Letters to Steve

Бесчисленные километры никак не мешают Баки влиять на Стива. И он пользуется этим без малейшего зазрения совести. Стив, я все понял! — Правда так думаешь? А я вот как раз ни в чем разобраться не могу. Ты меня специально доводишь? Просто я же в ответ могу довести тебя! Ты знаешь, что могу. Стив улыбается, делает глоток кофе, ставит чашку на прикроватную тумбочку. Сэм талдычит ему, что он похож на верную женушку, терпеливо ждущую вестей от непутевого избранника. Пока того где-то черти носят. И в чем-то Сэм прав. Чего стоит один тот факт, что с письмом он решает ознакомиться, валяясь в кровати? Такое вот чтиво на ночь. Вчера разговорился с одним мужчиной. И это будет очередная грустная история, Стив. Журналист, потерял работу. Слоняется теперь без дела, гонит свой мотоцикл куда-то на юг, ночует под кустами. — Ты-то, надеюсь, не под кустами ночуешь? Или останавливается в хостелах по дороге. Безработный бродяга, без крыши над головой и уже практически без копейки. Сидит иногда за компьютером в библиотеке, печатает свои мысли, пытается понять, что делать дальше. Это ужасно, Стив, но слушаешь такие истории и как-то даже проще смириться с собственной жизнью. Он из этого века, из этого времени, и пресловутое образование у него есть. Парочка образований. Но захочется его найти — и даже мне, наверное, это уже не удастся. Вот он настоящий призрак. Пассажир поездов, с этими их умирающими ночными вздохами… Нет, нужно какое-то другое сравнение (ненавижу поезда!). Путник бесконечных дорог… Ладно, меня уносит в идиотскую лирику. Я пытаюсь сказать, что ему некуда возвращаться и его никто не ждет, поэтому все очень плохо. — Но тебе-то есть, к кому возвращаться. Верная женушка все еще здесь. Стив устраивается поудобнее, откидывается на подушку. Ему нравится настрой письма. Нравится, что Баки рассказывает о себе. Раньше до боли в пальцах хотелось от него чего-то, имеющего отношение к ним обоим. Чтобы верить: это все взаправду. Но сейчас они уже даже в каком-то смысле поговорили, так что сомнений нет. Стив переворачивает лист и практически сразу же мнение меняет. Баки — это все-таки Баки. Как бы там ни было. Ладно, это все лирика. Вернемся к теме письма. Ты уже заметил, что там есть фото. Надеюсь, ты помнишь наши традиции и посмотришь его в самом конце. Я даже добыл полароид специально для тебя. И приклеил фото к конверту, чтобы оно не вывалилось раньше времени. Я снова перемещаюсь. Довольно муторная процедура, не буду посвящать тебя в подробности. Может быть, потом. Но тут красиво. Есть старый город, довольно небольшой и какой-то декоративный, но все равно красивый. С атмосферой бесконечной подготовки к праздникам. Часто, наверное, что-то отмечают. Рождество там, Пасху… день летнего солнцестояния. Но город наполнен ожиданием и приготовлениями, а не самим праздником. Не могу объяснить, почему. И тут постоянно жутко холодно. Знаешь, прямо как раньше? Отопление — дорогой вопрос, нужно экономить. В моем-то случае уж точно. У меня сложные критерии поиска жилья. Недорого, оно и понятно. Поменьше посторонних и поменьше людей вообще. Никаких камер поблизости. И чтобы соседей не очень смущали ночные крики. Догадываешься, какого уровня апартаменты мне подходят? И вот нахожу я неплохой вариант (практически по всем параметрам). И знаешь, что там обнаруживаю? Ванну, Стив! — К чему ты вообще клонишь? Сейчас же не будет историй про мытье? Чугунная и тяжелая, что аж жуть. На ножках. Понятия не имею, каким образом она туда попала, но она потрясающая. Повидавшая виды и древняя, подревнее нас с тобой, наверное. Вместе взятых. Мы бы, кстати, смогли влезть туда вдвоем, но только в определенной позиции и последовательности. Сразу предупреждаю, моя рука при соприкосновении с эмалью издает противный звук. — Так, все! Стив откладывает письмо на тумбочку с твердым намерением эту провокационную чушь дальше не читать. Через несколько секунд нервно хватает листок. Разворачивает. Жадный взглядом впивается в самодовольные буквы. Сам понимаешь, я не мог отказать себе в удовольствии там поваляться. Душ всегда принимаю наспех, это не самый безопасный способ времяпровождения, в случае чего можно оказаться в очень нелепом и затруднительном положении. Стив закусывает губу, не совсем отдавая себе в этом отчет. В помещении все-таки очень холодно. Ледяная плитка, сквозит откуда-то, кожа тут же покрывается мурашками. Раздеваться приходится очень быстро. Но этот контраст холода и тепла — такое потрясающее ощущение, Стив. От воды целая куча пара, рука сразу запотевает. Хоть узоры рисуй. Я не люблю замкнутые пространства и в глубине души понимаю, что меня тяготит одиночество. Люди вокруг… они напрягают, никогда нельзя расслабиться, нужно постоянно держать все под контролем, в поле зрения. И без них мне все равно плохо. Вот в момент, когда я лег в эту самую ванну, мне было плевать на все. И на пространство, и на плохой обзор. И знаешь, о чем я думал? Представлял, что мы там вместе. Стив вздыхает, поднимается с кровати и идет к окну. Распахивает его, впуская в комнату немного прохладного воздуха. Пару мгновений смотрит на вечернюю улицу. И возвращается к письму. Это довольно большая махина. Если слегка поджать ноги (колени немного торчат из воды), мне лично там вполне места хватает. Стив пару секунд изучает стену. Гонит от себя мысль о том, что не может прекратить читать. И о том, что сейчас они могли бы быть вместе с Баки черт знает где и валяться в горячей ванне. Он колеблется еще несколько мгновений и стягивает с себя спортивные штаны вместе с бельем, остается в одной футболке. Тихо вздыхает от облегчения, избавившись от ставшей слишком уж жесткой и грубой ткани. Горячая вода очень расслабляет. Глаза закрываются, сознание куда-то плывет, мышцы все вялые. Телом уже больше не управляешь. — Еще наглости хватало писать мне, что он что-то там не помнит. Помнит и даже больше, чем стоило бы! Стив облизывает ладонь, проводит влажным языком от запястья до кончиков пальцев, закусывает губу. Помнишь ночи после Аззано? Как ты целовал меня. Так аккуратно, очень осторожно. А потом срывался — впивался в губы жадно, собственнически. Заламывал руки, вцеплялся в волосы. Только ты так и можешь, Стив. Оберегать и до смерти бояться причинить боль, а потом забирать все без остатка. Разве я мог сопротивляться? Я и сейчас не могу. Представляю себе, что ты целуешь меня. Шею и плечи. Вода течет по твоим ключицам. Стив прикасается к себе, дергается и охает. Чертов Баки! Манипулятор, каких поискать. Начинает размеренно двигать рукой. Воздух вокруг него дрожит и плывет — марево горячего пара. Возбуждение накатывает волнами, пульсирует в паху. У него тягучий ритм воды, бьющейся о бортик чугунной ванны. Этих движений так тянуще и болезненно мало. Совершенно недостаточно. И проблема не в том, как он к себе прикасается, а в том, что так хочется чужого прикосновения, которое и ощущалось бы совсем по-другому. Я напоминаю тебе о том, что в ванной очень мало места. Для нас двоих. Но я бы вывернулся из твоих объятий, Стив. Перевернулся, чтобы мы бы оказались лицом к лицу. Ненадолго. В воде — это же точно совершенно другие ощущения. У меня бы волосы намокли, облепили лицо, они немного вьются от влажности. Такого даже ты помнить не можешь. Стив ускоряет ритм. Прикрывает глаза, хватает ртом воздух — все еще слишком горячий, которого вдруг становится так болезненно мало. Его движения — все грубее, нетерпеливее. По телу прокатываются волны тепла, под ладонью — невероятно горячо. Приходится прерваться на мгновение, добавить немного слюны. Воздух — все еще горячий, скребет по коже наждачной бумагой. Стив снова прикрывает глаза и стонет тихо-тихо. Обводит пальцами головку, трет чувствительную дырочку. Волна дрожи прокатывается по телу, его выламывает на смятых простынях. Некоторое время он лежит, закрыв глаза. Пытается восстановить дыхание. Пытается понять для себя, почему все эти ощущения должны быть такими нечестными. Не разделенными на двоих, а просто отвратительно одинокими. Он неторопливо поднимается, уходит в ванную комнату — приводить себя в порядок. Возвращается, берет помятую бумагу. Я все это пишу постфактум, Стив. Но не думай, что это неправда. Мы были там вместе. Стив хмыкает, в который уже раз откладывает письмо. Снова идет к окну и смотрит на торопливую улицу. Не знает, что делать с собой, не может успокоиться и места найти себе тоже не может. Ему не хватает воздуха. Не хватает движения. Не хватает пространства. Ему не хватает Баки. Он нужен ему. Прямо здесь, прямо сейчас. Даже если он не хочет его видеть, даже если в настроении его убить. Нужны его ухмылки, язвительные замечания, забота во взгляде. Нужно услышать его голос. И позвать по имени. Хотя бы раз. Оно так и вертится на языке. У него родной, солоноватый и немного горький привкус. — Баки, — выдыхает Стив в горящий воздух. Это все можно сделать. Броситься на поиски. Есть письмо, хоть какой-то адрес, пусть и тысячу раз устаревший, есть… Есть личное желание Баки. И просьба не искать. Стив торопливо одевается и выходит на улицу. Там ветер — остужает, каплями дождя бьет по разгоряченной коже, успокаивает мечущиеся мысли. Он доходит до маленького магазина на углу. Покупает — и в это не поверил бы ни один из его нынешних знакомых — сигареты. Отходит от магазина на десяток метров, щелкает зажигалкой, затягивается. В какой-то момент ему даже кажется, что в курении что-то есть. Потом в хрупкую гармонию окружающего мира вторгается возмущенный детский голос. — Мама, почему Капитан Америка курит? Стив давится сигаретой, ловит на себе полный неодобрения взгляд молодой женщины, ведущий за руку сына. Неуклюже пытается спрятать сигарету за спину. — Тебе показалось, — произносит женщина, явно достаточно громко, чтобы Стив услышал. — Капитан Америка никогда бы не стал курить. — Ничего я не ошибся! — И я не курю, — сообщает им Стив, прекрасно понимая, насколько жалко это звучит. *** Ночью он бессмысленно пялится в потолок. У него безумно много дел. Новая команда требует чудовищного количества времени и полной отдачи. Стив не может и секунды об этом думать. Баки умеет подобрать нужные слова. С чувством. Интересно, у него бывают фантомные боли? Или сыворотка глушит их? Потому что у Стива они бывают да еще и размером с целого человека. Пустота квартиры давит, пустота кровати оглушает. Как он раньше не замечал этого? Как умудрялся вытравливать из себя это одиночество? Он берет телефон с прикроватной тумбочки и некоторое время смотрит на разбитый дисплей. Он отвратительно работает с самого момента своего падения. В нем забит номер, с которого звонил Баки. Стиву хотелось прямо так и занести его в записную книгу. «Баки». Как будто это самый обычный телефонный номер, и они постоянно общаются. Какая чушь. Наверное, остатки телефона уже давно болтаются на дне какой-нибудь европейской реки. Можно позвонить. Сделать вид, что это что-то обыденное. Абонент вне зоны доступа. Такая вот сублимация. Интересно, как он провернул трюк с номером телефона Стива? Вроде бы, это конфиденциальная информация. Стив нажимает кнопку вызова и некоторое время слушает гудки. Странно. Взял телефон у кого-то на улице? Но номер… — Алло? — Баки? Это ты? — Ну, кто же еще? Мгновение Стив благодарит всех богов и покровителей коммуникационных технологий. Голос Баки — такой далекий, тихий. Совершенно родной. — У тебя что-то случилось? — он явно обеспокоен, и Стив мысленно ликует. — Нет, мне просто, — идиот, ну скажи, что да! Скажи, что при смерти, — хотелось поговорить. Не думал, что ты ответишь. — Ну, позвонил же. Значит знал, что отвечу. Только не злоупотребляй этим. — Ты обязан приехать ко мне, — смеется Стив. — Я должен предъявить тебя окружающим, пока меня не сочли спятившим окончательно… одиноким солдафоном. — Предъявить окружающим меня? У тебя все настолько плохо? Считай, уже собираю вещи. Там, кстати, разве не ночь сейчас? — Да, ночь. Ближе к утру. — Доброй ночи, Стив. — Бак… Из трубки несутся гудки, и Стив понимает, что перезванивать бесполезно. Он закрывает глаза, прекрасно осознавая, что в эту ночь уже нет смысла даже пытаться уснуть. Потом вспоминает про фотографию, приклеенную к конверту.