Летняя подростковая романтика

====> Каркат: сжечь пучок нервов       После выступления ты всё-таки приближаешься к этому наглому… самодовольному коту с целью уяснить две невероятно важные, можно даже сказать, критичные вещи: 1) Почему он лапает твою женщину и 2) Почему он ржал во время твоего номера.       Дейв радушно распахивает объятия, приглашая тебя присесть с другого бока от него, как он в последнее время приохотился шляться. — Ты великолепен как всегда, дружище! — лучезарно сияет он улыбкой и в знак уважения приподнимает очки, не минуя лукаво подмигнуть. — Молодчуля, Кар! — поздравляет Терези, поднимая палец вверх. Ты проглатываешь искреннее робкое смущение от её похвалы, выдерживаешь суровую паузу, осматривая их подозрительным взглядом, и строго спрашиваешь: — Что это вы так друг ко другу приклеились, голубки? — Не ревнуй, Отелло. Мы сегодня, — Дейв снабжает свои слова для весомости взглядом исподлобья, — потрясно затусуем. — Хмм, дай угадаю, где же? В столовке? Или здесь, под какую-нибудь деспаситу-поноситу? Или, о боже, не дай мне сдерзить, у ворот, на стоянке, рядом с толчком для… — Каркат! — восхищённо прыгает на тебя Терези, — Мы будем кататься на моцике Дирка! — её глаза светятся неподдельным интересом, и тебя уязвляет, что ты не можешь так же развлекать девчонок, как это регулярно делает Дейв. — Да не кричи ты, — шикает на неё он, и ты бросаешь на него взгляд, не лишённый определённого азарта.       Дейв встречает твой невысказанный вопрос и манит тебя поближе. Ещё ближе. Скоро он обсосёт твоё ухо. Тут должно быть что-то неладное… — Да чтоб тебя пронесло, дурень, я сейчас сам тебя искусаю! — Бери меня, я вся твоя! — Дейв заливается гоготом, и Терези тоже пробивает на смех. Резко Дейв строит каменную мину и объясняет, прикрыв рот ладонью: — Я стрельнул на вечер Диркова коня и дам вам этой ночью немного проветриться по дороге в Троестенново. Отказ не принимается. — Я в деле, воодушевлённо киваешь ты, — Когда выступаем?       Дейв загадочно улыбается тебе и Терези и одними губами говорит — перед дискотекой, возле передней дыры в заборе. Терези информирует, что согласно легенде, вы вышли к родителям на полчаса, и что она расскажет, по большому секрету, только Вриске. Тебя охватывает предвкушение от будущей проказы, и ты решаешь, что надо ради такого дела надеть единственную оставшуюся свежую футболку. И может, даже спросить у Эридана дезодорант. У этого модника-то, козлом целованного, точно будет один лишний.       Дома снова тёрки, но на этот раз без кровопролития и словоблудия. Кронус заявлял, что малолетки ему рассказали, что они видели не далее, чем позавчера в полночь Эридана и Соллукса вместе в какой-то прелюбопытной обстановке. Попутно Кронус, смакуя, фантазировал на эту тему. И чёрт бы с ним — но делал он это вслух, при всём честном народе. Оба ваших силача, особливо тот, другой, Хоррус вроде, смотрели ему в рот с благоговейным видом, Митуна подхихикивал, а всех остальных, бывших здесь, эти разлапистые сплетни бесили. Как и тебя. — Слышь, дружок, ты бы перестал детей ебать. — Чего? — возмущается Кронус, отбрасывая твою братскую тяжёлую длань со своего плеча. — Говорю: меньше знаешь — крепче спишь. И мелких нечего слушать, у них в башке винегрет из первых поллюций и теней в ночи, — миролюбиво затыкаешь его ты. — А мне незачем ложиться спать, мне один конец бабы это делать не дают, — оскорблённо парирует тот. — Вот и проверим, — доносится глухой, мрачный голос из угла. Кронус оборачивается на него в неподдельном ужасе. — Тебе не надо спать, а мне да, так что завали своё пиздливое рыло и иди по бабам. Пока мужики не догнали, — добавляет Курлоз внушительным хриплым баском. — И никуда я не пойду! — дерзко кричит сплетник и демонстративно плюхается в постель, уставившись в телефон. Молча. Ты благодарно показываешь Курлозу большой палец вверх, но тот, кажется, действительно кемарит. Или кумарит?       Кстати, о кумаре. Пора бы серьёзно поговорить с Гамзи, потому что с таким оборотом скоро повяжут не только его, но и тебя, и весь отряд. Но сейчас Макары тут нет, а остальных спрашивать боязно — обидятся ещё.       Поэтому ты, отказавшись от наушников, чтобы не пропустить начало дискотеки, раскидываешься на кровати и анализируешь действия своих других друзей.       Если бы Дейв хотел приударить за Терези, он бы не сказал ничего об этом тебе. Вряд ли Терези настолько уж тебе предана, что сразу видно, что без тебя она — никуда.       Если Дейв проявляет внимание к тебе, а Терези здесь — для отвлечения внимания, то почему он постоянно норовит её потискать? А она-то какова: совершенно и не против! И танцует на дискотеках с кем угодно, но не с тобой. Хотя последняя претензия, конечно, имеет мало оснований, потому что ты ни разу не выходил танцевать.       У тебя нет ни одного верного друга, с которым можно было бы коротать долгие холодные вечера. И секса у тебя тоже нет, в то время как все твои сверстники только обсуждением статей очередной кобылы и интересуются. Хотя вон, Курлоз лежит, обдолбанный. Эти мысли добавляют последнюю песчинку в чашу твоего отчаяния, и на глазах у тебя выступают совершенно не прошеные слёзы. Ты откидываешь голову, чтобы скрыть их, и позволяешь себе вытереть лицо лишь через минуту.       Одинокий нищий мальчишка без семьи и тян, без призвания в жизни и гениального таланта лежит на обоссаном матрасе в продуваемом всеми ветрами бараке и слушает русский реп в окружении торчков и пидорасов. Всё, что есть у него — смутный авторитет на смутной управленческой роли в отряде, да дружба мелкого наркодилера. Ну и ещё дружба мелкого инвалида. И дружба унылой фэшн-блоггерши. Ладно, окей, это всё же не так мало. Но достаточно ведь — не всё! Ты совершенно не представляешь, что будешь делать со своей жизнью.       Ну или представляешь, но на довольно короткий отрезок времени: иронический гнусавый голос, которого тебе иногда не хватает рядом — голос Дейва, собирает народ на дискач. Довольно ценно с его стороны сделать вид, будто сегодня он будет, так сказать, диск-жокеем. А тебе пора делать ноги из этого тухлого болота. Но как объяснить пацанам твоё отсутствие? Ведь Роуз тоже будет искать тебя по всему лагерю. Ты так и замираешь, полунадев на себя вторую кофту. Версия с батькой, приехавшим навестить сынульку за тридевять земель, выглядит решительно идиотской.       Звонит твой доисторический телефон: это Дейв. — Каркат, прекращай копаться, скоро сторожа придут, — дёргает он тебя, а ты, призывая всё своё самообладание, отвечаешь: — Да, пап, уже выхожу. Ты еды привёз? — Какой еды, ты е… свихнулся? — Окей, сумку не беру. Может, чего показать вынести? — Себя вынеси, мой бесценный приз, — ехидничает Дейв, и ты слышишь, как Терези тоже поторапливает тебя по ту сторону провода.       Трубку ты кидаешь в карман, окидываешь взглядом помещение и видишь, что народу прибавилось. Вот, например, Соллукс заявился, надо ему что-то от тебя. — Лол, он бы ефё позже прикатил. Чего мелофиться? В пол-фетвёртого пусть сына вызывает, на побудку. — А шут его знает, — как ни в чём ни бывало пожимаешь ты плечами. Соллукс переходит к делу: — Кар, посмотри мне на спину, нет ли там фего. Я уже и спиной не к стене в этом доме сесть боюсь. — Всё чисто, ты горд и горяч, как всегда. Некстати заваливается в помещение Гамзи, больной на вид. — Йо-о-оу, братишка-а, я слышал, ты говорил о шутах! Как давно мой слух не услаждали беседы о ёбаных шутах! — Иди ты знаешь куда со своими шутами, а? — раздражаешься ты. — Спать иди, вот куда. Рожа, как у утопленника. — Принимаю ценный совет своего друже, — осклабливается Гамзи, но некстати интересуется: — А куда это мы торопимся? Нечай на дискотеку? На жопотряс? Ну ты уди, бля, вил, брат. — Ага. Именно туда и направляюсь. До свидания, господа хорошие, свой блестящий навык ебли мозгов вы с гордостью можете считать нерастерянным. — Обращайся в любое время, — слегка обескураженно отдал тебе честь Соллукс, прищуриваясь на тебя. Только бы не повстречать никого больше. Только бы они не укатили без тебя.       Ты пробираешься у самого забора, собирая тучи комаров на шею и килограммы репья на штаны. Но больше ты действительно никого не встречаешь. Время позднее, и под покровом леса, у которого стоит лагерь, тьма скапливается кромешная. Музыку на танцах пустили пока негромко, и до тебя доносятся лишь случайные обрывки. Ни тебе фонарей, ни вечного гомона вокруг. Только ты и шелест хвои в вершинах крон, где ветер может выдуть душу из тела. И это одиночество тоже по-своему прекрасно. Ты даже невольно останавливаешься, вглядываясь в потрясающее звёздное небо с клочковатыми провалами туч, но вонь старого дворового туалета и спешка торопят тебя дальше.       Вот дыра в рабице, а вот и дорога — метров за полтораста впереди. Друзей и железного коня пока что не видно. Не обманули ли они тебя? Ты зыркаешь по сторонам, ища сторожей с фонарями и собаками, но, как ни удивительно, вокруг лишь тишь да гладь. Быстрой перебежкой ты выкатываешься на шоссе посреди леса, уже не надеясь встретить здесь хоть кого-то. — Ох, наконец-то ты здесь, — слышишь ты взволнованный голос Терези и видишь её заговорщицкую мину. Совсем рядом, на обочине, стоит прекрасная оранжевая Хонда, которую уже готов завести Дейв. Терези заняла место за ним, а тебе осталось сиденье на хвосте — сзади, как урок за опоздание. — Возьми куртку, что ли, — велишь ты Терези, чьи обнажённые плечи уже покрылись мелкими мурашками, и снимаешь одну из курток с себя. — Так торопилась, что не захватила никакой кофтёнки, — бурчит она и благодарно кивает. А ты будто так и знал. — Ну всё, погнали, — нетерпеливо оборачивается на вас Дейв. Двигатель заводится от его лёгкого касания, и тебя захватывает бурный восторг от лихости вашей проделки. Укатить в ночь, не сказав никому, с крутой девчонкой и офигенным вожатым! Такого в твоей жизни уже лет сто не бывало.       Тельце Терези, плотно обхваченное тобой, тоже дрожит от предвкушения и радости. Может, не так плохо сидеть к её спине. Ты даже в какой-то момент кладёшь голову между её лопаток, едва смея ощутить щекой выступающие косточки спины. И Терези от этого только расслабляется, что заволакивает твоё сердце непрошеной волной нежности. Вот как это происходит: был пацан — и нет пацана! Облако соплей в штанах какое-то.       Мимо проносятся синие в бледном лунном свете столбы деревьев и густой лесной ковёр, застилающий обочину дороги. Они проносятся — и пропадают, потому что вы выезжаете из леса и оказываетесь на полях, где жёлтый клык фар выкусывает то блестящий дорожный знак, то перила моста, то поникшие жёлтые морды огромных подсолнухов. Тёплый ветер, обдувающий разгорячённую грудь полей, приносит вам ароматы спеющей ржи и сладковатый аромат навоза, вроде даже не противный. Приятно знать, что вокруг кипит жизнь, что коровки щиплют травку, соловьи поют ночные песни, а прямо у тебя под пальцами, под одолженной у тебя кофтой бьётся радостное, прекрасное молодое сердце и качает горячую, чистую кровь.       Вот возле подсолнухов Дейв вдруг останавливается. Ты, убаюканный неожиданно качественным дорожным полотном, встревоженно спрашиваешь: — Дейв, что случилось? Домой попадём? — Тс-с, надо сделать пару звонков, — подмигивает он и, выудив телефон из нагрудного кармана, набирает кого-то. — Роуз? Привет, это я. Я хотел сказать, что Каркат и Терези со мной. Ну, то есть, они вышли к родителям. Мы будем через полчаса. Багаж у меня с собой. Целую тебя. Уложите моих спать, ладно? В ответ Роуз что-то громко кричит, но ты не разбираешь слов и морщишься от неловкости. — Она не знала, да? — Блин, зря мы такую липовую отмазку придумали. Я могла бы и лучше, — нервничает Терези. — Ребята, спокойно. Я знаю, что сегодня большие братья заняты. А теперь и Роуз не будет переживать. Совсем скоро вернёмся! — ободряет вас Дейв. — Тем более, мы почти доехали. Вы с Терези переглядываетесь, и ты пожимаешь плечами. Худшее, что сейчас можно делать — переживать. Остаток пути, тем не менее, ты проезжаешь, терзаемый сомнениями. Ведь действительно можно вылететь со смены за такое самодурство, ещё и вожатым достанется.       Подъехав к посёлку Трёхстенново, Дейв останавливается заранее и ведёт вас ко двору довольно запущенной усадьбы. Под покровом ночи видно плохо, но в огороде вместо пугала натыкана была всякая чертовщина, вроде бампера от жигулей с фарами (или то, на что эта штука была похожа), надетые на палки бутылки и прочий мусор. В сумке в руках Дейва тихонько позвякивает стекло. Дейв громко стучит в окно, а после подходит к двери дома. Удивительно, как он не падает через бастылы и колдобины, покрывающие так называемую тропинку. Эту процедуру приходится повторить, и оба раза он показывает вам знак — уйти и затихнуть. Ты всё же выглядываешь из-за угла, и Терези, не скрывая любопытства, висит на твоём плече. — Дед Андрей, доброй ночи. Я тут вам привёз товар обратно. — Хе-хе, спалили вас таки? Я ждал, ждал. Только шёл бы ты к чёртовой бабушке, если будешь на ночь глядя меня трясти. — Простите, дед Андрей, я же вожатый. Днём времени нет, — покорно оправдывается Дейв. — Вожатый, зажатый… Чёрта с два я тебе деньги верну. Уж поди, и не за что.       Повисшая пауза нарушается только перезвоном стекла, заполненного жидкостью. Что, интересно, Дейв привёз ему вернуть? Какое такое запретное зелье? А главное, с какой же бережностью он упаковал свой груз, если во время дороги вы ничего не слышали!       Дед Андрей испускает глубокий, полный разочарования вздох, и долго ещё вы слышите только скрип половиц внутри дома. — Спасиб, Дед Андрей, — с уважением в голосе говорит Дейв, ставя бутылки на пол. — Мы тут вам ещё кой-чего угоститься привезли. В качестве неустойки, так сказать. — О! Это я уважаю. Благодарствую, сынок. Сам-то туда часто не езжу, ещё подумают чего, и вы тоже не зачастите за ней, за дурманом-то… — Всё, дед Андрей, я поехал, — стушёвывается Дейв и манит вас рукой. Вы подбегаете к нему, стоит двери дома закрыться. Дед пялится на вас через окошко в сенях, но ничего не говорит, только хмурит седые брови.       В селе не все спят. Одиннадцати ещё нет, и в большинстве домов ещё горят окна, квохтают куры и брызгают водораспылители. Стоит вам только отойти пожальше со двора, как Терези удивлённо спрашивает: — А откуда ты знаешь, что мы на тебя не стукнем? Я ведь после школы хочу в прокуратуру пойти. — Но ты ведь не стукнешь, — уверенно утверждает Дейв тихим голосом. Ты-то точно не настучишь. Глупо делать это, когда в твоём собственном отряде бойко продаётся жуткая дурь. Терези тоже не настучит. Особенно теперь, когда точно так же сказал Дейв. Хоть она и обожает юрисдикцию, на такую ерунду она вряд ли будет обращать внимания. Она ведь, как и все, знает, что с таким плотным графиком вожатые жёстко квасят во всех лагерях. Но зато ты теперь знаешь, как подколоть Дейва. Вы с Терези не можете переглядываться и хихикать, вспоминая звон, с которым вы шли к этому деду Андрею.       Вы выезжаете, и ты предпринимаешь новую попытку приблизиться к Терези. В этот раз ты держишь её талию чуть выше, уже на рёбрах, и уверенно утыкаешься лицом ей в воротник. Терези, кажется, не против, и это невероятно увлекает. Стоит ли позволить себе больше? Даст, не даст?       Вы проезжаете по той же трассе, мимо подсолнечного поля. И Терези кричит Дейву: — Давай остановимся! Нет, это не поссать! Это поговорить! Дейв орёт в ответ, но ты не разбираешь фраз, и вы останавливаетесь на обочине. Терези понукает вас слезть, и сама с изяществом газели спрыгивает на землю. — Здесь, наверное, так здорово днём, — выдыхает она, обратившись к подсолнухам, завернувшим лепестки ещё туже, и спускается в их чащобу. Шапки цветков достают ей до головы. Дейв разворачивает свет фар к земле, и на ней разливается светлый эллипс.  — Да, красиво, — вторишь ты, ещё очарованный запахом её волос. — Ну так о чём надо поговорить? — нетерпеливо кричит ей вслед Дейв, притоптывая ногой. Терези же садится прямо между грядок и манит вас к себе.       Ты вдруг неожиданно понимаешь, о чём пойдёт речь, и тебя пробивает холодный пот. — Мальчики, — обращается к вам Терези с доверительной и подозрительно покровительственной интонацией, — вы ведь уже знаете, о чём я вас спрошу? Ну так что же мне с вами делать? — Снимать штаны и бегать, — смущённо буркает Дейв, но Терези не обращает на это внимания.       Терези только горестно вздыхает и сверлит вас взглядом из-за очков. Глаза у неё очень красивые. Всё-таки она красивая, чтобы там не говорили другие пацаны и девки. Они просто не видят ни движений этих губ, порой шелушащихся от ветра приключений, ни строгого изгиба бровей, ни точёного подбородка и тонкой шеи. Она красива необычно, и это заставляет тебя видеть в ней себя — непонятого, недооценённого, но так заслуживающего любви и счастья. Но сам ты, конечно, слишком юн, чтобы понимать это, и просто любишь Терези. Дейв похож на тебя ещё больше. И он не просто удивительный, интересный, дерзкий — он успешен в своём мире, который сам для себя построил. Тому свидетельством служит его успех в деньгах и личной жизни. Поэтому, когда Дейв даёт тебе совет, ты невольно дослушиваешь его до конца. То есть, когда не хочется воткнуть ему палки в… колёса, чтобы не терроризировал своими пошлыми психическими шуточками.       Хотя сейчас ему самому, кажется, нужен совет. Терези объясняет, что она любит и тебя, и Дейва, не будучи способной выбрать между вами. — Я не знаю, как я должна себя вести. Кому уделять больше внимания. Ведь тебя, Каркат, я знаю с детства, а с Дейвом, особенно когда он вожатый, так весело. Нет, вы не подумайте, я не шлюха какая-нибудь. Вот, я честно вам говорю: не знаю, кого люблю больше. — На её глазах даже выступают слёзы, а голос вдруг садится. Слёзы эти режут тебя без ножа. А сам-то Каркат Вантас кого любит?       Терези — твоя близкая подруга. Вы вместе со школьной скамьи, у вас общие интересы, общее прошлое и замечательное будущее.       А Дейв гладит по спине так, что ноги подкашиваются, и травит байки, после которых ты безудержно лыбишься весь день. Но его будущее не простирается далее пары месяцев. И если вдруг Страйдер решит попробовать мальчика, то так же он его и кинет, как только тот ему надоест.       Что ж, жребий брошен? — Ну, смена ведь закончится через пару дней… — неуверенно тянешь ты. Терези — это на всю жизнь. Дейв — только на неделю. — И что? Мы же живём в одном городе. И как бы то ни было, я всё равно буду скучать вот по этому, — Терези тычет пальчиком Дейву в плечо. Дейв улыбается, рассматривая вас, и снимает очки. Ты вглядываешься в его сине-красные глаза и находишь в них любовь, которую нельзя было увидеть из-под чёрных стёкол. — Может, тебе и не нужно выбирать? — Это как? — удивляется Терези. — А вот так. Будешь любить нас обоих. И встречаться с нами обоими. — Звучит это странно даже для тебя, казалось бы, такого свободомыслящего молодого человека. — Я же только что сказала, что я не блядища какая-нибудь! Ты спешишь её успокоить: — Я не думаю, что это так уж похоже на блядство или, э-э, распущенность. Ведь мы же всё обговорили между собой. Но вообще-то, Дейв, не хочешь ли ты просто время от времени лапать сразу двух и наслаждаться свободой? Дейва пробивает на смешок, но отвечает он вполне серьёзно: — Вы бы поняли, если бы я хотел просто тискаться! Нет, ребята, я реально люблю вас. Ну, не прям вот как Ромео, нет. Но зависать с вами занятно, хоть вы и малолетки, и оттого мне интересно, как оно будет, когда вы станете повзрослее, посерьёзнее. — Сам ты малолетка голожопая! — обиженно кричишь ты. А у Терези лицо становится очень задумчивым, и она уточняет: — Погоди-погоди, а почему это вы с Каркатом в множественном числе говорите?       У тебя внутри всё обрывается, и ты расширенными от ужаса глазами пялишься на распроклятого Дейва, беззвучно умоляя его сделать хоть что-нибудь. На лице Дейва застывает любезнейшая улыбка, и он, приобняв за плечи Терези, смотрит прямо ей в глаза и говорит: — Оговорочка, дорогая моя. Это от счастья. Конечно же, я имею в виду, что не дерусь с Каркатом за тебя потому, что ты действительно не должна выбирать из нас двоих, если мы не против того. Терези как будто ничего и не заметила. Теперь она выглядит немного счастливее, и ты неожиданно сильно благодарен Дейву за это. — Ну, теперь мы официально признались друг другу в любви? Ой, простите, я — вам, — радостно смеётся Терези. — Теперь я могу вас засосать, да? Она внезапно бросается на тебя, хватает тебя за шею и звонко чмокает тебя в губы, пока ты ещё ничего не успел понять. Потом — Дейва. И снова тебя, а потом его. — Не слишком-то похоже на «засосать», — обескураженно и недовольно замечает Дейв. — Вон, Каркат у нас ревнивый, его и засоси как следует. Но я вас не совращал, лады?       Терези присаживается к тебе поближе и спрашивает у Дейва, как надо целоваться. Дейв с удовольствием ей это демонстрирует, заставляя тебя то ли зеленеть от зависти, то ли заводиться от их ахов-вздохов и постанываний. Потом Терези переключается на тебя, и тут голову закружило так, что ты забыл, как дышать. Отрываешься ты от губ, нежных, как лепесток триебучей розы, уже в полубездыханном состоянии. — Каркат, ты норм? — даже спрашивает твоя новоиспечённая… девушка. Ебать-копать, у тебя теперь есть девушка! — Бля-ять! — ревёшь ты в ответ. — Ему нужно искусственное дыхание. Не бойся, я в этом шарю! Дейв стремительно хватает твою голову и повторяет эти странные хлюпающе-вдувающие движения, которые он продемонстрировал тогда, во второй день смены, на пляже. Сейчас это немного более похоже на исскуственное дыхание. Должно быть, Джейд показала, чем оно отличается от французского поцелуя. Ты уже с полминуты смотришь на Дейва, как на долбоёба, и поэтому он, судя по тому, что переходит к целованию, решает добить твою гетеросексуальную репутацию. Оторваться у тебя недостаёт моральных сил. — Ну ты как хочешь, Дейв, — ошарашенно произносит Терези, — а я уже ни за что не поверю, что ты имел в виду только меня.       Ладно, окей. Это вам уже не спасти. Поэтому ты, не давая себе растаять от мастерского поцелуя, нахлобучиваешь Дейву на нос его очки и заявляешь ей: — Ты только не подумай, я не гей! Хохочет Терези и ржёт Дейв. Тебе тоже становится смешно. И в самом деле, это было довольно комично, потому что атмосфера такая жаркая, что в ней сексуальность лучится без всякой ориентации.       Терези смотрит на часы в телефоне и с встревоженным лицом напоминает: — Ну, парни, вы, конечно, очень горячие, но мы ещё должны в лагерь попасть. Возвращаясь к мотоциклу и поотстав от своей новой девушки, ты сердито шепчешь Дейву: — Что это такое было? Совсем из ума выжил, мудила? И вот ещё одно ценное указание: я отказываюсь садиться последним. Не уговоришь, не пытайся. Дейв не может сдержать улыбки, глядя на тебя, и только мирно соглашается посадить тебя не к спине Терези. На обратном пути взбунтовавшаяся плоть успокаивается, и ты уже можешь не вцепляться Дейву в бока так яростно. Ты бы его тоже в отместку пощупал, но боишься отвлечь от вождения. Вы бросаете машину чуть дальше, чем раньше, и Дейв объясняет, что докатит её к обычной стоянке позже. А сейчас вам нужно увидеть издалека, чист ли путь. Дорога свободна. И, как ни удивительно, отбой объявляется лишь в тот момент, когда вы с Терези уже на полпути к своим коттеджам.       Небеса провалились совсем глубоко в высь, рассыпав новые горсти пятнышек-звёзд. С тишью, ощутимо свисающей с крыш, перил, подоконников, это место стало только прекраснее.       Ты с тоской вздыхаешь: — Вот бы в море поплескаться сейчас. В другом обществе ты бы ни за что, ни за что не забыл этот инцидент, из-за которого весь отряд попал в опалу. Но с этими друзьями почему-то не страшно, что они тебя засмеют. — До моря далековато, а вот в душ сходить можно, — прикидывает Дейв. — Ладно, пацаны, я спать, — зевает Терези и напутствует: — Вазелинчику не жалейте, ещё в мяч играть придётся. — Сама себе намажь! — кричишь ты в ночной тишине. — Ага, да, понял, — буднично кивает Дейв и добавляет с угрюмой миной: — Терези, ты молчишь как кто? — Как могила! — уверяет та и, отсалютовав, уходит. А ты, только что возмущённо шипевший на неё в связи с гомосексуальными вазелиновыми перспективами, теперь немного очкуешь, простите за неуместный каламбур, перед теми же вероятностями. — А внатуре, Дейв, ты же меня мыться позвал, да? — с опаской уточняешь ты. Дейв медленно смеряет тебя взглядом из-под очков и чеканит ледяное «да, только для этого». Ты смущаешься и теряешь желание поддевать его дальше по этому поводу.       Вы не отправляетесь сразу в душ. Дейв сначала выносит вещи из своей вожатской комнаты, проскользнув туда тихо, как мышка, и словив, тем не менее, несколько ругательств от Дирка. Они выходят вдвоём — Дейв демонстративно смиренный, Дирк надутый, как туча, со сложенными на груди волосатыми жилистыми руками. — Я бы тебе ключей от душа не дал, но сам туда иду сейчас, — ворчит он, хватая под мышку пакет с банными принадлежностями.       С вами отправляется и Джейк, так что в целом водные процедуры выглядят веселее, чем могло показаться Терези. В душе парни бросают грязную одежду в тазы с парной мыльной водой, и Дирк, боком затолкав Джейка в первую душевую, неожиданно запирает дверь. Дейв в ответ на твоё удивление замечает, что они могли подумать, будто ты их стесняешься.       Значит, вы будете вдвоём. Ты и обнажённый, без одежды и очков, Дейв. Это куда больше стесняет.       Вот взять хотя бы входную дверцу. Дирк её запер. А тебе — стоит? Захочется ли тебе зайти так далеко, что это никто не должен будет увидеть? Или же ты ещё слишком юн и гетеросексуален для того, чтобы допускать малейшие подозрения о том, что вы можете делать что-то непозволительное за закрытыми дверями?       Если дверь будет открыта, ты абсолютно точно не попробуешь сделать… что? Что-то. Нечто ужасное. И прекрасное. Задеть боком его бедро, должно быть, белое, как молоко. Бросить стыдливый взгляд на волосы между ног, чтобы посмотреть, какого они цвета — белые, рыжие? Сосчитать губами веснушки на красных от солнца щеках и носу. Прощупать кончиками пальцев позвонки на пояснице. А Дейв от этого должен понять, как ты чувствуешь себя посреди дня на глазах у всего честного люда — как заварное пирожное, которое хоть и нежно, но надкусывают. Он должен выгибаться в спинке, заливаться пунцовой краской и вздыхать. Он должен позволять тебе хватать пропущенные через пальцы платиновые волосы и притягивать голову к себе. И на губах у него будет… господи, не это. На губах у него будет довольная улыбка. Ох, ёбаный в рот (сегодня каламбуры сыпятся из тебя, как дерьмо из дырявого мешка с навозом). Ох, трижды поганый чёрт. Ты не думаешь этого. Ты этого, чёрт тебя побери, не думаешь.       Эти мысли назойливо роятся в твоей всклокоченной от хватания руками голове, а ты никак не можешь их прогнать. И вот чёрт, зашедший из прачечной Дейв так тебя и находит — красным, как жареный рак, не способным снять штанов. Дейв вглядывается в них — очевидно, пытаясь понять, в чём состоит затруднение, и с нервной ухмылочкой защёлкивает шпингалет, решая твою дилемму. — Дружок, да ты расслабься мальца, со всеми бывает, ну. Не копайся тут, хорошие мальчики давно спят.       Ты перебираешь варианты ответа, не ведущие к романтической линии разговора, наблюдая, как Дейв без стеснения скидывает свою одежду в кучу на лавку в предбаннике и, не торопясь, шагает к кабине (не имеющей никакой дверцы, разумеется). — А я плохой мальчик, да? — вдруг каким-то испуганно-булькающим истерическим голосом выдаёшь ты. Вода побежала по красной обгоревшей шее Дейва, по его белой спине и ниже.       Но ты изо всех сил не следишь за тем, как она слизывает соль и пот с этой белой кожи.       Дейв, осторожно регулирующий температуру воды из душа, медленно оборачивается и ровным тоном, но со смеющимися глазами проговаривает, что, по-видимому, да. Это провоцирует новый всплеск крови у тебя под кожей лица, не могшего, казалось бы, покраснеть ещё больше. Каркат Вантас, что происходит? Что ты, к чёртовой матери, творишь?       Дрожащими руками ты кое-как раздеваешься и проходишь в соседнюю кабину (так близко только потому, что тебе тоже нужно взять гель для душа), спускаешь на себя несколько литров ледяной воды и только после этого протягиваешь руку к Дейву, попросив передать банку геля. Этот жадина выдавливает тебе несколько капель и спрашивает, всё ли там у тебя в порядке и всегда ли ты моешься холодной водой.       Ты отвечаешь, что у тебя не работает горячая, и сигаешь к своему парню (ведь он твой парень, верно?), попутно намыливаясь. Лицом только к стене. Тёплая вода поначалу обжигает, но воображаемый взгляд Дейва сверлит тебя насквозь через спину куда сильнее. Противоречивые чувства — желание обладать и желание спрятаться — мучают тебя. Неожиданно Дейв смеётся и обнимает тебя за шею. — Каркат, ё-моё, ты такой смешной чел. Брось ты зажиматься. Как будто мне твой тощий зад так уж сдался. Стой спокойно.       Ну всё, с этой покровительственной манерой пора завязывать. И желательно раз и навсегда. Ты поворачиваешься, зная, что никакого стояка больше нет и ты не выдаёшь того, что сам себя завёл фантазиями о голубой любви. — Дейв, ты так мне толком и не показал, как надо целоваться, — лукаво воркуешь ты и толкаешь Дейва к стене, попутно бросаясь — другого слова ты и подобрать не можешь — на его рот. И всё оказывается, почти как в твоих непрошенных мыслях. Твоё тело горячее — и его. И он позволяет тебе вести. А запрещал ли когда-нибудь? Может, это только ты выдумывал, что любить можно только по заданному лекалу? Ты освобождаешь Дейва, только когда заканчивается кислород, бурным потоком хлынувший по всем сосудам тела вместе с бешеной кровью.       Дейв красив. Он не худой и не толстый, выше тебя, но не намного, и белизна его веснушчатой кожи делает его похожим на жителя луны или какой-нибудь распроклятой эльфийской долины (только ушки нацепить осталось). Так странно знать, что у тебя есть не только девушка, но и крутой парень.       И Дейв выглядит странно. Дейв выглядит изумлённо и смято. Но тебе хотелось бы видеть ещё и его азарт, так что ты приближаешься почти нос к носу с ним, и так, вонзив свой взгляд ему в удивительно красивые глаза, обшариваешь рукой кожу влажного тела. Пожалуй, это как раз телу Дейва и нравится, в отличие от его разума: — Каркат, ты чё делаешь? Придержи блядских коней, — с уверенной улыбкой требует он, от волнения забыв правило не ругаться при детях. — Может, сейчас не время начищать задние форсунки? — Не ври, у тебя на лице написано, что тебе это нравится, — нагло улыбаешься ты, решив броситься в этот омут с головой. Ты ставишь всё на чёрное. Дейв какую-то долю секунду смотрит на тебя с искренним страхом, но вот его лицо расслабляется, будто сбрасывая маску: — Ладно, окей, я не в той ситуации, чтобы это скрывать, — ты поставил всё на чёрное и выиграл. — Но даже если так, то ты сам-то знаешь, чего хочешь?       Ты приближаешься к его уху, чтобы прошептать пошлое «тебя я хочу», не особенно понимая, что это значит, и слегка укусить уже шелушащуюся обгорелую шею, надеясь, что на светлой коже засос будет виден для всех.       Дейв злится на то, что ты оставляешь на нём метку, и смотрит на тебя скептически. Проверяет, хватит ли у тебя куражу. Хватит, дорогой. Хватит на двоих и ещё на Терези останется.       Руки у тебя начинают дрожать, когда ты гладишь его по мокрым волосам, вьющимся от влаги. Это ужасно похоже на твои грязные мечты. Может, надо просто вести себя, как в них? Может, слова, запертые за зубами, должны быть произнесены?       Очень страшно, сердце бьётся, как нахлёстанное. И не меньше интересно, что будет дальше. Дейв позволяет тебе увлечь свои руки к твоему животу, и нарочито безразлично он водит пальцами по нему, глядя тебе в глаза с каким-то сложным чувством. Если это возбуждение от подчинения, то дело идёт по плану. — Доставишь мне удовольствие, потаскушка? — осторожно спрашиваешь ты, стараясь не отводить взгляда и при этом звучать уверенно. Господи, пиздец, какую же ты хуйню сморозил. Он тебя, наверное, сейчас убьёт.       Дейв краснеет и тормозит на полминуты, задумчиво, молча вспенивая мыло на твоих плечах и продолжая глядеть тебе в глаза. Неужели ждёт, что ты оступишься, сбежишь? Сколько же ёбаного времени он будет на тебя пялиться? Этот прищур демонических лиловых глаз заставляет тебя собирать все свои моральные силёнки, чтобы держаться с достоинством (за каламбур не извиняемся). — Это делается не так, — наконец произносит он. И что это, блять, значит? Ты списан со счетов? Или тебя будут посвящать в правила каких-нибудь садомазохистских игр? Нервы у тебя не выдерживают, и ты почти что кричишь, забыв о том, что в соседней комнате тоже есть люди: — Дейв, блять, да соси ты уже, а? Я тут, понимаешь, для него стараюсь, все нервы из себя выкручиваю, а он, сука, выкобенивается! — Дейв складывается пополам в приступе ржания, что окончательно развеивает всю романтику. — Немного уже получается, — всхлипывает он, держась за животики, в то время как тебе хочется звать на его пустую башку все небесные и адские кары. Ты сердито окатываешься кипятком из душа и скачешь в предбанник, одеваться. Дейв тоже домывается — не спеша, и хватает тебя за руки, якобы безучастно глядя в потолок, пока ты, надо отметить, не без успеха вырываешься, но решаешь дать ему слово. Дейв садится на скамейку и приглашает тебя сесть тоже. Если он сейчас не скажет чего-то, мгновенно выводящего тебя из бешенства, ты никогда, видит бог, никогда больше не прикоснёшься к нему как к любовнику.       Клятва оказывается мгновенно нарушенной, потому что опять он зацеловывает твою шею и сжимает талию достаточно сильно, чтобы оставить несколько синяков. Но теперь ты в ответ не забываешь залезть руками к нему в прилипшие к ляжкам трусы и попытаться сделать так, чтобы это Дейв сходил с ума от желания, а не ты. — Каркат, брось, бро, ты прекрасен, — выдыхает он, бросив твои многострадальные кишки катать на себе бабочек самостоятельно, и с взволнованным лицом гладя твои губы большим пальцем. Тебе сначала хочется этот палец укусить, но вместо этого — и будто в обещание — ты просто медленно охватываешь его ртом. Любопытно, как твоё лицо в тот момент выглядело со стороны, потому что Дейву этого хватает полностью.       Пожалуй, теперь он не может называть мальчиком парня, который разложил его на скамейке и отымел одними руками. Вот пусть теперь идёт трусы стирать. Дейв ещё переводит дыхание, а потом натягивает майку и хлопает тебя по плечу с воодушевлённой, блять, улыбкой: — Клёво отдохнули, бро! Я спать.       Он распахивает дверь в холодную сумрачную прихожую душевых и, отсалютовав на манер Терези, бодро шагает вон. А тебе теперь надо быстро сообразить легенду о том, где вы с Терези шлялись целый час и почему пришли после отбоя.       Хоть бы дом не был заперт, иначе придётся стучаться и привлекать к себе внимание. Ты, к счастью, никого не встречаешь на своём пути, и у вас всё ещё не все спят. Тебя даже ждали. — О-о, припёрся. Не прошло и года, — желчно саркастирует Эридан. Интересно, знает ли он про сплетни о себе и Соллуксе? Очень глупые, кстати. Ты не можешь представить этих двоих нежно воркующими под берёзкой. Скорее, они опять в своей идиотской манере начищали друг другу свои отстойные рыла.  — Тебя Роуз искала, — замечает Таврос, затащивший в постель очередного приблудного котёнка. Ты рад, что спишь подальше от этого рассадника блох.  — Всё в порядке, мы поговорили, — небрежно бросаешь ты.  — М-м-м, что-о же любопытненького могло быть в этой ёбаной беседе? — спрашивает Гамзи, приподнявшись со своего матраса.  — Чего тебе? Ложись давай на боковую, а то захлебнёшься блевотиной, как та тёлка-торчиха из сериала.  — Каркат, мой дражайший, ёб твою мать, друже. Поделись со своим бро. Открой мне свою, бля, душу. Ты всё же понимаешь, что он пытается выведать у тебя, и с усталым вздохом отвечаешь:  — Отвали нахер, я про тебя вообще ничего не знаю и сказать не могу. Но не рассчитывай, что это будет вечно, уяснил? Я слишком устал, чтобы возиться с вашими делишками. Завтра поговорим. Гамзи широко тебе улыбается, не моргая. Чёрт бы его побрал. Ему не запугать тебя. Наверное. Ты плюхаешься на свою кровать и стягиваешь влажную майку, подставляя грудь ночной прохладе.  — Всем наидобрейшей, блять, ночи. Не смотрите мокрых снов, всем с утра противно.       Натянув на себя одеяло, ты вдруг улыбаешься самому себе. Жизнь складывается не так плохо в этот момент.       Пацан из дружной семьи, любимый двумя крутыми челами, заканчивает хороший день на чистой постели и слушает пение вечерних соловьёв в окружении друзей и знакомых классных парней. У него есть всё, что нужно для счастья. ====> Дирк: прикоснуться к мечте о разделении человеческого тепла Щёлк.       Наконец-то тебя никто с ним не разделяет. Сердце сбивается с ритма, но ты отгоняешь преждевременное волнение.       Сегодня будет новый приступ на бастион по имени Джейк. Вовремя ли? Сегодня был тяжёлый день, вы оба устали… Чёрт побери, сказал бы твой «автоответчик». Кончай дрейфить. Это твой мужчина, и ты имеешь право предложить ему свою ласку.       Джейк скоро раздевается и бежит в душ, хихикая и ухая от холода воды. Ты же бегло осматриваешь себя в зеркале и остаёшься вполне доволен увиденным. Даже такому качку, как Джейк, будет не к чему придраться.       Нетерпеливо стерев с себя дневную пыль мочалкой, ты, прибрав голос в вкрадчивый раскат, спрашиваешь Джейка: — Неплохо потренировались сегодня, да? — Ага, у меня прямо мышцы ломит! Надо повторить через пару дней! — воодушевлённо отзывается тот.       Ты выжимаешь воду из волос, заворачиваешь кран и приближаешься к его спине. Это ничего особенного не значит, но то, что будет дальше, уже тебя завело. — Спина у тебя подкачалась, — одобрительно замечаешь ты, разминая руками его дельтовидные мышцы. — Правда? Круто! О, да, разомни посильнее. Кайф.       Помилуй, Джейк, как ты умудряешься говорить это без единой ноты эротизма?       Ты растираешь его поясницу и, наконец-то, прислоняешься к его загорелому, чистому телу разгорячённой грудью, в которой сердце окончательно пустилось вскачь, и чуть ли не до пупа стоящим членом. — Давненько мы не оставались наедине, правда? — шепчешь ты Джейку на ухо. — О-ой, Дирк, может, не надо? — разочарованно канючит он. — Но когда ещё-то? — спрашиваешь ты с обидой и осторожно проникаешь руками в его промежность. Джейк отводит твои ладони и поворачивается лицом к тебе. — Блин, Дирк, отстань. Я сегодня устал. Я хочу просто помыться и лечь спать. Ты обдумываешь свои следующие слова внимательно, медленно дыша и глядя ему в глаза исподлобья. — Джейк, всё в норме? Эти дамские увёртки можно считать временным явлением? Или ты не испытываешь ко мне того же, что я к тебе? — Да нет же, Дирк. Ну что ты прицепился? Просто не хочу сейчас, вот и всё. После таких трень ничего не встанет, ха-ха, — нервно смеётся он.       Ты приседаешь на корточки и берёшь член Джейка в руки. Не таким этот момент выглядел в твоих мечтах, но жаловаться на такой прибор было бы капризно. Ты приближаешься к нему ртом и смотришь на лицо Джейка снизу вверх. Даже если оно растерянное и стремительно краснеющее, всё равно эта точка обзора оказалась более чем впечатляющей, и желание захлёстывает тебя с новой силой. — Дирк, блин, что ты делаешь, — смущённо лепечет твой возлюбленный, мягко отталкивая твоё лицо от себя. — Не слишком-то ты устал, — иронически замечаешь ты, дотронувшись языком до обнажённой головки. С губ Джейка срывается прерывистый вздох, и ты внутренне празднуешь свой триумф.       Вдруг идиллия рушится: Джейк отдирает тебя от себя бережными, но твёрдыми движениями. Тебя начинает раздражать его упрямство. Проклятье, он же хочет тебя, об этом кричит всё его тело! — Дирк, довольно! — сердито выдавливает Джейк из себя и сбегает в предбанник, торопливо закутываясь в полотенце. Что ему не понравилось?! — Да что, чёрт тебя дери, не так? Всё было нормально! — раздражённо рычишь ты. — С какой стати я тебе должен… это? — спрашивает он, и через гнев к тебе пробивается мыслишка о том, что вопрос был довольно резонным. Но у тебя уже давно есть на него ответ, иначе ты бы не дотронулся до Джейка без его воли. — А как я ещё пойму, что ты способен меня любить? Слова — это грёбаный ветер, Джейк. — Это звучало вполне достойно, даже хоть ты и стоишь в одном полотенце на бёдрах, а Джейк одет. Но неожиданно распалённое сознание выдаёт то, что ты не собирался говорить: — Что, думаешь, мне кто-нибудь мог просто сказать о любви? Да я всегда трясусь над каждым взглядом в твою сторону. Ты вообще понимаешь, как это рисково — мне любить? Лучшее, на что я могу здесь рассчитывать, это случайные связи по тёмным углам. Мышиная возня, позорные делишки. А ты путаешься с каждой второй бабой в этом лагере и ни капли, ни капли стыда на тебе не видно. Я ни за что не поверю, если ты скажешь, что никого из них не хочешь. — и, надеясь сохранить лицо, ты добавляешь: — Но это объяснимо, разумеется. — Я ни с кем не путаюсь, чтоб тебя, Дирк! — похоже, это его действительно задело. Тебе больно видеть, что ты обидел Джейка, но до тебя заговаривает он: — Любить и заниматься сексом — это разные вещи, Дирк. Ты же знаешь, бро, что я люблю тебя. Я тебя не брошу. Но есть вещи, с которыми не стоит торопиться. — Я скоро от ожидания загнусь, милый ты мой, — мрачно бурчишь ты.       Не имея идей о том, как развеять повисшую между вами неловкость, ты натягиваешь на влажное тело ночную одежду и собираешь свой нехитрый банный набор в пакет. Джейк уже собирается уходить. — Ты никогда не целовал меня, — замечаешь ты без особой надежды. — Я бы, может, и поцеловал, но уже боюсь, что ты на меня набросишься, как дикий зверь, — пытается шутить Джейк. — Доброй ночи, бро.       Тебе отказано даже в этой малости. Это может происходить только из-за того, что у него есть кто-то, кроме тебя. Ты хотел бы надеяться, что это временное летнее увлечение. Но ты прекрасно знаешь, что это не так. Надо с ней поговорить.       Обычно в случаях, когда Джейк сбегает от тебя на самом интересном месте, ты, оставаясь с неудовлетворённой страстью, сжимаешь зубы покрепче, отстраняешься от трёхтонного, звенящего одиночества и, воображая подробности близости, мастурбируешь.       Но сейчас ты настолько разозлён и расстроен, что похоть улетучивается сама собой. В груди засел какой-то проклятый комок, который ни выплакать, ни выкричать невозможно. Он не любит тебя. Почему его нельзя добиться? Что же ему ещё нужно?       Кажется, тебе только сегодня подали некоторые догадки. Этот парень из отряда Джейд. Полоумный верун, который вечно ищет на своей голой груди не то стигматы Христа, не то проклюнувшиеся волосы. Он настолько любит звук своего голоса, что и ты подвергся его пропаганды. Казалось бы, обстановка к тому не располагала, но для Канкри, видимо, любое время — лучшее для философско-политических дебатов. И когда ты занял своё место в первом ряду скамей перед началом вечера рекордов, Канкри беззастенчиво подсел справа и начал вещать.  — Нет, зря вы людям столько свободы в этом конкурсе дали. Ничего в этом морального нет. Да и дискотеки — полная бесовщина. Вот вы, Дирк… эм…  — Просто Дирк, — рыкнул ты, стараясь сердитым взглядом продемонстрировать свою нерасположенность к беседе. — Можно на «ты».  — Так вот, Дирк, — сделал он отвратительную паузу, которой он пытался оказать уважение, — тебя можно назвать диджеем всего лагеря, верно? Да, знаю, ты можешь сказать, что Дейв занимается музыкой чаще, но всё же каждое утро именно ты возвещаешь начало нового, прекрасного дня, наполненного плодотворным трудом, укреплением дружбы… в общем, я решил, что стоит обратиться именно к тебе. Да, да. Давай рассмотрим социокультурный аспект и морально-этическую сторону такого феноменального явления, как массовые неорганизованные смешанные танцы, иначе могущего именоваться как дискотека.       Ты потратил чуть менее секунды, чтобы продраться через эту чащу многословия и понять, чего он от тебя хочет, а потом коротко кивнул, чтобы Канкри обрушил на тебя новый поток тавтологии.       Выяснилось, что его претензии к дискотекам состояли в том, что это занятие подрывает основы моральной сущности человека с самых ранних лет, заглушают ростки здравого восприятия сексуальности и общественной жизни и попросту развращают и ведут к бесовскому наущению самые хрупкие души, то есть, девушек. При этом он щедро сдабривал свои рассуждения совершенно невообразимыми ссылками, из которых, к стыду своему, ты узнал только Библию, Августина Блаженного и Закон о защите детей от того, что называется плохой информацией. Понимая, что не кончится это никогда, ты вставляешь слово в то время, как Канкри переводил дух.  — Так, так, погоди. Мне-то ты что предлагаешь с этим сделать? И почему сейчас, а не неделю назад?  — Видите ли, Дирк… я совершенно недавно вернулся к изучению трудов благоразумных язычников и в Пире Платона отметил совершенно потрясающую вещь. Знаете, что? Ну, извините. Извини, я правда слегка переборщил. Так вот, в той части, где Алкивиад возвеличивает Сократа вместо Эроса… — Канкри вдруг замолкает и шумно сглатывает. Это настолько непохоже на него, что ты удивлённо изгибаешь бровь и признаёшься в том, что никогда не находил философию полезной для себя, а также просишь его двигаться ближе к сути.  — Да-да. Пир. Сократ, — кивает Канкри, глубоко вдыхает, открывает рот и не издаёт ни звука.  — Что не так с дискотеками? Ты скажешь мне или нет?  — Ах-х, любовь ведь, как физиологически-культурный феномен, имеет особенность укрепляться в разлуке. Мы, по словам учителя Платона, любим то, что нам недоступно. И я подумал, что это же можно применить и к общению молодёжи на танцах. Зачем нам любить друг друга в законном браке, если мы обращаемся к теням сексуального общения, плящущим от блеска диско-шара?  — То есть, ты сейчас до меня пытаешься донести, что, пообжимавшись в медляке, дети исчерпывают своё либидо на десять-пятнадцать лет вперёд?  — Не совсем. Давай посмотрим на обратную ситуацию. Есть два друга. Они любят друг друга. Тем не менее они остаются на пристойной дистанции, так как это позволяет им лишь усиливать свою любовь и притом оставаться чистыми духовно.  — Какие ещё два друга? — изумляешься ты. Это всё начинает странновато попахивать.  — Ну, например, Иисус Христос, Бог наш, и возлюбленный ученик Его Иоанн Богослов.  — Так, всё, Канкри или как там тебя, это уже слишком. Я не собираюсь выслушивать сектантские рассказы про Христа-гея и так далее! Скоро уже конкурс начнётся.  — Я совсем не это имел в виду! — возмущённо вскричал Канкри. — Я собирался предложить обсудить вариант чистой, прекрасной любви, а не то, что грязные отупевшие плебеи себе устраивают под дикий мозготряс! А вы что, гомофоб? Я могу привести двадцать восемь развёрнутых, научно обоснованных ответов на все ваши безграмотные заявления!  — Считай, что я гомофоб, атеист, либертен и, самое главное, глухой, — устало вздыхаешь ты.       Канкри ещё побушевал, но вскоре Рокси начала вести мероприятие, Дейв включил приятную негромкую музыку, и ты спровадил этого ненормального прочь от своего отряда. На вечере рекордов, кстати, все здорово посмеялись. Встретились и таланты классического рода, такие как, например, жонглирование кеглями - Гамзи Макара всех удивил. Когда померили длину волос у Миины, ты присвистнул от удивления. Её причёска скрадывала удивительную долготу тонких кос. Очень много было желающих побить рекорд Хорруса или хотя бы его единомышленника Эквиуса по отжиманиям - даже у тебя зачесались руки. Впрочем, ты болел за своих детей, и переотжимать их не смог никто. Зато все здорово повеселились, когда Каркат, отнюдь не без труда, сумел перещеголять всех остальных, и особенно Канкри, в скорости произношения скороговорок. По мере накала борьбы у конкурсантов не раз случались оговорки, от коих зрители складывались пополам в хохоте. Джон предложил провести как-нибудь версус между этими двумя. И ты, хоть и сидел молча, с огромным удовольствием посмотрел на это соревнование.       Понять смысл шоу от Канкри тебе не удавалось весь вечер до ночи, пока ты не попытался воплотить «вариант» не слишком «чистой» любви по отношению к тому, до кого не мог дотянуться, несмотря на все хотения. Уже в постели тебя осенило.       Канкри хотел сделать к тебе осторожный заход с дружеской стороны. Только ему, бедняге, никто не объяснил, что, чтобы подружиться и по-братски любить друг друга, надо быть близко знакомыми. Может, стоит применить ту же логику к твоей проблеме? Надо только догадаться, как.       Но всё-таки приятно, что тебя добиваются не только странные иностранцы в интернете, алчно требующие чуть тёпленькой порнушки. Завтра ты обязательно поведаешь этот забавный случай своему "автоответчику". ====> Роуз: копаться в грязи — Чешись ты трёхфазным током, Страйдер, в бога душу мать! — кощунствуешь ты, не в силах сдержать чувств. То ли праведной ярости, то ли восхищения. Укатил с твоими детьми и никому не сказал. Отлично проводит время и разбавляет серость будней. А ты-то думала, что ты плохая вожатая, раз позволяешь себе трогать девочек… там. Нет, нет, это плохое течение мысли, которое не приведёт ни к чему иному, как к новой порочной страсти и желанию продолжать эти сношения снова и снова, снова и снова… Проклятье. У тебя есть другие дела.       Надо сказать остальным, что ваш ценный груз Дейв увёз с собой.       На дискотеке общаться можно только криком, что само по себе для тебя унизительно. Так что ты отводишь Рокси в сторонку и с улыбкой сообщаешь ей хорошую новость: — Нежелательную находку вернули поставщику. — Наконец-то! Я уже переволновалась вся со вчерашнего, — облегчённо вздыхает Рокси, зябко поддёргивая рюшу лилового сарафана на голые острые плечи.       Вы неторопливо проходите к ограде лагеря, разглядывая вековые сосны и не решаясь обсудить другую требующую рассмотрения проблему.       Рокси спрашивает первой: — Роуз, как дела в твоём отряде? С веществами, я имею в виду?       Ты морщишься от досады. Тебе совершенно не удаётся искоренить оборот зелья среди своих детей. Гамзи ни разу не удалось поймать с поличным — если он употребляет, то забивается в какой-то дальний угол, пока не протрезвеет. А уж сделки по обмену и продаже застать совершенно невозможно. — Признаться, весьма посредственно, — преуменьшаешь ты. На самом деле с этим делом вы давно ходите по лезвию бритвы. — Нам стоит тебе помочь? — деликатно спрашивает Рокси. — Да, — выдавливаешь из себя ты, наступив на горло своей гордыне, — мне бы очень помогло, если бы вы посматривали по сторонам. — Продаёт Макара, верно? — Да, но я никак не могу его поймать, чтоб его чёрт побрал, — зло добавляешь ты. — Хорошо. Я послежу, поспрашиваю у своих. Но так, чтобы лишних толков не ходило, — обещает Рокси и не без грусти задаёт риторический вопрос: — Как думаешь, им-то это зачем? Они же совсем маленькие ещё, у них вся жизнь впереди. — Много свободного времени, — мрачно ворчишь ты. — Со скуки дуреют. Мне вчера Миина заявила, что нашла какой-то череп вот в том, — ты неопределённо машешь рукой, и Рокси вдруг распахивает глаза, — углу лагеря. До сих пор тащат меня посмотреть. В самом деле, заняться им нечем… — Череп? Ха-ха, как мило, — натянуто улыбается Рокси. — А поточнее не покажешь? — Тебе-то зачем? — изумляешься ты и удивлённо вскидываешь брови.       Рокси хватает себя за плечи и растирает покрывшуюся мурашками кожу. Глаза её покрываются безумным блеском и начинают бегать по сторонам. — Так ты не знаешь, где его нашли? — Ну, ладно, если ты не пойдёшь танцевать… Слышишь, там твоя любимая песня? — Рокси мотает головой, и ты пожимаешь плечами: — Ладно, идём.       Описанное Мииной место совсем рядом, и ты указываешь подруге на грязно-белую сферу, показывающуюся из-под налипшей земли полукружием. Рокси стоит, как вкопанная, за три метра, и выражение её лица скрыто от тебя ночным сумраком. Наклонившись к сфере, ты замечаешь на её поверхности теменные швы. Это немало удивляет тебя, и ты даже проводишь пальцем по ним, чтобы убедиться, что лунный свет тебя не обманул. Да, это действительно череп. — Очень странно. Они были правы, — изумлённо бормочешь ты, задумываясь о том, как это могло попасть сюда. Рокси подходит ближе с выпученными глазами, ощупывает череп так же, как ты, и вдруг бросается в сторону — её тошнит. Когда она приводит себя в порядок и возвращается к тебе, её глаза блестят от влаги. — Роуз, мы должны его забрать! Ты мне поможешь? — Прямо сейчас? Нельзя подож… — Нет, прошу тебя, нельзя оставлять голову валяться! Я не смогу уснуть!       Проклятье, думаешь ты. Очередная авантюра Рокси требует от тебя возни в грязи. Тем не менее вы скоро оборачиваетесь к этому месту с лопатками и, бережно снимая слои земли, очищаете верхнюю часть черепа. Связки челюсти давно истлели, и её ты отделяешь от жирной чёрной почвы другой рукой. Рокси, глядя на это, выглядит так, будто её могло бы снова стошнить, но нечем. — Спасибо, Роуз, — не своим голосом благодарит она. — Может, расскажешь, почему эти кости столько значат для тебя? — недоумённо спрашиваешь ты. — Да. Пойдём домой скорее, — просит Рокси и прижимает отнятый у тебя череп к груди.       В домике пусто: все вожатые на танцах. Поэтому Рокси может очистить кости без лишних расспросов. Ты тем временем расстилаешь свою постель — невероятно стильный комплект изумрудного цвета с рисунком из лун и пентаграмм. Рокси поднимается в комнату, заворачивает череп в платок и тянется за бутылкой, которой не оказывается на месте. — Вот чёрт, стоило себе оставить, — расстраивается она. — Как ты себя чувствуешь? — интересуешься ты, глядя на её нервную мимику. — Ох, Роуз, тут столько нужно рассказать… — Я внимательно слушаю. Но если не хочешь — не говори. — Нет, я думаю, что всё же стоит. Тебе я могу довериться, — Рокси сбрасывает тапочки в розовых перьях и подтягивает колени к груди, кладя на них лоб. Через полминуты она поднимает лицо на тебя и с улыбкой говорит: — Ты помнишь, что я уже ездила сюда, верно? Шесть лет назад. — Конечно. Ты мне писала каждый день до какого-то момента, а потом замолчала так, что мы все перепугались. — А помнишь Каллиопу? Мы с ней как раз на смене подружились.       Ты киваешь, смутно припоминая фотографии, где Рокси целовала в щёку безволосую девочку с большими зелёными глазами. Тебе показалось, что после лагеря они даже не попытались связаться по переписке. — Она была настоящим ангелом, Роуз. Просто солнышком. Каждый день она терпела эту боль, сражалась со смертью, как могла. Мы собирались встретиться на следующей смене. Я думала тогда, что мы знали друг друга всю жизнь, а теперь никогда больше не расстанемся. — Может, ты… любила её? — осторожным, тихим голосом спрашиваешь ты. — Может быть, не знаю. Это теперь не имеет значения. Вы вряд ли знаете, но у Каллиопы был брат, Калиборн. Они были двойняшки, — это слово Рокси произносит с усилием, будто не хочет признавать это. — Но они были настолько разными, что я не могла поверить, что они родились и выросли в одной и той же семье. Я, сука, ненавидела его! — неожиданно рычит Рокси. — И до сих пор ненавижу эту тварь!       Этот выброс агрессии пугает тебя. Глаза Рокси опять загораются этим блеском сумасшествия. — Такой гадины надо было ещё поискать… — распаляется Рокси. — А что он такого сделал-то? — уточняешь ты, отодвигаясь чуть подальше. — Он… Он, для начала, считал, что все на свете ему должны. Возомнил себя барином. Он постоянно курил, бил других детей ни за что ни про что — и девочек тоже, даже мне разок досталось. Но самым мерзким было то, как он измывался над сестрой. Она должна была убирать его постель, отдавать ему почти всю свою еду. Он постоянно всем говорил, что её имя не Каллиопа, а… прости, Роуз, это тяжело сказать… Но нужно. Он говорил, что «у этой нет имени, называйте её тупой дыркой». Бл-лять, Роуз, прости, я… Мне надо ч-чутка выпить.       Ты молча протягиваешь ей бутылку воды, и Рокси взахлёб пьёт. Ты гладишь её по руке, а у самой тебя давно побежали мурашки по коже. — А что Каллиопа? — решаешь ты слегка изменить тему. — А она ничего, — с горечью мотает головой Рокси. — Молчала, когда он её бил, когда оскорблял на людях, убиралась за ним. Я спрашивала, почему она не поставит его на место, но она не могла ответить. Так что я сама и многие другие ребята защищали её от него. — Но не защитили, верно? — внезапно догадываешься ты и тут же хочешь забрать свои слова назад.       Рокси замирает, вонзившись в тебя оторопелым взглядом, и лицо её искажается гримасой горя. Сдавленный вой звучит из её груди, и слёзы бегут по дрожащему носу, щекам, подбородку. Ты, обжёгшись стыдом, садишься рядом с ней и обнимаешь её, скрюченную в плаче, спрятавшую лицо. — Чёрт, Рокс, прости, я ляпнула, не подумав. Рокси содрогается во всхлипах ещё несколько раз, и не очень внятно говорит: — Много-то и не надо было для неё. В королевскую ночь мы собирались пойти погулять на берегу, а потом попить чаю с девчонками. Вечером я пошла набросить на себя кофту, а Калли осталась меня ждать в беседке. А потом я её не нашла. Чёрт, за каким хуем я её бросила? — с трудом выталкивает из себя злые слова Рокси и снова закрывает плачущие глаза руками. — Эй, — мягко говоришь ты и вытираешь её залитые слезами щёки ладонью, — ты же понимаешь, что ты не могла везде ходить с ней. Ты не можешь нести ответственности. — Умом-то я, может, и понимаю, — хриплым голосом отвечает Рокси, прокашлявшись, — но всё равно чувствую вину.       Я всюду пошла искать её… В душе, в столовой, у всех подруг. Переполошила весь лагерь. Но тогда никто не мог подумать, что с ней может что-то случиться. А я, Роуз, тогда уже всё знала. Точнее, та часть меня, которая была зверем, уже выла. Но я прятала ужас как можно дальше. Я не теряла надежды.       И потом я нашла… её. Точнее, часть неё. Ступню в её туфельке.       Теперь уже ты чувствуешь, что тебя подташнивает. Но, перебарывая головокружение, ты крепко сжимаешь ладонь Рокси и кладёшь голову ей на плечо. — Потом мы нашли ручки… Другую ножку… И тело. Но не сразу. Его прибило к берегу тремя днями позже. Меня уже не было в лагере. И головы на нём не было.       Это звучит настолько кошмарно, невообразимо, несовместимо с реальностью, что в тебе поднимается недоверие. — Если ты рассказываешь мне страшилку, то это отличный момент, чтобы посмеяться над тем, что я поверила, — говоришь ты, взглянув ей в глаза. Рокси криво ухмыляется и качает головой. — Понимаю тебя. Я тоже думала, что я в страшном сне. Но нет.       Рокси кивает головой на завёрнутый в платок череп и очень спокойно, тихо поясняет очевидное: — Вот, наконец-то нашли. Как он ещё всё раскидал, ублюдок? — Он? Это ведь был её брат, да? — не без укола отвращения и изумления уточняешь ты. — Да, — отрешённо кивает Рокси. Она молчит не меньше минуты, и ты гладишь её по ссутуленной спине. — Я приходила к нему в лечебницу через год. Хотела посмотреть в эти глаза и увидеть в них раскаяние. Надеялась, что тогда кошмары меня отпустят. — Его положили в психиатрическую клинику? — Да, хотя он, конечно же, заслуживал колонии для буйных малолетних преступников. Мамочка с папочкой выхлопотали, — объясняет она со слышимым ядом в тоне. — Вот, я пришла туда. И что же ты думаешь, Роуз? Он чувствовал себя абсолютно вольготно. Да, он стал похож на настоящего психа, каким он и мог являться, но… но внутри! Сколько же дерьма было там, внутри!       Он меня не сразу вспомнил — пришлось упомянуть имя Каллиопы. И тогда он как начал ржать! Я вся сидела перепуганная этим приступом, думала, пора врачей звать. Не пригодилось. Калиборн сказал, что очень рад меня здесь видеть, потому что ему, видите ли, скучно без тёлочек. На мои вопросы он ответил, что дела идут отлично… Что фотки, где он позирует на фоне убитой сестры, набрали тысячи лайков на имиджбордах. — Какой же ублюдок, — вырывается у тебя. — Да. Я тогда хотела его голыми руками разорвать на куски. Сказала, что он будет гореть в аду, если на свете есть хоть какой-то бог. Он опять ржать. У меня с собой был какой-то гостинец, так я его даже предложить забыла. Уронила на пол и ушла. — А что потом? Он до сих пор в больнице? — Я без понятия. Если да, то надеюсь, что таблетки уже превратили его в овощ. А в остальном мне плевать на судьбу этого обмудка. — Надеюсь, он не разгуливает по улицам. — И я. Особенно после того, как заставила его вспомнить себя. Ты вдруг пугаешься за неё. Но этот страх слишком велик, чтобы с ним жить, поэтому ты заталкиваешь его подальше от разума: — Это было давно. Всё будет в порядке.       Рокси впервые с начала рассказа улыбается и устало кивает, говоря, что даже кошмары забылись. — Теперь мы должны как-то её дохоронить, так? — неуверенно спрашивает она. — Давай пока что спросим у Дока Скретча, как нам поступить. Не думаю, что хорошей идеей будет хранить её череп в твоей тумбочке. — Валяй, — кивает Рокси.       Ты ставишь кипятиться общий чайник, отправляешь Рокси умываться, а сама стучишься в комнату Джейд и Джейн.       В ней открыто, и сидит там Джейн одна. Это идеально. — Добрый вечер, дорогая, — здороваешься ты. — Да, давненько не виделись! Где вы пропадали? — обеспокоенно спрашивает она. — Немного погуляли, немного поговорили. Знаешь что, Джейн? Кажется, у меня есть некоторые… аргументы для господина Скретча. — Неужели? — интересуется Джейн и раскрывает глаза шире. — Да-да. Ведь он давно директор этого лагеря? Сегодня я узнала, что у него уже шесть лет как под забором гниёт труп одной из отдыхающих. — Ч-чего? — переспрашивает Джейн, и улыбка вянет на её прелестном личике. — Ну, если говорить точнее, только голова. В общем, ты можешь сказать, что мы передаём привет от Калиборна. — Ладно, — озадаченно говорит Джейн и поправляет очки, будто желая разглядеть в тебе ответы на новые вопросы. — Звучит, как дурацкая история на ночь, знаешь? — Всё в порядке. Он поймёт, о чём ты.       Джейн всё ещё смотрит на тебя скептически, и ты разводишь руками, оправдываясь тем, что здесь не только твои тайны.       В конце-концов, она благодарит тебя за то, что ты добавила новые слова к её будущей непростой беседе с Доком Скретчем. Наконец-то приходит Джейд — ты встречаешь её в проходе. Она разгорячённая, усталая, но довольная — сегодня она вместе с Рокси подзадоривала танцующих двигаться быстрее. — Роуз! Что почём? — Всё замечательно, Джейд! Я думаю, наши тревоги скоро устаканятся сами собой!