Летняя подростковая романтика

===> Джейн: впутаться в клубок человеческих романтических связей       Ох, батюшки-святы, как же ты не любишь запутанные клубки. Лерочка сегодня плакала даже два раза, когда ей приходилось распускать свою начатую работу. Бедняжке не даются спицы, как ни бейся. По правде сказать, тебе тоже, но пессимизм этого ребёнка начинает тебя раздражать.       После детей остаётся немало испорченной пряжи. Обрезки ниток ты находишь в самых неожиданных уголках своей одежды — так много их приходится поднимать. Но зато, если Вовочка и Мадиночка продолжат делать такие же успехи, послезавтра вы устроите замечательный урок плетения для всех желающих. Педагог вязальщиков, замечательная бабуля, знала сотни вариаций фенечек, бразильских косичек, напульсников из мулине, лент и бусин. Насколько ты могла судить, исходя из своего вожатского опыта, дети просто о-бо-жают такие мастер-классы.       Так. Это на десятый день. А завтра будет что-то замечательно интересное. Ужель тебе выпал шанс блеснуть своими талантами? Жалко, что не получилось это сделать в прошлую смену! Ты, не скрывая улыбки предвкушения, раздумываешь над своими действиями, выписывая правила завтрашней игры. Всем отрядам понравится проявить самостоятельность. А уж шутка получится просто потрясающая.       Плакат с каллиграфической записью подождёт своего часа до утра. А тебе пора на дискотеку. Ты наконец-то вошла во вкус этой забавы и теперь могла почти час подряд протанцевать недалеко от друзей, рядом со сценой. Даже в медленных танцах ты начала изыскивать удовольствие. Пару тебе составляли все ваши мальчики, и, один раз, даже Джейк. Он такой глупый, что не понимает, какой он симпатичный. И всё время смущается и переспрашивает, не хочешь ли ты углубить отношения, если танцуешь с ним. Ты, из кокетства и чувства собственного достоинства, делаешь серьёзный вид и отрицаешь всякие свои романтические чувства. Долго с этим тянуть, конечно же, не стоит. Куча девчонок вьётся вокруг твоего избранника, и некоторые из них поразительно настойчивы. Как Рокси бы сказала, упёрты.       Особо стоит выделить Аранею. Она промозолила вам все фигуральные окна. И всё бы ничего, но Джейку она, похоже, здорово нравилась своими голубыми платьишками, вздёрнутым носиком и собственническими ручками. Нравы молодого поколения неподдельно тревожат. Какая распущенность! Какая доступность!       Вот и теперь, когда ты выходишь потанцевать, эта девчонка вьётся вокруг Инглиша, как уж. Пересекаться с ней совершенно не хочется. Из этого снова выйдет что-то некрасивое. Вместе с друзьями ты веселишься под задорные дейвовы треки, и даже успеваешь забыть о неприятных мелочах, таких, как, например, хорошо смазанные вращающиеся двери к сердцу Джейка Инглиша. Ты думаешь, что времени ещё полно и тебе выпадет случай показать всем свою близость с другом. Но следующим же треком Дейв объявляет последний медляк.       Бросив точный и быстрый взгляд на Джейка, ты находишь его обнявшимся с надоедливой девицей. Неприемлемо.       Завтра же нужно будет с ним поговорить. Если он продолжит потакать детским капризам, то рискует не на шутку втюрить Аранею в себя. Вариант с втюриванием самого Джейка в неё ты не хочешь рассматривать. Не тратишь моральные силы.       К чёрту парней. Вот уложишь детей спать — и можно будет поболтать с девчонками за чашечкой чая. Назрел один вопросик, который пора разрешить. Рокси больше не может перепрятывать хмельные запасы, которые она заготовила ещё с первых дней смены. И их надо либо выбрасывать, что режет её сердце без ножа, а ваш бюджет дырявит без шила, либо возвращать, откуда взяли. И когда же это сделать?       Оттягивая безрадостную беседу, вы умываетесь, раскладываете постели и потом собиратесь вместе с Беккерелем в комнатушке, делимую тобой с Джейд. Решение по данному вопросу в конце-концов озвучивает Рокси: — Завтра вечером вынесу пакет из нычки. Тогда и увезём, — с губ её срывается вздох сожаления. — Как думаете, он правда ничего про нас не сказал? — волнуется Джейд, и ты спешишь её заверить в том, что ты держишь руку на пульсе и, если что-то пойдёт не по плану, она узнает первой. Джейд признательно кивает в ответ и решает сменить тему: — Ну что, девканы! Как вы завтра собираетесь прятаться? — Надену маску с усами и очками, шляпу и буду уклоняться от своих прямых обязанностей, — хихикает Рокси. Роуз задумчиво предполагает: — Я, наверное, спрячусь недалеко от заброшенной беседки. Ещё хочу, чтобы они применили психоанализ и нашли меня поскорее. Джейд заявляет, что лучше, чем между скалами на пляже, местечка исчезнуть не придумаешь. И хитро смотрит на тебя. Ты отвечаешь не менее загадочным взглядом и с улыбкой тихо обещаешь, что детям придётся хорошо поработать мозгами, чтобы тебя вновь обрести. ===> Будь истеричным носителем неустоявшейся психики и владельцем последнего айфона.       Возможно, так на тебя смотрит твоя вожатая. А лично ты не желаешь иметь ничего общего с психотерапевтами. Со всеми из них. Ни один из этих грязных мерзавцев пальцем не пошевелил, чтобы отработать уплаченные им деньги.       Самой лучшей психотерапией может для тебя служить театр. Никакого волшебства, лишь опыт сотен поколений и самые чувственные стороны жизни человека. Иногда ты задумываешься, зачем вселенная послала… нет, просим прощения, вселенная не наделена высшей волей. Ты удивляешься тому, что у тебя обнаруживается гениальный талант к выражению сути героев произведения. Особенно драматических. Конечно, на школьной сцене такое никогда не ставили, но когда-нибудь ты мечтаешь сыграть Фауста. Признаться честно (но только если вы поклянётесь на крови никому не говорить), ты уже выучил почти все его монологи и реплики и даже прикупил стилизованный камзол для костюма.       Но в лагере о Гёте или хотя бы народно-популярном Шекспире речи и идти не может. Здесь тебе приходится растрачивать свои моральные силы на совершенные глупости. Чего только стоила постановка «духоподъёмной» сценки по мотивам фильма «Брат». До сих пор желудок бунтует в рвотных позывах от одного воспоминания. Этот понос украсила одна Непета.       Глупо, глупо, глупо. Глупая программа, глупая компания, глупое решение поехать сюда. Расслабиться можно и в каком-нибудь хорошем диско-баре с подружками попроще, чем Фефери. А открывать ей свои романтические амбиции было ещё наивнее, чем рассчитывать на взаимность. Ты пролетел со звучным треском, треском разорвавшейся на натруженной жирной заднице пары рабочих полиэстровых штанов.       А что же Соллукс? Что же этот идиот, спросите вы? Ему, застрелить его мало, приспичило подумать. «Разобраться в швоих мышлях и чувштвах». Теперь он бросает тебе взгляды с короткими скабрезными улыбочками, а у тебя так руки и чешутся сомкнуться на этой тощей шее. Не ради асфиксиофилии. Чтобы он сдох. Чтобы пещера позора, тайных шепотков никогда не затягивала тебя в свои пределы.       Господи, несуществующий Б-г, Иегова, Небо, Аллах, как тебя звать там, чёрт тебя дери? Что, так сложно подарить хоть грамм любви? Хотя бы извращённой, эгоистической, абьюзивной, садомазохистической, алкогольной, шизофреничной, любой! Стольким ты дарил нежные чувства, и каждый раз получал жестокое отторжение! Любовь — дар ангелов, говорите вы? Да ты как собак их отстреливал вместе с их розовыми линзами и четвёртыми измерениями!       О… Это вы предлагаете? Ваши тёмные желания прочитать не составит ни малейшего труда.       Это было бы лучше всего на свете.       Определимся, для начала. Фефери волшебна. Она — твой неоновый демон. Она нимфа, нимфа по Набокову. Прекрасноликое создание с кошмаром неземных морских глубин на дне очерченных веером вороных ресниц глаз, Р’льех под обложкой цветущего Неаполя. Её можно любить или уничтожить. Третьего не дано.       Ты бы с одинаковым наслаждением сделал и то, и другое. Какая разница, разрывается рот в крике боли или телесной радости? Изгибается ли хребет в агонии или в страстном желании? Яркость, глубина поражают твоё воображение и в том, и в другом случае. Порой в фантазиях лицо Фефери смазывается, теряет реальные черты, и ты понимаешь, что ищешь не её боли или её любви, а чувство абсолютной власти над человеком. Ты хотел бы быть демиургом, который по мановению палочки способен решить, жить кому-то или умереть. Необязательно для этого пародировать суперзлодеев из кино. Чтобы уловить сладостный, незаменимый, жизненно важный аромат грани смерти, достаточно лишь одного человека. Особенно интересно, когда это другой мужчина. Нет, не пытайтесь сказать, что для того, чтобы называться этим словом, надо подрасти. Соллукс обладает достаточно развитым самоуважением, чтобы преждевременно эякулировать, стоило только ему начать игру. А чувство скрытого дна заявленных ролей — верхнего и нижнего, их иллюзорности и взаимодополняемости очень заразно. В тот раз кульминация была довольно близка. Хотя за это до сих пор стыдно. Но и стыдом можно наслаждаться.       Может, это антиномия*. К чёрту. Ко всем чертям на этом свете. Да, ты хочешь отомстить им. Тебя оскорбляли в чистейших чувствах. Ты похоронил их в глубине своего личного Н’Кая. Там они и умерли. Роуз, должно быть, сказала бы, что твои садистские мотивы отмщения несут в себе обратную сторону принципа наслаждения, назвала бы тебя разрушителем. Разрушителем надежды на нравственное возрождение? Ведь ты моральный калека. Бессмысленно выбрасываясь на берег своего стремления к близости с родителями, ты не находил там ничего, кроме осколков кораблей, и, отрезав нежную половину своей души, ты бросил её усыхать, гнить под рухнувшим Арго своей детской безграничной любви.       И теперь… теперь. Увы, не повторится Колумбайн.       Теперь пора мыть полы. Что за бессмысленный сарказм судьбы.       Именно в тот момент, когда тебе вспомнились все свои претензии к этому миру, расписание уборки злонадеянно тыкает тебя носом в своё жалкое положение.       Задрав зад кверху, забросив шарф на тумбу и добираясь шваброй до труднодоступных, прости г-поди, участков комнаты, ты слышишь невнятное шипение, которое поначалу принимаешь за естественный шум. Но нет, это проклятый мим. Он пытается заговорить или смеётся? — Вот зачем ты даже летом носишь эту тряпку у себя на шее. — Завали свой рваный рот.       Мим имеет в виду следы одного из самых самостоятельных решений в твоей жизни, оставшиеся на глотке. — Не знал, что у нас есть что-то общее, — шелестит он и жутко икает (кажется, теперь это всё-таки смех).       Ты предпочитаешь промолчать. — Послушай, голоски в сумерках нашептали такую интересную вещь о тебе: что ты справляешься с жестокостью этого мира весьма странными способами. — Что ты несёшь? — с тревогой спрашиваешь ты. — Это так унизительно. Зачем ты это делаешь? Ты не выдерживаешь и бросаешь короткие взгляды по сторонам. Кажется, вас никто не слышит. — Что ты ко мне прикопался, псих? Я-то адекватно себя веду, в отличие от тебя!       Курлоз пытается улыбнуться (выходит лишь уродливая гримаса) и вкрадчиво, едва слышимо предлагает: — У меня есть для тебя кое-что получше. Что-то особенное. Ты сможешь посмотреть на свои проблемы под немного другим углом. Немного более позитивным взглядом. Всё пройдёт удобно и гладко, в отличие от твоих поблядок.       У тебя невольно бежит мороз по коже.       Чёрт, чему-то не тому учит трактат «Государь», если в итоге у тебя случаются такие досадные промашки.       Ну, как промашки. Это ебучая катастрофа. Ты оборачиваешься и ищешь глазами Соллукса, просто чтобы переложить на кого-то ответственность за давно случившееся. Чего там греха таить, не раз случившееся. Соллукса нет, хотя он маячил тут только что. Курлоз же добавляет тебе в ухо: — Секреты своих друзей я храню крепче могилы. — Ублюдок, — разъярённо шипишь ты. — А ты пидорок. И что теперь, вешаться? — икает… смеётся он, — Нет, мы будем жить со своими особенностями. За всё приходится платить, мой маленький друг. Ведь мы друзья?       Ты около тридцати секунд напряжённо взвешиваешь все за и против, злобно глядя в покорёженное лицо мима. — Где оставить деньги? — Ну что ты, сейчас всё в электронном виде. Я напишу на твой телефон в Телеграме, малышка.       Ты неаккуратно бросаешь тряпку в ведро с уже грязной водой, искренне надеясь, что на Курлоза попадёт как можно больше. Вот же гнида. Мразина такая. Нет, как же было глупо спалиться.       Бешенство на себя перенаправляется на жгучее желание заставить их, их всех заплатить за пополнившийся список несчастий в твоей жизни. И, как всегда, оно сворачивается где-то в чернильной глубине тебя, среди скелетов и кроличьих нор.       Ты очень надеешься на то, что Соллуксу неуютно миловаться с Фефери под твоим уничтожающим взглядом. С ней ты сегодня не разговариваешь, так же, как вчера. Она делает вид, будто ей так же весело и радостно, как обычно. Пускай продолжает — её не хватит надолго.       Тебе же сегодня нужно разыскать свою вожатую. Драматическим образом вы нашли с утра письма от старших с указаниями, облегчающими поиск. Роуз была к вам довольно мягка: найти её было несложно, ведь вы попытались поставить себя на её место. Для тебя психиатрские уловки не представляют ничего незнакомого.       А вот мелюзга попала в натуральную переделку. Джейн никто не мог найти. Все вожатые были на месте, но никто из них не знал, куда она запропастилась — да и времени было немного со сборами на плавание; её дети уже отчаялись и уныло наблюдали за отъездом других отрядов на пляж.       Хорошо, что сегодня не ходили "встречать рассвет" и ты смог нормально поспать: с утра туман то и дело менялся на моросящий дождь и небо заволоклось тучами.       Дурацкая история с Курлозом отбила у тебя всякое желание развлекаться вместе с компанией. Весь этот отдых потерял свой смысл, стоило только иллюзии безопасности развеяться.       Поэтому ты остаёшься вместе с Терези, которая самоотверженно вызвалась помочь юным, прости г-ди, вязальщикам найти их вожатую. Методы она выбирала весьма специфические, ничего не скажешь.       Всех детей из других отрядов, ещё не уехавших на море, она по очереди заводила в опустевший девчачий коттедж и сажала их на табурет. Начинала она допрос, отстранённо расхаживая вокруг жертвы, а заканчивала, напряжённо глядя ей в глаза сквозь свои цветные очки.       Одну девчонку она доконала до плача. Бедная Лерочка божилась матерью, небом и Аллахом, что ничего не помнит со вчерашнего дня, но это конца её мучений не приближало. Ты бы искренне не желал видеть этого дерьма, но Терези возложила на тебя обязанность стенографиста. К концу допросни у тебя самого в глазах стояли жгучие слёзы. — Ну что, товарищ, записи в порядке? — с неизменной ухмылкой спрашивает чекистка и постукивает обкусанным ногтем по стопке из тетрадных листов, расползшейся подле тебя на кровати. — В идеальном. Жёсткая ты всё-таки. — Погоди-погоди, вот увидишь, сейчас мы её в два счёта найдём. Это всё не зря. Тебе только кажется, и им только кажется, что они ничего полезного не сказали. Ну, давай сюда. Начнём с начала…       Пока Терези с задумчиво нахмуренным лбом сопоставляла содержание ответов (щедро сдобренных твоими остротами, чтобы она не скучала), ты откидываешься на спину и, поглядев с минуту в пустой потолок и подумав о порядке следующих действий, открываешь Телеграм.       Запретный мессенджер уже светится новыми уведомлениями — Курлоз приглашает тебя в приватный диалог. Быстрый сервис, нечего сказать. Первым сообщением он вывесил тебе прайс-лист в виде изображений.       Господь сраный Иисус, это был самый отвратительный дизайн, что ты видел в своей жизни. Курлоз не иначе как хотел, чтобы ты ослеп на месте.       Дурь он предлагал ещё гаже. Непонятные смеси, шишки, ханка, гаш… скорость, бомба. Понятно — Вангу не зови, что на одну половину перемешанная с аспирином, а на другую половину — с тальком. Дёшево настолько, что ты подозреваешь, что братки-барыги лично скакали по ночным полям, заготовляя дурман-траву. Ты пишешь, что такой дрянью травиться не собираешься. В ответ ты получаешь стикер с фейспалмом и гифку, где женщина в летах субтитрами спрашивала, что же ещё тебе от неё надо. «я хочу чтобы ты держал язык за зубами мразь подавись бабками и отвяжись уже от меня» — отправляешь ты и получаешь стикер с клоуном, одобряющим твой выбор. Потом Курлоз скидывает тебе номер нужного кошелька и добавляет ещё одно число после — не слишком жадное. Не значит ли это, что вымогательства будут продолжаться? Ты замечаешь для Курлоза, что это твоя последняя уступка. Ответа пока нет. — Хм-м, давай-ка проверим библиотеку, — предлагает Терези и отвлекает тебя от нехитрой банковской операции. Ты, похлопав глазами от неожиданности, молча киваешь и зачем-то сопровождаешь её в маленькое здание, которое почти всегда заперто.       Поразительно, но на этот раз дверь открыта. Терези осторожно проскальзывает внутрь и, найдя архивариуса, просит у неё какую-то книжку. Ты не слышишь, какую — слишком занят переводом денег и безуспешным поиском аккаунта Курлоза или Гамзи на Гидре. Хотя с какого чёрта она им, если у большинства их покупателей и кошелька на киви нет, не говоря уже о битцентах?       Забавно, как разворачиваются ваши параллельные детективы. У тебя дело повисло, а вот Терези, найдя что-то в книжке, кричит тебе, что поняла, где залегла Джейн и буквально подпрыгивает на месте. Эта дурная забава с играми, интригами и расследованиями тебя не заботит. Но успехи Терези в пролитии света на скрытое наводят тебя на мысль о том, что было бы здорово ненавязчиво указать ей на невыдуманные преступления закона. Ты откладываешь эту задумку на видное место в шкафу разума, чтобы позже повертеть её с разных сторон.       Всё же продолжив составлять этой полоумной компанию и развлекая себя прогулкой, ты вскоре видишь, как из кустов неподалёку от столовской кладовки, только что казавшихся непролазными, Терези выводит Джейн, сияя, как начищенный самовар. — Спасибо, ребята, — смеётся вожатая гортанным смехом. — Я уж думала, до обеда сидеть тут буду. Ну, рассказывайте, как же вы меня нашли? Мне это очень интересно, — спрашивает она, хитро глядя на Терези и складывая в руках книжечку с названием «Убийство в доме викария», автора которой ты не разглядел. — Я всего лишь рассуждала, какие варианты действий у тебя есть, поспрашивала людей и почти сразу поняла, где ты, — широко скалясь, поясняет новоявленная сыщица. — А ты как нашла место, куда никто не додумался посмотреть? — Всего лишь богатый опыт работы с детьми, — навевает тайну Джейн, лукаво улыбаясь. — Терези-то до всего докопается, — ворчливо добавляешь ты, ещё чувствуя жгучее раздражение от шантажа. Вот бы вывести подонка Курлоза на чистую воду. И, если воспользоваться помощью дамочек, одна из которых перехитрила целый лагерь, а другая и это вскрыла, выйдет неплохо. Но как?       И стоит ли? Не падут ли на тебя подозрения всевозможного рода? Ведь у тебя с собой довольно сильнодействующие препараты. — Не будь таким букой, дружок. Тебя же Эридан зовут, верно? Ты остался с Терези помочь моим зайкам. Тоже любишь игры в расследования? — Я люблю игры в убийство. А расследования об этом уже не очень, — искренне заявляешь ты и обнажаешь клыки, чтобы сделать вид, будто это шутка. — А вы соскучились по детективам, верно? В лагере столько дел, а вы Агату Кристи читаете. — Можно и на «ты», сладкий, мы же почти что родные, — с теплом предлагает Джейн и приобнимает Терези за плечо жирной ручищей. — Я не по детективам скучаю, Эридан. Их везде полно: наша обычная жизнь порождает вокруг нас вереницу загадок и тайн, многозначительных символов. Со мной повсюду книги, потому что они учат меня приоткрывать тайну каждого человека, лучше узнавать его. Но о чём говоришь ты?       Ты ещё не сказал ничего, что могло бы заинтересовать её цепкий интерес. Ещё не поздно сделать вид, будто ничего не было. В конце концов, за шантаж ты наказывать Курлоза не собираешься: ведь для сохранения своих нелицеприятных секретиков ты и заплатил ему. Значит, в желании мести на самом деле не применимы личные мотивы. Но чёрт побери, этот идиот травит нормальных ребят. Тебе омерзительно думать о том, что Фефери, Непета, да даже Роуз (кто ж её знает? эзотерические опыты могут включать употребление расширяющих сознание веществ) могли бы вдохнуть ту гадость, которую толкает Макара.       Стоит сделать это ради Латулы, о которой Кронус с превеликим удовольствием сплетничал все вечера после её отъезда. С учётом прайс-листа Курлоза россказни навязчивого козла предстают в ином свете.       Ты бы выбил из помешавшегося мима дурь своими руками. Ну, может, ещё хорошая пушка не помешала бы. Но в этот раз лучше уйти в тень. Да. Спаситель из тени. — Ходят слухи… в отряде, — елейно-скромным, без тени пристрастности, голоском начинаешь ты… — Да, блинский, слухи ещё какие, — встревоженно перебивает Терези, часто кивая. Ты, дождавшись тишины, продолжаешь: — Люди говорят, что у нас кто-то… может распространять, — и на этом моменте ты беспокойно и коротко вздыхаешь, — ну, вы знаете. Что-то запрещённое. — Что? — удивляется Джейн и хмурит брови. — Что ты имеешь в виду? Какая ещё торговля запрещённым? Это всё серьёзное дело, мальчик! — Я ничего, ни-че-го не знаю, Джейн, — хлопаешь ты ресницами, — так уж говорят. — Да о чём вы, можете это объяснить или нет? — сердито спрашивает Джейн. Терези с осторожностью замечает: — Ну, у нас же недавно, прости уж за прямоту, кто-то ведро травы подпалил перед столовкой. Она же тут полями растёт. Вот и срывает кто-то. Ну, я так думаю. Сама ничего не видела, ни на кого пальцем не покажу. — Чёрт, ребятки, я так хотела, чтобы все как можно скорее забыли этот случай, — печально качает головой Джейн. — Но, похоже, заразу придётся выдрать снова. И на этот раз, обещаю, с корнем. Уж не знаю, правда ли эти ваши сплетни или глупая выдумка. Вам придётся мне чуть-чуть помочь. Я хочу, чтобы вы как можно скорее выяснили, кто постоянно приобретает марихуану и кто об этом говорит больше всех. Я рассчитываю на вас. Идёт? — Да, мэм! — салютует Терези. Ты сухо киваешь в ответ на просьбу Джейн. Ты даже уже знаешь, с кем можно поговорить, исключая тех персон, к которым понесётся Терези со своим карманным гестапо. Этот козёл никогда не перестаёт трепать своим слюнявым языком обо всём, что только ему не почудится.       Странное дело, что про то, что вы танцевали, он никому не проронил ни словечка. Значит, своё лицо бережёт, скотина. — О да, котик, мы едем с вами в этот раз, — сверкая фиксой, отвечает на твой ненавязчивый вопрос Кронус. — Ну как, ты ещё не передумал? Я ни разу не видел тебя, — подмигивает он между словами, — без одежды. Что ты там прячешь? — притворно поражается он, — Пивное пузо? Женскую грудь? Хвост рептилоида? В ответ ты только тяжело вздыхаешь, не сумев найти в себе достойных слов. — Так, ладно, — бросает Кронус, и дружелюбная улыбка облезает с его лица, как наклейка, — У меня нет времени для ботанов с завышенным ЧСВ. Иди, иди отсюда. От тебя слова доброго не дождёшься. Зачем я вообще с тобой связывался, — добавляет он, тихо бурча себе под нос.       Внутренне ты вновь вздыхаешь, а вслух делаешь шаг к примирению: — Эй, хватит дуться, — говоришь ты с обворожительной улыбкой и едва слышно замечаешь: — У тебя всё равно так никого и не появилось в лагере после меня. — «Потому что ты озабоченный козёл», хочется пояснить тебе. — Так, так! Безосновательные свои упрёки ты будешь класть туда же, куда обычно я посылаю чужое мнение! — возмущённо трясёт Кронус пальцем, даже бросая на кровать свою пляжную сумку. — А ну пошли выйдем за угол! Я тебе сейчас всю правду расскажу! — Ба, Кронус, ты душу-то из него не выбей, — изумляется Соллукс. — А если серьёзно, то хорош сраться, достал ты всех уже. — Твоё везение, что я занят другой беседой, — с чувством собственного достоинства цедит Кронус сквозь зубы и, устрашающе, по-видимому, пыхтя, посылает Соллуксу ненавидящий долгий взгляд. Потом выходит на свежий воздух, поманив тебя пальцем из-за спины, не глядя.       Вы с Соллуксом тоже переглядываетесь, и ты крутишь пальцем у виска, не удержавшись и прыснув в кулак. Какое-то тёплое ощущение вызвали в тебе эти его саркастические слова. Может, у тебя наконец будет друг, на чьё плечо можно опереться перед лицом врага? — Так, во-первых, ты не один такой золотой принц, — с жаром отрицает Кронус, — а во-вторых, если ты будешь продолжать меня унижать, я тебе так и вломлю, запомни! — Нашёлся специалист по унижениям, — усмехаешься ты. — Это и далеко не было им.       Кронус вдруг хватает тебя за шарф и крепко-крепко пережимает рукой испуганно забившуюся сонную артерию. Кислород перестаёт поступать в мозг, а тем временем вторая рука пережимает твоё горло. Кровь стучит под кожей, как ошалелая, разбегаясь по телу, унося с собой неожиданную реалистичность ситуации, в которой ты не хозяин своей жизни, своей боли или своему удовольствию.       Кронус, склонив голову, наблюдает за тем, как ты бессильно отдираешь от своего стиснутого горла его прочно сжатые пальцы. В глазах начинает темнеть. — Продемонстрирую тебе вполне рабочий вариант, — негромко говорит он и спокойно оглядывается.       А что, если он действительно тебя задушит? Что, если он не соблюдёт меры? Это становится действительно страшно. И от того необыкновенно. Как поразительно быстро проясняется иерархия власти, стоит только кому-нибудь сомкнуть руки на горле другого. И ты, совершенно того не желая, рад, что можешь забыть о том, что должен превосходить этого кретина и можешь просто ощущать своё тело, близость другого человека - даже если он так отвратителен изнутри, как Кронус.       Ты не чувствуешь, как твоя голова заваливается назад, и вдруг воздух устремляется в твои лёгкие с новой силой. Ты, ничего перед собой не видя, падаешь на колени, хватаешься за горло и срываешь одну из петель шарфа с себя. В голове проносится предоргазменная эйфория — такая, какой не было ни разу с тех пор, как Соллукс в тот первый раз затянул на тебе шарф. Испытывая долю секунды это переживание, ты сдерживаешь в себе порыв взглянуть на Кронуса снизу вверх — это было бы уже слишком личное, слишком чувствительное для тебя. Взобравшись на ноги при помощи стены, ты растерянно смотришь ему в глаза, но всё кружится, и видишь ты только жёсткий тонкий рот, растянутый в злой улыбке. — Ну как? — с расстановкой участливо осведомляется Кронус. — Иди… нах-хуй, — кое-как рычишь ты. У тебя чувство, будто тебя изнасиловали. Твоё тело получило свой омерзительный собачий кайф, но меньше всего ты теперь хотел бы путаться с Кронусом. — Ну что, ещё поговорим или у тебя всё на сегодня? — скучающе уточняет он. Ты кое-как собираешься с силами, прокашливаешься и пытаешься поправить своё шаткое положение: — Мало тебя в интернухе ебали. Это тебе просто так не пройдёт, ублюдок. Я тебе ещё припомню. — Я готов освободить для тебя своё время с двенадцати до часу — ночи, разумеется. Наслышан о том, что ты почитаешь такие забавы, — насмехается Кронус, бегая по тебе хохочущими от удавшегося насилия (или маслёными от похоти?) крысиными глазками.       Внутри всё вскипает, и тебе очень хочется пнуть его в живот и выбить все эти прекрасные, дорогой работы выбеленные зубы и засунуть их ему куда-нибудь в нос. Но ты вспоминаешь, что есть человек, чьей мучительной смерти или хотя бы шумного падения ты желал бы больше. — Да прекрати ты уже, скотина грязная, — с едва скрываемым бешенством требуешь ты и начинаешь нужную тему: — Я к тебе по делу. Знаю, знаю, не ты этим занимаешься… но всё же ты можешь знать. У кого можно найти приличный стафф? — со сдержанным любопытством в голосе интересуешься ты и добавляешь, взглянув позади себя, — Я надеюсь, всё сказанное останется между нами!       Кронус выглядит оскорблённым, но заинтересованным. — Допустим, у меня есть такие контакты… Если мы с тобой говорим об одном и том же, — скептически поводит он бровью. — Тогда скажи, как проверить этот источник? А то чёрт знает что он может продавать в таком месте. Вот если бы кто-то уже попробовал и я мог услышать о впечатлениях… — Ха. Так я тебе и признался. По-твоему, мы об этом все говорим за завтраком? Ладно, я знаю, что Латула жрала какую-то дрянь, которую бродячая псина в рот не потащит. Знаю, что Макара уже с неделю страдает без своей дозы, а откуда он брал её — шут его знает. Знаю, что седьмой отряд в последнее время пустился во все тяжкие, накачиваются всякой грязью… А тебе оно точно надо? Ведь ты вечно по углам с таблеточками какими-то жмёшься. Ты же счастливый. Тебе доктор сам прописывает расслабон в сжатом виде. — Думаешь, таблетки работают? Да нихрена они не работают; разве что чесотка прохватит, — печально от правдивости этих слов оправдываешься ты, решив больше не опровергать никакие слухи о себе.       Кронус сочувственно поджимает губы и покровительственно похлопывает тебя по плечу. — Понимаю. Понимаю. Ищешь то, что сработает? Я скажу тебе, где достать. Сам не пробовал, но на других смотрел — так вот, ничего разноцветного не бери, это, в лучшем случае, окутает тебя неромантичным ароматом поноса.       Кажется, есть небольшая зацепка. Недомогания от разной забадяженной дряни могли быть кем-то замечены. — Что, ты и косячка в рот не брал? — невинно спрашиваешь ты. — В рот не брал, — покатывается со смеху Кронус. — Я так похож на дурака, обдалбывающегося в, прости господи, детском лагере? — Ладно, забудь, — машешь ты рукой и собираешься уходить, потирая шею (как только кадык не переломился?). — Тебе уже неинтересно? Стой, дурачок, я тебе в телефоне контакт запишу! — удивлённо останавливает тебя Кронус. Ты делаешь вид, что забыл об этом и подаёшь ему телефон с раскрытой записной книжкой. Через несколько мгновений ты получаешь его назад с записью телефона Курлоза и указанием связаться в Телеграме, а так же вольную приписку: «сегодня на танцах первые три медляка я буду ждать тебя». Бросив мрачный взгляд на Кронуса, ты показываешь ему средний палец и, не поблагодарив, бредёшь куда-нибудь на свет. Хотелось бы, чтобы солнечные лучи могли смыть с тебя этот позор, это смятение, всю ложность твоего существования. Но они, к величайшему сожалению, не способны на это.       По дорожке среди газона Фефери под ручку с Арадией относит свои пляжные сумочки в автобус, который должен увезти их всех на море. Они будут плескаться лазурной горьковатой водой, зарывать ноги в горячий золотистый песок, и будут глубоко и чисто счастливы. Но не кажется, что купание принесёт тебе какую-то радость. Не рядом с этими говнюками, которые будут сверлить тебя своими липкими взглядами — и не знаешь, кто хуже.       Тебе надо немного подумать. Или много подумать. Прежде всего — полежать где-нибудь в тишине и темноте, как в том месте, где вы с Терези обнаружили Джейн. — О, Эридан! — приветливо обращается к тебе Фефери, когда вы поравнялись. — Как твои дела? Ты выглядишь таким измотанным, — обеспокоенно интересуется она. — Ерунда. Просто… замотался с Терези и этой дурацкой игрой. Плохая организация и всё такое. — Тебе стоило поесть за завтраком, — упрекает она. — Поехали с нами! Зачем сидеть тут, как сыч? Поиграем в волейбол. — Спасибо, Феф, — с улыбкой качаешь ты головой и добавляешь: — Я немного обгорел в тот раз и не хочу снова вылезать под солнце мокрым. Да и голова побаливает от этой жары. Надеюсь, вы повеселитесь без меня.       Последняя фраза чуть не выдавливает из тебя скупую слезу, но ты вовремя отворачиваешься. — Ну и нытик же ты, — без обиняков удивляется Арадия. — Дважды мы не станем предлагать. А то ещё автобус задержим.       Две их красивые фигуры удаляются от тебя, будто навсегда. И ты очень резко ощущаешь своё одиночество — почти как запах земли после дождя. И хотя Фефери по-прежнему ласкова к тебе, ты чувствуешь, как с каждым днём по кусочкам, по осколочкам былого теряешь её. И страшное, неприемлемое сомнение начинает подкрадываться к тебе: Соллукс тут ни при чём. Дело в тебе.       Между поросших пушистым мхом толстых корней старого можжевельника оказывается очень уютно, и ты даже чуть не засыпаешь через двадцать минут чтения одной из популярных работ Рассела. Потом выключаешь экран телефона и вздыхаешь — глубоко и рвано. Потом прикрываешь ресницы и откидываешься затылком к коре дерева. Потом проверяешь ДостаньКореша. От Курлоза ничего. Пишет Соллукс. -- двойнойАрмагеддон [ДА] начал троллить калигуловАквариум [КА] -- ДА: эй ты там не подавился мацой ещё? КА: был бы не против ДА: всё, я решил: в задний проход это ебанутое дерьмо. ДА: и зачем мы вообще били, душили и царапали друг друга, это было СУПЕРтупо. КА: да в задний проход это КА: феф твоя я вижу это ДА: ну да, и поэтому тоже. ДА: но ты дорог ей как друг. ДА: так что пора завязывать с этим идиотизмом. ДА: мир? КА: мир КА: но блин КА: я думал у нас была связь ДА: нездоровая связь, вот что я тебе скажу. КА: мне не с кем общаться кроме тебя потому что все остальные до жопы заняты своими важными делами и шашнями КА: ты останешься моим другом? ДА: … ДА: можно попробовать. по ходу, дела у тебя реально плохи. ДА: но только если ты не будешь таким пидором, какого ты постоянно демонстрируешь в общении со мной. ДА: и я не буду развешивать по ушам твои сопливые «ЧУВСТВА», которые выслушивает Каркат. КА: : ( ДА: да разожми ты срамное мышечное кольцо. ДА: мир, дружба, жвачка. КА: поговорим потом при личной встрече -- калигуловАквариум [КА] закрыл досталог -- -- калигуловАквариум [КА] начал троллить двойнойАрмагеддон [ДА] -- КА: спасибо -- калигуловАквариум [КА] закрыл досталог --       Значит, у тебя есть друг. Настоящий, да ещё и лично тобой приобретённый. Это осознание греет твою душу и избавляет от какого-то тяжёлого груза. Да, может, Фефери не будет твоей женщиной, но зато ты нашёл надёжного, отважного товарища. Желание подавиться мацой отпадает, и ты вдыхаешь полную грудь смолистого аромата хвои. Не будешь ты делать ничего. Даже не пойдёшь смотреть на подготовку к завтрашней ярмарке.       И, может, заставишь Кронуса все три танца протоптаться в ожидании - чтобы знал своё место и перестал тебя задирать на семейных встречах. Соллукс прав: пора завязывать с этим дерьмом и построить, наконец, нормальные отношения с людьми. ===> Канайя: узнать, как общаются большие девочки       Что ж, сегодня тебе не быть обласканной жарким солнцем и шаловливыми волнами. Завтра будет так называемая ярмарка мастеров, на которой все отряды покажут свои таланты и проведут мастерклассы. И тебя Роуз выбрала для того, чтобы организовать уголок гадания. Ты согласилась помочь, не раздумывая. Как только все остальные девочки и Роксана Розалиндовна уехали, Роуз забирает гадальные карты и несколько шпаргалок по хиромантии из комнаты и вы занимаете опустевший коттедж.       Здесь немного прохладнее, чем на улице, где даже в тени ты чувствовала, как капли пота щекочут спину, скатываясь по пояснице. И здесь ты наконец-то сможешь поговорить с Роуз по-настоящему наедине. — Что ж, это замечательно, что у нас выдалась минутка покоя, — удовлетворённо кивает Роуз. — Мне нужно научить тебя загадочным гадальным штукам. Начнём же с карт Таро и Ленорман! — Ты взяла сразу две колоды? — спрашиваешь ты терпеливо, тщась вникнуть. Пальцы Роуз выкладывают пачки карт, двигаясь близко, невыносимо близко к твоим коленям. Пошла уже вторая минута с того момента, как вы остались одни. — Да, но, пожалуй, стоит взять только Таро. Не вижу необходимым грузить тебя сложными раскладами. Я быстро расскажу значение Старших Аркана, и ты будешь у меня ответственна за карту на день, — деловито объясняет Роуз. Неужели она не чувствует дыхания этого дикого огня, не дающего тебе покоя?       Ты вскакиваешь с кровати, на которой вы присели, и запираешь дверь на ключ. Лучше позаботиться об этом заранее. Интересно, что подумала об этом твоя суженая? Ты бросаешь беглый хищный взгляд в её глаза и видишь в них какую-то неуверенность, граничащую со страхом. Роуз довольно шумно сглатывает. Три карты, зажатые у неё между пальчиками, выпадают на пол, но они уже не интересны никому из присутствующих. — Это… это зачем? — тревожно спрашивает красавица-гадалка и поправляет и без того аккуратную юбку. Вы обе прекрасно знаете, зачем. И всё же она стоически отказывается ощупать твою фигуру, затянутую в чёрный шифон, колышимые дыханием рёбра, изгиб поясницы взглядом. Вместо этого он воровато бегает.       Ты же молча, медленно возвращаешься к ней, не отрываясь от лиловых глаз-водоворотов, опускаешься на постель напротив (глаза в глаза) и берёшь руки, которые так давно грезятся тебе, мягкие, податливые, в свои — вспотевшие, дрожащие, переливающиеся неизлитой силой молодости. — К чёрту гадание, Роуз. Сердце колотится в каждой частице твоего тела. Тела, которое кричит «мне нужна Роуз». — Канайя, — звучит голос Роуз неожиданно глухо, так, что ей даже приходится прокашляться, — ты не понимаешь, чего просишь. Я же схожу с ума рядом с тобой. Я не железная. Я ведь не совладаю с собой. — Только не говори, что мы не должны этого делать, — сверкаешь глазами ты, и в глубине горла просыпается какой-то потаённый рык. Роуз осторожно разнимает с тобой руки и склоняет зарумянившееся лицо, чтобы прикоснуться к твоим губам. Ты увлекаешь её в новый поцелуй, глубже и дольше, чем тот, первый, и от него ваше дыхание сбивается.       Судорожные вздохи Роуз, её нервные жесты, с которыми она в сотый раз зачёсывает за ухо серебристые пряди, не позволяют ей скрыть своё волнение. — А вдруг кто-нибудь увидит? — сдавленно пищит она, косясь на колышущиеся на ветерке занавески. Одним махом ты захлопываешь окошко и задёргиваешь штору, отрезая последний её путь к отступлению и укладывая Роуз на спину. — Все ужинают, здесь никого нет.       Садясь верхом на её бёдра и утопая в нежности этих розовых, как бутон тюльпана, губ, ты не можешь заставить себя оторваться от этих осоловелых глаз, в которых похоть перемешана с безукоризненной чистотой души, что отражается в них. Ощущение живого, жаркого тела в руках, своего и её жадного дыхания пьянит чуть ли не сильнее, чем нежности, которые Роуз шепчет на ухо в промежутках между поцелуями: — Милая моя, любимая, как я рада, что это ты у меня первая… Я все луны читала, чтобы дождаться тебя, и как же теперь тебя надо! И ты отвечаешь — поднимаясь от её бархатной белой груди: — Ты пахнешь, как лунный свет. Это судьба нас свела. Для меня ничего не было радостнее, чем узнать тебя.       Роуз незаметно для тебя самой оказывается сверху, раздвинув твои ноги коленом, и скользит рукой по твоим бёдрам, смотря в глаза вопросительно и неуверенно. Только бы она не сморозила чего-нибудь неромантичного. — Можно? — робко спрашивает она, и ты, зажмурив глаза от досады на неё, чуть не воешь: — Да можно, можно!       Горячие пальцы касаются совершенно раскалённого лона, и вскоре ты забываешь о том, что собиралась взаимно ласкать Роуз. Надо стараться делать красивое лицо, выгибаться изящно, дышать соблазнительно, но как же совмещать эти задачи с ослепительными волнами удовольствия, на которых тебя уносит всё выше?       Видя только взволнованное и любопытное лицо Роуз, ты ловишь себя на мыслях о том, как много для тебя меняется в эту самую минуту. Ты больше не невинный ребёнок, не знающий заветных, запретных тайн любви. Теперь ты знаешь, ради чего нужны были эти долгие взгляды, танцы тайком, объятия чуть дольше приличного, всё это ожидание и ночные фантазии, мучавшие тебя сластолюбивыми незаконченными снами. Девственность всегда казалась тебе твоей отличительной особенностью, которая будто бы красила тебя. Но теперь тебе кажется, что тебе стоило отбросить её давным-давно.       Теперь вы двигаетесь в тандеме, словно одно целое существо, и больше нет никого, кроме тебя и неё. — Я люблю тебя! Люблю, люблю! — шепчешь ты, боясь сказать что-то грязное вместо этого. Ещё не зная, когда пронзительная нега дойдёт до логического конца, ты чувствуешь, что совсем растаяла в этих нежных руках.       Волшебство, творимое Роуз, наконец принимает форму молнии, пробежавшей всю тебя последней лаской, и остаётся сладким послесвечением. Роуз видит это по тебе и вынимает руку из-под твоей скомканной юбки. — Я очень странно стонала? — робко спрашиваешь ты, собрав достаточно дыхания. — Ты была похожа на богиню, — ласково отвечает Роуз и гладит тебя по волосам.       После лёгкого, как мотылёк, поцелуя она, как ни в чём ни бывало, ровно садится у твоих ног и опускает глаза долу. — А как же ты? — удивляешься ты и добавляешь, опускаясь на пол у ног Роуз: — Я правда очень хочу сделать тебе приятно. — Канайя, боже, не стоит так торопиться, — опешивает та. — Тебе это не нравится? — игриво вопрошаешь ты, зарываясь лицом в юбки Роуз и гладя плотно сжатые бёдра, — Я обещаю, моя вожатая, что сделаю лучшее, на что способна с первого раза. Глаза у Роуз разгораются новым огнём, и она вздыхает глубоко и рвано. — Ты искушаешь меня, Канайя, но я пока не могу позволить тебе это сделать. Ты такая хрупкая, такая юная и невинная. Давай подождём, пока не будем на равных и подальше от всех этих глаз.       Звучит не слишком воодушевляюще, и эти слова о юности внушают неловкость, но ты уважаешь право Роуз выбирать, чем с тобой заниматься. Вы в последний раз обнимаетесь, сливаетесь в ещё одном бесконечном поцелуе и возвращаетесь в реальность.       Роуз встаёт с кровати, делает глубокий вдох, поправляет смятое платье и не без жалости напоминает: — Надо познакомиться со значением карт. А ещё ведь хиромантия. Иначе как завтра всю ораву обслужить?       Ты с аналогичным печальным вздохом собирает рассыпанные карты с пола и присаживаешься рядом с ней, чтобы выучить смысл этой ведьминской забавы. Что там? — Это же была твоя постель? — невинным голоском уточняет вожатая. Ты оглядываешься на ложе своей первой любви и осознаёшь, что это была кровать Вриски. Хохот прорывается из тебя шипучим всплеском, и Роуз смотрит на тебя с возмущением.