для резких движений.
Всякий бы расхохотался от места, так характерно выбранного ею для разборки. Здесь ручей, огибающий крохотной излучиной несколько хозяйственных зданий и одну, другую беседку, пробурил глубокое русло, оставив вслед крутой овражек с каменистыми стенками. Если бы он только был покрыт асфальтом, воздух зарябил бы от лазерфлипов и шувитов — вот на это и намекала Латула.
— Полегче, цыпа, с выражениями и с руками, — предупреждаешь ты её куда менее заискивающим тоном, поднимая свои ладони выше к лицу, — ты знаешь, что я имел в виду. Вечно-то вам надо оскорбить мою хрупкую душу.
Латула скалится ещё шире, и складка бровей сжимается ещё напряжённее, но вдруг её глаза сводит к переносице, она удивлённо вздыхает и камнем рушится вниз, эффектно катясь вниз головой по оврагу в ручей. Только пыль столбом.
Ты бросаешь взгляд на дно ручья и не без удивления застаёшь там нескладную фигуру в ярком спортивном костюме. Некультурно выразившись, ты спрашиваешь, что, собственно, произошло.
— Да кто же знал, что возврат так поздно случится? Я думала, уже всё… Да какая к чёрту разница? Помоги мне!
Подчёркнуто неторопливо и, по возможности, грациозно ты спускаешься в заметно оббитый глинистый овражек и, чуть не замочив ноги, приподнимаешь Латулу, неловко карабкающуюся из мелкого илистого русла на локтях. Любопытный бред она несёт…
— Не думай, что я всё забыла, поганец. Сейчас мне не слишком-то, ох… удобно выяснять, в чём дело, но если Митуна снова придёт ко мне в таком состоянии…
— Ты ногу сломала, что ли? — расстроенно протягиваешь ты, торопливо мысля. Если она правда так лихо курлыкнулась, то её отправят к мамочке, и у Митуны совершенно точно не хватит дурости растрепать кому-то о возвращении старых должков. Латула нужна ему в качестве жилетки для нытья, а иначе он совершенно теряет голову и уже скорее ты ощущаешь, что заботишься о нём, чем наслаждаешься долгожданным возмездием.
С другой стороны, в таком случае остаётся некоторая недосказанность. И тебе останется только самоуверенно надеяться на то, что это как-нибудь замнётся и забудется.
— Ногу? Да как два пальца об асфальт, — пожимает плечами Латула и впивается пальцами в твою голень. — Тебе, похоже, придётся меня нести до медпункта.
Это было даже комично: ты, забросив на себя половину веса жилистой тушки скейтерши, трёхногим табуретом ковыляешь с ней до медицинского кабинета, попутно собирая обильный для такого позднего вечера урожай взволнованных вопросов и сочувственных взглядов, и не можешь перестать время от времени неприятно хихикать.
Сколько же ещё осталось невыкорчеванных друзей у Митуны? Вопрос риторический.
Вот, чисто ради примера, сегодня на завтрак ты получил ароматный грибной бульон, в лучших традициях nouvelle cuisine. Суп был наполнен овощами и связкой волосатых крысиных хвостов, которые ещё были увенчаны ошмётками кровавой плоти. Удивительное везение, что исторгать из себя пришлось только желудочный сок.
О да, не одному тебе, конечно же: всему отряду за столом, кроме, разве что, твоего подопечного и его ближайшего друга, Курлоза. Проклятый мим просто таращился то на твою тарелку, то на тебя своими стеклянными глазами, и, видимо, внутри корчился от злобного хохота. Откуда он узнал? Кто его поймёт: слишком хорошо он умеет совать свой… нос в чужие дела. Ты почти наверняка знаешь, что Митуна сказать ничего не мог и не хотел. Точно так же, как помнишь, что Курлоз утром ни с того, ни с сего вызвался дежурить в столовой, к пущей радости Джейд. Ты ещё припомнишь ему крысиные хвосты.
Странные дела творятся в лагере. Процедуры, скрываемые тобой в городе, тут лезут в глаза всем и каждому. Спрятанный подтекст прочитывается самым неожиданным образом. Как в случае с Мииной, например.
— Что за милую ерунду ты щебечешь, глупышка? Я ни-ко-го, — произносишь ты по слогам, — не трогал. Весь лагерь видел… ах, зачем же я оправдываюсь?
— Оправдываешься, потому что натворил рыбни, — шипит Миина, и неожиданно появившийся с ней Канкри снова подаёт голос:
— Надо выслушать его, Миина. Я тоже хочу знать, что случилось.
— Да, — облегчённо стонет Хоррус, — я вынужден испытывать затруднительную неловкость, хватая человека без знания причин такого обращения.
И снова твой серебряный язычок развеет все глупые подозрения, только вот из толчка стало сильно пованивать. Потому ты настолько, насколько позволяют вцепившиеся в тебя руки, хозяйским жестом машешь куда-то ближе к ограде:
— Может, в нормальном месте поностальгируем, лапочки?
Миина набирает в грудь воздуха, но не успевает вовремя придумать остроумную колкость, когда тебя отпускают эти двое несчастных.
— Итак, — вольно начинаешь ты, оперевшись локтем на забор-рабицу, — чем я могу быть обязан тому, что на меня повесили некое избиение?
— Позавчера случилось что-то странное, — хмурится Миина в задумчивости и пялится прямо тебе в глаза. — Митуна притащился, как побитая собака, под крылышко Латулы, и они свалили наружу пошептаться. После этого она ещё день ходила взвинченная ни с того, ни с сего. Я встретила её ближе к вечеру, и она мне сказала, что собирается поговорить с тобой.
Это была лобовая атака, но вялая и бесполезная в данной ситуации. Незаметно для себя ты пинаешь носком ботинка гладкий круглый белый камень, торчащий из-под земли.
— Боже. Боже, дорогая, ты что, приняла ужимки этого дурачка за чистую монету? Это же Митуна. Что он может сказать полезного? Подумать только, ты сравнила его со мной. Ты почти назвала меня лжецом. Это уже откровенная нелепость, милочка. Я был о тебе лучшего мнения, — ты собрался выдержать значительную паузу, до тех пор, пока кто-нибудь не соберётся говорить, но Канкри, по-видимому, собрался начать вещать свою ерунду о ментальных расстройствах, и пауза выходит довольно испуганной.
— Мы с ней спокойно поговорили, а потом она совершенно для меня неожиданно упала с обрыва. Я без понятия, как там можно было сверзиться. Я даже не знаю, как ломать людям ноги, если уж на то пошло.
— Не могу не отметить, — смущённо вставляет Хоррус, — что ломать ноги — действительно работа, требующая приложения немалой силы. Ну, хотя бы если делать это руками.
Вы втроём смотрите на него с неподдельным ужасом, но ты стараешься побыстрее забыть об этих потенциально тревожных замечаниях от Заххака и шагаешь вперёд. Эти двое тебя больше не держат — ты можешь идти, и для уверенности ты приговариваешь:
— Вот видите, даже Хоррус говорит, что я не мог такого натворить… — белый камень выворачивается с комьями почвы и сверкает набитой землёй глазницей. Это человеческий череп. Челюсть, кажется, лежит на том же месте, но поглубже.
— Ой, кажется, кто-то бездомный нашёл здесь свой конец, — рассеянно произносишь ты, откатывая череп к Миине. Она с упавшей к ногам челюстью отпрыгивает от находки, как от ядовитой змеи.
— Ч-что это за херня? Почему это не убрали перед заездом?!
— Надо предать останки земле, — качает Канкри головой. — Я бы даже прочёл заупокойные молитвы.
Закапывание чьих-то черепов — неинтересное занятие для тебя. Пока все пялятся на этот кусок кости, ты удаляешься с неизменным достоинством.
Из-за спины тебе раздаётся окрик в полный голос, но без напряжения, будто Миина говорила только для себя:
— Мне рассказали больше, чем я — тебе, но сейчас гуляй. Я бы не стала дёргать парней без причины, поверь…
Ты оборачиваешься к ней молча, само воплощение достоинства, чтобы наконец заткнуть истеричную суку возмущённым и усталым взглядом.
— Покой моих друзей — это моя задача в этом лагере, — пожимает та плечами, будто пытается заявить, что действует по велению долга, а не по своей воле, но при том поглядывает на кости, что-то рассуждая для себя.
Самоконтроля у тебя хватает только на то, чтобы развернуться на сто восемьдесят градусов и уйти на деревянных от гнева ногах.
Сейчас вот только Митуну найти, и ты выпустишь на него весь пар, который накипятила в тебе Миина.
Ты не собирался искать его прямо сейчас, но он нашёл тебя, когда ты остановил шаг — в кустах, чтобы тебя уж точно никто не потревожил. Эта встреча настолько забавна, что ты обращаешь лицо к источнику шороха с широкой улыбкой, уже зная, что это Митуна.
— Хули лыбишься, мразь вонючая? — зашипел он.
— Да вот, смеюсь над ситуацией, — сверкаешь ты той же улыбкой, начиная поливать кустики. — Только что перетёрли с нашей красоткой-вожатой о Латуле и самую малость о тебе, и вот ты здесь, вдыхаешь аромат жезла, гулявшего у тебя за щекой. Должно быть, ты с ног сбился, алчно выискивая меня. Но не переживай, мой бесценный котик, я здесь и я готов унизить тебя ровно настолько, насколько ты заслуживаешь сегодня.
— Выбей свои мозги о ближайшую стену, жопоголовый мудак. Я здесь, чтобы осветить твою гниющую башку светом своего великодушия, — к этому времени ты уже повернулся к нему и беззастенчиво застегнулся обратно.
— Поработай над речью, сладкий. Ты повторяешься в выражениях. Кажется, ты хотел сказать «прости меня, Кронус».
Глаза Митуны сверкнули болью, и ты насладился ею, как и любой другой крупицей его страха и горя.
— Я, — произносит он, втягивая воздух через нос, — хотел сказать… чтобы ты сдох в адских мучениях.
— Чёрт тебя побери, псина, мне некогда с тобой возиться! — злишься ты и отталкиваешь плечо Митуны, но он хватается за твоё, и на удивление мягко.
— Ладно, блять. Стой, сука, я тут не за этим. Пидор сраный, я прощаю тебя, и пускай ты проглотишь собственные выблеванные кишки. Ненавижу тебя, тварь.
Что-что? Что это за писк был в промежутке между грязными ругательствами? Ты даже уделяешь этому вонливому недомудку ещё минуту своего драгоценного времени.
В ответ на твой резонный вопрос он сначала задумчиво поднимает к небу глаза, но, когда ты уже начинаешь терять терпение, неохотно говорит:
— Ко мне тут пришло, сука, мальца детских воспоминаний. Я никогда не мечтал вернуться в то сраное время, но я припомнил, что в определённые моменты вёл себя плоховато.
— Плоховато… — голосом, способным заморозить сверхновую, произносишь ты. Эта обезьянья ссанина обозначила тот пиздец словом «плоховато»?!
— Это, нихера, я, блять, повторяюсь, нихера не оправдывает тебя, — продолжает Митуна и на миг отстраняется, когда ты тщетно стремишься вмазать ему по зубам. Сегодня эта поганая мелочь в отличной форме, по-видимому. И она продолжает нести эту хрень. Глазки забегали, но вонь продолжает переть.
— Но, блять, я проявляю, блять, нехуёвое милосердие. Я не хочу больше продолжать этот ебучий цикл мести, — напыщенно заявляет он (откуда только время взялось такую длинную фразу заучить?), и вдруг его голос так знакомо, так сладко надламывается:
— Я… я не хочу больше, чтобы твои ёбаные руки касались меня, — хлюпнул он, тараща на тебя влажные глазёнки, пропитанные страхом… нет, не за свою шкуру — за свою волю. — Я всё понял. Я заслужил прощение. Ты — никакого палого хуя не заслуживаешь. Но я тебя прощаю, нахуй.
Ты стараешься отстранённо анализировать своё эмоциональное состояние, чтобы не вцепиться Митуне в его тощую отвратную глотку, и на восстановление равновесия уходит достаточно времени, чтобы он успел осознать, что на самом деле ничего не может противопоставить тебе, и чтобы он начал хныкать и просить, перемежая мольбы проклятиями в твой адрес.
Анализ показал, что ты находишься на грани истерики, и что тебе хочется то ли расхохотаться в эту прыщавую рожу и подчинить его, как обычно, то ли выдернуть язык ублюдка через жопу и орать, орать на его остывающий труп. Вопли Митуны на краю сознания становятся всё более пронзительными: он начинает скулить что-то о ноге Латулы и каких-то соревнованиях. Придётся ответить, иначе это никогда не кончится.
— Вы, чёрт вас подери, помешанные. Я не бил её. Я её пальцем не тронул. Она чирикнула о каком-то возврате, когда вспорхнула в овраг — поразмысли на досуге, на каких колёсах твоя подружка сидит.
Я больше не хочу иметь с вами никакого дела. Я не хочу лишний раз видеть тебя в корпусе, я не потерплю, чтобы твои пальцы оскверняли мои вещи. Мы больше никогда не будем говорить о моём прошлом, и об этом тоже не заговорим. Ариведерчи.
Тебе показалось, что ты отчеканил эту речь с эмоциональным диапазоном гугловской женщины-переводчицы, и ушёл не с меньшей ловкостью, чем робот. Тяжёлые мысли путались в твоей голове, а гнев перетекал в скорбь и обиду, затыкающие горло комом, и обратно.
Вообще-то ты ожидал, что это случится немного по-другому. Разве так несправедливо было просить у судьбы раскрыть всё твоё горе тех годов, представить тебе возможность довести целебный для тебя триумф до логически последовательной кульминации? Ты бы заставил его — или даже кого-то ещё в компании — самому всё вспомнить, раскрыл бы для них всю глубину их кошмарных деяний, и заставил бы корчиться в рыданиях без применения рук или каких-либо ещё конечностей. Это бы тебе помогло. Это бы облегчило груз воспоминаний.
Но всё случилось, как случилось. У чёртова недоумка что-то щёлкнуло в башке, его девица побежала его спасать, и теперь в крохотном мозгу твоей проклятой одноклассницы, старосты класса и чёртовой главы отряда вертятся какие-то дешёвые интриги. Но даже страсть этой шалавы к сплетням не особо беспокоит тебя. Весь многодневный труд пропал втуне. Впу-сту-ю.
Больше всего ты хочешь сейчас накуриться и написать драматичные стихи, чтобы суметь забыть вызывающие дрожь в руках воспоминания о матери, о преследовании и собственных данных тебе хулиганами прозвищах. Только не плакать. Только не бить землю с криками. Лучше написать об этом музыку.